Пчелы не любят беспокойства

ПЧЕЛЫ НЕ ЛЮБЯТ БЕСПОКОЙСТВА  

(Воспоминание)  

Задумали мои родители обзавестись пасекой. Ведь мед в трудные послевоенные годы был весомым подспорьем в семейном бюджете: и свежая копейка, и сладкая добавка к скудному деревенскому столу. Наскребли нужную сумму и купили два улья. Но, наивные, учли только положительную сторону, а, оказалось, что пчеловодство, это свое, своеобразное занятие, требующее знаний о природе пчел, об их пристрастиях и образу жизни, о повадках и характере. Нужно уметь ухаживать за ними, создавать условия, заботиться, чуть ли не ежедневно осматривать, вмешиваться при необходимости. А это большой и кропотливый труд. Для ухода требуется еще масса приспособлений, специальных инструментов и специфических материалов. Отец в колхозе, в постоянной работе, с утра до ночи, ему некогда. В общем, задуманное сладкое благополучие рушилось, даже не начавшись.  

Выручил дядя моей мамы. Не знаю, кем по иерархическим канонам он доводится мне, может каким-то …родным дедом. В деревне его звали по фамилии – Спивак, на том и остановимся. У него была своя большая пасека, он давно и довольно успешно занимался пчеловодством, профессионально владел ремеслом; согласился приютить и наши две семьи. Конечно, не за так, не в дар родственным узам, а за определенную долю меда. Кроме того, частенько требовал и нашего непосредственного физического участия, когда проводились какие-то глобальные мероприятия.  

Вот и на этот раз нужно было перевезти пасеку с одного места на другое, поближе к медоносным растениям. Чем она ближе к источникам нектара, тем короче дистанция полета, тем больше ходок сделает пчела, не так утомится и принесет гораздо больше меда. Белая акация, где она стояла, уже отцвела, взятка нет, пора перемещать тружениц на гречишное поле, которое к этому времени обильно покрылось буйным цветом и полонило округу пьянящим волшебным ароматом.  

Я в то время – студент третьего курса, на каникулах, здоровый и крепкий малый, околачивал груши в родной деревне и морочил головы голодным на любовь сельским красавицам. Вот меня и позвали помочь с перевозкой.  

С родственником, загодя вышли на место, на опушку колючего леса. Собрали инвентарь и пожитки, разобрали нехитрый курень, дождались темноты, чтоб пчелки успели вернуться домой, завершить полеты, занять свои покои и предаться желанному отдыху и сладкому сну в кругу своих многочисленных сестер. Вот уж и слетелись все, успокоились, угомонились, прекратили привычный рабочий гул, наступила блаженная тишина. Мы поплотнее закрыли летки и стали дожидаться машины. Дядя Вася за баночку меда и бутылку самогона согласился, втайне от начальства, совершить один рейс и перевезти ульи на новое место. Был он не хилого десятка: участник, воевал – с солидным иконостасом на груди, бравый морской волк и храбрый вояка, но пчел боялся больше, чем фашистов. Сразу предупредил, что помогать и выходить не будет, кабину задраит и даже потребовал на голову соломенный бриль с защитной антимоскитной сеткой.  

Ждем. А вокруг – сказка. Сразу вспомнилось из школьной программы: «Тиха украинская ночь…» Над головой бездна, бескрайнее небо, обильно усыпанное миллиардами неведомых ярких светил, на горизонте сиротливо застыл ущербный серп молодой луны, интригующий полумрак окутал все вокруг. Загадочные темные тени от деревьев и кустов таинственно и пугающе укрыли землю. Тишь и глушь. Даже надоедливые комары умерили свой кровавый жор, приуныли, не надоедают. Лишь неизвестная птица, побеспокоенная каким-то своим неприятным сновидением, неожиданно испугано крякнула, но тут же, как бы извиняясь за бестактность, немного потопталась на ветке, успокоилась и опять предалась неге приятной дремы. Мы лежим на земле, еще не остывшей, хранящей благодатное дневное тепло. Воздух свежит, не навязчиво охватывает приятной бодрящей прохладой. Покой и умиротворение; так бы и лежал неподвижно, бесконечно, наслаждаясь неописуемой ночной благодатью.  

Но, заслышался приближающийся гул мотора, замелькал тусклый свет единственной, обильно запыленной фары. Карета подана. Давно отжившая свой нелегкий век полуторка подкатила, надрывно чихнула и замолкла. Да, это неугомонное чудо техники исколесило не один километр фронтовых дорог, дождалось победы и из-за преклонного и дряхлого возраста отправлено в отставку, на металлолом. Но умелые руки дяди Васи при помощи скруток и веревочек вернули её к жизни, и она, скрепя всеми суставами и откуда-то появившимися лошадиными силами продолжала еще служить людям уже на мирной колхозной ниве.  

Мы с дедом рьяно взялись за работу, начали грузить ульи. А они не из легких, габаритные, на два летка, сколоченные из грубых, плохо отесанных досок, обложенные толстыми соломенными матами для зимнего сохранения тепла и для защиты от солнцепека летом. Самое неприятное, нет ручек, не за что ухватиться, руки царапаются, о перчатках тогда даже не помышляли. Уморились неимоверно, особенно я, так как мне приходилось и носить и каждый раз запрыгивать в кузов, чтоб передвинуть улей в нужное место. Вот уже заполнен весь кузов, а ульев на земле еще столько же, некуда грузить. Но, не делать же две ходки, не управимся до утра, летняя ночь коротка, только растревожим пчел, а дело не справим.  

Решили грузить в два этажа, ящики крепкие, выдержат. Уложили, торчат высоко над кузовом, пришлось увязать веревками; закрепили, готово, можно трогаться. Я неистово долго крутил заводную ручку, в шутку тогда названную кривым стартером. Старуха никак не поддавалась, но, в конце концов, громко стрельнула, задрожала всем своим стальным нутром и ожила. Можно ехать, но опять не задача, дед втиснулся к Василию в кабину, а меня девать некуда, места нет. Но смекалистый водила нашел выход:  

– Не барин, пусть становится ногами на задний борт, покрепче держится за веревки, молодой, крепкий, потерпит, удержится. Буду двигаться тихо, постараюсь не вилять, доедет.  

Забрался я, прицепился. Жутковато, стараюсь вниз не смотреть. Высоко, до земли далеко, опора узкая, ногам неудобно и больно, но терплю. Вася безуспешно пытается врубить нужную передачу, долго вертел рычагом; наконец, со скрипом и со скрежетом это ему удалось, и мы покатили.  

А вокруг простор, умилительные ночные картины, достойные кисти Куинджи. Темные причудливые силуэты выплывают навстречу движению, чуть явнее проявляются вблизи, в скудном свете блеклой фары стремительно пробегают по бокам и бесследно пропадают в кромешном мраке где-то далеко позади. Над головой все та же россыпь мерцающих светил, они стали ближе, вернее, я к ним приблизился. И, кажется, их стало еще больше. Им тесно, они сливаются друг с другом, кажутся еще ярче, еще светлее, и, вроде, даже подмигивают мне, подбадривают. Мол, держись, все хорошо, все в порядке, мы с тобой. Я поверил им и успокоился. Легкий ветерок от движения быстро осушил потное тело, наслаждение и удивительное умиротворение охватило естество, стало необычно легко и вольготно. Лирические нотки полонили душу, и я запел: «Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная…. ». Мелодия вырвалась на простор, но рулады незадачливого орфея тонули в грохоте мотора, скрипе кузова и подвески, в гуле растревоженных тряской медовых пассажиров.  

Я даже обрадовался, что для меня нет места в тесной и провонявшейся выхлопными газами кабине. У меня простор, вволю чистого воздуха, и такое удивительное экстремальное путешествие. Экзотика всегда молодым по нраву.  

Но, что это? Чувствую, по ноге что-то ползет. Наверное, почудилось, может штанина трепещет на ветру. Нет, оно уже не одно, их все больше и больше, и они упорно лезут выше. Догадка пронзила мозг: на ухабистой дороге сдвинулся леток или, того хуже, развалился улей, и его обитатели обрели свободу, полезли наружу. Главное, без паники, ползут и ползут, не надо их провоцировать, и все обойдется. Даже приятно, некая ласковая щекотка вселяет надежду на мирный исход. Терплю, что уж случилось, то случилось, доедем.  

Ага, надейся. Они твари умные, сообразили, что ползут не по доске, а по живому телу, принадлежащему возможному виновнику их несчастий и волнений. Пронзительная боль укуса поразила ногу. Потом еще, и еще. И, если вначале, я их различал, чувствовал каждый по отдельности, то теперь сплошной шквал, лавина острых ядовитых стрел. Я инстинктивно другой ногой пытаюсь сбрасывать их, но это еще больше распаляет их гнев и ярость. Конечность, как будто, в пламени гигантского костра или в углях раскаленной жаровни. Ору, что есть мочи, но до кабины далеко, да и грохот мотора заглушает любые звуки. Василий, видать, увлекся, забыл о незадачливом пассажире, прибавил скорость. Деревенский ухабистый автобам коварен, так и норовит сбросить меня из опасного насеста. Двойное страдание, отчаяние, безысходность, похоже, пришел конец студенту.  

А супостаты уже оккупировали всю штанину, упорно лезут выше. Хорошо, что тогда я носил довольно плотные и крепко облегающие плавки с благой целью, чтоб не смущать и не вгонять в краску девчонок во время танцев-ожиманцев. Не добрались они до заветного места, а то, как знать, появились бы потом на свет мои два сына.  

Уж не помню, как добрались, все как в тумане. Еле сполз со своего борта и в чем был, бросился в большой студеный родник, к счастью, находившийся совсем рядом. Долго находился в нем, пока не остудил нестерпимый жар в ноге. Немного отошел, выбрался, а идти не могу: ватная распухшая конечноть прижалась плотно к здоровой, заклинила, только в раскаряку можно с трудом передвигаться.  

Страдай, не страдай, а ульи ждут. Кое-как разгрузили машину, благо носить не далеко, столбики-колышки уже были забиты, отгоризонтированы. К утру пасека была на месте, и я отключился в непробудном сне. Лишь к обеду, когда невыносимо припекло солнце, я оклимался и пришел в себя. А вокруг райская красота, природа наслаждается своим величием, обилие ярких красок и божественных ароматов. Только пчелы безразличны к этой идиллии. Уже освоились на новом месте и привычно сплошной тучей носятся на гречиху и обратно с полными загашниками изумительного меда. Им некогда предаваться воспоминаниям о ночных мытарствах и приключениях, у них горячая пора. Я же помню все до мелочей, не забываю до сих пор. Трепет охватывает, когда вспоминаю о тех трагических событиях.  

Отрадно, в тот год взяток был рекордным, пчелы потрудились на славу: меда хватило и нам и на угощение сокурсникам по возвращении в институт.