Происшествие D

Мне снился сон. Не просто сон, а что-то густое, вязкое, как смола, что липнет к рукам и тянет вниз, в бездонную тьму. Он был живым — этот сон, — шевелился, дышал мне в затылок холодным, сырым дыханием. Я шёл по улице, узкой, как щель между зубами старого города. Дома вокруг высились серыми громадами, их окна — пустые, чёрные провалы — следили за мной, будто ждали, когда я споткнусь. В руках я сжимал бумажку, истёртую до дыр, с адресом, который я выучил наизусть. Чернила на ней расплылись от пота, но я и без того знал, куда иду. За тем самым. За свёртком, что ждал меня где-то в тени, за очередной порцией спасения, без которого я — никто. Да, я болен. Это не тайна, не красивая ложь, которую я рассказываю себе перед зеркалом. Болезнь живёт во мне, грызёт изнутри, и единственное, что держит её в узде, — это "лекарство". Не то, что выписывают в чистеньких кабинетах врачи с усталыми глазами, а то, что прячут в подворотнях люди без лиц.  

Я выгляжу, как обломок человека. Одежда — рваная, штаны протёрлись на коленях до ниток, а ботинки скрипят, разваливаясь с каждым шагом, словно жалуются на свою судьбу. Под глазами — чёрные круги, глубокие, как могилы, кожа серая, будто её высосали до последней капли жизни. Борода топорщится колючками, скрывая впалые щёки, а волосы… Они давно перестали быть причёской — свалявшийся хаос, комья грязи и пота, больше похожие на заброшенное гнездо, чем на что-то человеческое. Я вижу, как на меня смотрят в аптеках. Как отворачиваются фармацевты в белых халатах, едва я переступаю порог. "Наркоман", — шепчут они, даже когда я сую им рецепт, исписанный торопливым почерком врача. Их глаза скользят по моим трясущимся рукам, по синякам под глазами, и я слышу невысказанный приговор: "Тебе здесь не место". Они правы, наверное. Но без этих таблеток я не просто выгляжу как мертвец — я им стану. И потому я плачу. Не деньгами — их у меня почти нет, — а нервами, временем, кусками себя. Плачу тем, кто оставляет клады под ржавыми скамейками, за фонарными столбами, в щелях между кирпичами. Тем, кто исчезает, как дым, стоит мне забрать своё.  

Тот день начался с привычной ломки. Тело дрожало, будто внутри кто-то дёргал за струны, а в голове гудело, как от далёкого колокола. Я получил сообщение — короткое, без лишних слов: адрес, время, место. Руки тряслись, пока я натягивал куртку, и я чуть не выронил телефон, когда выходил из дома. Улица встретила меня холодом и сыростью — лето ещё не прогнало весеннюю плесень из воздуха. Я шёл, низко опустив голову, чувствуя, как взгляды случайных прохожих скользят по мне и тут же отворачиваются. Они видели только оболочку — оборванца, наркомана, тень. Никто не знал, что внутри меня живёт что-то другое. Что-то, что требует этих свёртков.  

Клад лежал у старого фонарного столба, где асфальт трескался, как пересохшая земля. Я нагнулся, оглядываясь по сторонам — привычка, въевшаяся в кости. Никого. Только ветер гнал по мостовой обрывки газет да где-то вдалеке лаяла собака. Пальцы нашарили маленький пакетик, завёрнутый в фольгу, холодный, как лёд. Я сжал его в кулаке, чувствуя, как сердце бьётся чуть спокойнее. Это было моё спасение. Моя ниточка к жизни. Я сунул свёрток в карман и побрёл дальше, к месту, где можно было укрыться от мира — к общественному туалету на углу площади. Шаги гулко отдавались в пустой голове, взгляд метался по сторонам, цепляясь за тени, которых, казалось, быть не должно. Слух притуплялся, мир сужался до тонкой линии, натянутой между мной и этим пакетиком. Я шёл, и мне чудилось, что что-то следит за мной. Из подворотен, из-за углов, из пустых окон домов.  

А потом я увидел их. Сначала подумал, что это морок — тень от невыпитых таблеток, игра больного разума. Но они были там. В окнах верхних этажей, за мутными стёклами, где обычно мелькают занавески или силуэты жильцов. Твари. Их лица — если это можно назвать лицами — были размытыми, словно кто-то стёр детали резинкой, оставив только чёрные провалы глаз и рты, кривящиеся в беззвучном рыке. Кожа свисала лоскутами, местами отслаиваясь, как старая краска, обнажая гниющую плоть. Они бились о стёкла — медленно, ритмично, будто проверяли их на прочность. Длинные, кривые когти царапали стекло, оставляя белёсые полосы, и мне казалось, я слышу этот звук — высокий, режущий, как нож по тарелке. Они чуяли меня. Знали, что я здесь, внизу, один, с дрожащими руками и свёртком в кармане. Их головы склонялись, глаза — мутные, пустые — следили за каждым моим шагом. Или это было в моей голове? Я ускорил шаг, почти побежал, не оглядываясь, но чувствуя, как их взгляды впиваются мне в спину.  

Туалет возник передо мной как спасение — обшарпанное здание, зажатое между двумя домами. Я ввалился внутрь, задвинув ржавую щеколду дрожащими пальцами. Здесь пахло мочой, сыростью и чем-то кислым, стены покрывала плесень, а лампочка над головой мигала, бросая рваный свет на грязный кафель. Я рухнул на стульчак, чувствуя, как ноги подгибаются, и выудил свёрток из кармана. Фольга шуршала, пока я разворачивал её, открывая маленькие белые таблетки — такие простые, такие невзрачные, с едва заметной трещиной на одной из них. Они лежали на ладони, как крохотные маяки, обещающие свет в этой тьме. Я проглотил их, не запивая, чувствуя, как они царапают горло, цепляются за пересохшую слизистую. Силы уходили, тело обмякло, и я откинулся назад, упираясь затылком в холодную стену. Надо было просто переждать. Дать им время сработать. Веки налились свинцом, мир поплыл, и я провалился в чёрную пустоту, запершись от всего на эту хлипкую щеколду.  

Проснулся я резко, рывком, будто кто-то выдернул меня из сна за шиворот. Воздух в кабинке был всё таким же тяжёлым, но голова прояснилась. Руки больше не дрожали, мысли выстроились в ровные линии, как солдаты на плацу. Я вдохнул глубже, ощущая, как слух возвращается — где-то капала вода, гудел ветер за дверью. Я жив. Снова жив.  

— Вот и всё, — шепнул я себе, вставая и отпирая щеколду. Пальцы всё ещё дрожали, но уже не от ломки, а от какого-то смутного предчувствия.  

Я шагнул наружу, и мир ударил меня по глазам. Улица изменилась. Воздух стал густым, пропитанным запахом гнили и металла, будто кто-то разлил кровь на раскалённый асфальт. Небо затянуло серой пеленой, солнце скрылось, оставив только холодный, мертвенный свет. И тогда я увидел их. Они больше не были за стёклами. Одно из существ — с кожей, свисающей лоскутами, и руками, вывернутыми под неестественным углом — сползало с разбитого окна четвёртого этажа дома напротив. Оно рухнуло на асфальт с влажным хрустом, разбрызгав чёрную жижу, и тут же начало ползти. Медленно, но упорно, волоча за собой сломанную ногу, из которой торчала кость. Другие следовали за ним — тени, вываливающиеся из окон, падающие с глухими ударами и поднимающиеся, словно куклы, которых дёргают за ниточки. Их движения были рваными, но точными, как у хищников, почуявших добычу. Это не галлюцинации. Это реальность. Или я схожу с ума? А может, таблетки открыли мне что-то, чего я не должен был видеть?  

Я стоял у дверей забегаловки, куда иногда заходил за дешёвой похлёбкой, и смотрел, как они приближаются. Сердце колотилось где-то в горле, в голове бился один вопрос: бежать или ждать? И если бежать — то куда? Они были повсюду — в окнах, на земле, в тенях между домов. Их хрипы смешивались с ветром, создавая низкий, зловещий гул. Я сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони, и шагнул назад, к стене. Надо было что-то делать. Надо было бежать.  

— Что за чертовщина? — вырвалось у меня, голос дрожал, срываясь на хрип. — Кто они такие? Откуда? Надо валить. Сейчас же.  

Я вспомнил про автобусную остановку в паре кварталов. Общественный транспорт — мой шанс выбраться из этого кошмара. Ноги сами понесли меня вперёд, спотыкаясь о трещины в асфальте, а взгляд то и дело цеплялся за тени, что ползли всё ближе. Они не спешили, но я знал: стоит мне оступиться, и они будут здесь.  

Я бежал к остановке, сердце колотилось в горле, а в висках стучало, как молот по наковальне. Тени тварей маячили за спиной, их хрипы смешивались с ветром, и я всё ещё не мог понять — реальность это или бред, вырвавшийся из моей больной головы. Остановка возникла впереди — ржавая скамейка, покосившийся столб с расписанием, пара человек, что стояли, глядя куда-то вдаль. Я замедлил шаг, пытаясь отдышаться, и подошёл к одному из них — мужчине в серой куртке, с журналом в руках.  

— Извините, не подскажете, когда будет ближайший «тридцать пятый»? — выдавил я, голос дрожал, выдавая меня с потрохами.  

Он медленно поднял глаза от журнала, посмотрел на меня — долгим, цепким взглядом, от которого по спине побежали мурашки.  

— Минут, наверное, через десять, — ответил он, но в его тоне было что-то странное, замешательство, будто он видел во мне больше, чем я хотел показать.  

Десять минут. Целая вечность. Я оглянулся — твари всё ещё ползли где-то там, за углами домов, их движения были медленными, но неотвратимыми. Десять минут ждать, зная, что они могут доползти сюда.  

— А может, померещилось? — подумал я, цепляясь за эту мысль, как утопающий за соломинку. — Не может такого быть… Я же видел, как стекло разлеталось в пыль, как эти гниющие тела падали с высоты, шлёпались об асфальт и вставали, будто кости им нипочём.  

Мысли терзали меня, рвали на куски, и с каждой секундой я всё глубже тонул в этом хаосе. Но тут раздался визг — резкий, душераздирающий, где-то сзади, за домами. Он длился секунд десять, выворачивая нервы наизнанку. Люди на остановке встрепенулись, повернулись к звуку, кто-то даже пошёл туда, на этот крик, не зная, что их ждёт. А я знал. Или думал, что знал. Я не двинулся с места, ноги будто приросли к асфальту, а в голове крутился вопрос: правда это или морок?  

Мужчина с журналом вдруг опустил его и шагнул ко мне. Его глаза — тёмные, глубокие — впились в моё лицо.  

— Тоже видел их? — спросил он тихо, почти шёпотом.  

— Их? Это кого? — Я попытался сделать вид, что не понимаю, но голос выдал меня.  

— Я по твоему лицу вижу, — продолжил он, не отводя взгляда. — И понимаю, почему ты не пошёл с этой толпой на крик. Ты знаешь, о чём я.  

— Этих… — начал я, но он перебил.  

— Да, именно. Нам нужно уходить. Срочно. Пойдём. Сейчас я тебе постараюсь доходчиво объяснить, что вообще происходит.  

Я не знал, почему поверил ему. Может, от страха. Может, от того, как уверенно он говорил, как будто видел то же, что и я. Он кивнул в сторону припаркованной неподалёку машины — старой, с облупленной краской, но живой. Я пошёл за ним, чувствуя, как ноги подкашиваются. Он открыл заднюю дверь, я плюхнулся на сиденье, а он сел за руль и завёл мотор. Машина кашлянула, ожила, и мы тронулись, оставляя остановку и крики позади.  

— Слушаешь? — спросил он, не оборачиваясь.  

— У меня же нет выбора, — буркнул я, глядя в мутное окно.  

— Ну, слушай. Меня зовут Гор. Вопросы задашь потом. Начну, пожалуй, со страшного: эти твари, которых ты видел, реальны. И они, если так можно сказать, плотоядны. Питаются мясом. Преимущественно человеческим. Почему они появились — известно, но вот как и когда — нет. Разработка биологического оружия? Божий промысел? Не знаю. Есть вирус. Есть бактерия. У них — симбиоз.  

— Что… Какой симбиоз? — Я нахмурился, пытаясь вникнуть.  

— Замудрил я, — усмехнулся он. — В общем, в каждом из нас, почти в каждом, живёт бактерия. Безвредная, пока спит. Но появился вирус. Откуда — загадка, учёные до сих пор копаются. Он будит эту бактерию, как катализатор. Она начинает размножаться, лезет во все органы, ткани, гасит иммунитет, меняет человека. И это только начало. Всё идёт медленно.  

— Да ну! Сказки! — Я фыркнул, но в горле пересохло.  

— Не веришь? — Гор бросил на меня взгляд через зеркало. — Не припоминаешь случаев? Жестокие нападения на людей, на группы? В новостях мелькает, несмотря на все наши усилия это скрыть.  

— Ну, бывало, слыхал, — признал я неохотно. — Но при чём тут вся эта муть? Маньяков и грабителей всегда хватало.  

— А при том, парень. Случаев всё больше. Зараза расползается, и мы не можем её остановить. Десятилетиями боролись: то гасили очаги, и вспышки затихали на годы, то чуть ли не каждый день ловили новых заражённых. Это было нормально. До недавнего времени. Теперь вирус пошёл дальше, по странам. Наши филиалы не успевают. Сил хватает сдерживать его — пока. Но долго ли это можно будет прятать от людей? Не знаю. Скоро всё вскроется. И начнётся паника.  

— Допустим, верю, — сказал я, чувствуя, как холод пробирает спину. — Но что вам от меня надо? Почему я? Там на остановке был ещё один, он тоже не побежал. У меня и без того проблем полно.  

Гор замолчал на секунду, потом ответил:  

— У тебя иммунитет. У тебя и у нескольких десятков миллионов на планете. Но всех не оповестить. Ты под наблюдением давно. Мы приехали. Выходи.  

— Что… Иммунитет? Откуда? Я ничего не понимаю! — Я уставился на него, но он уже открыл дверь.  

— Выходи, иди домой и просыпайся.  

— Ч-ч-чего?! Но я же не сплю! — Я чуть не сорвался на крик.  

— Не неси чушь, — отрезал он, глядя мне в глаза. — Мы ещё увидимся. Вот, возьми это.  

Он сунул мне в руку что-то маленькое, завёрнутое в бумагу. Я не успел спросить, что это.  

— Что эт…  

— Не болтай лишнего. Двигай домой.  

Я вылез из машины, ноги дрожали, как у новорождённого оленя. Машина рванула с места, оставив меня у подъезда. Я поковылял к себе, чувствуя, как голова кружится, а веки тяжелеют. Дома я рухнул на кровать и отрубился.  

Проснулся я позже. Улица за окном была обычной — солнце светило, птицы пели, машины ревели в бесконечном потоке. Никаких криков, никаких тварей. Всё, как раньше. Но что-то было не так. Я сунул руку в карман джинсов и нащупал его. Свёрток. Тот самый, что дал мне Гор. Дрожащими пальцами я достал его и развернул. Внутри лежала карта — старая, потёртая, с запахом сырости. Карта моего города и окрестностей на десятки километров. На ней тонкой линией, почти незаметной, был нарисован маршрут — от моего дома до какой-то точки в деревне, километров за пятьдесят отсюда. Я замер, глядя на неё. Гор сказал: "Мы ещё увидимся". Значит, он имел в виду это место. Но если это был сон, как свёрток оказался у меня? Я ведь не видел этих тварей раньше — ни в окнах, ни на улице, нигде. Или видел, но не замечал?  

Быть может, я и не спал? Не знаю.