Мучительные рога

Лес состоял из острых, как звёзды, веток. Их черная бугристая древесина, особенно отчетливая от влаги образовывала над головой вязь, напоминающую руны заклинания на забытом языке. Вылизаное дотла, бесцветное небо дополняло ноющее очарование дикой территории. Пышные кустики желто-серой сырой травы с хлюпающим хрустом принимали мои шаги.  

Я уже давно слышал этот звук, похожий на раздражённое бычье мычание. Именно он и привлек меня. Позвал сойти с торной, доработной тропки, пересечь замусоренную опушку и углубиться в дебри боярышника и терна.  

Мычание было мне любопытно. Скорее всего оно принадлежало одному из тех существ, которые то и дело попадали в круг моего восприятия, заостренного, как рыльце муравьеда депрессией, девственностью и фильмами любимого NWR.  

Звук тек смоляной рекой, образуя наплывы и истончения, гулкие топи и изящные меандры. Та адская тварь, чье горло рождало столь яркие знаки скорби и безысходности, явно страдала, как и все мы в этой чужой, мертвой Вселенной.  

Я взобрался на бугорок и поглядел вниз. Косматое, похожее на двуногого бизона существо стояло на коленях около мшистого ствола. Широкие ладони мяли почву и оно ее ело, осуществляя месть сладкой персти.  

Тогда я стал осторожно красться вперед, готовый, в любую минуту пуститься наутёк. Впрочем, моя пугливость, как обычно, оказалась лишней (в моменты требующие здравого опасения я, кстати, бываю неоправданно резок и глуповат).  

Рога существа, спускающиеся двумя полумесяцами от верха массивной головы, вросли ему в глаза и сориентироваться оно могло только на шелест листьев у меня под ногами, который, впрочем заглушали его собственные брутальные стенания. Гной натек ему на черные щеки и бороду. Уже засохшие корочки шелушилась, но новые тонкие светло-жёлтые струйки бежали вниз, разветвлялись и исчезали в густой щётке ниже квадратного подбородка. В воздухе стоял отвратительный запах немытой шерсти большого зверя.  

– Я ненавижу жизнь, – рычало существо. – И то что она не прекращается даже после ее видимого конца. Все эти черви, бактерии, что сосут соки из мертвечины, продолжая эстафету страдания... Я хочу, чтобы земля была завалена блестящими, идеальными трупами, которые никогда не воскреснут. Тогда я бы засмеялся и отдохнул.  

– Ты Чорт? – спросил я.  

– А ты Человек? Чудовище из звёздной пыли и воли к власти? Охотник? Иначе зачем тебе бродить в этой пустоши, в счастливой no men’s land. Прежде чем твоя серебряная пуля поразит мою больную иллюзию бытия, знай – многих ваших я упацифицировал в безвредную почву. Но и с этой почвой продолжаю даже на смертном одре бороться. Годами я принимал мышьяк и пил ртуть, чтобы сделать тело непригодным для любой переработки. Ха-ха!  

Чорт вскочил и замахал когтистыми лапами, разя круголями молодые деревца и оставляя на стволах зелёную сеть царапин.  

– Расскажи, как убивал ты моих ненавистных братьев?  

– О! У меня тьма методов. Я обращаясь в симпатичную шлюшку и сношаюсь, заражая развратников венеричкой. Я призываю саранчу и потопы. Я перерезаю тормоза машинам на автостоянке. Я продаю беременным радиоактивные патриотические браслетики.  

– Молодчина! А как ты относишься к бензопиле?  

– Я как раз читал мангу "Человек-бензопила" перед тем как рога вросли мне в глазницы. Скажи, что там у Дэнджи с Макимой? У них кекс? Аниме и японокомиксы – единственные формы жизни, которые я приемлю.  

– Ты дочитаешь эту мангу сам, Чорт. Потому что я хочу взять пилу и срезать твои рога нафиг. Ответь лишь, после того, как ты снова обретёшь зрение, станешь ли ты дальше вредить людям, зная что один из них спас тебя?  

Чорт на мгновение осоловел, взгляд его стал рассеянным, затем он утробно расхохотался и выпустил из черных ноздрей пенистые сопли.  

– Человече, тебе ни разу не хотелось в редкий солнечный день пасмурной осени, когда все внутри цветет и танцует, в миг воодушевленного вайба, особенно сильно не хотелось ли тебе наговорить ближнему гадостей, унизить его, смять всмятку? Если способность к ориентации ко мне вернётся, я таких делов наворочу. Трахать буду. Массово. Саботировать! Ради саботажа устроюсь на оборонное предприятие. И жену заведу – зависимую, горячую. Христианку, чтоб все прощала.  

– Это меня устраивает. Но есть условие. В конце каждой пакости, любого мерзкого дела показывайся хоть на секунду в истинном своем облике.  

– Зачем?  

– Чтобы о тебе не забыли. И мне с моим даром было бы не так одиноко.  

– Чую, ты шьешь подводные, шельмец! Все ваши меня обманывали. Ну да пох. Желание дарить смерть во мне сильнее, чем, наконец, обрести ее самому.  

– Тогда заключим сделку. Дождись меня здесь.  

Я развернулся и направился прочь из леса.  

После работы вечером мы подписали кровью составленный контракт (я вырезал буквы на дощечке, чтобы Чорт или кто он там мог прочитать их пальцем), потом одолженной у отца бензопилой я отпилил его мучительные рога, и чистые голубые очи взглянули на меня из-под заросших надбровных валиков.  

Очи чистые и твердые, как метеоритное железо. И нежные, как горечавка. Очи, как мое презрение к людям и моя к ним любовь.