Голод

–Ты хотя бы салфетку заложи! – пленница невесело усмехнулась, когда в очередной раз открылась дверь её темницы, и снова на пороге возникла уже знакомая ей высокая худая фигура вампира.  

Бояться пленница устала. Она уже поняла, что спастись ей не удастся. Да, это чудовище сразу не убило её, когда похитило из её же собственной постели. Но заточение оказалось хуже смерти.  

Когда он впервые пришёл, пленница билась, умоляла, называла себя и свой дом, обещала, что отец и мать заплатят за неё выкуп, твердила:  

–Милостивый сударь, это ошибка! Ступайте на улицу Часовщиков, спросите об Элизе Моран! Меня знают. Я помогала в лавках, я совсем ничего не сделала, я совсем ничего не сделала… ступайте к моим отцу и матери, они заплатят за меня выкуп!  

–Выкуп? – тогда Элиза впервые услышала его голос – очень тихий, вкрадчивый, хоть и мягкий, а всё-таки полный какой-то нехорошей жути. – Как это прелестно!  

Тогда Элиза пригляделась к его костюму, к бархату ткани, к шитью серебряными нитями…нет, похититель едва ли нуждался в деньгах. Но тогда зачем ему молодая, совершенно незначительная, в самом деле ничего не сделавшая дурного или выдающегося Элиза Моран?  

Конечно, Элиза Моран знала, что есть определённая категория мужчин, что ищут не только денег, от этого и совершаю преступления, но похититель не тронул её! Он просто разместил её в тёмной, сырой и мрачной комнатке и вышел, плотно заперев дверь.  

Сначала Элиза плакала. Потом молила. Затем уже бранилась, причём такими словами, которые слышала только от торговок на рынках. Знали бы её родители, воспитавшие дочь в добродетели и послушании о том, какие слова она тут произносит, пришли бы в ужас.  

Но их не было. Долгое время – час, два или сутки – как понять ход часов, когда ты в заточении в комнатке без окон, за глухими стенами? – никого не было. Но вот, отворилась дверь и на пороге возникла тонкая бледная девица с подносиком в руках.  

–Хвала Господу! – Элиза обрадовалась. Может быть, эта девушка ей поможет?  

Но при упоминании Господа девица поморщилась и поставила подносик на пол перед Элизой.  

–Как тебя зовут? Ты его прислуга, да? Ты можешь мне помочь? мне кажется, он…  

–Есть, – девица жестом указала на подносик, затем ткнула длинным пальцем в Элизу, – вы!  

Жесты были красноречивы. Ей предлагали поесть. Элизе однако кусок в горло не лез. Она помотала головой и подступила к девице, надеясь достучаться до неё, наладить контакт и добиться хоть чего-нибудь для себя.  

–Послушай, моя семья небогата, но она сможет заплатить тому, кто поможет мне. Серебром заплатить!  

Глаза девицы сделались круглыми от ужаса. Она ещё раз повторила свой жест:  

–Вы есть!  

–Да послушай! – разозлилась Элиза. – Какой есть? Меня похитили…непонятно кто и зачем! А ты…лучше бы помогла! Я не хочу есть!  

Из всех отчаянных восклицаний Элизы, которые смешивались с рыданиями, девица поняла только одно: пленница отказывалась есть. А за это можно было получить наказание от хозяина, чего совершенно не хотелось.  

Девица скользнула к Элизе, и той на мгновение показалось, что её рыдания разжалобили её, и сейчас придёт если не помощь, то хотя бы какой-то ответ и сочувствие, но нет. Девица оказалась очень сильной. Она легко навалилась на Элизу всем своим весом, ломая всякое её сопротивление и ткнула в подносик лицом:  

–Есть!  

Боли Элиза боялась. К тому же, страшно было остаться совершенно в одиночестве и в непонимании, без всякой надежды. Она сдалась и взяла ложку, ткнув её в предложенное варево, оказавшееся на вкус очень даже приличным. Как это называется Элиза не знала – для супа слишком густо, для каши слишком жидко. Но в этом бульонно–круповом составе были кусочки овощей и много мяса.  

Элизу подташнивало, но девица не позволила ей оставить хоть ложку. Пришлось смириться. В конце концов, Элиза решила, что поесть всё-таки было нужно – кто знает, когда ей в следующий раз дадут еды?  

Дали на запив целый кувшин чего-то сладкого.  

–Я столько не выпью! – здесь Элиза не сомневалась. Но девица неожиданно смилостивилась:  

–Он остаться.  

Затем она ловко собрала подносик, оставила кувшин и вышла, не обращая внимания на попытки Элизы к диалогу.  

Спустя какое-то время девица появилась опять и жестом предложила Элизе выйти. Элиза попыталась объяснить девице кое-какие свои потребности, отчаянно смущаясь, но, как оказалось, девица и пришла для того, чтобы вывести её в уборную и позволить умыться. После умывания Элизе стало чуть легче думать, и она по-настоящему, уже без истерики задумалась о том, что с нею происходит.  

Пока Элизу вели назад, она пыталась запомнить коридор, но кругом царила непроглядная тьма и такая же сырость. Приходилось идти наощупь, при этом её проводница легко ориентировалась в пространстве.  

Возвращение подарило Элизе ещё один сюрприз: на полу чьей-то волей оказалось тёплое одеяло. И кувшин наполнили заново тем же сладким. Девица втолкнула Элизу внутрь, провернула ключ в дверях и исчезла, оставив пленницу с размышлениями и темнотой.  

Элиза собралась с духом. Она призвала на помощь всю свою веру и всё своё мужество и попыталась обратиться к логике. Не считая того, что её похитили, обращались с ней хорошо. Пока не тронули, не обидели. Более того – накормили, дали тёплое одеяло, на котором можно было сидеть, и не позволили унижений – вывели в уборную. О чём это всё говорило?  

Элиза подумала и решила, что это всё говорит о том, что убивать её не хотят. Во всяком случае – мгновенно убивать.  

Она перебрала в памяти всех знакомых, пытаясь понять, кому выгодно её исчезновение и плен. Никого не нашла. Она соседствовала, как и её родители с мелкими лавочниками, зеленщиками, портными и обувными мастерами. Отец же Элизы был часовщиком – как и многие часовщики содержал небольшую лавчонку, вряд ли мог он нажить врагов, да ещё столь могущественных! Мать Элизы – кружевница. Своей лавчонки не имела, но входила с несколькими другими мастерицами в лавку побогаче, что позволяло обслуживать зажиточных горожан.  

Мог ли там объявиться какой-то враг для неё, который, желая насолить матери, похитил Элизу? Или похититель просто выбрал Элизу для…  

Для чего? – вот это Элиза не понимала.  

Ответ пришёл ещё через некоторое время. Элиза судила по желудку – проголодаться она не успела, а ключ провернулся и на пороге возник её похититель – высокий, ужасно худой, облачённый в свой дорогой бархат…  

Элиза заставила себя сохранять самообладание. Она подобралась на одеяле и заговорила высоким от напряжения голосом, стараясь звучать вежливо:  

–М…простите, господин, но я, если честно, так и не понимаю, зачем я здесь. Мне кажется, вы спутали меня с кем-то или мою семью с кем-то. Пожалуйста, отпустите меня и мы забудем это недоразумения. Клянусь богом, я ничего никому не скажу.  

–Верю, – согласился похититель и опустился рядом с нею на колени. Элиза потеряла самообладание и заползла в угол.  

Но это не помогло. Сильным движением он рванул её за руку к себе, и Элиза качнулась, упала, но с удивлением поняла, что на неё никто не набросился, а вот её рука всё ещё в руке похитителя, и…  

Она ощутила укус. Потянулась, чтобы посмотреть, не желая видеть, но всё-таки не умея сдержаться и увидела ужасную картину: её похититель пьёт кровь из её руки!  

Элиза закричала от ужаса и отвращения, попыталась дёрнуться, но всё тело предало девушку, она вдруг ослабела и потеряла сознание, очень надеясь на то, что умирает, потому что ей показалось в эту минуту, что такая жизнь выше её сил.  

Но она почему-то очнулась. Уже знакомая девица омывала её лицо, Элиза дёрнулась, крикнула, и, узнав в пришедшей знакомую захрипела (горло пересохло):  

–Он же…вампир!  

Девица кивнула, обтёрла лицо Элизы полотенцем, хотя Элиза и попыталась слабо отбиться, чтобы посмотреть на ноющую руку. На левом запястье виднелись два маленьких круглых следа, сама же рука жутко болела и была белее обыкновенного.  

–Он вампир! – снова прохрипела Элиза, глядя на девицу. Девица снова кивнула. – А я?..  

Элиза прислушалась к себе, изменилось ли в ней что-то? в голове туман, рука болит, шея затекла, в желудке тошнота, в горле пересохло…что вообще чувствуют вампиры?  

Девица же ответила коротко и ясно:  

–Нет! – и добавила уже знакомое: – вы! есть!  

Перед носом Элизы оказался новый подносик. На этот раз на нём было очень много мяса, каких-то сладостей и красные зёрнышки граната. Оглядев пищу, Элиза поняла наконец – её не выпустят, её не спасут.  

–Есть! – повторила девица, хмурясь.  

Сопротивляться было бесполезно. Накормят силой. В Элизе что-то сломалось и она покорно взяла ложку.  

***  

Его звали Роман Варгоши. Своим именем, однако, он не пользовался уже почти двести лет, с тех самых пор, как его родной отец превратил его в вампира, а после и сам вскоре оказался забит заподозрившими что-то крестьянами. Причём не просто забит. Его тело сковали серебряной цепью, бросили в пустой колодец, а сверху залили оловом. Колодец же обнесли стеной из крестов и кольев – мстили за поруганных и убитых дочерей, сестёр и жён – у Варгоши Старшего был весьма извращённый вкус и неумная жажда поглощать кровь молоденьких девиц.  

Крестьяне добрались бы и до сына проклятого вампира, если бы Роман не успел сбежать, едва только понял, куда дует ветер. А вскоре возвращаться ему уже оказалось некуда: в имение Варгоши попала молния, и случился пожар. Да и сомневался Роман, что дадут ему мирной жизни.  

Если честно, Роман прекрасно понимал крестьян. Его отец ещё до превращения в вампира, которое случилось где-то во время его очередной поездки за налоговыми сборами по землям, в его же собственных лесах, имел отвратительную репутацию. Про него говорили, что он богохульник и развратник, способный засечь до смерти слугу ради прихоти. Но в тот век очень многие графья и бароны имели тёмные репутации, так что с этим ещё можно было мириться, но вот когда начали пропадать люди, мириться уже было нельзя, ибо пропадали они нагло, и не один-два, а сразу десятками.  

Словом, Роман считал, что его отец заслуживает такой участи. К тому же он никак не мог простить ему своего превращения, о котором не просил! Более того, молодой виконт, будучи человеком, боялся крови. Смешное дело, конечно, подходящее больше для какой-нибудь принцессы или знатной девицы, не отличающейся умом и сообразительностью. Но так уж посмеялись боги: один вид крови пугал Романа с детства.  

Поэтому он был далёк от отца, любившего охотиться, и от детей-сверстников, которые в шалостях своих, в шуточных дуэлях и в проказах нередко поручали царапины и разбивали то носы, то коленки в кровь, но при этом оставались неизменно веселы. А вот Романа от вида крови мутило…  

А теперь, благодаря отцу, ему приходилось эту самую мерзкую кровь пить. И пусть кровь была единственным, что хоть как-то могло справиться с голодом и дать силу, человеческую душу и ещё не угасшую натуру людскую всё ещё мутило от запаха и вида крови.  

–Я спасал тебя! – Варгоши Старший не понимал мрачности сына. Ему самому жизнь, вернее не-жизнь-не-смерть казалась бесконечным праздником. При жизни он был кутилой и теперь не желал сдавать позиций. И предчувствовал уже вечность среди женских тел и крови, что заменила ему вино. – Ты умирал!  

Это правда. Роман, не желавший знаться с детскими играми, не желавший охоты и даже рыбалки, не приобрёл крепости. Его постоянно валило с ног от всего – любой неудачный сквозняк укладывал его на два-три дня в кровать с горячкой.  

Отец хмурился, бранился, обещал отдать сына в солдаты, чтобы тот познал всю суровую жизнь, но ни разу не привёл своей угрозы в исполнение. Странно устроено сердце! Абсолютно безжалостный к слугам, крестьянам и людям в целом, Варгоши Старший не мог причинить никакого неудобства и уж тем более боли сыну, даже если это пошло бы тому на пользу. Вместо того, чтобы силой потащить его на охоту, дать вдохнуть жизни или перейти по совету лекаря к постоянным ледяным обливаниям – Варгоши Старший оставался беззащитен и не мог согнать Романа с его любимого места в отцовской библиотеки. Не мог себя пересилить!  

И когда он слёг в очередной раз, на этот раз слёг безнадёжно, да так безнадёжно, что лекарь лишь покачал головою и велел готовиться к худшему, Варгоши Старший, чувствуя за собою безумную вину, укусил сына и влил в его рот немного своей крови…  

Роман поднялся с постели через час. Лекаря на радостях Варгоши Старший загрыз. Но радость длилась недолго, Роман быстро понял, что к чему и преисполнился презрения к себе и к своей сути.  

–Я спас тебя! Ты умирал! – возмущался отец, но сын неизменно жестоко отвечал:  

–Ты убил мою душу. Теперь я буду гореть в огне.  

На это ответа не находилось, находилась лишь безумная обида, которую Варгоши топил в новых своих развлечениях, в похищениях и в бесконечном веселье.  

Когда тело его отца залили оловом и окружили стеною из крестов и кольев, Роман вздохнул с облегчением – в своём отце он видел источник горя для людей, с которыми сам пытался существовать, несмотря на мучивший его голод.  

Замена лошадиной, свиной, коровьей кровью давала лишь недолгое успокоение, но Роман не трогал крови людей. Он даже научился притворяться, что ест человеческую пищу, и превратил свой образ жизни в вечерне-ночной с весёлым объяснением, что под солнцем ему лучше спится. И всё же – яд был в нём.  

Голод не давал ему сна. Голод не давал ему покоя. Голод не давал ему думать о высоком, читать книги, гулять под луной – всюду он чувствовал соблазнительный ныне запах крови.  

–Я не мой отец! – Роман твердил это себе, сжимал руки сильнее. Его клыки удлинялись против его воли и, о странное дело – чесались, требуя плоти, требуя тёплой, мягкой, опьяняющей крови.  

Вот тогда он понял что не сдержится. В конце концов, это уже было в новой его природе!  

–Никто не станет требовать от волка любви к овце! – рассудил Роман. – Я хищник, так уж сложилось. Человек ест коней, коров, овец и куриц… А я просто пью кровь. Люди всё равно умирают в войнах. Много умирают в пьяных драках и просто по собственной глупости. Можно ли их винить за это? Я нуждаюсь в людской крови, как люди нуждаются в пище! Кровь и есть моя пища. Разве я виноват? Я всего лишь хочу есть.  

Но, помня о том, что он не его отец, и будет осторожнее и скромнее, Роман вернулся в свои земли и выяснил, что местные боятся памяти его отца. Это было хорошо – суеверия позволят оправдать странные звуки и встречи при неудачах.  

–Я буду получать только то, что мне нужно. Я не мой отец. Я знаю меру.  

Чтобы насовсем отвести от себя подозрения, Роман уговорил себя а первую жертву: он проломил большую часть заграждающих колодец с телом его отца крестов и кольев, чтобы местные решили, что вампир воскрес, затем разбил закрытое олово. Вампирская сила была очень кстати. Роман почувствовал себя настоящим властелином мира, когда проламывал олово голыми руками. Затем он вытащил одну из цепей, что сковала тело истлевшего уже вампира, словом, всё, чтобы все решили, что Варгоши поднялся из мёртвых…  

А затем Роман без труда похитил первую жертву. Он посадил её в темницу своего нового убежища, и понемногу, каждый день пил кровь. Человечек умер через три дня, что разочаровало Романа, решившего к тому моменту обходиться одним человеком в месяц.  

Со следующей жертвой Роман решил пить крови меньше, и…протянул пять дней. При этом был жутко голоден и зол, настолько зол, что от бешенства убил сказавшего ему что-то смешное пьяницу голыми руками. Повезло ещё, что никто не видел!  

–Два человека в месяц! – решил Роман. – Я буду скромен. Двух мне хватит. Я не мой отец!  

Двух человек не хватило. Один из них покончил с собой в тюрьме Романа после первого его прихода. Решив, что лучше умрёт, чем будет кормом для такой твари.  

Роман попытался обойтись заменой в виде коз и свиней, но оказалось, что организм его уже привык к человеческой крови и требует раз за разом новую порцию.  

–Четырёх людей в месяц, – решил Роман Варгоши. – По одному в неделю. В конце концов, людей очень много!  

Дело пошло. Но оказалось, что очень неудобно каждый раз отправляться после смерти предыдущего за следующим. Роман Варгоши решил сразу же похищать нескольких. В одну ночь он похитил двенадцать человек сразу и рассадил их по камерам, веля кормить силой пленников, если придется и умывать их – пить кровь, касаясь грязной кожи, было неприятно.  

–Это на три месяца! – объяснил сам себе Роман. – Чтоб постоянно не бегать!  

В числе этого похищения и была Элиза Моран, родители которой сбились с ног, пытаясь хоть что-то узнать о своей дочери.  

***  

–Ты хотя бы салфетку заложи! – теперь Элиза не боялась. Когда она поняла, что умрёт, неизменно умрёт, она перестала бояться и стала искать утешение в насмешках. Да, она теперь покорно ела, умывалась, ходила в уборную, не пытаясь разглядеть коридора, и стала насмешничать.  

Элиза чувствовала, что слабеет. Вампир навещал её уже дважды с большим интервалом в почти неделю – время Элиза научилась определять примерно по приносимой еде. И Элиза знала, что ещё раз-другой, не больше – и она умрёт.  

И дальше её тело просто снесут куда-нибудь вниз, или зароют во дворе и никто никогда не отыщет её следов. Но время слёз кончилось. Разум Элизы выдал неожиданную защиту – он позволил ей посмеиваться над собою и своим мучителем.  

–Молчать! – Романа Варгоши трясло в этот день. Только что он узнал, что один из его пленников намеренно вызывал у себя рвоту каждое посещение уборной, чтобы ослабнуть и не дать своей крови.  

–А то как животное…– Элиза не боялась. У неё болело левое запястье и правое. Руки вообще онемели – теперь её кормили с ложечки. Да и ходить по темнице она больше не могла – больше лежала.  

–Я не животное! – отозвался Роман Варгоши. Сама того не зная, Элиза попала в самую болезненную точку его ещё не истлевшей души. – Мой отец был животным, а я…  

–Добродетельный христианин? – хихикнула Элиза. Ей даже захотелось, чтобы он её наконец убил. Голова не была ясной, зрение плыло, то резко фокусируясь на фигуре вампира, то резко расплываясь.  

Вампир боролся с собою мгновение. Казалось, ему очень хочется взять её за голову и размозжить об стену, чтоб заткнулась! Перестала насмехаться! Чтобы испугалась наконец, потому что он – власть над её жизнью, потому что он сильнее и опаснее. Он живёт долго, и будет жить ещё дольше, а она умрёт. Скоро умрёт.  

–Очень хорошо, – спокойно произнёс вампир, совладав с собою, – ты очень хорошо постаралась меня вывести, но я не куплюсь.  

Он резко потянул Элизу за волосы, заставляя её голову поддаться и открыть доступ к шее, затем склонился. Роман не хотел жалеть её – слишком она вывела его, и ткнула в больное! Такой не место в его кормушке. Такой не место в жизни.  

«А есть ты что будешь, если выпьешь её досуха? » – тихий голос разума мрачно ждал ответа. Но что-то легкомысленное отозвалось в Варгоши, и он решил, что похитит ещё одну. В конце концов, он же скромен и кровь ему нужна лишь для жизни.  

Элиза умерла быстро. Едва в ней кончилась жизнь, Роман отшвырнул её от себя с отвращением: вампиры не пьют мертвую кровь, она ядовита для них, поднялся. С девкой покончено. Надо повелеть бросить её в колодец, чтоб не начала смердеть, а то с этих людей станется!  

Настроение улучшилось. Роман Варгоши вышел прочь, рассуждая сам с собою:  

–Это голод. Только голод. Я не испытываю ненависти к людям в целом. Я просто хочу есть. Я не могу бороться с желанием поесть, как не могут люди. Я умру. А я хочу жить. Люди должны быть благодарны мне за то, что я не такое чудовище как мой отец!  

Он проходил мимо темниц, в каждой сидело по человеку. Надкушенному без очереди или по ней – Роман как-то случайно потерял счёт и оправдание своим жертвам, полагая, что он всё-таки сильнее, и всё-таки скромнее. А значит стыдиться ему нечего. Это же просто голод, а не его личная ненависть!