Два соседа

Жили были Иван Степанович и Иван Митрофанович. Жили не то, чтобы дружно, но как-то обособленно и гордо.  

Вот выезжает бывало Иван Степанович из своего поместья по утру на прогулку в чистое поле. Да проскачет на своём коне мимо поместья Ивана Митрофановича, и даже шляпы не подымет в знак приветствия. А Иван Митрофанович в это время чаевничать любил. Сядет на веранде, чтобы было видать как Иван Степанович опять с ним не поздоровается и пьёт чай из блюдечка.  

– Ты смотри, вот шельмец, опять морду свою протокольную воротит, — ворчит Иван Митрофанович, громко хлебая чай.  

– Да что с них взять, барин. У них и слуги все такие же, — поддакивает Петька, служивший у Ивана Митрофановича самым главным помощником.  

Иван Митрофанович страсть как любил слушать истории, в которых сосед, Иван Степанович, выставлен в неприглядном свете.  

– А ну-ка, голубчик, расскажи, что там со слугами этого шельмеца? — приказал Иван Митрофанович, откидываясь на спинку стула и пригубливая смородиновую настойку, которая была обязательной после утреннего чая.  

Петька разгладил усы, опрокинул в себя рюмку настойки, которая тоже была обязательной, ибо без неё истории не складывались, и, присев у ног Ивана Митрофановича на скамеечку, начал рассказ.  

– Митяй, конюх ихний, ещё тот шельмец. Он же одноглазый и страшный, как чёрт, без своей повязки. Как выпьет, да как пойдёт в коровник баб пугать своей страшной рожей. А они рады крик устроить. Визжат тогда что твои поросята и хохоча разбегаются. А кто не успел убечь, тот в Миткиных лапах оказывался. Ну, тогда уж сеновала не избежать.  

А он хоть и страшный был, да на баб имел такое влияние что они сами к нему в лапы так и запрыгивали.  

Вот Дашка-то, молодая скотница, и оказалась той, которая однажды не успела убежать.  

Иван Митрофанович крякнул, улыбнулся в усы, и пригубил ещё настойки.  

Петька проводил взглядом руку с рюмкой, которую барин поставил на поднос, почесал сизый нос, облизнулся, и продолжил дальше:  

– А спустя пол года Дашка оказалась брюхатая. Она в слезах побежала к Митьке. Так мол и так, барин ежели узнает, что не мужняя жена обрюхатилась, то быть беде. Розгами точно высечет, и за ворота выбросит.  

Иван Степанович-то дюже строгих правил. Евоные девки брюхатые ходить не должны.  

А Митька что? Митька шельмец только загоготал в ответ, да и выгнал Дашку, вытолкав взашей из конюшни. Пошла она по двору, плача во весь голос. И увидала её кухарка Груня, та ещё шельма. Очень она любила, когда другим плохо, прямо в ширь раздавались от чужого горя. Ну, и донесла она Ивану Степановичу на Дашку.  

А он в это время болел головной болью после вчерашней охоты. Лишку видать выпил, вот и маялся с утра. Он, как услыхал, что девка брюхатая, так осерчал, что аж собачка Розка, несуразное существо, на котенка похожая, сделала лужу на персидском ковре.  

Ну, и велел Иван Степанович высечь Дашку, да посреди двора. Вся челядь выбежала посмотреть на это представление. А кухарка Груня была в первых рядах. Был там и Митька, ухмыляющийся своей страшной рожей. Все смотрели и ни у кого даже слезинка по щеке не потекла, когда Дашка криком от боли кричала.  

А ночью у неё случилось страшное. Ребеночка она выкинула, да и сама померла, истекши кровью. Бабы утром пришли в коровник, а она там в уголочку лежит. Сама остывшая и ребеночек не живой.  

Иван Степанович узнав такую новость ещё больше осерчал. Побежал в конюшню, самолично насовал кулаков в рожу Митьке и велел от своего греха самому избавляться.  

Митька и избавился. Сгреб остывшие тела в мех, закинул на телегу, да отвез на болото. Там и сбросил свой горестный груз. Вот ведь какой шельмец, даже земле не предал. А ты, барин, говоришь, не поздоровался.  

Иван Митрофанович пригубил ещё наливки, жестом разрешая и Петьке налить себе рюмку, и, покачав головой встал со стула. Не любил он несправедливости, даже, если дело касалось крепостных. Погрозил кулаком в сторону поместья Ивана Степановича и ушёл в дом.  

А вечером Петька прибежал да и рассказал барину новость.  

– Сосед-то наш, Иван Степанович, давеча разбились.  

– Да ну, — удивился Иван Митрофанович, – На смерть?  

– Да Господь с вами, барин. Только лишь ногу сломал. Конь его взбеленился, да встал на дыбы. Вот Иван Степанович не удержался, да упал. И так неудачно упал, что лежать ему теперь пол года точно.  

Иван Митрофанович от такой новости аж духом воспрял.  

– Земля-то, она круглая. Зло всегда возвращается, — сказал он, философски подняв палец вверх.  

А спустя пол года, когда нога Ивана Степановича зажила, он опять возобновил свои утренние прогулки. И опять он проезжал мимо поместья Ивана Митрофановича, не поднимая шляпы для приветствия.  

– Ничего, ничего, Бог шельму метит, — ворчал Иван Митрофанович, громко отхлёбывая чай. А Петька утвердительно кивал головой, косясь на графин со смородиновой наливкой. Авось и сегодня барин будет охочь до историй.