Рассказ о толстой девочке

Ася Котляр  

РАССКАЗ О ТОЛСТОЙ ДЕВОЧКЕ  

ГЛАВА ПЕРВАЯ  

КРОХА  

В семье Милочку всегда считали красавицей и умницей! С самого её рождения. А как же иначе, если в еврейских семьях так принято: родилась девочка – красавица, родился мальчик – умница! Милочка была единственным ребёнком у очень немолодых родителей и единственной, долгожданной внучкой у бабушки с дедушкой, поэтому она была и красавицей, и умницей.  

– Готэню, вы посмотрите какие у нашей Милочки пысочки (щёчечки)! – восторгалась бабушка Ида, смазывая красные, шершавые от диатеза щёчки крохи гусиным жиром, купленным на базаре специально для этих целей.  

– Ида Соломоновна, это диатез, вы что не видите! Посмотрите, какие у неё шикарные волосы! – говорил Ицик, папа Милочки, сорокапятилетний кандидат философских наук и искусствовед по совместительству тёще, целуя жиденькие, чёрные кудряшки дочери.  

– Вы посмотрите на её осмысленный взгляд! Такое чувство, что нашей девочке не три месяца, а целых три года! – не мог удержать свои эмоции дедушка Мотл, муж бабушки Иды.  

Все внимательно всматривались в карие глазки Милочки и на какое-то время замирали, чтобы не пропустить её осмысленный взгляд на кого-то из родственников. Милочка смотрела на родные, улыбающиеся лица и тоже начинала улыбаться в ответ своей беззубой улыбкой. Тогда вся семья начинала восхищённо строить крохе рожи и издавать непонятные булькающие звуки, чем приводили девочку в восторг. Милочка смеялась в голос, пока не начинала захлёбываться. Она пугалась, смех переходил в плач, после чего мама хватала её на руки и укоризненно смотрела на родных людей, напугавших ребёнка своей безудержной любовью.  

– Нам пора кушать! – торжественно заявляла мама, и тут же попала в круговорот вопросов:  

– Ты грудь вымыла?  

– Ты чай с молоком выпила?  

– А что, разве три часа уже прошло?  

– Ты подгузники поменяла или так и будешь кормить в мокрых?  

– Сама кушай в мокрых трусах! Тебе приятно будет?  

Мама качала головой и уносила Милочку в комнату – покормить.  

– Теперь все ша! – говорила бабушка, и семья замирала в ожидании того, что через полчаса выйдет счастливая мать с самым чудесным на свете ребёнком на руках, положит её, сладко спящую, в коляску и все, наконец, смогут нормально пообедать. И если у рассеянного отца крохи в тот момент, когда Милочка трапезничала, что-то падало из рук, бабушка делала такое страшное лицо, что ему хотелось спрятаться в туалете – единственном месте, где его никто не мог достать. Туалет был для Ицхака Янкелевича рабочим кабинетом, местом для курения, комнатой отдыха и красным уголком. Дверь туалета с внутренней стороны украшала фотография Ленина на бронетранспортёре, а на стене висели вырезки из отрывного календаря с днями рождения вождей советской эпохи. Это была месть отсидевшего в лагерях «антисоветчика» дедушки, Мотла Иделевича Фришмана, когда он ещё был директором крупного завода.  

– Ицик, вы – гелемтер-молодец! Вы можете как-то совладать со своими шаловливыми ручками, пока ребёнок спит? Вы же понимаете, что у Милочка от вашего шума может случиться нервный тик, и вам придётся работать на врачей! – шипела бабушка Ида на зятя. Ицик, заикаясь, в долгу не оставался:  

– Мама, вы шипите громче, чем упала вилка! И даже громче, чем гремучая змея.  

– Ой, Боже, Мотл, ты слышал? Твой зять только что назвал меня гадюкой! Почему ты молчишь, цорес на твою лысую башку! – громко жаловалась Ида мужу.  

– Ида, прекрати орать, ты разбудишь Милочку! – пытаясь перекричать жену, возмущался Мотл.  

– Всем молчать! – выбегала на этот шум Милочкина мама, Сима. – Как вам не стыдно! Милочка только-только начала засыпать!  

– Симочка, твой муж только что назвал твою маму гадюкой, – шёпотом говорил Милочкин дедушка, еле сдерживая смех.  

– Чтоб вы мне все были здоровы, но заткнитесь, пожалуйста, прошу вас! Милочка так чутко спит!  

ГЛАВА ВТОРАЯ  

ДЕТСКИЙ САДИК  

Когда Милочке стукнуло три года, на расширенном семейном совете семья приняла очень серьёзное решение: девочке необходимо детское общество. Поэтому, совет постановил: Милочка должна пойти в детский сад под названием «Теремок». Почему выбор пал именно на этот детский сад? Здесь всё просто: этот сад был лучшим в городе. Он был образцово-показательным в области! Но, даже если бы этот «Теремок» был последним, самым плохим садиком, ни у кого не поднялась бы рука отвести Милочку в другой, потому что заведующая «Теремком» была родной сестрой бабушки Иды, Лиля Самуиловна Бланш. Лиля Самуиловна давно стояла у руля этого «Теремка», и никто никогда из проверяющих органов власти, будь то санэпидстанция, или отдел просвещения, не находил у неё в саду никаких нарушений. Лиля Самуиловна была честна, принципиальна, взятки брала исключительно у тех, кого хорошо знала, а рекомендации принимала только от тех, кто был её непосредственным начальством. Садик был оснащён по всем существующим тогда, в далёкие семидесятые, меркам: кинозал, игровая комната и даже неглубокий бассейн с камушками для массаже детских ножек.  

А праздники! Вы никогда не бывали на праздниках в «Теремке»? Тогда вы понятия не имеете о том, что такое праздники в детском саду. У Лили Самуиловны Бланш везде были свои люди: таких костюмов деда Мороза и Снегурочки не было больше ни в одном саду, потому что лучшая швея пошивочного цеха городской фабрики по пошиву одежды шила для «Теремка» самые замечательные костюмы!  

Если же это был праздник 8 Марта, то лучшая актриса местного драмтеатра являлась на утренник в образе Весны, и дети вместе с родителями, затаив дыхание, слушали песни в исполнении красавицы Весны и стихи написанные специально для «Теремка». В городе был поэтический клуб «Живое слово», которым руководил сын Лили Самуиловны, Костик Бланш. Костик и поэзия никогда не стояли на одной ступени поэтической лестницы, хотя он и пробовал себя на этом поприще и вообще тяготел к людям от литературы. Но зато он был прекрасным организатором и вдохновителем клуба. Когда Костик пришёл во дворец культуры и предложил создать поэтический клуб, ему никто не посмел отказать. Почему? Вы таки думаете, что из-за его мамы? Тут вы ошиблись: из-за его папы, Михаила Семёновича Бланша, который занимал пост первого секретаря горкома партии.  

А теперь раскручивайте всё обратно: папа Костика, мама Костика, Костик, драмтеатр, заведующий дворцом культуры, детский сад и так далее… Такое было время: без блата никуда!  

Итак, решение о том, что девочка должна поступить в детский сад было принято большинством голосов, и первого сентября Милочка вместе с мамой, папой, бабушкой и дедушкой переступили порог младшей группы самого лучшего детсада города и области.  

Нужно отдать должное: Милочка вполне себе оправдывала своё имя! Она была до того милой девочкой, что каждый хотел обнять и прижать её к себе! Милочка всё время улыбалась, что естественно: она росла в безусловной любви. Ей никогда не ставили никаких условий – её любили просто так, за то, что она просто появилась в этой семье. В три года Милочка читала по слогам, спасибо маме, пела песни, спасибо бабушке, знала много стихов, спасибо дедушке и складывала в уме числа в пределах десятка, спасибо папе. Каждый считал своим долгом что-то вложить в умную, кучерявую головку девочки, а ей всё было интересно!  

Единственное, что немного напрягало маму Милочки, так это то, что в семье девочку постоянно пытались накормить.  

– Готэню, Ицхак! Ты травмируешь психику Милочки со своей математикой! Посмотри, как она исхудала за эти полчаса! Иди, займись своим делом, а Милочке пора кушать!  

Папа Милочки понимал, что переспорить тёщу у него нет никаких шансов, тяжело вздыхал и ворчал, уходя:  

– Ида Самуиловна, Милочка не похожа на голодного, измождённого ребёнка! Вы таки откормили её своими бисквитами. А она, всё-таки, девочка!  

– Мотя! Мотя, иди-но сюда! Послушай, что говорит этот ленивец! – кричала Ида на весь дом.  

– Шо вы опять не поделили, Идуся? – с недовольным видом выходил из своей комнаты дед Милочки, которого оторвали от чтения газеты или книги.  

– Этот биндюжник-философ, муж нашей дочери, сказал, что я откармливаю ребёнка и что девочка никогда не выйдет замуж!  

– Я такого не говорил, Ида Самуиловна! Я хотел сказать, что не надо так часто кормить ребёнка! – возмущался Ицик.  

– Ты слышишь, Мотя? Мало того, что он обвиняет меня во лжи, так ему жалко еды для своей единственной дочери! Гевалт! Где наша Сима нашла его?  

– Идуся, это ты Симе нашла его, забыла? – смеялся Мотл.  

– У меня был паморок, Мотя! Когда это в еврейских семьях для ребёнка жалели покушать, скажи-но мне?  

– Ида, но Милочка действительно не похожа на голодного ребёнка, ну ей Богу! – пытался защитить зятя тесть.  

– И что? Теперь нужно трёхлетнюю девочку посадить на кремлёвскую диету?  

– Мама, что это за диета такая? – выходила из кухни мама Милочки. – Первый раз слышу!  

– Это новое веяние. Все модницы на ней сидят. Нужно какие-то углеводы считать. Моя Галка тоже села на неё.  

– И что, похудела? – спрашивали все в один голос, прокручивая в голове эту Галку, подругу Иды, в которой всегда было сто пятьдесят килограммов живого веса.  

– Ну, ещё рано говорить о результате! Галка худеет всего два дня…  

– Ну и слава Богу! – радостно потёр руки Ицхак, радуясь, что для него всё благополучно закончилось. Но Ида Самуиловна так легко не сдавалась.  

– А ты, дорогой зять, лучше помолчи! Милочку мы тебе в обиду не дадим! Её, слава Богу, есть пока кому защищать.  

– Понял, товарищ генералиссимус! – смеялся Ицик.  

– Через полчаса жду всех на ужин! Пойдём, моё золотко! Бабушка тебе булочку с корицей даст! И молочка тёпленького!  

– Пойдём, бабуля! – радостно цеплялась за бабушкину руку Милочка и садилась за стол. Бабушкины, с пылу с жару булочки с тёплым молочком, были любимым лакомством девочки…  

В садике Милочку любили. Нужно сказать, что в садиках всегда любят детей, которые хорошо едят – с ними, практически, проблем нет. Милочка ела хорошо, да к тому же помогала нянечке убирать посуду со столов.  

– Такая кроха, а уже научена! – говорила няня Наташа воспитательнице Алле Сергеевне.  

– У евреев, Наташа, всегда так: дети воспитанные, приученные. Обратила внимание на бабку с дедом, когда они Милочку приводят в сад? Всё обстоятельно, спокойно, чинно. Всегда «здравствуйте», «до свидания», «спасибо» и «будьте так добры»! А ты видела, как они меню на день изучают? Как будто это самый важный документ в их жизни! Прочитывают всё до граммов.  

– Хорошо хоть порции не взвешивают, – поддерживала Аллу Сергеевну няня. – Я слышала, как она своему мужу говорила: «А интересно, они эту овсянку маслом заправляют? »  

– А он?  

– А он ей отвечает: «Идуся, конечно заправляют! Это же детям, всё-таки! »  

– А вон, у Кольки, мамаша прилетает: ни тебе «здрасти», ни мне «до свидания». Вчера сказала: «Если Колька штаны обоссыт, пусть голый ходит! И убежала, как ошпаренная. А когда за ним прибегает, орёт на бедного пацана: «Быстрее, изверг! »  

– Да… У евреев иначе… Там детей любят… Правда, чересчур. Это тоже плохо… Залюбленные дети потом страдают: их никто так любить не будет, а они будут ждать этой любви… Смотри, Милку как закормили! Толстуха!  

– Ничего, вытянется…  

– Прям…  

Милочка росла, но не вытягивалась. Её любили за светлую голову, за прекрасное пение, за то, что она хорошо читала стихи, а ещё за то, что она была внучатой племянницей заведующей.  

Впервые девочка услышала, что она «жирная», когда переступила порог школы…  

ГЛАВА ТРЕТЬЯ  

Я С ЖИРНОЙ СИДЕТЬ НЕ БУДУ…  

– А теперь я вас рассажу так, как мне надо, дети, – с улыбкой сказала учительница 1А класса Лариса Петровна.  

Она внимательно оглядела класс, прикидывая, кто с кем будет сидеть. Мальчиков было принято сажать с девочками, чтобы те поменьше болтали. Девочки надували губки, но пересаживались. Мальчишки нехотя брали ранцы и тоже садились за парты с девчонками, отодвигаясь на самый край скамейки. Наконец очередь дошла и до Милочки, а она была последней в списке, потому что фамилия её начиналась на букву «я».  

– Мила Янкелевич, садись к Саше Костину, – сказала Лариса Петровна, и когда Милочка взяла в руку свой новенький, красивый, лаковый ранец, она вдруг услышала:  

– Я с этой жирной сидеть не буду…  

– Это что такое? – возмутилась Лариса Петровна. – А ну немедленно извинись перед девочкой!  

Пацан молча уставился в пол, но по всему было видно, что извиняться он не намерен.  

– Я кому сказала, Костин? Немедленно извинись перед Янкелевич. Иначе прямо сейчас отведу тебя к директору! В первый день учёбы! И скажу, чтобы тебя отчислили из нашей школы!  

Саша Костин набычился и, не поднимая глаз, тихо промычал:  

– Извини.  

– Мила, ты извиняешь своего одноклассника? – строго спросила учительница.  

– Да, – просто сказала девочка. – Но можно я с ним сидеть не буду?  

– Хорошо, сиди тогда одна. Последняя парта твоя. Ты девочка высокая, всё увидишь, я надеюсь. Итак, начнём первый урок. Поднимите руки, кто из вас умеет читать?  

И побежали дни за днями, недели за неделями… Бабушка с дедушкой провожали Милочку в школу и забирали из школы. У бабушки в сумке была любимая Милочкина булочка с корицей, аккуратно завёрнутая в белую салфетоку, а в стеклянной бутылочке из под кефира, было тёплое молоко. Это троица шла в парк, садилась на скамеечку, Милочка наслаждалась трапезой, а бабушка с дедушкой не могли налюбоваться на свою внучку, которая для них была самой красивой девочкой на свете!  

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ  

ЛЮБОВЬ  

Параллельно со школой, Милочка пошла в музыкальную школу. Её приняли сразу, потому что у девочки был хороший слух и потому что она прилично пела. Бабушка Ида всю жизнь работала аккомпаниатором в музыкальном училище и Милочка с четырёх лет знала все ноты. И немного играла простые этюды.  

В школе, что касалось учёбы, тоже всё было прекрасно, – Милочка училась на отлично. Она всегда была готова к урокам и совсем не была жадной: давала списывать двоечникам и была старостой класса. Но кличка «жирная» крепко прицепилась к Милочке, отчего девочка сильно страдала. Но никому из домашних Милочка ничего не рассказывала об этом: ей почему-то было стыдно рассказывать о таких вещах.  

«Жирная, дай списать! »  

«Жирная, а ты ничего себе, нормальная девчонка! »  

«Жирная, петь на празднике будешь? »  

Подруг у Милочки почти не было: она так и сидела одна за последней партой. Разве что Ирка Кошкина дружила с Милой, но не бескорыстно. Ирка была красавицей, но глупой: в математике вообще ничего не смыслила, читала плохо, писала с ошибками. Мила тоже дружила с Иркой не бескорыстно: Ирка нравилась всем мальчикам класса, а Милочке так хотелось нравиться хоть кому-нибудь!  

На олимпиадах по математике и на конкурсах чтецов Милочка занимала исключительно призовые места: часто первое, реже второе и почти никогда – третье.  

В семье её обожали и по-прежнему считали самой красивой девочкой в мире. И невдомёк было любящим родственникам, что творилось в душе у их обожаемой Милочки. А там была целая буря! Вы спросите, почему? Потому что, будучи в пятом классе, Милочка влюбилась. Это чувство догнало ей в школьной столовой, когда она стояла в очереди в буфет. К ней подошёл мальчишка, которого она никогда раньше в школе не видела, и сказал:  

«Слушай, купи мне булку с вареньем и чай. Тут очередь, я не успею… А у нас математичка злая – орать будет», – и мальчишка состроил жалостливую рожу.  

Мила взяла деньги и покраснела. Она никогда не видела таких красавцев! Он был Дионис и Аполлон в одном лице. Милочкин папа увлекался греческой мифологией, и девочка знала всех греческих Богов, рассматривая толстую папину книгу. Папа разрешал Милочке брать с его книжных полок всё, на что упадёт глаз дочери. Бабушка совсем не поощряла папины «эксперименты».  

– Мотя, ты посмотри, что наш зять-предатель даёт читать Милочке! Ты слышишь? Он даёт ей читать про каких-то греческих Богов! Где эти Боги и где мы, евреи! Мотя, будь мужчиной, пойди и разберись! Пусть не забивает голову Милочке этой ерундой! Ещё не хватало, чтобы Милочка поменяла религию! Мила, брось эту дрянь! Это не наши Боги! У нас один Бог! Всего один! Но зато какой!  

– Какой, бабушка? Он красивый?  

– Мила, кто говорит о красоте, когда речь идёт о Боге? Кто его видел? Аж никто! Но он всемогущий! Он везде! А где эти языческие Боги? А?  

– Где, бабушка?  

– В статуях! Нет их! Есть каменные изваяния!  

– А нашего Бога ты когда-нибудь видела?  

– О да! Она видела, дочь! Твоя бабушка видела всё, и Бога тоже! Только психиатры это называют «шизофренией», – неуместно сострил папа.  

– Мотя! Мотя! Он назвал меня сумасшедшей! Иди уже сюда и ответь своему ненормальному зятю что-нибудь!  

Дед Мотл выходил из своей комнаты и говорил:  

– Ицхак, я тебя прошу!  

– Шо ты его просишь, Мотя! Скажи уже по существу что-нибудь!  

– Ицхак! Оставь тёщу в покое, я тебя умаляю! Иначе эта песТня будет звучать весь вечер.  

Потом Милочка стала встречать этого красивого мальчика в коридорах школы и узнала, что он учится в шестом классе и что приехал откуда-то издалека: папа у него был военным. А ещё Милочка узнала, что мальчика зовут Игорь Зотов, и что он плохо учится и хулиганит. Но это не уменьшило любовь девочки к этому высокому кареглазому красавцу. Милочка стала прогуливаться со своей единственной подружкой Иркой Кошкиной по тем коридорам школы, где был класс Игоря Зотова. Ирка узнала телефон мальчишки и девочки стали названивать ему по вечерам: позвонят и молчат в трубку.  

В семье Милочки заподозрили неладное и всполошились: с девочкой что-то происходит!  

– Я вас прошу! Милочка повзрослела и влюбилась! Дело житейское! – с улыбкой говорил папа.  

– Тоже мне Карлсон нашёлся! Милочка такая красавица! Её каждый обидеть может! А вдруг он не ответит ей взаимностью? – говорила бабушка.  

– Ида Соломоновна, я вас сейчас не пойму: так вы хотите, чтобы он ответил взаимностью, или не хотите? – язвил зять на слова тёщи.  

– А мальчик хоть из приличной семьи? – спрашивал дед.  

– Да с чего вы взяли, что Мила влюбилась? Она только в пятом классе! Какая любовь! – опровергала все доводы родственников мама.  

– Симочка, доця, девочка уже лифчик носит! Так почему нет? – спрашивала бабушка.  

– Можно подумать, что лифчик показатель того, что девочка созрела для любви! – смеялся папа.  

– Досмеёшься нам тут! Ты отец, вот и займись разведкой. Узнай, что за мальчик, откуда. А словами здесь нечего воздух сотрясать, – ругалась бабушка на зятя. – Кто, если не отец, защитит нашу Милочку? А вдруг он её того… Обидит?  

– Милочка сама кого хочешь обидеть может. Она у нас не робкого десятка. К тому же, я научил её приёмчикам, – вставлял свои пару слов дед Мотл.  

– Мотя, молчи уже. Я твои приёмчики видела. Так, нужно выработать план действий, – не унималась бабушка. – Сима, ты должна немедленно поговорить с дочерью.  

– О чём, мама?  

– О взрослых вещах. Девочку нужно предостеречь от неприятностей.  

– Хорошо, поговорю, – тяжко вздыхала Сима.  

– Ицик, ты существо бесполезное, но хотя бы разузнай, что за хлопец. Позвони Костику, в его клубе есть разные люди. Он говорил, что даже какой-то сыщик стихи пишет.  

– Разузнаю, Ида Самуиловна. Свяжусь, Ида Самуиловна. Сыщика из-под земли достану!  

– Не ёрничай! Мотя, а ты встречай её из школы. Она не хочет, чтобы мы приходили, но ты жди в засаде и иди следом. Понял?  

– Так точно, мой генерал!  

– Всё, расходимся. Следующий сбор через неделю. Всем доложить о выполненной работе.  

Милочка ничего не подозревала о плане действий, составленном её родственниками.  

Она была полностью поглощена чувствами и искала способ завязать знакомство. Случай не замедлил представиться: на носу был праздник Новый год. Пятые и шестые классы были приглашены на ёлку и ребятам разрешили прийти в чём они хотят. Милочку собирала вся семья: мама крутила волосы на бигуди и девочка всю ночь спала на этих «железяках», как сказал папа. Спекулянтка Галка, бабушкина подруга, работала на базе, и принесла для Милочки импортное красивое платье из синего люрекса. Платье было 48-го размера, но Милочка именно такой размер и носила, поскольку была крупной и высокой девочкой.  

Лаковые туфли на небольшом каблуке Милочке дала бабушка. Туфли были очень старые по дате своего рождения, но они были совершенно новые: бабушка их никогда не надевала. Эти туфли передали какие-то дальние бабушкины родственники из Франции, и бабушка боялась их носить, чтобы не дай Бог не попасть в «чёрные списки» тех, кто имел связи с заграницей. Когда Милочка вышла из маминой спальни, вся родня уставилась на неё в восхищении.  

– Вэй из мир, вы посмотрите, какая красавица! А волосы, а платье! Милочка, ты сегодня будешь королевой бала, это я тебе говорю! – сказала бабушка.  

– Милочка, а танцы там будут? – спросила мама.  

– Будут, наверное. Ну не деда мороза же к нам позовут! Мы уже в пятом классе!  

– А там только пятые классы будут? – спросил дедушка.  

Милочка покраснела, что не могли не заметить родные.  

– Нет. Ещё шестые, – смутилась девочка.  

И родные поняли, где им нужно искать того, о ком грезила их принцесса.  

ГЛАВА ПЯТАЯ  

БОЛЬ  

Дед Мороз, переодетый десятиклассник, пришёл на ёлку, но пробыл там недолго: стихи ему никто рассказывать не хотел, песни никто не пел. Снегурочка попросила всех крикнуть три раза «Ёлочка, зажгись», после чего эта новогодняя парочка откланялась, и на сцену вышел школьный ансамбль. При входе в зал всем повесили номерки и предупредили, что будет игра «Почта»: каждый мог написать письмо любому ученику из зала.  

Игорь Зотов тоже был на празднике. Мальчишка был неотразим, и Милочка всё время смотрела на него, не отрываясь. Ребята писали друг другу записки, бросали в специальные коробочки, которые разносили почтальоны-семиклассники, придумавшие эту игру. И Милочка решилась на признание в любви. Вернее, она не сама решилась: её уговорила Ирка.  

– Милка, не будь дурой! Когда-то надо признаться! А то он так никогда и не узнает о том, что ты его любишь.  

– Я не могу. Девочке нельзя первой признаваться, – возражала Милочка, воспитанная в лучших традициях литературной классики, не сводя глаз с мальчишки.  

– А я тут фильм смотрела недавно, так там женщина призналась первая. Они потом поженились, и у них родился ребёнок. А не призналась бы, так ничего бы и не было.  

И Милочка решилась. Она подошла к столу, на котором лежали карандаши и листочки для записок, на секунду задумалась и написала:  

«Игорь, я тебя люблю». Подумала, ставить ли подпись, но не решилась и, свернув листок вчетверо, бросила его в коробочку для писем.  

Нужно сказать, что никто и не танцевал. Ансамбль играл, а в перерывах каждый класс показывал какой-то номер: все были увлечены почтой. Когда Милочка бросила письмо в коробку, «почтальон» тут же подхватил эту коробку и пошёл по залу, ища номерки адресатов. Милочка хотела было проследить, как Игорь получит это письмо, но её вызвали на сцену – она должна была петь песню от класса.  

Мила спела песню «У леса на опушке» под аккомпанемент учительницы музыки Светланы Егоровны. Пела она исключительно для него, для этого мальчика.  

«Пусть он услышит, как хорошо я пою! Пусть почувствует мою любовь к нему! » – думала девочка, пока пела. Но потом она увидела, как «почтальон» отдал Игорю письмо, как тот прочитал его, как показал мальчишкам, как они все стали ржать над этим письмом. Не смеяться, а именно ржать: на весь зал. Она видела, как это письмо пошло по рукам, как все, кто читал, смеялись и передавали письмо дальше… Мила еле допела песню, а когда спустилась со сцены, к ней подошёл «почтальон» и передал ей записку. Трясущимися руками девочка развернула листок и поняла, что это был листок с её признанием. Но под коротким Милочкиным письмом было коряво написано: «А я тибя нет! Хоть ты, жырная, сиводня такая крысивыя! К тому жи ты жидовка, а жидов ни кто ни любит».  

Под этой писаниной была нарисована Милочка… Может, если бы не было этого рисунка, всё было бы не так страшно. Но этот рисунок Милочка запомнила на всю жизнь: толстое, бесформенное чучело с ниточками-ножками и такими же ручками, кудрявые, торчащие во все стороны волосы, рот, как у жабы и большое кровоточащее сердце на груди…  

Милочке казалось, что на неё смотрел весь зал, хотя никому не было до неё дела: все были увлечены написанием записок. Милочка молча пошла к выходу. Изо всех сил она старалась не заплакать! Ей было так больно и так плохо, как будто в неё выстрелили из пушки огромным снарядом и разорвали её любящее сердце. Ирка подошла, виновато посмотрела на подругу и хотела взять её за руку, но Милочка выдернула руку. Она видела, как Ирка что-то говорила Игорю, пока Мила пела. Мила остановилась, внимательно посмотрела на Ирку и сказала: «Предательница. Никогда ко мне не приближайся! Никогда! » После чего выбежала из зала. Забежав в раздевалку, она схватила кроличью шубку, набросила её и, не переодев обувь, в туфельках, выбежала из школы.  

Возле школы её ждал дедушка. Он был в тулупе, в тёплых валенках и был похож на настоящего деда Мороза. Увидев полураздетую внучку, он охнул, схватил девочку за руку и потащил к скамейке. Милочка сидела на скамейке, прижавшись к деду и горько плакала. Дедушка снял с внучки туфли, надел сапоги, застегнул шубку и нахлобучил связанную бабушкой шапку. Он не задавал вопросов и вообще ничего не говорил. Молча обнял девочку, поднял её со скамейки и повёл домой.  

Всю следующую неделю Милочка болела. Она не хотела есть, пить и ни с кем не разговаривала. После того, как температура спала, Милочка вышла из своей комнаты и сказала твёрдым, совсем не детским голосом, собравшейся за ужином семье:  

– Я в эту школу больше не пойду.  

– Милочка, это хорошая школа! Ты же пять лет там проучилась! Там твои друзья, класс…  

– У меня нет друзей.  

– А Ирочка? Она же твоя подруга! – сказала мама.  

– У меня больше нет подруги, – так же твёрдо сказала Милочка и ушла в свою комнату.  

ГЛАВА ШЕСТАЯ  

РАЗГОВОР С МАМОЙ  

Мама вошла в комнату дочери и закрыла за собой дверь. Тихонько сев на край кровати, она стала гладить Милу по голове, и Милочка, зарыдав, крепко обняла маму за шею. А успокоившись, рассказала маме всё: и как её называли в классе, и как она влюбилась, и про то, что произошло на новогоднем празднике. Когда она закончила, то увидела, что из глаз мамы льются слёзы.  

– Милочка, девочка моя родная, то что говорят чужие люди не всегда правда! Ты кому веришь: нам, твоим родным, или этим недоумкам, которых не научили, что такое любовь, дружба, сострадание, вежливость, наконец! Доченька, так будет не всегда, поверь!  

– За что они меня ненавидят, мамочка? Я жирная, я уродина?  

– Нет, солнышко моё! Ты – красавица! Просто они пока не замечают этого.  

– Я тебе не верю!  

– Ну, хочешь, спроси у папы, у бабушки. Ты же нам всегда верила, так что случилось сейчас? Понимаешь, детка, мы должны быть сильными.  

– Кто мы, мамочка? Женщины?  

– Да, женщины. И мы – евреи. Нас мало кто любит, ты же знаешь. И деда твоего с директоров сняли, посадили, и папе смотри как тяжело приходится: а он у нас очень умный, очень! Но многие норовят ему подножку поставить. Наш народ такой многострадальный, но мы выжили. Знаешь почему?  

– Почему, мамочка?  

– Потому что мы жизнь и людей любить умеем. И прощать умеем. Тебе сегодня сделали очень больно, но пройдёт время, и ты встретишь прекрасного парня, выйдешь за него замуж, и всё будет хорошо, вот увидишь!  

– А вдруг не встречу, мамочка? Кто на меня посмотрит, если я такая?  

– Ты самая замечательная, доченька! А насчёт парня не переживай: не было ещё того еврея, который бы выскользнул из рук твоей бабушки Иды. Уж она постарается, поверь мне! Мне-то она нашла твоего папу, так что хватка у неё – будь здоров! Ты, главное, веру в людей не теряй. А то, что сегодня произошло – выбрось из головы. Папа завтра пойдёт в школу и заберёт документы. Ты не пойдёшь больше туда, радость моя. И помни: тебя есть кому защитить. У тебя, слава Богу, есть все мы, а это знаешь какая сила? А сейчас выпей микстуру, чай, и давай поспи. Утро вечера…  

– Мудренее… Я так тебя люблю, мамочка!  

– И я тебя, родная.  

– Спой мне колыбельную, как в детстве!  

– Подвинься. Я с тобой лягу…  

«Ночь пришла на мягких лапах  

Дышит, как медведь.  

Мальчик создан чтобы плакать,  

А мама чтобы петь!  

Ведь ты пока ещё ни разу  

Не ступал ногой…  

Засыпай, мой сероглазый,  

Мальчик дорогой…»  

ЭПИЛОГ  

Утром папа пошёл в школу, и, забрал Милочкины документы. При выходе из школы он увидел висящее на стенде расписание уроков. Ицхак остановился, задумался, подошёл к расписанию и стал изучать его, водя пальцем. Найдя нужное, он поднялся на третий этаж, где был класс, в котором учился Игорь Зотов, и, постучав в дверь, вызвал мальчика с урока.  

Испуганный мальчишка сразу понял, кто перед ним стоит и сжался.  

Ицхак вытащил из кармана смятый клочок бумажки, протянул его мальчику.  

– Это ты писал? – строго спросил Ицхак.  

– Я, – чуть не плача сказал мальчишка.  

– Я знаю, что у тебя папа военный, это так? Майор, по-моему?  

– Да…  

– Передай ему, мне очень жаль, что у защитника Родины, майора Зотова, растёт сын, который может никогда в жизни не стать мужчиной. Потому что главное в жизни мужчин, это защищать тех, кто сам себя защитить не может… Женщин, детей… Передай ему, что мне горько осознавать, что майор Зотов воспитал не мужчину, а тряпку. А записку эту оставь себе на память. Чтобы всегда, когда захочется сделать кому-то больно, ты подумал, как больно могут сделать тебе…  

Ицхак взял руку мальчика, вложил в неё записку и сжал пальцы. Потом молча развернулся и пошёл…  

Дверь из кабинета открылась, и молодая учительница, Маргарита Сергеевна, вышла в коридор: какой-то мужчина вызвал ученика с урока, а она так спокойно отпустила его! А вдруг что случилось? И кто этот мужчина?  

Маргарита Сергеевна сразу же увидела мальчика: он стоял у подоконника и рвал на мелкие кусочки какую-то бумажку. Его плечи вздрагивали…  

23. 12. 2022  

Клайпеда, Литва.  

Продолжение. Рассказ "Подарок": https://yapishu. net/book/359316