Во Львове

Итальянская оперная дива Алисия по переносицу в меху вышла из костёла святой Эльжбеты, окруженная розами и фотокамерами. Она исполняла средневековые рождественские гимны и усталая спешила нынче в апартаменты отеля, поужинать в теплой постельке свиными ребрышками в медово-соевом соусе. Снежинки под фонарями, как желтые пчелы, таяли на румяных и плотных щечках Алисии.  

За углом ее уже ждал лимузин с шофером, лысоватым в золотых кольцах танкистом, выделенным военной администрацией из части в качестве путеводителя и секьюрити.  

Алисия ступала, ощущая под ножками черный размятый лёд. Висели, как сопли, гирлянды на деревьях, визжал трамвай и дорожные знаки посверкивали светоотражательной рамкой.  

– Чем так непривычно пахнет? – спросила она у переводчика в смокинге.  

– Это, простите¸ синьора, кал, – зардевшись, промямлил тот. – Пока вы пели, случился прорыв канализации. Напрудило. Наши службы уже все исправили, но последствия как бы перешли в иное агрегатное состояние. Пожарная машина их смоет после оттепели.  

Заинтригованная Алисия распихала почитателей. Те, мотивируемые в затылок строгими взорами СБУшников, не давали дорогой гостье узреть ледяной каток, по которому с матерком скользили прохожие. И несколько поддатых бичей выделывали пируэты и па.  

– Я тоже хочу туда! – хихикнула итальянка.  

К ужасу высокородной свиты припустила она и, подхватив полы длинной шубы, поплыла по блестящей поверхности. Впрочем, плыла она недолго – до первого локтя резвящегося бича. Минута – и дива сидела на вонючем льду, из носа у нее сочилася кровушка, а сопровождающие шишки от стыда сплочено постанывали.  

Бича она, кстати, сшибла и тот, изгваздавшись половиной лица о незастывший участок, выдал букет ругательств на польско-венгерском, румыно-молдавском и хрен еще знает на каком суржике. Как демон из фильма «Ло», пополз он к Алисии на животе, требуя мести.  

Итальянку подняли, отвели в сторонку, антисоциальный элемент уняли и задвинули. Некая баба из компании, к которой этот элемент принадлежал, присунулась к Алисии. У незнакомки были крупные черты лица, толстая терракотовая кожа и бордовые волосы у корней почти совсем седые.  

– Прости лопуха, царевна, – прохрипела она, икая. – Вот те цацка за тибидох.  

Затем она сунула руку под засаленную ветошь и вытащила зелено-желтый флакончик для духов из уранового стекла. Всхлипывающая дива взяла подарок, лик ее рыгнул светом отчаянного детского счастья.  

Особенно по душе пришлась ей старинная вещь. Жажда волшебного оказалась утолена, а дальше пошло все, словно по маслу: электрический город, ужин в постели, сон.  

А на завтра у нее была запланирована обзорная экскурсия по городу. Флакончик, к слову, пока певица почивала, находился на белой прикроватной тумбочке, успокаивающе бочком отливая под лунным лучиком, проницающим жалюзи.  

Ясно, вещичка оказалась краденой – принадлежала раньше кому-то из родни митрополита Андрея Шептицкого, а ныне являлась экспонатом львовского музея стекла. На фотографиях папарацци флакончик фигурировал, потому доблестные служащие нацполиции заявились к диве с самого утра. Обстоятельно провели они ласковый допрос через переводчика. С едва не извиняющимся давлением выясняли ее связи и побуждения.  

– А что не разбивается о реальность? – негодовала Алисия, плывя после полицейского отделения по Площади Рынок.  

– Эй, подруга, мелочи не найдется, – шаркнул пропитый голос. – Или хлебчику поклевать.  

Знакомая бичиха ковыляла к ней, жеманно зачерпывая воздух, поднося его ко рту и обсасывая сложенные вместе кончики пальцев.  

– Пюреха!  

И она показала знаками, как картофель толкут в пюре.  

– Жареная картоха. Ам-ам!  

И снова знаками – как картошку высыпают на сковороду и переворачивают. Шипение ее в подсолнечном масле бичиха изобразила голосовыми связками.  

Неизвестно, поняла ли Алисия конкретную суть жестов, но общий смысл уловила, наверняка. Потому взяла бездомную под локоток и повела к авто. Шофер-танкист домчал их до гостиницы с ветерком.  

Весь вечер за белыми скатертями в ресторане они объедались омарами и улитками. Запивали текилой, топили в кишке мороженое. Шутили на непроницаемых языках, и смялись почти до обморока от пылкости взаимного облика.  

Накушавшись и нажравшись у пышного входа в гостиницу по-братски Алисия и бичиха пожали одна другой ручку на прощание. И каждая пошла своей дорогой.  

Больше они не встретились никогда.