Чёрная полоса

Кран капает. Снова. И только когда на него нет сил.  

За окном собаки лают. Собачья свадьба? Кто вообще придумал называть истерику своры свадьбой?  

Соседи ругаются. Надо же, почти неделю продержались. О, вот и ребёнок заплакал. Третий год одно и то же. Не разводятся, чтобы дитятко в полной семье росло? Удивительная забота о благополучии психотерапевтов.  

– Как же я устала, – разносится по пустой квартире, и только тараканы в щелях сочувственно вздыхают.  

Девушка. Лежит на разложенном диване, раскинув руки. Медитация не помогает. Пение птиц, весенний ветерок, детский смех какой-нибудь – всё это будто бы в другой реальности. В этой же снова капает кран. И чашки в раковине радостно позвякивают. Наивные.  

– Я устала!  

И ничего. Ни доброй феи, ни сообщения о внезапном наследстве от далёкого родственника. И даже потолок не обрушится прямо на голову. Только капающий кран. И соседи с собаками.  

Неделька выдалась так себе. В ночь на понедельник засорилась канализация. К утру вода от соседей сверху залила соседей снизу. Тяжёлое пробуждение от стука в дверь. «У нас вообще-то потолки натяжные! » Хорошо, что хоть дверной звонок не работает. Разборки. Сначала с соседями, потом с начальником, с хозяином квартиры, с аварийкой. Спустя тонну шуточек про «Я видел фильм, который начинался точно так же», слесаря ушли. К вечеру. Оставив ужасный срач.  

Вторник. Радостная новость на работе. Половину отдела сокращают. А ещё эта уборка.  

Среда. Мама позвонила. А когда квартиру купишь? Когда замуж? Где внуки?  

Четверг. Отключили воду.  

Пятница. Пришлось идти в спортзал, чтобы хотя бы голову помыть.  

Суббота. Включили воду. Теперь капает кран. И соседи с собаками.  

Ругань нарастает и превращается в крик. Грохот. Что-то ударяется об стену, об пол. Ребёнок надрывается. Какое-то время только его и слышно. Потом и он перестал. Опять подрались. К ним уже и полиция ездить перестала. Сосед уходит, хлопнув дверью. Пару дней точно будет тихо.  

Ближе к вечеру она наконец-то смогла встать с дивана. Заставил голод, желудок ныл уже пару часов. Яичницу пришлось есть из пластикового контейнера, чтобы сохранить хоть долю самоуважения. Ютуб закончился, смотреть нечего, ужин прошёл перед молчаливым монитором.  

В кухне включилась вода. Не сразу, но шум привлёк её внимание.  

– Что? Серьёзно?  

Не веря своим ушам, она пошла на кухню проверить.  

– Да ты издеваешься… Ладно ты капал, ладно, гудел, как сука, но вот настолько!  

Закрыла кран и отошла на шаг. Пара мгновений, и кран предательски загудел и снова открылся. Долго девушка стояла и смотрела, как заваленная посудой раковина наполняется водой. Но вот струйка побежала на стол, а оттуда на пол. А это опять разборки с соседями с их натяжным потолком.  

Глубоко вздохнув, снова закрывает кран и, стараясь успеть до новой волны, вытирает пол полотенцем. Закрывает кран, вытирает стол. Закрывает кран, начинает разбирать посудный завал. Закрывает кран и… Мысль, что нужно двигать холодильник на прогнивших ножках, чтобы перекрыть воду, пугает ещё больше. Сама пускает воду и берётся мыть чёртову посуду. В конце концов, это надо было сделать хотя бы сегодня.  

Вода всё льётся. И вот уже помыта многострадальная сковородка. Жаровня избавлена от зарождающейся жизни. Отмыты столы, шкафчики. Ближе к полуночи она обнаруживает себя за отмыванием плиты, гордая, что счётчики не крутятся зря, и даже не пришлось лезть за холодильник.  

Уставшая, но довольная, закрывает кран. И тот хранит молчание.  

Утро. Дверь в комнату, где спит девушка, медленно, со скрипом закрывается. Девушка приоткрывает глаза, но почти сразу проваливается обратно в сон. Обычно, из-за сквозняка, дверь куда эффектней.  

Спустя несколько часов и два пропущенных звонка её глаза наконец открылись окончательно. Телефон снова надрывается.  

– Слушаю. Ань Павловна, ты офигела с утра в воскресенье звонить? Хуинадцать. Чего надо? Какое заявление? Какое заявление, Аня? Вы ж сокращать собрались! И что, что хотела? Мало ли чего я хотела. Ты поэтому в такую рань звонишь? Я на это не поведусь. Надо сокращать – сокращайте по-человечески. Мне жить на что-то надо! Ань Павловна, иди к чёрту, пожалуйста. Ага. До завтра!  

Она ложится лицом в подушку и кричит, насколько позволяют лёгкие. Доброе утро.  

День прошёл уныло. Бесконечный скролинг тиктока прерывался внезапным грохотом распахивающихся окон от сквозняка, да дребезгом падающей вилки. Тараканы совсем обнаглели. Больше внезапных шумов её пугала перспектива готовить себе еду. Но голод взял своё, а в раковине теперь опять посуда.  

Полночь. Еле удерживает глаза открытыми, полная решимости досмотреть фильм. Но документалку про Генри Холмса прерывает мигающий свет.  

– Да сколько можно то…  

Видимо, это знак. Всё выключает, умывается и готовится спать, но свет сам включается. А затем снова мигает. От её тяжёлого взгляда дурно бы стало любому выключателю, но он тут ни причём. Свет снова включается и гаснет, а выключатель так и стоит неподвижно. Теперь ещё и энергия скачет. Здорово.  

Самый логичный ход в её голове – вырубить электричество на квартиру. Что она и делает. И сразу после этого ложится спать, и, не смотря на палящие батареи, накрывается одеялом с головой. На всякий случай. Больше мигание света её не тревожит. А когда прямо над ней взрывается лампочка, даже не ворочается.  

Утро понедельника началось с уборки стекла и поверхностной проверки, не пострадала ли какая техника. На работу пришлось собираться в спешке, иначе бы она заметила, как что-то вырисовывается на запотевшем зеркале в ванной. Но голова забита предстоящим скандалом с отделом кадров, а ещё хозяину квартиры надо написать, чтобы электриков вызвал. И в магазин зайти после работы. Главное, не забыть молоко купить. Хотя бы в этот раз.  

Поздний вечер. Возвращается домой с довольной улыбкой на лице и двумя бутылками вина по акции в сумке.  

– Молоко, – на её лице проступает печальное осознание, – Я шла в магазин за молоком. Да Ёпт! Не пойду никуда, – добавляет со вздохом.  

Но в комнате её ждёт ещё большее разочарование, а именно, упавший шкаф. Упавший прямо на её разложенный диван. Взгляд на нём задерживается лишь чуть больше обычного. Сначала, снимает верхнюю одежду, раскладывает покупки и заваривает себе горячий чай. И только после этого, обнимая ладонями кружку, возвращается в комнату.  

– Ты чего натворил, сволочь? – В её голосе сквозит отчаяние. Она садится на корточки рядом со шкафом, и будто пытается посмотреть ему в глаза, – Ты чего делаешь? Я, может, тоже не вывожу, но я же не падаю. Ты хоть подумал, как мне теперь спать? А если бы я там лежала, то всё, да? Тебе не стыдно? – но вопросы повисают в воздухе.  

Долгий глоток горячего чая и глубокий вздох. Но она берёт себя в руки и принимается за дело. Кряхтя и проклиная, на чём свет стоит, безмолвный шкаф, всё-таки ставит его на место. Вывалившуюся одежду спихивает в угол, чтобы не мешала. И ещё долго с помощью отвёртки, ещё советских плоскогубцев и фонарика на телефоне чинит диван.  

Короткая ночь проходит без происшествий.  

Во время утренней чистки зубов наконец-то замечает разводы на зеркале.  

– А это ещё откуда? – Вглядевшись, замечает контуры цифр. Сорок два? Дышит на угол зеркала и рисует смайлик. Она довольна. Но потом задумывается, – Вот откуда.  

А дальше работа, в гости к маме, домой поспать, потом опять работа. Разве что утром прямо у неё в руках лопнула кружка со свежим чаем. Подумать только, ведь кружке всего пятнадцать лет. А ещё странный запах. То ли мышь сдохла в стене, то ли соседи готовить не умеют.  

Вечер. Девушка сидит на кухне, перед ней открытая бутылка вина по акции, нарезанный российский сыр и пустой бокал. Она смотрит на своё отражение в зелёном стекле и думает, как близко к алкоголизму станет после сегодняшнего вечера и хочет ли вообще это пить. К тому же, запах всё никак не выветривался. Точно мышь.  

Она наливает немного в бокал, но стоит ей только поставить бутылку на стол, как прямо на её глазах по стеклу одна за одной со звоном бегут трещины, образуя всё те же цифры.  

– Это не очень нормально… – В голове копошатся мысли в попытке выстроить логическую картину. Безуспешно. Хотя сам процесс не даёт страху взять верх. Бережно, словно заряженный снаряд, переставляет бутылку в раковину, чтобы не пришлось отмывать кухню от белого сухого. Напряжённая тишина, мучительное ожидание чего-то. Мгновения тянется невозможно долго. И вроде всё становится почти нормально, когда…  

"Сорок два…"  

Тихий шёпот разрезает тишину квартиры. От неожиданности, она вскрикивает и тут же зажимает рот обеими руками.  

"Сорок два! "  

Шёпот срывается на визг и замолкает.  

От страха из её глаз текут слёзы. Словно за спасательный круг, она хватается за бокал и один глотком осушает его. Её челюсть сжимается. С усилием заставляет себя сосредоточиться на дыхании. Медленный глубокий вдох. Такой же медленный выдох. Вдох. Выдох. Аккуратно ставит бокал на стол, выходит из кухни, собирает самое необходимое и прямо в домашнем уходит из квартиры ночевать к друзьям, надев сверху только куртку.  

Пять ура. Уже пол часа девушка сидит на ступеньках, ведущих вверх, и смотрит на железную дверь своей квартиры. Квартиры номер сорок три. Посмотреть на дверь соседей тяжело физически. Ещё этот запах…  

С каждой минутой ожидания всё сильнее трясётся нога. Хватит. Она зажмуривается, а затем открывает глаза и всё-таки поворачивается в сторону соседней квартиры. Во взгляде решимость. Встаёт, придерживаясь за поручень. Подходит к двери. Подрагивающей рукой тянется к ручке и сжимает её до белых костяшек. Не заперто. Скрип петель. И волна ужасного смрада бьёт прямо в лицо.  

Звонок в полицию.  

***  

– Ну, здрасти, Ю. Максимова. Ты, ведь, Юля? Надеюсь. На Юдифь ты не была похожа, – она ёжится то ли от холода, то ли от слишком свежих воспоминаний, – Есть вообще ещё имена на «Ю»? – девушка задумчиво поправляет ногой ленту одного из многих венков на свежем холмике, а затем снова поднимает глаза на чёрную табличку со скудной информацией, – Я чего пришла то… Тётя твоя за документами приходила. Мы поболтали. Короче, с Димкой всё нормально. Опекунство собирается оформлять. А суженный твой всё, закончился. С сыном на дачу вашу поехал, напился и в петлю. Хотя бы ума хватило в сарай уйти. Димка ничего не увидел. Посидел один несколько дней. Полиция его быстро нашла, голодного, конечно, но нормально. На здоровье сказаться не должно… Так что, вроде, хеппи енд. Почти.  

В полной тишине проходят минуты. Девушка снимает рюкзак и достаёт упаковку пластиковых пивных стаканов.  

– Мы ведь с тобой за все три года только «Здрасти» обменивались? А, нет! Было же ещё «С новым годом»! И даже разок «Христос воскресе»! Забавная штука жизнь, да? – прикопав стакан в рыхлую землю, она достаёт бутылку и штопор, – На похороны приходить не стала, ты же не в обиде? Людей, похоже, и так было много…  

С трудом поддаётся пробка. Вино до краёв наполняет пластиковый стакан. Девушка наливает немного и себе, не разъединив оставшиеся стаканы. Выпивает одним глотком. Прикапывает бутылку рядом с временным крестом. Снова повисает тишина.  

– Больше я для тебя ничего сделать не могу, Юль. Тётя твоя, вроде, милая, о Димке позаботится. Всё у него хорошо будет. А ты спи спокойно уже, ладно? – она грустно смеётся и отправляет в рот последние капли из стакана.  

***  

Капает кран. Капли гулко ударяются о жестяную раковину.  

Лай на весь двор. Чихуа-хуа из второго подъезда пытается строить местную стаю.  

Соседи в подъезде что-то активно обсуждают. Наверное, почтальон опять ящики перепутал.  

Девушка. Лежит на разложенном диване, раскинув руки. Дома стало спокойнее. Даже спокойнее, чем раньше. С понедельника в отпуск, а со следующего месяца на новую должность. Она смотрит куда-то мимо нового нормального светильника, за потолок и выше. И мыслями так далеко отсюда.  

– Охренеть, – разносится по пустой квартире.  

И только капающий кран. И соседи с собаками.