Учитель английского

Марья Антоновна Кукушкина, главный бухгалтер крупной строительной компании, – дама высокая в прямом и переносном смысле, а главное, уверенная в своей правоте относительно того, что кому нужно – сбилась с ног в поисках репетитора по английскому для своего сынка Костика, ученика девятого класса. Костик не жаловал обожавшую его маман выдающимися оценками. Проще сказать, учился он на тройки, но все более тяготея к двоечкам. Но английский!.. Этот английский измучил всех: самого Костика, который с большим удовольствием играл бы весь день в смартфоне, его несчастного папашу, Ивана Андреевича, находившего спасение лишь за рулем скорой помощи и, конечно, саму Марью Антоновну. Она вбила себе в голову, что именно совершенное знание английского сможет предоставить ее чаду ту самую путевку в жизнь. Ее супруг, со скепсисом смотревший на эту идею фикс, предпочитал скрываться от разговоров с супругой в гараже, где только и мог ощутить себя в полной безопасности.  

Марья Антоновна к кому только не обращалась за помощью и советом: и к директору школы и к его учительнице английского, и даже в департамент образования города. Но все те педагоги, которых ей рекомендовали, не смогли продвинуть обучение Костика ни на миллиметр.  

Кто только с Костиком не пытался работать! Приходила на дом его учительница английского; принялась учить завуч, которая, вроде, знала язык и не прочь была подработать; и даже директриса школы, учившая когда-то английский, и, желая угодить всеми возможными способами Марье Антоновне, пыталась учить Костика. В конце концов, когда директриса обнаружила полнейшую невозможность преодолеть необучаемость Костика, она в приказном порядке, устно, дабы не навлечь на себя лишние склоки, заставила учительницу английского выставлять Костику только оценки не ниже «хорошо».  

Тут, как назло, в гости к Кукушкиным приехал младший брат Марьи Антоновны, Оподельдок Антонович, живущий уже много лет в Англии.  

– О! Как здорово, что ты приехал! – воскликнула Марья Антоновна. – Ты увидишь, как Костик продвинулся в английском.  

– Неужели?! – с сомнением в голосе произнес брат.  

– Одни положительные оценки и учитель хвалит. Ты бы с ним пообщался на английском. Сам убедишься.  

Оподельдок Антонович весь следующий день провел со своим племянником.  

– Знаешь ли, Машенька, – удобно разместившись в мягком диване, обратился он к сестре после ужина. – Твой Костик совсем не говорит по-английски и ничего не понимает.  

Марья Антоновна сделала такое выражение лица, что ее брат пожалел о сказанном и испугался.  

– Не может быть! – вскрикнула она. – Меня уверяли, что у него заметный прогресс.  

– Ну, дорогая моя, если это прогресс, то… – братец не стал заканчивать фразу, но про себя закончил: «То это значит, что ты Маша полная дура».  

На следующий день между Марьей Антоновной и учительницей английского состоялся неприятный разговор, после которого главный бухгалтер строительной компании поставила директрисе ультиматум – либо Костик начнет читать и переводить с английского, либо о ремонте ее загородного коттеджа можно будет забыть.  

«Я не могу позволить, чтобы из-за какого-то английского сорвался мой ремонт! » – решила для себя директриса.  

– Изольда Феликсовна, – обратилась директриса к вызванной на ковер учительнице английского. – Вы не в состоянии понять трагизм ситуации?! Кукушкин должен, во что бы то ни стало, читать и переводить с английского.  

– Но как?! – разводя в недоумении руками, произнесла учительница. – Он не обучаемый.  

– Тогда мадам Кукушкина пойдет с жалобой в департамент или выше, – голосом Зевса-громовержца заявила директриса, – Так вот, решите эту проблему раз и навсегда. Вы думаете, у нас все в школе так уж и в порядке!  

Весь вечер несчастная учительница английского думала о том, как решить эту проблему. Сначала она поплакала, но, поняв, что слезами не поможешь, стала думать еще более самоотверженно. И вдруг ей в голову влетела спасительная мысль! Она вспомнила, как в прошлом году узнала от своей соседки, Генриетты Макдональдовны, историю про одного самородка, способного любого научить иностранному языку в кратчайшие сроки. Не теряя времени, учительница отправилась к соседке, жившей всего двумя этажами выше.  

– Генриетта Макдональдовна, – обратилась учительница к открывшей ей дверь немолодой уже даме забулдыжного вида и в потрепанном домашнем халате, – вы помните, как-то рассказывали мне про своего знакомого, учителя английского.  

Соседка мутными глазами уставилась на Изольду Феликсовну, не понимая, о чем она ее спрашивает. Только она, было, собралась закрыть дверь, но настырная учительница не позволила ей это сделать.  

– Вы забыли? – переспросила учительница, придерживая силой дверь. – Ну, тот, который быстро учит иностранному языку.  

Генриетта Макдональдовна, потоптавшись на месте в задумчивости, как скаковая лошадь, готовяшаяся к ответственным скачкам, неожиданно ахнула, подняла вверх свой толстый указательный палец и воскликнула:  

– Феофаныч!  

Генриетта Макдональдовна улыбнулась, радуясь, видимо, тому, что она еще что-то помнит, и снова уставилась стеклянными глазами на удивленную учительницу.  

– Интересное отчество, – проговорила та. – Так, где бы мне его отыскать? Дайте, душенька, мне его адрес.  

Душенька, используя неимоверные усилия над собой, напрягла память и выдала, наконец, адрес, который учительница тут же записала в телефон.  

Феофаныч жил в старом двухэтажном доме недалеко от Марьи Антоновны Кукушкиной. Объяснив ему суть проблемы, неугомонная мамаша стала упрашивать взяться за Костика.  

– У меня сейчас уже есть один ученик, – медленно ответил он, жуя что-то во рту.  

– Умоляю вас! – вознеся руки к небу, воскликнула несчастная мамаша. – На вас одного надежда. Просите любые деньги.  

Решили начать занятия в ближайший понедельник. Наконец-то Марья Антоновна погрузилась в сладостные фантазии. Ей грезилось, что ее сыночек выходит перед английским посланником и с чистым лондонским произношением ведет с ним непринужденную светскую беседу.  

В вечер понедельника. Феофаныч пришел в квартиру к Кукушкиным с двумя предметами в руках: новеньким учебником  английского и скрученной в трубу газетой. Прямо с порога, под угрозой отказа от занятий он потребовал: во-первых, чтобы дверь комнаты, в которой они будут заниматься с Костиком, никто не открывал и не пытался войти внутрь, а во-вторых, чтобы на протяжении двух недель никто не проверял знания английского у Костика. Это, дескать, навредит его методике обучения и ничего не получится. Занятия начались.  

Марья Антоновна замечала, что каждый раз после окончания урока Феофаныч отпирал дверь, выпускал сперва раскрасневшегося и заплаканного Костика, затем выходил сам, неся в руках учебник и скомканную газету. Шли дни. Ближе к концу первой недели лицо Костика выглядело менее заплаканным и несчастным, а уже к концу второй недели Костик выходил из комнаты совершенно счастливый. С двумя же предметами, напротив, происходили иные изменения: учебник из нового превратился в изрядно потрепанный, а сложенная в трубу газета, стала измятой и разорванной. Марья Антоновна на протяжении этих двух недель мучилась. Внутри нее боролось две личности: первая – главного бухгалтера, отождествлявшаяся с недоверчивостью и желавшая проверять и перепроверять, а вторая – любящей матери, мечтавшей, чтобы ее чадо успешно завершило начатое обучение и готовая для этого изменить своим принципам. Победила последняя.  

– Ну, вот и все, мамаша, – заявил Феофаныч, открыв дверь комнаты, после последнего занятия.  

– О! как я рада! Неужели теперь мой Костик владеет английским?  

– Как договаривались. Читать и переводить без словаря он может, – ответил, глядя на сияющее от неподдельного счастья лицо Костика.  

– И теперь это можно уже проверить? – осторожно поинтересовалась Марья Антоновна.  

– Проверяйте сколько душе угодно, – разрешил Феофаныч. – Если вдруг он станет плохо читать или переводить, – прохрипел он и строго взглянул на своего ученика. – Меня позовите, и я все бесплатно исправлю.  

Стоя в этот момент спиной к Костику, Марья Антоновна не могла видеть, как тот побледнел, услышав последние слова учителя английского и весь затрясся, как будто его окунули в холодную воду и выгнали на мороз.  

Результат поразил всех. Костик не только читал и переводил без словаря, но делал это, во-первых, с правильным лондонским прононсом, а, во-вторых, практически без ошибок. Марья Антоновна была не седьмом небе от счастья и выплатила Феофанычу не только оговоренную сумму, но приплатила еще ровно столько же, как она сказала: «За то, что сбылась моя мечта». Феофаныч поклонился, поблагодарил и на неделю ушел в запой.  

Все были довольны, и только одна Изольда Феликсовна расстроилась. Она измучилась вопросом касательно методики, которую использовал Феофаныч для обучения Костика. В чем же, так сказать, ее особенность? Так как Феофаныч после получения гонорара не просыхал уже вторую неделю, и с ним не было никакой возможности поговорить, она обратилась с вопросами к Генриетте Макдональдовне, сын которой тоже был учеником у Феофаныча.  

– Методика? – не сразу поняв, что от нее добивается учительница, переспросила нетрезвая Генриетта Макдональдовна, отдыхавшая на кухне от рабочих будней.  

– Может, душенька, вы знаете, как он добивается того, что ученик так быстро начинает читать и переводить? – аккуратно, чтобы не раздражать соседку, но, при этом, с настойчивостью в голосе спросила учительница.  

– А! да какая там методика! – поняла, наконец, Генриетта Макдональдовна. – Нет там никакой методики.  

– Как же нет! – удивилась Изольда Феликсовна. – Ведь как-то он обучает. И такой прекрасный результат.  

Генриетта Макдональдовна наполнила рюмку себе, затем учительнице, подумала, но пить не стала.  

– Методика! – пренебрежительно хмыкнула она. – Феофаныч и моего балбеса обучил за две недели. Он кого угодно научит.  

Махнула рукой и выпила.  

– Как так? – все еще не понимая, переспросила учительница.  

– А просто. Берет учебник и по башке как вмажет. А если ученик ошибся, то он ему газетой по морде как даст. Да еще такую в этот момент рожу скорчит, что даже я чуть было по-французски не забалакала. Вот тебе и метода. Правда, собака, действенная. Мой балбес на уроках английского одни пятерки получает. А у Феофелакты Ирдалионовны сын на испанском, как на родном стал говорить. И все после его уроков, – объяснила Генриетта Макдональдовна и многозначительно подняла свой толстый палец.  

– А что он и испанскому учит?! – изумилась учительница.  

– И французскому, и немецкому, и итальянскому, и испанскому. А недавно, вроде, говорил, что попросили его одного парнишку китайскому обучить. Он из-за своей методики только с мальчишками и работает, – усмехнулась соседка.  

– Надо же! – снова удивилась учительница. – Это ж сколько он языков знает! Полиглот!  

– Во-во, пылеглот! – засмеявшись, согласилась соседка. – Он у нас в ДЭЗе пыль глотает сантехником. Сантехником он работает. Языки-то он в свободное время практикует.  

– Сантехник! – воскликнула пораженная новостью учительница.  

– Ну, да. Всех учит, а сам-то ни одного языка не знает. Да, и не знал никогда. Во дела! Сапожник без сапог.