Достижимость

Парадокс развивающегося социализма (по мнению резидентов того времени и пространства – загибающегося социализма) и отличие этого идеологизированного экономического строя от постоянно и плодотворно загнивающего капитализма в том, что в СССР бытовое счастье было регулярно достижимо многими соучастниками производства, а не только избранными – самыми талантливыми, самыми пробивными, самыми усердными и самыми хитрыми. А вслед за этим материальным счастьем предполагалось и вероятное духовное насыщение многих, если не всех. Хотя вторичные духовые ценности не очень умные руководители СССР и пытались всё время поставить "впереди лошади" имущественного достатка, в котором придании материалистической лошади второстепенной роли в деле креатива "нового мышления" и заключалась внутрисоветская пропаганда, давшая нам, и современности, столько приукрашенного сказочностью культурного наследия социалистического позитивизма.  

В СССР разница между житьём в деревне за МКАДом и удобством квартиры ведущего инженера даже некрупного завода была настолько велика, что к достижению уровня комфортности этой квартиры с её окружением можно было стремиться любым напряжением сил и всеми ухищрениями души. Рейтинг потребления предметов быта и благоустройства в СССР был высочайшим.  

В СССР бытовой рай в каком-то "приближении" был достижим без напражения религизной фантазии, призывающией перекроить ум и чувства, но при материалистическом, атеистичическом подходе восприятия.  

(Для более развёрнутого исследования темы перекройки восприятия адепта какого-либо религиозного пути см. два моих "трактата" разной длины в местных "монографиях")  

Достижимое в СССР счастье обладания достояниями урбанистического быта было карьерным и профессиональным стимулом роста для людей, которые помнили личной памятью, что улицы не всегда бывают замощёными даже деревянными брусками, не говоря уже о булыжнике или асфальтировании. Наслаждение обустроенным бытом у советских людей не теребовало высокого уровня комфортабельности, однако, это наслаждение было вполне ощутимо частями их тягловых тел и телег душ, воспринимающих окружающие удобства.  

Сидеть на лавке или в кресле – есть разница ощущений. Месить кирзачами грязь на улице, оступаясь с положенных вдоль заборов деревянных тротуаров, или обходить лужи на асфальте в кедах или босоножках – есть разница. Пить самогон или коньяк, пахать суглинки или вертеть баранку самосвала, добираться до хаты в потьмах между заборов с откосинами или идти от трамвая под фонарями уличного освещения? Есть разница. Сельпо или универмаг? Мочь смотреть две кинолеты, привозимые в клуб совхоза дважды в месяц в компании с сотней не слишком мытых работяг или обладать телевизором в собственной комнате, вещающим на двух развлекательно-обучательных каналах, в комнате своей семьи, а потом и квартире, где можно эти каналы переключать, и каждый свободный вечер смотреть фильм с любимыми героями... Мыться в общей бане в специальный день или мыться сперва в ванной коммунальной квартиры, где народу проживало всё же меньше, чем собиралось в общественной бане, даже городской, а потом и в своей, семейной, когда это требуется... Есть разница в приятности ощущений? Есть.  

Это современному потребителю, разбалованному десятками каналов кабельного телевидения, разными электронными СМИ, перенасыщенными новостями на любой вкус, раскатывающему в быстроходных коробках собственных автомобилей от квартиры до работы, привыкшему к паровому отоплению, вентиляторам, кофе-машинам и микроволновкам, к доступности основного набора лекарств, кажется, что я привожу примеры двух схожих убожеств. На протяжении большей части двадцатого века люди не имели всех этих избыточных развлечений, работая там, где основным коллективным развлечением была похрипывающая радиоточка с одной программой и где иногда можно было почитать одну напечатанную на бумаге газету с недельным кроссвордом, каковую газету после прочтения складывали, разрезали на прямоугольные листики и использовали в туалете для подтирки задницы. Туалетная бумага это тоже предмет роскоши, появившийся в быту советских горожан только в конце двадцатого века.  

Те люди, жившие тогда, во времена скудности личного пространства, разницу в приводимых мной примерах разного уровня комфорта ощущали. Ради создания островов с этой разницей, в перспективе срастающихся в сплошное покрытие страны с удобствами в виде асфальтированных дорог, с полной газофикацией и водопроводом в домах жизни и труда социалистическое строительство двадцатого века и велось.  

***  

Категорией граждан Российской империи под разными кличками, не сильно ощутившей разницу между до-советским массовым бытом, который быт эта категория помнила с детства, и бытом уже-советским, обустроенным властями ВКП(б) и далее КПСС, были евреи Российской империи. Евреи принадлежали в России дореволюционной в основной массе к мещанскому сословию. Основным занятием этого сословия были рукоделье и ремесло, которым занимались многие городские жители, владея мастерскими в качестве мелкой частной собственности производственного характера. Некоторое количество евреев обреталось в торговле, купечестве и в среде технической интеллигенции, хотя и не в таком количестве душ как в более промышленно развитых Германии, Бельгии или Англии.  

Заниматься земледелием в царской России людям иудейской веры было запрещено, да евреи не сильно к землепашеству с огородничеством и стремились, за исключением незначительного количества сионистов, свихнувшихся на всю голову, которые уже в конце девятнадцатого и в начале, революционного, двадцатого веков основали израильский социализм, так называемй "ишув" – период сельскохозяйственных поселений в Палестине, которая тогда пребывала под управлением Османской империи и, позже, перешла к Великобритании, отнявшей этот кусок земли у колониальной Турции.  

Большинство российских евреев жили в городах, занимались обслуживанием среднего класса созиданием для них персональных изделий, требующих мастеровых умений. Евреи, которые не торговали чужими товарами и не учились на всяких юристов-журналистов с отрывом на революционную деятельность по заграницам, производили всё от платий до упряжи, жили, преимущественно, в небольших городках, быт в которых с приходом к власти рабочих депутатов, ставших советскими чиновниками, изменился слабо. В какой-то степени быт мастеровых евреев до Октябрьской революции был даже обустроенее и богаче, чем их быт после "долгожданного освобождения от царизма и капиталистической эксплуатации". До революции и последующих социально-хозяйственных катаклизмов в Советской России у мастеровых евреев было больше богатых клиентов и заказчиков среднего достатка, чем образовалось после "пролетарского" переворота.  

Евреи [^] стали основными недовольными уже в начале коммунистического отвергания "старого мира" и строительства нового, направленного на коллективное, но разное по трудозатратам вылезание из аграрной грязи к высотам машинного выращивания корнеплодов между электрофицированными железными дорогами. Евреи на всё это бурление надежд смотрели скептически и с затаённой обидой на революцию, отнявшую у них клиента, обеспечивающего им не роскошную, но приличную жизнь за их ремесленные умения. На раннем этапе социализма, "с солдатским лицом", представители среднего имущественного класса исчезли вовсе, появившись только при вынужденном периоде НЭПа, который, впрочем, закончился тоже быстро и безобразно. Достаток советского среднего класса начала тридцатых-сороковых годов мог себе позволить приятности жизни, обеспечиваемые еврейскими мастеровыми втихомолку от подозрительных соседей-бедняков.  

Часть евреев по причине повышенной грамотности, обязанной традиционному иудейскому образованию, подались в советские служащие и советские писатели, попутно став Светловыми с Ветровыми, "перекрестившись" из всяких Пинхас-Мойхесов, чуждых слуху широких масс русских читателей, часть стала претендовать на роль советской интеллектуальной элиты, занятой в разных областях государственного строительства осветлённого настоящего и сверкающего будущего.  

**  

[^] Ремарка. Евреи, а не иудеи, да. Иудей это вероисповедание, а еврей – национальность, исторически сложившася благодаря иудаизму, обязанная этой религии. Отправляясь в царскую армию рекрутами, учиться премудростям наук, обрусевая, перебираясь в крупные города вне "черты оседлости" (отдельные районы Польши, Украины и Белоруссии) евреи сохраняли поверхостную приверженность иудаизму, многие крестились, формально становясь христианами, потому что это выкрещивание было выгодно как в социальном, так и в бытовым плане и так называемым "галахическим иудаизмом" переход в другую веру ради социальных выгод выживания не запрещался. Такая уж выкристаллизовалась к середине девятнадцатого века религия – иудаизм, развившейся в Европе.  

**  

В среде российской многонациональной интеллигенции, разделяющей жизнеустроительные идеи анархистов-синдикалистов, социал-революционеров и коммунистов было много безбожников и культурных нигилистов, поддерживающих свою религиознозность детства – общин родителей, на уровне "условных рефлексов", но не более. Молодое поколение евреев, взрослеющее в двадцатые, тридцатые, сороковые, даже в пятидестые годы двадцатого века об иудаизме родителей вспоминали редко. Но евреями по психологии и воспитанию они оставались... Родители их продожали обслуживать того, кто мог платить – уже советский средний класс – управленцев, артистов, губернских партийных деятелей, а клентами даровитых мастеровых становился и советский высший класс – крупные управляющие заводами, экономикой, общественным строительтсвом...  

Служили евреи и на заводах, и в конторах, и в инженерах, сидели и в лагерях и гибли на войнах, но евреи как народ остался более диссидентствующим и привычным к городским удобствам, к пользованию водопроводом и вилками, нежели основной состав населения Российской империи, для которого народа индустриализация, проводимая в Советском Союзе, была новшеством.  

***  

Суть социалистического метода покидания раскисших дорог, по обочинам которых приходится таскать с общественного колодца воду вёдрами для нагревания на печке в том, что при диктаторском, управляемом группой научных идеалистов СССР, с их жестоким отношением к противникам режима, понятная и приятная конечная цель коллективных усилий была получаема рабочим муравейника, не жалающим учиться кусаться, но исполняющим задачи исключительно по перемещению грузов.  

При капитализме-индивидуализме, относительно вежливом с политической оппозицией, достичь желаемого отдельный индивид может только выкручиваясь в рамках обретения персональных льгот и сколько наёмный работяга не трудись, палат каменных он не наживёт, даже в виде устойчивого сарая. Капитализм приветствует коммерсантов, обманщиков, жуликов, считая полезными такие душевные и умственные качества, подобные военным уловкам и стратагемам. При капитализме большинство наёмных работников обладает возможностью следования дорогой, ведущей к комфорту, но без устойчивого обретения его. Бежать за морковкой наёмный работник при капитализме может, откусить от морковки кусок, достаточный для насыщения, этому работнику большую часть жизни не даёт цена сытной морковки. Капитализм требует от человека проявлять коммерческую смётку, развивать в себе способности к обману ближнего своего. И, как пелось в старой советской песне, "Только так можно счастье найти" (с) – обманув и подставив под падающий на спину груз соседей. Индивидуализм с капитализмом ( что есть эволюционно не более, чем накопление личных средств, расходуемых ради упорочения достигнутого положения ) это бесконечная гражданская война, где выживает и обретает комфортные условия жизни подлейший, наиболее приспособоленный к гражданской войне кадр, умеющий применять для роста своего благосостояния свои знания.  

Личные изобретательные способности и усердие в капитализме не так важны, как умение вовремя приобрести то, что способно приносить прибыль. Поэтому в капиталистическом мире, давно управляемом законами, разные владельцы выгодных устройств постоянно судятся за признание первенства в изобретательстве и отсуживание своих долей от разросшейся прибыли. Научно-технический прогресс в капитализме это дело рыночного спроса на устройства, создающие прибыль владельцу этих хитрых устройств. Во всех видах социализма двадцатого века роль чудесного привнесения в жизнь счастья отводилась тотальной индустриализации, приближающей и обеспечивающей личное счастье "работы ради развлечения".  

Коммунисты раннего Советского Союза полагали, что достижение всенародного счастья и отдыха произойдёт после внедрения многих хитрых инструментов, обязанных научно-техническому прогрессу, облегчающему жизнь народа вплоть до полного освобождения народа от тягот ручного труда. Коммунисты "ставили" свою идеологию, подаваемую как перспективу ближайшего будущего, на чудесную массовость машинного производства, но с самим этим научно-техническим прогрессом у них сразу, с даты рождения урбанизованного Советского Союза на месте аграрной Российской империи, "отношения не сложились". Почему так странно произошло?  

***  

Победная поступь прогресса, приводящая «железного коня на смену крестьянской лошадке» стала запинаться всеми четырьмя ногами о коряги как только к железному импортированному коню стали цеплять механические орудия труда, придуманные отечественными инженерами с «ускоренным» техническим образованием, но с правильной пролетарской генетикой.  

Как это не нелепо, но в Советском Союзе, управляемом учёными коммунистами, было несколько врождённых болезней, доставшихся управляющей хозяйством партии от угрюмых форм сегрегации общества и религиозной экстатичности.  

Одной из нелепостей всего периода строительства социализма было отрицание религиозности в мотивации перенесения тягот жизни, отвергание приниципа честной веры, обещающей райское блаженство в обмен на толерантность к временным трудностями на протяжении жизни. Советскому человеку предлагалось терпеть сейчас ради «строительства светлого будущего для детей и внуков». Та же вера, что и в христианстве? Нет. Верить в светлое будущее позволялось, но только с отсылкой на веру в безграничные возможности человека труда. Не умственного труда, не подумайте об идеологах социализма слишком хорошо. Имелось в виду что любой человек талантлив, только дай ему свободу самопроявления.  

Идея эта – всеобщего равенства возможностей – настолько привлекательна, что до сих пор успешно эксплуатируется разного рода менеджерами личностного роста и находит широкий отклик в сердцах верующих в неё лохов. Тут приведу цитату из текста одного из добровольных идеологов этого направления отвергания фактов генетической статистики:  

« Каждый человек обладает безграничными возможностями. Да, действительно – каждый! Каждый – значит, и у вас есть безграничный потенциал. Просто нужно суметь разглядеть, расшифровать, распознать свои возможности. Для этого вам нужна свобода действий. Ее вы сможете получить только в том случае, когда избавитесь от общепринятых, закоренелых лимитирующих факторов, изложенных выше. Как куколка превращается в бабочку, сбрасывая старое «одеяние», так и вы должны сбросить старые устои. Очень многие люди заблуждаются, считая, что их судьба заблаговременно предопределена. Именно такое восприятие жизни делает человека пассивным. /... /» // © Copyright: Анатолий Ревуцкий, 2014. Публикация на портале Proza. Ru, №214062101730 //  

***  

Другой нелепостью почина строительства коллективного счастья была опора на правильное – с точки зрения коммунистических менеджеров – социальное происхождение «поршней» технического прогресса, руководителей хозяйств и деятелей искусства. И если в искусстве «непролетарское» или «некрестьянское» происхождение (семью воспитания) коммунисты терпели, не слишком обращая внимание на всякие «искусства» вообще, то в сфере руководства научно-техническим прогрессом, дела Индустриализации, пролетарско-крестьянская генетика новаторов было важна.  

В органы, управляющие хозяйством, коммунисты не допускали образованных людей «из бывших» по пониманию в какой-то степени разумному, подозревая в этих образованных людях сочувствие «вражескому элементу», в техническую же сферу коммунисты старались не допускать инженеров из бывших, выучившихся «при царях», представителей технической интеллигенции и, тем более, изобретателей из дворянского сословия, по причинам скорее мстительного характера, хотя и с идеологической подоплёкой поиска и недопущения к разработке сложных технических узлов вероятных вредителей.  

Попросту коммунисты «из рабочих» опасались того, что их нажгут социально-чуждые им умники, которых рабочим трудно проконтролировать – «где они там чего намудрят».  

***  

Однако индустриализацию проводить было надо, быстро и всеобъемлюще, ибо на вере в ощутимое технолгическое облегчение «жизни всех» строилась доктрина достижения всенародного благолепия от российских коммунистов.  

Выход из этой ситуации дефицита обученных премудростям индустриализации кадров предполагался, поначалу, в том, чтобы изыскать новаторов, готовых стать инженерами, в среде рабочих и обучить молодёжь, пусть и с помощью старых спецов, «из бывших», но «не запятнавших» себя монархическими и буржуйскими настроениями.  

С «приспешниками монархии» коммунисты разбирались по разному, кстати. Далеко не всех отправили к праотцам через расстрельные стенки и лагеря исправления лесоповалом, части из «спецов» дали уехать из страны, даже высылали наружу насильно. «Проваливайте! Без вас разберёмся – сами с усами! »  

Немногочисленная российская техническая интеллигенция попроваливалась кто куда, рабочие училища и ранние советские институты выдавали специалистов очень низкого уровня подготовки и, к разочарованию коммунистов-реформаторов, уже в начале тридцатых годов выяснилось, что без потенциальных вредителей индустриализацию проводить некому. Машинизация и даже освоение импортной техники требовали ума, рабочим от станков, почему-то, не свойственного... Из рабочих «от станков» вышло некоторое количество толковых специалистов, новаторов-инженеров, но этого количества умных было остро недостаточно для покрытия всех отраслей стремительно расширяемого промышленного производства «железных коней».  

Поэтому коммунистическая Российская империя под кличкой «СССР» стала тратить захваченные у царизма золотовалютные ценности, не уплывшие «к буржуям» усилиями врагов молодой республики, на оплату приглашаемых в страну иностранных специалистов, которые сталинской индустриализацией и занимались. Часть этих специалистов симпатизировала коммунистическим, социалистическим идеям и даже осталось в стране, хорошо содержащей приглашённых конструкторов и локомотивов индустриализации. Из-за этого комплексного импорта среди конструкторов «старой советской школы» встречаются иностранные фамилии...  

Охватить этими приглашёнными специалистами, вместе с их привезёнными чертежами, все сферы деятельности, которой требовалась индустриализация, было нельзя, поэтому пролетарские новаторы «от сохи и станка» тоже участвовали в ковке промышленности молодой народной республики. Общими усилиями наковали разного... Приоритеты на внедрение моделей в сферу изобретательства были на стороне конструкторов с правильным – «рабоче-крестьянским» происхождением и партийным билетам КПСС. Хотя в последнем вопросе коммунисты своих интеллектуалов не очень напрягали – «высокое звание коммуниста, доверие партии надо заслужить! » Это происхождение, «пролетарские корни», для коммунистического быдла, руководящего советской промышленностью и рекомендациями по запуску изделий в производство, было первично, а техническая грамотность новатора – вторична. И такое идеологическое мракобесие продолжалось на протяжении большей части советской истории! Вся российская интеллигенция «из бывших» сильно рисковала в СССР, работая на коммунистов тем, что их сдадут компетентым по части получения признаний в злонамеренности "органам" как намеренных вредителей.  

Иностранные специалисты из САСШ, Германии и прочих стран, не обращённых в коммунистическую веру, приглашённые на сталинскую индустриализацию, по большей части покинули СССР, вернувшись домой ещё до начала военных сороковых. Остались в Советском Союзе выращенные внутри страны технические специалисты, которые могли «продавить» свои изобретения, потрясая свидетельствами о «не голубых кровях» и партийными билетами. Изобретения, созданные обладателями партийного авторитета не очень помогали строительству светлого настоящего, полного комфортных асфальта и автоматики, по которому гладкопольному миру с пандусами шныряют роботы, исполняющие все тяжёлые работы на радость победившим эксплуататоров рабочим и крестьянам.  

***  

По причине этой врождённой умственной недостаточности «инженерного полка» Советский Союз в конце пятидесятых годов двадцатого века в целях обустройства гражданского быта перешёл на перелицовку и переназывание чужих изобретений, на копирование достижений инженеров капиталистических стран. Все массовые советские модели легковых автомобилей, начиная от переделанного «Форда» и кончая вечным «Жигулём», это немного переделанные и пересобранные модели западного автопрома. Грузовики раннего советского периода это тоже переделки моделей, придуманных в мире капиталистической эксплуатации интеллектуалов... Только в шестидесятых годах прошлого века советские инженеры начали строить что-то более «своё». Преуспела советская промышленность в собственном станкостроении, в горном деле и авиации, на удивление. Теперь-то всё это благополучно похерено закупочным переворотом «демократов» и поэтому незаметно.  

***  

В Советском Союзе были свои технические достижения, но началось их внедрение сильно поздно – в шестидесятых, семидесятых. А до того... До середины и даже до конца шестидесятых советская инженерно-промышленная школа, призванная удовлетворять мечту работающего приверженца коллективизма об ощутимом счастье как для тела, так и для души воплощались хреновато. Да, при российском социализме в большинство отдалённых мест одной шестой части Евразии было проведено электричество, были заасфальтированы магистральные дороги и главные улицы посёлков, в сельской местности были «наставлены» типовые трех-пятиэтажные дома с санитарно-техническими удобствами внутри, достаточно комфортные для механизаторов, для сельской интеллегенции и малопригодные для всех остальных категорий сельских труженников, развился общественный транспорт, значительно уменьшилась доля ручного труда по сравнению с дореволюционным состоянием, но эти новаторства происходили со всё замедляющимися темпами «фантастичности» и не вызывали ощущения «скачка к раю» у второго поколения советских людей.  

Первое поколение жителей российской империи, ставшее гражданами СССР, поколение, заставшее революцию в детстве и молодости социалистическим строительством впечатлилось. В тридцатые годы началась механизация сельского хозяйства, медленно, вторично, по лекалам западного агропрома, но она стала внедряться. Тогда уже появилися общественный транспорт, сильно облегчивший жизнь жителей городов и пригородов, вырылся метрополитен и полетели самолёты, пусть ещё не для всех, но сдвиг в сторону массовой индустриализации жизни стал заметен. В тридцатые годы люди села, заставшие «старые времена» думали в стиле «ещё чуть-чуть потерпим, помучаемся, с десяток лет, но потом, скоро, станет значительно легче». Сильно прочувствовали комфортизирующие жизнь новаторства в государстве востока под руководством коммунистов, внедривших конвейеры чуть позже фабрикантов капиталистического запада, горожане и крупные сельскозяйственные общины.  

Подобные новаторства меняли жизнь в XX -ом веке и в странах не пребывающих под управлением коммунистов, но обыкновенные граждане Советской России имели ограниченный доступ к информации о том, как живут в странах, не управляемых коммунистами. В основном такое информирование шло через художественное переводное кино. Специалисты, знавшие «как оно там» и выезжавшие за рубеж об увиденном не трепались. Массово подорвало народную веру в гениальность руководящей партии в плане внедрения передовых достижений научно-технического прогресса наступление РККА в Западную Европу, в ходе освобождения последней от нацизма ( см. ст. "Колье Вотана" ).  

***  

Замечу, что коммунисты создавали свою идею асфальтированного «трамплина в будущее» для рабочих и крестьян не на пустом месте. До октябрьской революции был план модернизации промышленности российской империи, называемый «планом Витте-Столыпина», но проваленный с двух сторон – помещиками, которым идеи С. Ю. Витте не понравились, и социал-революционерами, застрелившими П. А. Столыпина, который, будучи твёрдым и смелым монархистом, пытался, в силу своей должности и полномочий, способствовать проведению утверждённого государственного курса на индустриализацию и парламентаризм.  

Исторически Сергей Витте и Пётр Столыпин были законотворческими противниками, поэтому причина, по которой принято связывать этих двух министров в какой-то «диумфират» «единого плана модернизации» мне не понятна. Министр разного, в том числе длительный министр финансов, С. Ю. Витте был ярчайшей фигурой конца девятнадцатого и начала двадцатого веков в Российской империи, своими разумом и энергичностью создавший предпосылки для дальнейшей индустрилиазиции отсталой, по сравнению с западными республиканскими индустриями, России. Но в 1915 году С. Ю. Витте умер. П. А. Столыпин был администратором, ничего существенного для индустриализации России в интересах кого угодно не сделавшим, но страшно раздражавшим социал-революционеров и анархистов «упёртой» империалистической стойкостью и непримеримостью к тем, кого он считал врагами родной ему империи. Это Петру Столыпину принадлежит фраза «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия» и утверждение «в серию» в какой-то степени изобретения – переселенческих товарных вагонов, которыми в Сибирь везли скотину в одних составах с владельцами этой скотины. Столыпин вошёл в российскую историю вагонами его имени, на чём его роль в деле индустрилизации России закончилась.  

Россия до октябрьского переворота 1917 года оставалась страной аграрной, не читающей по причине массовой неграмотности, с тяжёлым ручным трудом, со многими немощёными дорогами, со слабо развитой промышленностью. Никакого мощного просвета этой вековечной мерзлоте под молитвы православных священников на старославянском видно не было.  

Коммунисты-большевики сразу и пообещали народу сказку всенародного «прыжка к светлому будущему уже завтра», и стали пытаться строить эту сказку, устраняя всех, кто бы слово против их сказки высказал. Решительность социал-революционеров и коммунистов, с их совместными идеями о всеобщем равенстве, освещённом электрическими фонарями, народу, в большинстве его – бедному и утомлённому бессмысленными для него войнами, на которые их гнали богатые дворяне, понравилась. Ни за что бы большевики-коммунисты не удержались у власти, не победили бы в гражданской войне и не устроили бы пролетарский передел, если бы рассказываемые ими сказки народу не нравились.  

***  

Ожидаемый рывок к воплощению сказки в жизнь сразу стал натыкаться на коряжистые препятствия. Многочисленные системные коряги, частично описанные выше, ударили и по управленческому звену Советского Союза. Коряжение в ударной индустриализации «ради близкого общего счастья» усугублялось пролетарскими верованиями в противодействие их усилиям «мировой закулисы», вошедшей в канон объяснения причин откладывания момента ощущения всеобщего благоденствия.  

Сначала, в двадцатых, наступление сказочных времён достижения счастья для всех предполагалось в ближайшие пару десятилетий, потом заговорили о том, что «ещё это поколение будет жить при коммунизме»... Этот лозунг, про достигающее звёзд поколение, педалировал Никита Хрущёв, пришедший к власти уже после смерти Иосифа Сталина, который свою победную парадигму не менял до самой смерти. При И. В. Сталине весь советский народ жил счастливо, и главное – значительная часть горожан, промышленных рабочих, это приходящее счастье имело основания ощущать.  

Да, были «отдельные пережимы», как потом выяснилось, благодаря разоблачительным речам и реабилитационному курсу Никитки «Хруща», но цены на пищу, на сельхозпродукцию после войны – незначительного эпизода строительства коммунизма – не росли, а снижались. Российские города, попавшие под обстрелы в ходе ВОВ, отстраивались и было этих городов совсем не так много. Более того – исследования, экспедиции, проведение водопровода и освещения, даже внутрипартийная борьба – не останавливалось и во время Великой отечественой войны.  

Позже, многолетней советской пропагандой, не без участия заинтересованных в создании «Эпопеи Обороны» грамотных деятелей культуры, была создана картинка «всеохватного смертельного противостояния» страны с нагрянушим агрессором. В реальности четыре года битвы «нашего добра» с «ихним злом» прошли не на всей территории страны заметно. Иосиф Сталин сразу сказал «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами. » Так оно и произошло.  

Глобального поворота «на военные рельсы» советской экономики и тяжёлой промышленности тоже не было. Потом, уже при Л. И. Брежневе, чтобы объяснить начинающему глухо роптать народу отчего так и не случилось наступления эпохи всенародного благоденствия, придумали миф о том, что промышленность СССР «была вынуждена» повернуться в сторону военного строительства, работать изо всех сил для отражения угроз, исходящих от внешних врагов. И поэтому мирное строительство в СССР получило статус второстепенной важности, все силы промышленности тратились на гонку вооружений, а со сметаной, на фоне этого подвига промышленности, кое-где, порой, перебои... «Но скоро всё наладится! »  

При Хрущёве стали рассказывать о том, что уж «дети-то» точно будут жить при коммунизме. Это откладывание наступления эпохи всеобщего счастья, конечно, народу не понравилось... К тому же при Хрущёве настала так называемая «оттепель» в отношениях США (бывших САСШ) и СССР. Никита Хрущёв был человеком неплохим, но политическим умом он не обладал. При Хрущёве в народе началось шатание, разочарование и ознакомление с тем, как красиво живут романтические супермены в западных фильмах. При наступившем после Никиты Хрущёва ( которого в народе уже не сильно уважали, называя «Никиткой» и «кукурузником» за завирательные идеи и невысокий полёт ) Леониде Брежневе, «Лёне», любившем многочасовые речи с трибуны Президиума Верховного Совета, коммунистическая вера во всеобщее благоденствие окончательно превратилась в саркастический анекдот, хотя как раз при Брежневе и было достигнуто максимальное приближение к ощутимости выгод коллективного следования социалистическому пути развития.  

***  

Такой парадокс утраты веры в социализм, доверия индустриальному социализму, одновременно с наступлением этого индустрализованного социализма, случился потому, что поколение, которым правили коммунисты времён Леонида Брежнева уже было вторым поколением советских людей, воспринимающим как дикость неасфальтированные улицы и отсутствие возможности прибрести автомобиль в личное пользование по приемлимой для рабочего цене. Народ уже привык к тому, что в городах везде – электричество, паровое отопление, что ходят пассажирские поезда и автобусы, к метрополитену, к телевизору, к телефонизации, к мягким диванам и раздельным санузлам...  

При этом достигнутом городском комфорте в народе распространялись слухи о том, что «за границей», т. е. – «на западе», у таких же белых людей, живущих в подобном климате, а не слезших недавно с пальм, всё "не хуже чем у нас", а на грядущий коммунизм они не корячатся, сохраняя здоровый индивидуализм мотиваций личного накопительства и приобретая то, что им по карману, потому что правительство их не грабит.  

Откуда бралась эта вера в капиталистический Запад, управлемый справедливыми рыночными отношениями спроса и производства, в котором производстве для всех мастей спроса живёт простой американец, француз, бельгиец или ирландец? В основном образ конкурирующей успешности внекоммунистического пути брался не из запретных повестей вражеской пропаганды, а из отелей, в которых останавливались выезжавшие «за рубеж» советские деятели культуры, возвращавшиеся, рассказовавшие о виденном и привозившие всякие зарубежные шмотки и устройства. К тому же СССР открылся для иностранного туриста, привозившего яркие штуковины, выглядевшие приятнее и мягче тех, которые производила советская промышленность с изначально пролетарской направленностью массовой продукции, призванной удовлетворить спрос суровых рабочих. Эта понятная управляющему чиновнику из пролетариата креативная идеология советской промышленности выражалась в прочности и сугубой утилитарности изделий, производимых социалистической индустрией. А народу уже захотелось красивого, овеянного какими-то легендами, приятного на ощупь.  

Управляющие идейные коммунисты брежневского периода позволили гражданам СССР привязаться к фактической частной собственности (хотя юридически эта собственность часто считалась арендой), к потреблению товаров личного пользования, но должного по цене ассортимента этой собственности коммунисты обеспечить не смогли. Коммунистами была выбрана почти бесконкурентная сетка номенкулатуры товарного наполнения внутреннего рынка, с казарменным разнообразием фасонов бальных платьев. Критики этого примитивного подхода к обеспечению запросов населения коммунисты не воспринимали.  

***  

Яркий пример «победы» капиталистического запада над социалистическим востоком – женские колготки. В Советском Союзе производились чулки, а колготок генералы лёгкой промышленности СССР на поток не ставили. Почему? Чёрт их знает. Вероятнее всего, потому что колготки не прошли военной приёмки, испытаний на прочность. В Советской России пятидесятых носили колготки чешского производства.  

Чехословакия была много раз в исторические времена захватываема разноплановыми социалистами... Сначала в СССР завозили из Чехословакии детские колготки, прочные и тёплые. Потом на том же призводстве чехи наладили производство и женских колготок, выучившись их шить у итальянцев. Страны СЭВ, западные саттелиты СССР, вынужденные победой РККА разделять экономические мечты коммунистов сталинского призыва, выпускали многое из того, что в самом Союзе не производилось. Специально не производилось, чтобы конкуренции не создавать. Коммунисты выстраивали единый организм, воспринимали всю промышленность как одну фабрику с заявленными типами изделий, выпускаемых отделами одного, в данном случае, министерства легкой промышленности.  

Министерству лёгкой промышленности СССР количества колготок, поступавших на социалистический рынок из Чехословакии, вполне хватало. Для производства своих женских колготок требовались лекала и швейные машины, которые надо было покупать в той же Чехословакии или в Италии. Зачем производить что-то внутри страны, если уже есть готовые линии у социалистического друга, освоившего кусок внутреннего рынка? Понятие о перехлёстной конкуренции моделей в хозяйстве СССР было зачаточным. Вся конкурсная система в СССР сводилась к рассмотрению опытных образцов, и, после их экзаменации испытаниями, в производство принималась оптимальная во всех отношениях, согласованная модель для массового производства, под которую уже выстраивались и все комплектующие. Конкурирующие модели чего угодно с одинаковым функционалом могли выпускаться на пространстве единой производственной фабрики СССР только в роли опытных образцов, призванных помочь выбранному производителю в каких-то сложностях. Тут, конечно, была лазейка...  

Узнав о дефиците женских капроновых колготок, с объёмами спроса, на которые объёмы одна Чехословакия работать не могла – не справлялась, аналогичное по номиналу изделие из похожей искусственной ткани стали выпускать в Белоруссии. Цель этого выпуска была не конкурентная, а дополняющая – дабы «заткнуть» прореху дефицита. Белорусские женские колготки были хуже чешских, грубее и, вследствии этого, прочнее, ремонтопригоднее. «Хотели колготок, модницы? Получите, распишитесь. Ах, вам ещё и разные нужны... »  

***  

Пожилые руководители советской производственной автаркии сталинского призыва искрене не понимали что они делают не так, что народ не устраивает? Руководители второго поколения коммунистов, достигшие руководящего уровня, начали учиться воспринимать рыночные отношения, пытаясь привносить их в генеральный социализм... Соратники и товарищи "комсомольца" Михаила Горбачёва не были тупоголовыми, они думали, они учились, пытаясь привнести конкуренцию частной заинтересованностью производителей разных типов изделий в пирамидальные "министерские фабрики". Разрешения на расширения доли частной собственности при производстве и ценоопределении на продукцию лёгкой и пищевой промышленности началось ещё при Леониде Брежневе, но полностью распустить верёвки, связывающие руки частнику в накопительстве было нельзя, потому что вся система выпуска продукции была заточена на удовлетворение доступности широкого ассортимента товаров для любого рабочего муравья. Коммунистические экономисты второго поколения управленцев прекрасно понимали, что частные производители начнут поднимать розничные цены на свою продукцию, народ не сможет покупать товары и начнётся нехорошее.  

Экономика же доступного рабочим бытового счастья в СССР для всего муравьиного народа стояла на том, что изъятые у рабочего, инженера и артиста деньги идут на содержание яслей, школ, на стипендии студентам, на содержание государственной медицины, органов правопорядка и так далее. На расширение производства, на науку... На всё то, что диктаторская КПСС считала нужным развивать и поддерживать в рабочем состоянии в социалистичеком муравейнике, шли деньги от рабочих и думающих муравьёв, которым "не доплачивали" в денежные знаки, поступающие в их карманы. И от экспорта того, что коммунисты СССР всё же продавли за рубеж, а не только дарили – в качестве поддержки братских правительств. Цены на большинство видов продукции на прилавках тоже регулировались, на пищу для народа так прямо дотировались, нагружая Минфин.  

***  

Базовые потребности народа коммунисты этой единой фабрикой перераспределения ценностей обеспечили, но разному народу, в том числе – умеющему думать, захотелось большего. Думать и соображать в свой карман умели люди с неплохим экономическим образованием, советский средний класс интеллигенции и так называемые "генералы", но не военные. "Генералами" в СССР брежневских времён называли генеральных директоров крупных предприятий, выпускавших то, что должно было стоить дорого, но, в подчинении социалистическому распределению ценностей "в интересах детских садиков", стоило столько, сколько позволяла партия. Сколько можно было терпеть диктатуру детских садиков? Потерпели, хватит.  

Похерившие механизм СССР латентные коммерсанты хотели себе широких возможностей, готовились к капитализму, изучали его. Они были индивидуалистами и воспитывали своих детей воинами с заранее купированными рудиментами совестливости. Совесть на войне всех со всеми мешает. В России с реставрированной рыночной системой отношений – всё как у людей за исключением государственной подкормки потенциальных бунтовщиков, отъёма налогов в пользу голодающих бедняков. Дети победивших умных индивидуалистов России получили то, что к чему стремились их родители, включая дворцы с челядью.  

Любая экономика стоит на трате сил производителей ценного продукта, продаваемого тем, кто вынужден покупать этот продукт, а иначе ему тошно и больно, у него начинаются ломки. Накапливать средства, вырученные от продажи этого продукта можно в разных активах. Коммунисты России, занявшиеся производством и экономикой, накапливали избыточную стоимость в активах народного благосостояния, раскидывая немного по своим карманам. Получилось неудачно – инвестиционно-амортизационная экономика Советского Союза загибалась от недостачи аккумулируемых в фондах долговремременного планирования средств. Можно ли было спасти эту отъёмно-распределительную экономику, если бы у партийных руководителей СССР сохранилось желание обеспечивать производящий рыночные ценности народ доступными для него "маленькими радостями"? Да. Но такое желание уже иссякло, а народ рогатой активности в защите своих интересов не проявил. Сейчас же гедонистического счастья достаёт тем, кто его ценит, вцепился в него всеми буровыми колоннами и не отдаст даже за деньги.