Сон

Среди всевозможных иллюзий  

реален только ты.  

Случается иногда… Человек весь день работал, впитывал информацию, размышлял, общался. А потом ночью ему снится что-либо связанное с пережитым за этот день или что-то, произошедшее ранее. Человеческие сны порой отражают реальность, об этом писал ещё Зигмунд Фрейд. Но дело в том, что чаще всего трудно связать сон непосредственно с реальными событиями. Хорошо ещё если вы запомнили сон, и вам вообще что-то снится, ибо вашему покорному слуге сны снятся крайне редко за последние пару лет.  

Итак, относительно недавно я всё это увидел и запомнил следующее.  

Зима, скорее всего месяц февраль. Снежок укрыл землю и продолжает сыпать с серого неба. Солнце скрывается за тучами, изредка улыбаясь людям. Я мерно шагаю по улице Беринга мимо Смоленского православного кладбища. Ветра нету. По улице ползут машины. Водители осторожничают по слякоти, не желая «поцеловаться» с впереди едущим.  

Тёплое пальто, плотный шарф и кожаные перчатки надёжно защищают меня от холода, который я чувствую своей короткой стрижкой. Не люблю головные уборы и всё тут. Тротуар вдоль кладбища нечищен от грязного снега, сапоги безнадёжно испачканы. Чистить обувь, брр…  

И вот кладбище остаётся позади слева, я остановился и удивлённо цокнул языком. На этом месте была автозаправка… Теперь её нет. Бывшее трамвайное кольцо снова функционирует, потому что около домика разворачивается новёхонький трамвай. Его фары тускло светят, несмотря на дневное время, а колёса постукивают по рельсам. Я взглянул в мутное стекло кабины с быстро шаркающим туда-сюда дворником. Нет, водителя не увидел.  

Стало любопытно, что же произошло? Когда тут снова стали ходить трамваи? Я пробежал к домику с табличкой «Диспетчерская», понимая, что за трамваем с номером 7 мне не угнаться – он уже катил по непонятно откуда взявшимся рельсам на Малом проспекте. Постучал в дверь. Изнутри ни звука.  

Я постучал ещё раз. Тишина. Тогда легко дёрнул за ручку, и дверь открылась. Я вошёл в полумрак помещения, ощупал стену в поиске выключателя. Щёлкнул им – лампочка у потолка заискрилась и погасла. Через небольшое квадратное окно в комнату пробивался дневной свет. Медленно огляделся, мои глаза привыкли, и я различил обстановку. Напротив меня стоял старый деревянный стол с открытыми ящиками. На нём какие-то запылившиеся бумаги и лампа с бледно-жёлтым абажуром. Справа и слева от стола полки с инструментами, на табурете грудой валяется одежда. И вдруг я заметил на стене часы. Их стрелки уверенно и спокойно двигались, служа по закону старика Хроноса, поблескивая золотом.  

«Ого! Настенные часы здесь» подумал я и подошёл к ним. Вынув из кармана брюк платок, аккуратно протёр корпус от пыли и подул на циферблат. Да, часы были сделаны замечательным человеком. С виду им было не меньше 50 лет, но дерево не потрескалось, а механизм работал. Из корпуса свисали на цепочках две металлические гирьки в виде еловых шишек. «Наверняка внутри дремлет кукушка» предположил я и перевёл стрелки до 16:00. Именно столько скоро будет на моих наручных Rado.  

И как только минутная стрелка оказалась на цифре XII, над циферблатом открылась круглая дверца и оттуда выскочила кукушка. Откуковав положенное, она спряталась обратно в свой домик. И тут я хлопнул себя по лбу. «Погоди, ведь эти часы висели в нашей кухне, когда мы жили на Казакова! Это они… Но как жеж им оказаться тут?!»  

На какое-то мгновение показалось, что я нахожусь на кухне старой квартиры. Что слева от часов стоит холодильник и урчит. Вот круглый обеденный стол, вот угловой диван. И за столом сижу я, такой юный и беззаботный, а мама стоит у плиты. Я был здесь, видел себя со стороны. Слышал звуки и чувствовал аромат супа. Но идиллия растаяла, я снова был в домике на трамвайном кольце.  

Я подошёл к столу и взял первый попавшийся пожелтевший лист. Нет, это не бланк и не расписание движения трамваев. Бумага была исписана аккуратным почерком. Я прочёл заголовок и обомлел. Рукопись называлась «Рассказ о герое». Бегло просмотрел текст, схватил следующие листы. Это же мои опусы… Сложил листы стопкой и сунул в открытый ящик стола, развернулся к окну.  

Вдруг стало тяжело дышать, голова закружилась и, часто глотая воздух, я поспешил выйти из сторожки. Не успел я отойти и на пять метров, как в небе сверкнула молния, и вокруг потемнело. Потемнело так, как и положено зимой. Но что случилось со временем? Если ещё минут пятнадцать назад я стоял в комнате и видел, как в окно падает дневной свет… Ещё полчаса как шагал по Беринга в сером дне.  

Темнота начала рассеиваться, и я увидел, что домик как-то выцвел, его дверь наглухо заварена, а рельсы покрыты ржавчиной. И рядом с кольцом стоит бензозаправка, мигая зелёным светом вывески.  

Брр! Неужели всё, что видел было галлюцинацией? Но я касался часов и видел «убранство» сторожки. В этот день не выпил ни грамма алкоголя и не прикасался к курительной трубке. Тем не менее, вечер вступил в свои права, и я почувствовал налетевший ветерок. Пора возвращаться домой. И подумал, что лучше проехаться на автобусе, чем мёрзнуть, шагая пешком. Побежал к автобусной остановке и, к моему удивлению, спустя пару минут подъехал 47 автобус. Я зашёл, оглядел салон в поисках кондуктора. Ни кондуктора, ни пассажиров не увидел. Меж тем автобус тронулся.  

«Ну и ладно. Буду выходить, отдам деньги лично водителю» решил я, уставившись в окно. Наверно это какой-то особенный зимний день, потому что как ни старался, не смог разглядеть ни единого пешехода.  

Автобус выехал на Наличную улицу, проехал Нахимова и остановился. Я направился к первой двери и заглянул в кабину. Мне несказанно везёт сегодня! В кабине автобуса не было водителя! Там вообще никого не было. Но при этом горели какие-то лампочки и индикаторы горючего, масла и пробега.  

Двери плавно открылись, я вышел на улицу и автобус спокойно поехал дальше по маршруту. Перейдя улицу, я побрёл к дому. «Что за день сегодня? И почему я ходил гулять вдоль кладбища? » такие мысли вертелись в голове, когда я вошёл в свой двор и вдруг остановился. Позади меня кто-то шёл. Прислушавшись, различил гулкие шаги как минимум двоих. И они шли так, чтобы все слышали.  

«Вот сейчас обернусь, а там менты» представил я и резко остановился. Всё оказалось гораздо хуже… На меня скакал всадник на лошади. Я почему-то не побежал, не отскочил в сторону. Вот лошадь заржала, и копыто врезалось мне в голову. И в это самое мгновенье я узнал суровое лицо всадника и удивился. Это был Медный всадник. Следующие несколько часов я ни черта не помнил, будучи без сознания.  

Очнулся я, чихая от чего-то сыплющегося на меня. Открыв глаза, понял, что лежу в какой-то яме и мне на лицо осыпается земля. Резко вскочил на ноги, подпрыгнул, подтянулся и вылез на относительно ровную поверхность. Повсюду виднелись воронки от взрывов – я только что выбрался из подобной, справа и слева горели самоходки.  

«Стоп! Как я здесь очутился?! Я же был в Питере, а тут театр прямо военных действий» удивился я и осмотрел себя как бы со стороны. Кирзачи, выцветшая и грязная военная форма, звёзды на погонах, запёкшаяся кровь у рта. Рядом догорал подбитый бронетранспортёр, откуда я наверно выбрался. Заглянул внутрь машины и разглядел обгоревших солдат. Они умерли.  

«Это странно… Даже очень. Меня ж вроде как ударила копытом лошадь Петра Великого», – подумал я и потрогал голову. Солдатская каска защитила меня от травм.  

«Бред! Откуда в моём дворе взяться Медному всаднику? Но происходящее сейчас не менее бредово». Мои размышления были прерваны гулом пролетающих самолётов. Я мельком взглянул на них, заметил нарисованный японский флаг на корпусе одного, и побежал. Просто побежал, не желая сдохнуть под бомбёжкой.  

И вдруг среди трупов, крови и оплавленного металла я заметил живого. Солдат выполз из покорёженной самоходной «Акации» и медленно повалился на землю. Я подскочил к нему и поднял на руки. Он открыл глаза и уставился на меня, затем шёпотом произнёс:  

– Товарищ командир, задача выполнена. Но японцы выслали бомбардировщики… Не уверен выжил ли кто-то ещё…  

– Молчи, Стрекозёл! – неожиданно гаркнул я, тяжело побежав куда-то наугад. – Сейчас не время соблюдать формальности. Выберемся, поговорим.  

Мои слова заглушили взрывы. Позади раздался грохот, полетела земля. Вспышка слева, вспышка справа… Каким-то чудом я вилял, неся на себе раненого, спасаясь от небесной угрозы с небес.  

Я бежал, хотя ноги предательски подкашивались, и голова кружилась. Преодолев пару холмов, увидел в небе подмогу. С запада сюда летело два звена истребителей, которых я не мог спутать ни с кем. «Стрижи» уже заметили врага, устремились за отступающими японцами.  

– Наши! – заорал солдат, улыбаясь. – Командир, они летят. Ухх, сейчас косоглазые огребут…  

На этом его силы иссякли, и он отключился. «Велел же тебе молчать» сердито подумал я, идя вперёд. «А они опоздали… В штабе должны были предвидеть авиационную атаку. Получилось весело, ничего не скажешь. Моя батарея обстреляла танки врага, не дав им пройти и километра. Высадивший их транспортный корабль в спешке покинул бухту, опасаясь манёвра самоходок. Эх, не зря учился на военной кафедре и служу. Такая стрельба» думал я.  

Война с японцами началась внезапно. В один чудесный летний день они высадили десант на Сахалин и объявили, что это их территория. Пока суть да дело, они уже и на Курилах устроились. Благо, наши политики приняли верное решение и в спешном порядке перебросили сюда артиллерию и пехоту. Из Петропавловска-Камчатского вышли четыре корвета «Стерегущий» и авианесущий крейсер «Пётр Великий».  

Вот так летом этого года началась очередная свара. У нас так всегда происходит. То Чечня, то Саакашвили с Ющенко-Тимошенко и вот, пожалуйста, настоящая война.  

Меж тем я заметил впереди белое полотнище с красным крестом и засмеялся. Ноги сами понесли меня и раненого Стрекозина к спасению. Стяг развивался на ржавом штыре, воткнутом в землю. А рядом с ним урчал ЗИЛ с покрытым брезентом кузовом. Там уже сидели несколько раненых и медики.  

Машина тронулась, но, увидев нас, санитары заорали «Стой! » и один из них выпрыгнул мне навстречу. Он взял у меня солдата и бережно отнёс к машине. Я подошёл следом. Люди в белых халатах делали свою работу, из кабины выскочил старичок в очках, расстёгнутом кителе и рваных брюках.  

– Лейтенант Лебедев! Вы целы? Чёрт, мы уже думали отправляться. Хорошо, что вы живы, – сказал он, резво подбежав ко мне и протянув руку.  

– Товарищ командир, мы последние, кто выжил после авианалёта. Наша батарея выполнила задачу. После атаки японских бомбардировщиков я оставил позицию, поехал к своим, собираясь вывезти пострадавших. Но рядом с моим бронетранспортёром взорвалась бомба, я едва выбрался. Ни связист, ни механик не успели покинуть машину. Они мертвы, – сообщил я, сжимая его руку.  

– Садитесь в машину, вас осмотрят. С вашей батареи выжило ещё трое. Они в порядке.  

Я кивнул и запрыгнул в кузов. Мной занялись санитары, командир сел в кабину и ЗИЛ тронулся.  

– Вы в рубашке родились, лейтенант, – хмыкнул молодой медик. – Всего пара ушибов и слабая контузия. Потери крови малы… Лёгкие царапины на лице. Стрекозин, кстати, уже оклемался.  

Я посмотрел на товарищей. Солдаты улыбнулись мне. Наконец я закрыл глаза и словно провалился в дрёму.  

Очнулся, лёжа на кровати, услышав разговор. Люди в белых халатах склонились надо мной.  

– Приходит в себя, – сказал седой бородач с густыми бровями и строгим взглядом.  

– Это неожиданно, – молвил второй лекарь. – Пролежал в коме две недели. Ну-с, голубчик, выспались?  

Этот врач был полным, халат был не застёгнут на пузе. Его потная лысина не внушала доверия. «Типичный доктор. Учился, работает давно. Циник. Ко всем пациентам относится с презрением, сохраняя видимость вежливости» подумал я.  

– Ээ, где я? – спросил я, сглотнув ком в горле.  

– Вас привезли к нам недели две назад. Милиционеры нашли вас на улице без сознания. И всё это время вы были в коме, – ответил бородач, глядя на приборы. – Но теперь вы в порядке. Можно отключать систему жизнеобеспечения.  

– Я… У меня странное чувство… – начал я.  

– Ничего удивительного, столько быть без сознания на грани жизни и смерти, – перебил меня толстый врач. – Сестра! Можете увезти гобота.  

Гоботом он назвал комплекс оборудования слева от кровати, от которого ко мне тянулись разноцветные проводки и капельница. Появилась симпатичная блондинка, улыбнулась мне и покатила оборудование к выходу.  

– Я хочу… Есть. И просто обязан пройтись, – сказал я эскулапам. – Чувствую себя в форме.  

– Обед вам сейчас принесут, потом прогуляетесь по коридору. Последняя формальность, позволите? – осклабился лысый.  

Я хмыкнул: «Мол, валяйте. Я ж тут на птичьих правах».  

– Вы помните ваше имя? Чем занимались? Где живёте? – поинтересовался седой доктор.  

– Я – Лебедев Григорий, живу на Наличной улице. На момент гм… Происшествия был в отпуске. Место работы называть не обязан, – проговорил я.  

– Поразительно! – воскликнул толстяк и хлопнул в ладоши. – Он всё помнит. Чудно. Вставайте, любезный. Еду вам принесут минут через десять.  

Бородач пробормотал что-то вроде «Вот и славненько» и пошёл к выходу. Толстяк последовал за ним. Я встал с кровати, снял пижаму и надел свой свитер и брюки, обулся. Оказывается, персонал заботливо сохранил мою одежду. Проверил документы и деньги, усмехнулся – всё было на месте.  

В шкафу висело моё пальто и на полочке аккуратно сложенный выглаженный шарф.  

И тут дверь открылась, вошла медсестра с подносом. Я вежливо улыбнулся, когда она поставила поднос на маленький столик у окна. Подошёл и сел на табурет. Понимая, что не ел давно, я старался есть медленно, наслаждаясь каждой ложкой и каждым глотком.  

– Вы наконец-то пришли в себя, Григорий, – сказала девушка, забирая посуду. – Я рада.  

– Простите, не знаю вашего имени. Скажите, что это за больница? – спросил я, следуя за медсестрой в коридор, решив пока не брать верхнюю одежду.  

– Покровка, так её называют. Я – Лина.  

– Хм, как же я раньше не догадался. Приятно познакомиться.  

Я чувствовал, что вполне здоров. И мне совсем не хотелось валяться в больнице. Я помахал девушке и побежал по лестнице вниз. Мне не встретились ни другие больные, ни врачи. В окне регистратуры никого не было, хотя на столе горела лампа.  

Вышел на улицу и удивился. Что-то я не понимаю, когда успела прийти осень в Питер. На газонах ковром лежали пожелтевшие листья, накрапывал дождик и серое небо давило.  

«Любопытно, куда подевались те два эскулапа? Они дежурили около меня, следили за показаниями приборов. А стоило мне выйти из комы и сказать им кто я, как они пропали».  

Я спустился по ступенькам, прошёлся по территории, огороженной забором. Прислушался. Тишина. Ни шагов пешеходов, ни шума автомобилей. Вот карета скорой помощи стоит в открытом гараже с включёнными фарами.  

Я не спеша шагал по дворику больницы, пока не заметил у забора канаву. Подбежал к ней и взглянул на воду. Это вещество (нет, не вода) в канаве было разноцветное. Причём такое, будто всю палитру красок вылили в канализацию. Тут я заметил, что на мне сейчас уже не тёплая одежда, а футболка с надписью «The Elder Scrolls IV Oblivion», старые джинсы и полуботинки. «Чертовщина какая-то», – подумал я. – «Как-то всё быстро меняется».  

Сзади послышались шаги, и я оглянулся. Лина пришла. Наверняка хочет отвести меня в палату. Она посмотрела на меня выразительно. И на мгновение мне захотелось пойти с ней. Но… Я должен вырваться этого калейдоскопа.  

– Я не вернусь туда, – вымолвил я, глядя в её красивые глаза. – Я здоров, выспался. И сейчас покину это место.  

– Если ты сейчас уйдёшь, то никогда не вернёшься сюда, – сказала она, печально опустив взгляд. – И все твои воспоминания сотрутся. Ты начнёшь с чистого листа.  

– Нет, Лина. Я вернусь домой, а это останется в моей памяти. Знаешь, почему? – говорил я, шагая прямо в канаву. Шаг, ещё один. Цветная жидкость поднялась уже по плечи, окутывая теплом, и растворяя одежду.  

– Потому что это всё плод твоего воображения. Потому что даже во сне ты не отдыхаешь, – прошептала девушка и грустно улыбнулась.  

– Так и есть. А теперь прощай! – воскликнул я и выдохнул.  

Всё вокруг поплыло. Больше не было Покровки, осенних листьев, войны на Дальнем Востоке и встречи с Медным всадником тоже не было. Моя комната приняла привычные очертания.  

Я откинул цветное одеяло, встал, заправил постель. Надел футболку «Oblivion» и шорты и пошёл умываться.  

Случается иногда… Иногда и не поймёшь сразу, во сне или наяву случилось.  

Так человек спал беззаботно всю длинную ночь, или воевал, или путешествовал во сне, грезил, возводил воздушные замки, или побеждал врагов и торжествовал. И сколько же всего разного случается за одну только ночь! А потом бац! Просыпается и не может вспомнить, что же ему снилось. Ведь вот в детстве человек утром вспоминает практически всё, что ему снится. С возрастом же быт, учёба и работа занимают всё больше места в его голове. А если ещё учесть игры, кино и гулянки…  

По утрам уже некогда обращаться к ночным иллюзиям, надо скорее бежать по делам. Детские сны и грёзы тоже уходят, растворяясь в прошлом. Поэтому для автора было очень приятно запомнить и записать эту историю, теперь уж она точно сохранится.  

Лето 2009 года