Художник

Гулкие шаги расходились по пустым утренним улицам, но не было привычного эха. Все звуки поглощались всё ещё плотным утренним туманом, сквозь который с трудом пробивались лучи восходящего солнца. Молочно-белые стены отгораживали меня от всего остального спящего города, навевая ощущение нереальности и пустынности, будто весь город был не погружен в тонкий сон, а полностью вымер. Я продолжал свой небольшой путь сквозь завесу тумана в сторону железнодорожного перрона. Он был пуст, впрочем, как и обычно. Проверив время и убедившись, что у меня ещё час до прихода нужного поезда, я снял с плеч свой плотно забитый рюкзак и вытащил из него несколько листов плотной бумаги с карандашами и углем. Немного прогулявшись по станции в поисках хорошего ракурса, я начал зарисовывать её, стоящую в ярко-красном платье на другом конце перрона. Силуэт девушки ярко выделялся в молочном тумане, а лучи восходящего солнца, окрашивающие его, обрамляли эту фигуру, словно исходя от нее.  

Ужасное чувство сожаления поднималось внутри меня из-за того что не решился взять с собой пастель. Столь прекрасная картина заслуживала воплощение в цвете. Предаваясь этим жалким мыслям, моя рука с карандашом продолжала летать по бумаге, пытаясь как можно точнее запечатлеть этот момент. Но, как и обычно в самые важные моменты, нас прерывают неожиданные обстоятельства. Пришел долгожданный поезд. Сдерживая рвущийся поток ругательств, я загрузился в ближайший вагон, а незаконченную работу пришлось убрать в предназначенную для этого папку.  

Оглядевшись, я замет, что вагон был абсолютно пуст, если не считать одинокого мужчину на другом конце. Он сидел ко мне спиной, погрузившись в собственные мысли. «Какая удача», — подумалось мне, и, недолго думая, начал новую работу. На белой бумаге начали вырисовываться контуры вагона и сидений, на которых сидели смутные очертания существ. Они были различны в своих формах, хотя и старались придерживать в своем образе нечто человеческое. Их удлиненные конечности и несуразная компоновка тел резко выделялись в сравнении с единственными нормальными людьми. Одном пассажиром и идущим по приходу кондуктором.  

Основное внимание на картине приковывали к себе все эти крупные и яркие детали, в то время как мелкие и не самые очевидные вещи оказывали на зрителя давление. От кондуктора, куда-то к потолку, тянулись тонкие, малозаметные нити. А конечности его располагались в несколько неестественных позициях, словно он был чьей-то марионеткой в неумелых руках. Одежда у единственного нормального пассажира была промокшей с небольшими фрагментами автомобильного стекла, застрявшими в ней. Через окна вагона можно было наблюдать за ночным дождем, скрывающим в своей глубине десятки тусклых пар глаз.  

Погруженный в свое собственное искусство, я не замечал как вагон начал наполняться людьми, а станции сменялись одна за другой. Кондукторы уже дважды проходили мой вагон, игнорируя чудаковатого художника занятого картиной. Им было не в первой видеть меня за работой. В первые разы они прерывали меня, ради проверки билета и из-за интереса к новой работе, но с каждым последующим разом они всё меньше обращали внимание на меня. Лишь в моменты когда я не рисовал, кондукторы интересовались наличием билета и новых работ. Порой даже покупая какие-то из них. А мне было приятно, что кто-то признает и интересуется моими рисунками, ведь именно ради их продажи я выезжал так рано в другой город. И мне было не особо важно, где я их продам. Живя творчеством, что-то должно было приносить мне деньги на пополнение материалов.  

Вплоть до конечной станции, нужной мне, я не отрываясь продолжал рисовать. То добавляя, то убирая некоторые моменты в картине вагона. Больше деталей вырисовывалось на силуэтах и главных лицах картины. И вот, женский голос озвучил прибытие на конечную станцию. Упаковав свои вещи, я в последний раз окинул вагон взглядом. Тот самый мужчина, с которого началась моя картина, всё ещё сидел на том же месте, ожидая полной остановки состава. Решив особо не интересоваться случайным человеком, я развернулся к тамбуру и спокойным шагом вышел из абсолютно пустого вагона, после открытия дверей.  

Проходя по заполненному людьми перрону, я направлялся к главному зданию вокзала. Медленно продвигаясь в очереди к рамке металлоискателя, мне нужно было стянуть плотно набитый рюкзак со спины, чтобы положить его на ленту интроскопа. После нескольких минут я смог пройти рамку и вернуть свой рюкзак. Перед зданием железнодорожного вокзала, из которого я вышел, была расположена довольно большая площадь. Она соединяла его с автовокзалом. На ней располагались небольшие островки торговых точек, где продавались еда и продукты. Местами возникали стихийные торговые точки, где люди продавали различные вещи по типу свежих и консервированных овощей. В общем торговали кто чем мог. И я был, наверное единственным, кто выставлял на продажу собственные картины. Расположившись в привычном месте, в тени дерева, я начал распаковывать и выкладывать свои старые работы, с которыми было бы не жалко расстаться. Часть картин была уже оформлена в подходящие рамки и закрыта стеклом, какая-то часть всё ещё ожидала оформления. Но вне зависимости от этого всё выставлялось в ожидании своего нового владельца. И я, ожидая случайного покупателя, вновь брался за чистую бумагу.  

Я присел на землю, опершись о дерево, вытащил новый лист с углем и карандашами. И вот, под лёгкими движениями руки, на белоснежной бумаге начали распускаться и оживать черные угольные цветы, образуя единое море цветов. Небо, покрытое редкими перистыми облаками, горело огнями заката, добавляя жгучих красок в темные воды моря. А среди всего этого пейзажа, в центре, стояла молодая девушка. Её белая нефритовая кожа и черные, словно вороново крыло, волосы создавали яркий контраст ярко-красному платью, подчёркивая красоту своей обладательницы. Она стояла в пол оборота, смотря на закатное солнце, скрытое от наблюдателя за краем листа, и держала в руках ярко-красные паучьи лилии.  

В какой-то момент из транса работы меня выдернула неестественная тишина вокруг. Медленно поднимая голову от бумаги, мне открывался вид на стройные ноги, в белых босоножках. Выше показалось ярко-красное, словно насыщенное кровью, платье покрывающее аккуратную фигуру девушки. Её руки были заложены за спину, так что нельзя было дать им оценку. И, наконец, лицо. Продолговатое, с утонченными чертами оно обладало одно незабываемой чертой. Глазами, полностью лишенными жизнью и подернутыми мутной пеленой. Эта ужасающая красота была зарисована мною в море черных цветов и явилась ко мне в реальности. Она медленно показала спрятанный за спиной букет красных паучьих лилий, протягивая его мне. Удерживая в одной руке рисунок, я принял этот букет, внимательно следя за последующими движениями девушки. В момент, когда лилии оказались в моей руке, её глаза уставились на картину, а тонкая ручка указала на неё. Недолго думая, я протянул его ей. Незнакомка нежно взяла рисунок и развернувшись на каблуках начала неторопливо уходить, а я как заворожённый смотрел ей в след. В миг мир вновь ожил и наполнился звуком. И только отсутствие картины и букет паучьих лилий говорили о реальности произошедшего.  

С уходом незнакомки день продолжил свой ход, словно ничего и не было. Я продолжал сидеть в окружении картин, ожидающих своего нового владельца, и не прекращал рисовать. Созданные сегодня картины продолжали прорисовываться и дополняться. Лишь первая работа оставалась почти неизменной, так как она нуждалась в дополнении цвета, чтобы выгодно выделить фигуру девушки.  

Просидев на площади несколько часов, я свернул свою импровизированную лавку и направился обратно на вокзал. Пробираясь через плотный и шумный людской поток, вновь шел к поездам, чтобы вернуться домой. Домой, где меня никто и никогда не ждал.  

Загрузившись в нужный вагон, я комфортно уселся и начал ожидать свою станцию. Быстро бегущий по рельсам поезд увозил меня всё дальше от большого города, который вбирал в себя всю человеческую природу. Мириады судеб были перемолоты им, и сотни получили лучшую жизнь. Там человек раскрывал свою истинную сущность, открывая новые горизонты. Я же стремился убраться оттуда, чтобы не тревожить старые раны.  

По прошествии двух часов вновь оказался на старом перроне. Погруженный в свои мысли, я подождал отъезда поезда и направился домой. Улицы были обернуты в огонь и золото заката. Полное отсутствие людей на улицах любого заставит если не испугаться, то как минимум насторожиться. Но для меня это была привычная ситуация. Преимущественно здесь доживали свой век старики, молодежь уже давно переехала в другие города. Поэтому большинство домой стояли абсолютно пустыми и ждали, когда природа сделает своё дело и отвоюет землю назад.  

Спокойным шагом я добрался до своего дома. Обычная панельная пятиэтажка. Одна из тех многих, что можно встретить в огромном числе небольших городов. Зайдя в подъезд, я поднимался на третий этаж по обшарпанной лестнице, в окружении стен с облупившейся штукатуркой. Когда-то здесь всё было выкрашено в два цвета, белый и зелёный. Теперь же это были серый и болотный. Дойдя до своего этажа, я остановился у единственной закрытой двери. Моей. Тихо открыв дверь меня встретила густая тьма. Густая, сложно мазут, она скрывала в себе всевозможные ужасы и страхи людей. То, что у многих людей вызывает страх, мне дарует покой. Шаг за шагом я вновь погружаюсь в желанную тьму.  

Гулкие шаги расходились по пустым утренним улицам, но не было привычного эха.