АПОКАЛИПСИС

Человек создан по образу и подобию бога (или — Бога, кому как нравится). Я не взял это утверждение в кавычки, потому что никого не цитирую. В данном случае это моё утверждение. Даже никогда не читая Святого Писания, я сказал бы так — при этом без всякого риска выглядеть голословным. Каждый из нас не только микрокосмос ( не важно, догадывается некий индивидуум об этом или нет), но и творец. Даже с большой буквы такое слово написать можно, имея в виду историю, о которой я рассказать хочу. Человек — Творец с большой буквы для тех, чей мир он создал и пестовал. Хотя потом и разрушил. Всем, наверное, приходилось быть такими творцами (или Творцами). Приходилось творить и разрушать как-то мимоходом, не задумываясь, а потому незаметно для осмысления и памяти. Создал, разрушил — и благополучно забыл тут же. Ни в голове, ни в сердце ничего не осталось. Так случилось и со мной поначалу. И если бы не нужда, толкнувшая заглянуть в необитаемое место, куда за ненадобностью сносится всё ненужное, отжившее своё, я так бы никогда и не догадался сравнить себя с Богом (прости, Господи! ), так бы и не вспомнил знаменитое изречение, в суете часто произносимое, но при этом не понимаемое до полной глубины его сути и смысла.  

Однажды я тоже сотворил мир. Я купил аквариум, наполнил его водой и оживил рыбка- ми. И «первый», и «второй», и последующие «дни» уместились у меня в пару часов. Я сделал это и стал любоваться тем, что так хорошо получилось. Так начинался тот мир. Со временем аквариум насыщался необходимыми излишествами (да, именно так — они нужны, хотя мож- но и без них обойтись). Появился грунт, потом растения, потом фаянсовое изделие в виде декоративного замка. Потом и большеротые чудаки завелись, очищающие стекло от зелёного налёта. Первоначальный грунт пробыл недолго. В первое же лето, с моря, я привёз камешки: совсем мелкие и побольше — и ими устлал дно. Оттуда же были и всевозможные ракушки, ублажавшие глаз и обогащавшие своей красотой и без того пёстрое убранство подводного мира. Я и ряску принёс с водоёма. Она быстро размножалась, препятствуя проникновению вглубь света. Полумрак наполнил сотворённый мир таинственностью, сказочностью, восхитительной красотой.  

И зажил аквариум своей жизнью. Как будто он всегда был, как будто никогда не пустовало место, на котором он обосновался. Появилась жизнь там, где её никогда прежде не было. Рыбки плодились, мальки подрастали, становились взрослыми и давали жизнь новой молоди. Так прошёл год. Потом ещё один. А потом ещё и ещё...  

Я вспомнил об этом, о том, как всё начиналось, когда наткнулся однажды в подвале на пустой и давным-давно забытый аквариум. На дне его лежал неприятного цвета грунт с высохшими водорослями. Я уже забыл зачем пришёл сюда; мысли, чувства, желания — улетучились. Склонив голову, глядел завороженно на безжизненную планету, где и следа не осталось от былой красоты. Её и самой уже не осталось. Как будто никогда и не было. Не сам вид смерти так поразил меня — я увидел Конец Света. Моя память вместила в себя целую вечность. Чью-то Вечность. Сотворённая мною планета, которую я помню с первого и до последнего дня, лежит теперь безжизненная у моих ног. Вперемешку с камешками виднеются веретенообразные панцири небольших улиток — останки народа, населявшего когда-то процветающую, а ныне вымершую цивилизацию.  

Я уже не помню, кто кинул в аквариум этих улиток и какое количество их было изначально. Никто на них внимания не обращал; пищи им, видимо, вполне хватало с «барского» рыбьего «стола». Жили они себе неприметной и неприхотливой жизнью, как и рыбки плодились и умирали. Люди любовались благородной статью плавающей разноцветной красоты, а на улиток взгляд падал так, между прочим. Они ничем не донимали, не требовали к себе внимания — и на том спасибо. Количество улиток поразило однажды, когда, по недосмотру, вода застоялась, живность стала задыхаться — и неисчислимая армия донного народа, большие и совсем крошечные, полезли вверх, к воздуху. Хоть и были они не особо желанные «квартиранты», а всё равно, при смене воды и мытья аквариума, как и других его обитателей, я отсаживал улиток отдельно, чтобы потом запустить в свежую воду. Отсаживать получалось не всех, только больших, на глаза попадавшихся. Мелкие, наверное, и с водой вымывались, и в массе песчинок и камешков оказывались глубоко на дне, откуда не всем, скорее всего, судьба позволяла выбраться. Но на численности популяции их потеря не очень-то отражалась.  

Улитки поднимались вверх и опускались вниз, зарывались вглубь и вылезали на поверхность; рыбки плавали с одного края в другой, лавировали меж водорослей, проникали внутрь замка... Виден ли им был сквозь стекло другой мир, необъятный и непонятный, не такой, в котором жили они? Догадывались ли они о существовании огромных водных пространств, в которых обитают их сородичи, мало чем на них похожие? Имели ли они представление о том, что кроме их обитаемой планеты есть ещё множество огромных-преогромных планет, населённых всевозможными плавающими существами? И что окажись они там, среди них, жизни не хватит познать хотя бы малую их малость? Те пространства, что и нам-то не особо ведомы, но о которых мы хотя бы имеем представление, были бы непостижимы уму обитателей аквариума, имей они такой ум. Не охватил бы их разум, имей они его, необъятности мира, простирающегося за пределами привычной им среды.  

Жизнь в этой среде зародилась в незапамятные, для её обитателей, времена и могла бы продолжаться «бесконечно»... если бы я проявил расторопность и вовремя догадался заменить грунт. Он уже не вымывался до стерильной чистоты и, как я ни старался, продолжал источать тяжёлый запах. Вода после замены хоть и приобретала прозрачность, но отдавала болотом. Я заметил — уже и рыбки перестали плодиться. Молодь исчезла, и только старые, доживающие свой век особи, создавали в аквариуме вид обитаемости. Всё чаще и чаще приходилось мне поутру извлекать сачком погибшую рыбку. Пока, наконец, не достал я таким образом последнюю. А тут ещё и компрессор сломался. Сколько лет он обогащал кислородом воду, создавал условие для жизни. Для цветущей, беспечной, радостной жизни. Обычной, в общем-то.  

Ничего из перечисленного не осталось. Не осталось уже в аквариуме ни процветания, ни радости. Закончились и мои безмятежные вечера, в которые исцелял душу бессмысленным созерцанием завораживающей красоты. Теперь в сторону аквариума и смотреть неприятно. Так же, как и вдыхать воздух. Купить бы новый компрессор да всё как-то руки не доходят. И смысла нет в этом, если честно — ничего уже он не изменит. Вода стала ещё больше закисать  

Доведённые до отчаяния улитки, все, от мала до велика, полезли вверх к кислороду. Внизу осталась пища, но кислород, как видно, важней. Обессилев, многие падали. Иные оставались лежать, а другие из последних сил снова карабкались на верх. Было страшно на это смотреть, но в голову не приходили никакие мысли относительно улучшения ситуации. Летом я бы отнёс их в водоём и вверил судьбе. Возможно, они и погибли бы в непривычной среде. А воз- можно, кто-то б и адаптировался. Ни того ни другого я бы не узнал, но хотя бы был спокоен от сделанного всего возможного для их спасения. Но на дворе зима...  

Душный запах досаждал всё больше и больше, страшное зрелище всё больше и больше угнетало — и созрело решение кого возможно выловить, пересадить в банку, а аквариум убрать. Так и было сделано. Однако жизнь живых организмов не улучшилась в банке. Сколько ни менял воду, она упрямо не желала сохранять свежесть, — наверное, уже сами улитки нес- ли в себе нечистоту. И вот однажды я увидел всех их лежащими на дне.  

«Как хорошо всё начиналось, — вспомнились вдруг слова, однажды услышанные мною. — Родились, когда закончилась война; детство прошло, когда восстанавливали хозяйство; хоть и жили без особого достатка, но были счастливы. И вот... ». Тот человек не договорил, но и без слов понятно, что имелось в виду. Возможно, не настолько радикальной была его версия этого «и вот», но, я думаю, не так уж сильно она отличалась от моей версии, не так уж сильно наши взгляды разнились. «И вот... » — означает то, что мы являемся свидетелями гибели государства — нашей великой, в прошлом, Родины; мы — последнее поколение зародившейся в древности цивилизации; мы скоро увидим ад и гибель всего и вся, когда живые позавидуют мёртвым. Мы увидим Конец Света. Закончится наша вечно-трагическая История.  

У всего есть рождение, расцвет и гибель. Это касается и каждой индивидуальности, и каждого общества. Счастливые поколения живут в первых двух стадиях. Для них мир — вечен. Он всегда существовал (в их понимании), и, так же, всегда будет существовать. Поколения появляются и исчезают. Появляются из небытия и исчезают в вечности. Им видится этот процесс бесконечным. Ведь если есть жизнь сегодня и она была вчера, то почему бы ей не быть и завтра?! Однако, конец поджидает всё сущее, никому и ничему конца не избежать. Молодое и сильное, с лёгкостью превозмогающее время, однажды утратит и молодость и силу и преклонит колени перед временем. Время сильнее всех, времени всё подвластно. Обладая силой, проявляет оно великодушие, позволяя порой иным смотреть на себя свысока. Но появляется — это закономерность, — появляется в конце-концов поколение, суждено которому оказаться последним. У него уже не родятся дети, как рождались они у других; поколению не суждено состариться, ему не дано передать эстафету. Оно уже не в состоянии творить и созидать. Последнее поколение становится свидетелем непрерывного, последовательного, повсеместного разрушения; разрушения основ: нравственности, законности, духовности... Потом мир рухнет и погребёт его под собой.  

Разве я сосчитаю своих подданных, жизни которых, чуть ли не с первого мгновения, про- ходили на моих глазах? Они возникали из неоткуда и уходили в никуда; уходили череда за че- редой; на замену состарившимся приходили молодые, чтобы незаметно состариться самим и уступить место следующим молодым. Они передавали свой мир молоди таким же, каким приняли его в своё время. Мир пребывал в постоянстве, не менялся в пределах жизни отдельной особи — значит, не менялся вообще; значит никогда не изменится. Сама собой в этом мире образовалась необыкновенной красоты окружающая среда; Природа позаботилась и о неиссякаемом источнике пищи. Сказочная жизнь внутри сказки. Она ничего не требует от своих обитателей — только живи и своей красотой дополняй окружающую красоту.  

Не догадывался я о накапливающемся в этом мире негативе. Не было ещё у начинающего творца опыта. А мне бы устроить катаклизм, снести ландшафт, переместить на время флору и фауну в экстремальные условия и заняться очисткой планеты основательно, проводя генеральную уборку, выскребая и вымывая негатив со всех закутков!.. А потом, в преобразившуюся и изменившуюся радикально планету вернуть и флору и фауну. Жизнь продолжила бы своё движение, хотя и стала бы уже другой — лучше, обретя потенциал для существования последующих многих и многих поколений.  

Но творец не устроил живительный катаклизм, отчего случился катаклизм губительный. Продолжает светить солнце, но уже нет ни дня ни ночи...  

А вдруг улитки умеют мыслить? Это значит, что они и ненавидеть умеют? Если так... Как же ж они ненавидели меня в адское время перед гибелью! Я не думал тогда об этом. А если бы подумал? Если бы подумал — потерял покой. Спасти их я бы всё равно не смог — они обречены. А раз так, я должен бы желать их скорейшей гибели. Гибели всех до одного. Скорейшей! Чтобы чаша проклятия не переполнилась. Проклятия, ведь, не уходят бесследно, как во- да в песок. Они накапливаются и однажды начинают губительно действовать.  

Может быть поэтому, наши правители и не имеют к нам жалости? Может быть и Творец, создавший свой народ — свой «аквариум», — оттого и жесток к нам, что будучи не в силах помочь, гнобит спешно, слыша наши стоны и проклятия? «Коли взялся за гуж... ». Уж если взялся гнобить, то — деваться некуда — нужно доводить дело до конца, и доводить в спешном порядке, чтобы чаша не переполнилась однажды... Боги, как и правители, тщеславны и капризны, они любят подношения и жертвы в свою честь. Но боже упаси в их адрес неприязнь и критику!.  

Зачем я зашёл в необитаемое место?! Зачем мне на глаза попался аквариум?!  

К О Н Е Ц.