Исповедь тыквы

Когда-то давно, настолько давно, что, кажется, это было в другой эпохе, я была счастливой. Маленькая и совсем еще зеленая, я росла в своем небольшом, но теплом и уютном семейном кругу и совершенно не знала горя. Целыми днями проводила на грядках, а по голове меня гладили теплые лучики солнца. Они, будто пальчики маленькой и доброй феи крестной, ласково щекотали меня и заставляли невольно улыбаться. Временами небо застилали темные, тяжелые тучи, похожие на сказочных, древних драконов, орошающих землю своими слезами. Радующаяся этим моментам, я считала, что ничего в этой жизни не сможет омрачить моего существования. Я никогда не задумывалась о том, о чем можно плакать в этом мире. Но мир, оказывается, бывает, совсем иным – неприветливым, несправедливым и опасным.  

Это осознание пришло с наступлением первых холодов. Когда на траве по утрам вместо привычной росы начал появляться колючий, седой иней, родственники стали постепенно исчезать. За каждым из них приходили странные, грязные люди. Их лиц не было видно. Но я запомнила их грубые, огромные руки в плотных, запачканных перчатках. И их довольные, радостные возгласы.  

Однажды случилось так, что они пришли и за мной – единственной кто остался. Чувствуя себя без семьи одинокой, покинутой и заброшенной, я желала только одного – чтобы поскорей эти высокие, внушающие трепет люди забрали и меня.  

Один из них, проходя мимо, увидел "последнюю жертву", наклонился, ухмыльнулся щербатой улыбкой и занес над головой штыковую лопату. Кажется, она была чем-то запачкана. Возможно просто землей, а возможно и внутренностями моих брата или сестры.  

Далее я помню все очень смутно. Помню словно сквозь густую пелену, как меня, бездыханную и обездвиженную кто-то взял на руки и куда-то понес. Тело, которое, казалось, уже больше мне не принадлежало, бесцеремонно бросили в ящик, находившийся в темном, пропахшем землей и влагой багажнике. Вроде, там был кто-то из родни, но я этого не помню. Помню то, что молилась, как бы это все побыстрей закончилось. Никто не знал, куда нас везут. А неизвестность, порой, бывает страшнее правды. Она гнетет, давит, сжигает тебя изнутри, ломает, заставляет почувствовать себя в аду. А может, это и вправду был ад?  

После тряски нас вновь опять куда-то тащили. Тащили, роняли, вновь поднимали, волокли, тормошили. Беди себя так, как будто мы вещи, хотя мы по-прежнему были живы.  

Бесконечный туман стал постепенно рассеиваться и я начала постепенно видеть окружающий мир, и мне этот новый мир совершенно не понравился.  

Нас распределяют. Кого-то тащат в подвал, кого-то оставляют на кухне, кого-то раздают задаром, как ненужных котят, которых наплодила гулящая кошка.  

Для меня же, по всей видимости, приготовлена особая участь. К моему лицу приближают остро заточенный, кухонный нож...  

Ну вот, теперь я другая. На моем лице кривая, зубастая улыбка, но мне не хочется улыбаться. Мои глаза навеки застыли в азартном прищуре, но мне совершенно не хочется видеть ничего вокруг. На меня напялили какую-то старую шляпу и вырезанных из бумаги летучих мышей и я чувствую себя дико глупо. В своем чреве я ощущаю странное, чужеродное, опасное тепло, но в душе я холодна и почти мертва. Я похожа на маленького, смешного божка, которого темные аборигены соорудили наспех для своего дуратского, никому ненужного праздника. Отчасти это так и есть.  

И вот я стою на крыльце неподвижно, освещая путь домой заблудшим людям и думаю о том, что сама никогда не вернусь в свой дом. С этого дня мне лишь остается ждать смерти. Не знаю, какой она будет. Но наверняка не самой приятной. Ведь вряд ли кто-то в этом мире мечтает о том, чтобы сгнить заживо. Я уж точно не мечтала. Как не мечтала о том, чтобы стать тыквой на Хэллоуин.