Тётя Люба

Ася Котляр  

ТЁТЯ ЛЮБА  

ГЛАВА ПЕРВАЯ  

ДВА ПАПЫ  

Садик, в котором работала тётя Люба, был на хорошем счету: в него трудно было попасть как постороннему ребёнку, «с улицы», таки и постороннему воспитателю. И даже нянечка не могла вот так запросто претендовать на работу в этом садике. Так говорили те, кому повезло. Садик не был частным и принадлежал городу, именно поэтому было странным то, что попасть туда можно было только по знакомству. Заведующая, Вера Григорьевна, имела какие-то связи, но не бравировала ими: всё делала тихо, без лишнего шума. Нет, безусловно, были исключения в приёме воспитанников: скажем, по месту жительства. Или, если мама записала ребёнка, ещё будучи беременной. Но, пожалуй, и всё. Вера Григорьевна всегда держала несколько мест «про запас», на всякий случай: вдруг, кому из высокопоставленных лиц понадобится местечко?  

В остальном Вера Григорьевна честно исполняла свои обязанности, сдирая с воспитателей и нянечек «три шкуры»: как в отношении чистоты, так и в отношении воспитательного процесса.  

Кстати, о воспитательном процессе: все утренники в детском саду шли на «ура», занятия тщательно проверяла методист, дети знали песни и стихи. Те, кто приходили в ясли в памперсах, буквально за месяц начинали ходить на горшок, при проверке санэпидстанцией сад-ясли «Теремок» получали самый высший бал, кухня работала исправно: еда была, практически, домашней. Самый больной вопрос любого детского сада в «Теремке», родители, были приучены не жаловаться в вышестоящие инстанции, а сразу идти к директору. Разборки Вера Григорьевна осуществляла при закрытых дверях: метала громы и молнии, работники плакали и обещали, что «такого больше никогда не повториться». Казалось бы, о чём писать, если всё так хорошо?  

Но вы же понимаете, что всё это, лежащее на поверхности, было для всех, но не для мальчика Саши из подготовительной группы. Саша был среднестатистическим малышом: читать не умел, в уме числа не складывал, песни только подпевал стройному хору одногруппников, стихи ему давались с трудом. Но не это было самое страшное в жизни мальчика Саши из старшей группы. У Саши был секрет, о котором знали все: он писался, когда спал. Этот диагноз «детский энурез» поставили, когда Саше исполнилось три года. Причём, как утверждала его мама, до трёх лет он не писался совсем. Врачи допускали, что это может как-то пройти, как проходит у очень многих детей, когда они подрастают. Поэтому, в Сашином ящичке с картинкой «муха» всегда лежали две-три пары запасных трусов, шорт и колготок.  

Сказать, что воспитателям и нянечке не нравилось менять Саше трусы после дневного сна и подкладывать под простынь клеёнку – не сказать ничего, но они делали это по долгу службы, ругаясь на провинившегося мальчишку. Саша понимал: то, что он делает непроизвольно, ничего хорошего ему не сулит. Поэтому особо на рожон не лез: прятался за спинами других детей, был замкнут и в основном игрался сам. В лучшем случае его не замечали, а в худшем – его тоже не замечали. Он был самым незаметным из всех детей группы. На занятиях Саша никогда не поднимал руку, а воспитатели изредка предлагали ему ответить на какой-нибудь незначительный вопрос. Чаще всего, это был вопрос-подтверждение:  

«Правда ли, Сашенька, что листва у деревьев осенью жёлтая? »  

«Да», – отвечал Саша, думая про себя: «Ну, во-первых, она не вся жёлтая, потому что у осени много красок: от салатовой до пурпурной. А во-вторых, вопрос так не ставится. Спросила бы меня воспитатель что-нибудь про дроздов, например. Или про стаи лебедей, которые летят на юг. Или про зимнее солнцестояние…»  

Возможно, в голове у Саши были иные мысли, но дурачком он точно не был и прекрасно понимал, за что его недолюбливают эти странные взрослые.  

«Может, если бы я не писался, отношение ко мне было бы иное. Но я писаюсь, а для них это хуже, чем если бы я, скажем, был без ноги», – думал Саша и тяжело вздыхал.  

Когда Саша стоял на утреннике, ему казалось, что он становился прозрачным: все смотрели мимо него. И лишь одна мама смотрела на Сашу с любовью, на которую было способно её материнское сердце, но мама редко приходила на утренники – она много работала.  

Если вы думаете, что папы у Саши не было, то вы заблуждаетесь: у Саши было целых два папы. Один папа биологический, папа Игорь, а второй – мамин муж, который тоже велел называть его папой. Папой Лёшей.  

– Слышь, Сашок, ну какой я тебе дядя Лёша! Я тебе папа Лёша. Что ты мне как не родной! Я мамку твою люблю, женился вот на ней, хотя она с тобой была, а ты мне дядькаешь тут.  

– Дядя Лёша, а как мне родного папу называть?  

– А тоже папкой зови. Вот у меня ни одного не было – эт хреново, брат. А у тебя целых два! Гордись, брат!  

– Дядя Лёша, а ты со мной на рыбалку пойдёшь?  

– Какая рыбалка, Сашок! Я тебя в гараж возьму: будешь помогать машины чинить. Знаешь, что такое карбюратор?  

– Нет, не знаю.  

– Научу! Вот ты гвоздь от шурупа отличать умеешь?  

– Да. Гвоздь с шапочкой, а шуруп крутить надо.  

– Молодца, брат! Слышь, Люлёк, толк с твоего Сашка будет! Умный пацан!  

Папа Лёша в общем-то был неплохим человеком, но он пил, поэтому Саша никак не мог понять, почему, мама ушла от папы Игоря к нему.  

«Папа Игорь ходил в море, его долго не было, может, мама скучала? » – думал Сашка, глядя на то, как мама ждёт папу Лёшу по вечерам. Папа Лёша иногда маме цветы приносил. Иногда бутылку пива дарил. Вот, на прошлой неделе, например, принёс пиво с красным бантиком на горлышке. Оказалось, что это не бантик, а бабочка на рубашку. Он торжественно поставил бутылку с бабочкой на стол и сказал:  

– Люлёк, накрывай на стол! Эт тебе подарок!  

– Лёша, я тебя просил не дарить мне такие подарки. Ну Сашка же не маленький, всё понимает.  

– А пусть мужиком растёт твой Сашка! А то ссытся, как грудничок.  

– Лёш, не надо..  

– Чо эт не надо! Сашок, поди-ка сюда.  

Сашка несмело подошёл к улыбающемуся папе Лёше.  

– Сашка, а ну, скажи мне: мужиком быть хочешь?  

– Хочу, папа Лёша.  

– А знаешь, что для этого надо?  

– Хорошо кушать.  

– Этого, брат, мало… Нужно, чтобы штаны сухие были. Давай договоримся: день продержишься, да ночь простоишь – я тебе подарок принесу. Какой подарок хочешь, а брат Сашка?  

– Машинку, которая сама ездит!  

– Мать, ты слышала? Мужик растёт! А я думал, он куклу запросит. Ладно, давай по рукам. С тебя сухие штаны, с меня – машина.  

Сашка старался, как мог. Но как только Морфей приходил к пареньку, мышцы расслаблялись, и происходило то, что происходило. И чем больше мальчик Саша думал об этих странностях в его организме, тем хуже ему становилось.  

И вот, однажды, настал тот самый счастливый день, когда он смог предъявить папе Лёше доказательство его мужского поступка, но папе Лёше было совсем не до него: что-то произошло в мастерской, в которой работал папа Лёша, и ему не дали какую-то большую премию. Папа Лёша так расстроился, что не пришёл домой ночевать. Его не было два дня и две ночи. Он впервые не пришёл ночевать домой. Мама так испугалась, что обратилась в полицию, потому что и на телефонные звонки маме отвечал чужой женский голос. Этот голос который сказал, что для мамы папа Лёша вообще умер. Мама поплакала, потом пошла в полицию, а там ей сказали всего два слова:  

«Нагуляется – придёт! »  

«А вдруг он и правда умер? Вдруг что-то случилось? »  

Полицейский рассмеялся и сказал:  

«Гражданочка, мы таких покойничков по двадцать на день видим. Если на четвёртый день не явится, приходите заявление писать. Примем. Хотя, у нас были случаи, когда через год покойничек восставал из царства мёртвых…»  

Папа Лёша объявился через день, попросил прощения, и мама его простила.  

Сашка подошёл к мужчине и сказал:  

– Папа Лёша! Я не нассался! Я колготы приносил тебе показать, но тебя не было. Давай пойдём машину покупать!  

Папа Лёша уныло посмотрел на мальчишку.  

– Бог троицу любит. Тебе ещё два раза нужно не нассаться. Вали, сынок, папа спать хочет.  

И улёгся спать.  

Так была разрушена большая мечта маленького мальчика, и он продолжил своё постыдное дело.  

Папа Игорь, который был родным папой, когда приходил с моря, брал Сашу погулять и мальчик очень любил эти прогулки: папа был внимательный, гладил Сашу по голове, обнимал, покупал сладости и лимонад.  

Однажды Саша сказал:  

– Папа, А может мне у тебя можно немного пожить?  

– Нет, Сашок, никак. У меня и квартира не очень – одна комната всего, да и та неубранная стоит. Давай, я квартиру куплю, и ты будешь у меня оставаться, ладно?  

– А сколько ждать, пока ты её купишь?  

– Недолго осталось. Год или два. Вот денег накоплю и заберу тебя к себе. А захочешь, я тебя насовсем заберу!  

– Не, насовсем не нужно. Я ночью писаюсь. Мама мне трусы меняет по ночам. А ты разве будешь?  

– Ну, ты же взрослеешь! Вот и прекратишь писать в штаны, когда чуть старше станешь.  

Так и жил не очень-то кому-то нужный мальчик Саша, пока в группу не пришла работать нянечкой тётя Люба.  

ГЛАВА ВТОРАЯ  

НЯНЯ  

В садике все ждали проверку из отдела просвещения. Весь «Теремок» стоял на крыше: всё мылось, чистилось, занятия с детьми репетировались, готовились утренники. Повод для утренников был самый, что ни на ест, подходящий: женский день – 8 Марта.  

Саше дали выучить стишок, но дома у него учить не очень-то получалось его учить, хотя там было всего-ничего: четыре строчки. Мама ходила искать папу Лёшу, который загулял в очередной раз, а папа Игорь должен был прийти с моря только через неделю. Поэтому Сашка, чтобы не опозориться на празднике и «не ударить лицом в грязь», как сказала воспитательница Татьяна Ивановна, набрался смелости и, когда няня Люба пришла поправить одеялко во время дневного сна, тихо, чтобы никто не слышал, попросил:  

– Тётя Люба, а тётя Люба, прочти мне стишок, чтобы я его выучил. Я не хочу ударить лицом в грязь.  

– Как тебя зовут, мальчик? Я ещё вас не выучила всех.  

– Меня – мальчик Саша. Так ты прочтёшь мне стишок? Татьяна Ивановна велела всем знать, а я не успел.  

– А чем это ты так был занят, мальчик Саша?  

– Мы с мамой папу Лёшу искали.  

– Нашли?  

– А то! Мама кого хочешь найдёт. К тому же, она уже знает, где он прячется.  

– Это что, у вас игры такие.  

– Ага. Они сначала ссорятся, потом мирятся.  

– А ты что же?  

– А я жду, когда они помирятся. Когда мирятся – папа Лёша добрый становится.  

– Подожди, милый. А когда ссорятся?  

– Тогда мне лучше из комнаты не показываться. У него на работе одни сволочи работают. Вот он и злится. А так-то он хороший.  

– Ну, давай твой листочек, почитаю тебе, – со вздохом сказала тётя Люба.  

Сашка достал из-под подушки смятый листочек и протянул его тёте Любе. Женщина развернула листок, пробежала глазами и сказала:  

– А что это тебе за стишок дали, мальчик Саша? Это ж для ясельной группы стишок!  

– Ну, не знаю. Какой дали, такой и надо выучить. Читай, тётя Люба.  

Вздохнув, тётя Люба прочла:  

«Маму любят все на свете,  

Мама – лучшая из всех!  

Маму слушают все дети,  

Дети любят мамин смех».  

– Запомнил?  

– Пока нет. Мне два раза прочесть нужно.  

– Что, прям с двух раз запоминаешь?  

– Ага.  

Тётя Люба прочла ещё раз, потом ещё, а когда закончила, Саша уже спал. Положив листок под подушку, тётя Люба подоткнула одеяло, погладила мальчика по голове и пошла мыть по в группе.  

Тётя Люба никогда не работала в садике, потому что была профессиональной няней: она смотрела детей богатых родителей. Но ведь не каждая мама могла взять себе няню – для таких мам и создали детские садики и всякие там ясли. А у богатых свои причуды. Чего только тётя Люба не насмотрелась у этих богатеев: и измены видела, и драки, и даже убийство: на её глазах в конце девяностых убили хозяина, отца девочки, за которой присматривала тётя Люба. Няню и шестилетнюю малышку бандиты не тронули. Потом выяснилось, что папу «заказала» мама девочки, и когда маму забрала милиция, малышку отдали в детский дом. Тётя Люба долго ходила к девочке – ей не отдавали маленькую Юлечку, потому что у тёти Любы не было мужа и семьи. Потом Юлечку удочерили какие-то замечательные, но очень немолодые люди. Прошло уже много лет, и где девочка, тётя Люба не знала: в детдоме такие сведения всяким тётям Любам не дают – такой закон.  

Тётя Люба и взятку носила, и упрашивала: заведующая была непреклонна: «Нельзя, -говорит, – Любовь Ивановна. Судьбу девочке испортишь. Прости, милая. Не я, – говорит, – законы такие придумала…»  

Тётя Люба погоревала, да и пошла дальше работать к другим людям. Денег тётя Люба собрала, но тратить – не тратила: всё думала, что Юлечку свою встретит, приданное ей соберёт. Через год Любе позвонили из тюрьмы и сказали, что родная мама Юлечки умерла от какой-то болезни. Заразилась и умерла. Тётя Люба пришла на могилку, поплакала, белые лилии поставила, да и пошла дальше жить.  

А потом её брать перестали: стареть тётя Люба стала. Она пришла к заведующей детского садика, что рядом с домом был, к Вере Григорьевне, а та её «с руками и ногами» забрала, прямо на второй день выходить велело. Время нынче такое настало: кто за копейки пойдёт попы детям вытирать, да пол мыть?  

«Бедный мальчишечка, – подумала тётя Люба про Сашу. – Интересно, почему эта Татьяна Ивановна, воспитательница, не может мальчику стишок почитать? Вообще-то, мне эта Татьяна Ивановна не очень-то и понравилась: сухая она какая-то. К детям с лаской надо, с любовью. Странно, а я ведь этого Сашку даже и не приметила за два дня-то! Как невидимка, прямо. А он вот попросил, чтоб я стишок почитала…»  

«Нам, Любовь Николаевна, не за любовь платят, – сказала ей сразу Татьяна Ивановна. – Мы их воспитывать должны, а не любить! »  

«А как же воспитывать без любви, Татьяна Ивановна? Без любви даже кустик не вырастет! »  

«Любовь Ивановна, вы за эти копейки этих маленьких засранцев любить собираетесь? Вы вид делайте! Улыбайтесь! По головке гладьте, а когда заведующая или методист придёт, лучше не высовывайтесь: сидите в своей кухоньке. И в чистоте всё держите. Тогда и проблем не будет».  

«А то как же! Ишь ты, как это не высовываться! Конечно, любить их надо. А как иначе-то? »  

«Любовь Ивановна, вы Таньку не особо слушайте. Конечно, без любви никак, – сказала ей тихонько Елена Валерьевна, другая воспитательница, молоденькая. Леночка, так её называли работники детского сала. –Но и особо не лезьте: Танька ревнивая. Увидит, что к вам детки потянутся – со свету сживёт. Меня так однажды подставила – не передать. Я с тех пор с ней очень осторожно. И вам советую».  

«Ох… Как у них тут всё непросто…» – подумала про себя тётя Люба.  

И если Татьяна Ивановна хоть вид делала, что любит детей, вторая няня, Галина, сменщица тёти Любы, показалась ей сущей ведьмой. Она всё делала наспех, как-то нехотя: посуду мыла кое-как, полы в группе елозила старой тряпкой, но когда с проверкой приходила заведующая – улыбалась, делала вид, что трёт столы и поливала цветы на подоконнике.  

«Ты особо-то не разбегайся, Люба. Пусть они за эти копейки поищут других дур. Это раньше на одно место по пять желающих было. Я, когда сюда устраивалась, взятку носила», – сказала ей Галина.  

«Заведующей? Неужто берёт? » – спросила тётя Люба.  

«Нет, не ей. Она – принципиальная. По знакомству берёт, но чтоб за деньги – никогда не слышала. Но сюда не так просто попасть было, так что пришлось двоим давать, пока протеже сделали. Я бы и ушла уже, но до пенсии два года осталось. Вот и вожусь с горшками, кастрюлями и этими маленькими засранцами», – бормотала Галя, попивая заваренный прямо в стакане кофе, когда Люба принимала у неё смену.  

Но у тёти Любы были свои принципы и приоритеты: всех детей, которых она вырастила, она искренне любила: своих детей у тёти Любы не было. Нет… Был сынишка, но умер совсем маленьким: ему ещё и трёх месяцев не было. Врачи сказали, что так бывает: никаких диагнозов, а смерть наступает. Младенческая, ни от чего. Молодая Любочка никак не могла принять эту младенческую смерть своего ребёнка и впала в депрессию. А кому нужна жена, которая всё время плачет и плачет? Муж потерпел годик, да и ушёл из дома: завербовался на БАМ. А там и другая жена подоспела. Муж приехал, развёлся, благо делить было особо нечего, а Любочка чуть руки на себя не наложила. Подруга, видя, как мучается Люба, предложила ей с сыном посидеть: у Любы педагогическое училище за плечами было, с отличием закончила, но поработать не успела. Так Люба и пошла «по рукам».  

В девяностые всё с головы на ноги встало: страна, которая некогда была Родиной для всех – рухнула, появились братки, дядечки в малиновых пиджаках и их жёны, которые не очень-то и хотели своих «молокососов» смотреть. Вот Любочке и пошёл фарт: жильё, еда от пуза, подарки в виде вещей, одежды, и то, в чём она больше всего нуждалась: в любви. Дети – они же особенные: они умеют любить так, как взрослым не дано. Дети не предают, не обижают словами, чувствуют на подсознании, когда их любят и всегда благодарны за это чувство тому, от кого его получают.  

Любу ценили хозяева: дети светились при виде няни, внимания от родителей не требовали, были опрятны и сыты: чего ещё родителям нужно? После того, как ребёнок дорастал до школы, надобность в няне пропадала: ему нужна была гувернантка, поэтому тётя Люба шла «по-наследству».  

Тётя Люба подошла к Саше, посмотрела на спящего мальчика, опять погладила его по голове. Саша открыл глаза.  

– Тётя Люба, я написал, кажется, – тихо сказал мальчик.  

– А ну, дай посмотрю. Точно, написал. Ну ничего, милый. Давай тихонько поменяем, пока никто не видит.  

– Давай. А бить не будешь?  

– Да что ты, маленький! Как же я тебя… Да что ж ты такое придумал!  

– Хорошо. А то тётя Галя меня сцыкунами бьёт. Не сильно.  

– Как бьёт? – ужаснулась тётя Люба.  

– Да нет, вовсе и не бьёт, – испугался Сашка. – Так шлёпнет простынкой по попе. Да и не больно мне вовсе. Хочешь стишок расскажу?  

– А ну, давай! – сказала тётя Люба, меняя простынку и вытирая мокрую клеёнку, лежащую на матрасе.  

Саша закрыл глаза и рассказал выученный перед сном стишок.  

– Ах, молодец, мальчик Саша! До единого слова запомнил!  

– Я умею даже всё запоминать. Но вот читать не умею. Если мне два раза мама прочтёт, то я запоминаю.  

– Пойдём, милый, я тебе чайку дам попить. С булочкой. Сейчас все вставать будут, а мы с тобой сейчас попьём.  

– Пойдём. Тётя Люба, ты хорошая! Я тебя любить буду, можно?  

– Люби, милый! А я тебя, разрешишь?  

– А то! Конечно, разрешаю!  

ГЛАВА ТРЕТЬЯ  

ДОМА  

Папа Лёша был в хорошем расположении духа: он нашёл новую работу. Вообще-то, работа осталась прежней – он как был мастером по ремонту машин, так им и остался, но мастерскую сменил.  

– Люлёк, представляешь, я туда пришёл, а там мужики – как мужики, не твари подзаборные, как те, где я пахал. Приняли хорошо, зарплата гораздо больше, так что, заживём! Правда, и ответственность больше. Там, вишь, машины другого уровня. «Бентли» всякие, «Мерседесы». Вкусный сегодня борщ! Молодец! Сашка, ты борщ ел?  

– Ел, папа Лёша.  

– Хорошо ел?  

– Хорошо.  

– А как с главным? На «Мерседес» не рассчитывай, но я уже присмотрел тебе машину.  

– А когда ты успел? Ты же на работе был!  

– А интернет нам в помощь, брат!  

– Лёша, я тебя просила. Не надо об этом.  

– Здрасти! А как же воспитание? Парень уже взрослый, в следующем году в школу пойдёт! Там такие фокусы не проходят. Там всё жёстко! А ты с ним, как с маленьким возишься, – сказал папа Лёша, исподлобья посмотрев на жену. Сашкина мама сжалась и отошла подадьше.  

– Мама, а ты придёшь на утренник? У нас 8 марта все мамы придут! Я стих выучил. И подарок тебе делаю! – быстро сказал Сашка, чтобы отвлечь внимание папы Лёши на себя.  

– Приду, малыш! Если с работы отпустят, – ответила мама и поцеловала Сашу в макушечку.  

– Какой он тебе малыш? Карлсона, блин, не хватает. Он мужик, а не малыш! Скоро с собой в мастерскую брать буду.  

– Папа Лёша, я моряком быть хочу. Я к машинам не хочу.  

– Значит, машину не получишь. Пусть тебе твой папаша корабли покупает.  

– Лёша, прекрати!  

– Люлёк, а давай ты мне со своим пацаном настроение портить не будешь. Сядь лучше, поддержи компанию, – хмуро сказал папа Лёша и налил пива в бокал себе и маме.  

– Лёш, я не хочу. Мне что-то не очень хорошо сегодня, прости.  

– Ну, как знаешь. Мне больше достанется, – сказал папа Лёша и, залпом осушив бокал пива, тут же наполнил его заново.  

– Идём, Саш, я тебя спать уложу, – мама взяла сына за руку и отвела в детскую.  

– Мам, а почему ты от папы Игоря ушла? Он же хороший был.  

– Хороший... Да я дура была. Чего уж там сейчас говорить. Понимаешь, Сашка. Так иногда бывает: женщина думает, что она любит другого, а потом понимает, что ошиблась. А пути назад уже как бы и нет.  

– Понимаю, – вздохнул Сашка, хотя на самом деле ничего не понял. – Так ты можешь вернуться назад к папе Игорю.  

– Не могу, Сашка. Никак не могу. За ошибки платить нужно, вот я и расплачиваюсь. Он не прости меня ни за что.  

– Мам, а вот он с моря придёт через неделю, так давай мы к нему переедем! Он добрый. Он пустит.  

– Сашка, не говори глупостей. Я ему очень больно сделала. Такое не прощают, понимаешь.  

– Ну, ты хоть попытайся. А вдруг прощают? – с надеждой спросил Сашка, засыпая.  

Мама поцеловала Сашку в щёку, подоткнула одеяло, чтоб не сваливалось.  

– Тётя Люба тоже так делает, – сонно пробормотал Сашка.  

– Какая тётя Люба? – спросила мама.  

– Няня. У нас новая няня. Добрая.  

– И у меня няня когда-то была… Любой звали… Только давно это было. Очень давно.  

Но Сашка этого не слышал, потому что спал.  

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ  

8 МАРТА  

В садике всё было как всегда: праздник вносил свои коррективы в повседневную жизнь «Теремка», к тому же комиссия бродила по коридорам, заглядывала в группы. Детей отвели после завтрака в актовый зал, где они прорепетировали три песни и рассказали стишки. Воспитательница Татьяна Ивановна даже похвалила Сашу:  

– Ну вот, наконец-то и от тебя мы что-то вразумительное услышали. Молодец мальчик Саша. Ещё бы перестал делать постыдное дело – тебе б цены не было.  

– Ага, перестанет, когда старым станет, – сказала тётя Галя и зло посмотрела на Сашку. – Или нет, когда старым станет – опять начнёт! – добавила няня и громко рассмеялась. Вслед за ней рассмеялась и Татьяна Ивановна. Сашка стоял весь красный и не знал, куда себя деть. Руки стали какими-то неловкими, ноги – ватными, и когда детей повели в группу, он споткнулся и упал. В коридоре тут же выросла куча мала: дети, которые шли вслед за Сашкой, повалились на него и почему-то стали кричать:  

– Дурак ты, Сашка! Татьяна Ивановна! А Сашка нам подножки ставил!  

Татьяна Ивановна подбежала к этой детской куче и зашипела, боясь, что кто-то из проверяющих мог быть рядом:  

– А ну, встали все. Построились по два. А ты, Никитин, сегодня будешь наказан. Все сейчас пойдут гулять, а ты посидишь в группе. Галя, присмотри за ним, чтобы из-за стола не вставал.  

– Я ничего не сделал, – тихо сказал мальчик и у него задрожали губы.  

– Ты мне поговори ещё! На праздник не пойдёшь!  

– Я не могу не пойти – ко мне мама придёт.  

– Вот и веди себя хорошо. А то вы вместе с твоей мамой будете праздновать праздник в группе.  

Сашка замолчал, но слёзы закапали из его глаз.  

– Утри слёзы, мужики не плачут, – сказала тётя Галя и, взяв Сашку за руку, поволокла его в группу.  

После обеда был сон и Сашка изо всех сил старался не заснуть, потому что очень боялся, что в такой день мама расстроится, когда придёт на праздник и увидит мокрые трусы сына. А ещё он ждал, что после сна в группу придёт тётя Люба: за эту неделю мальчик очень привязался к женщине, которая втихаря носила ему гостинцы: то конфетку принесёт, то булочку. А когда тётя Люба мыла на кухне посуду, Сашка прибегал к ней, обнимал её за талию, и убегал. Это был такой своеобразный ритуал, потому что тётя Люба наклонялась и целовала мальчика в макушку точно так же, как это делала его мама.  

Сашке, каким-то образом, удалось не заснуть, и, когда все стали вставать, он подошёл к Татьяне Ивановне и сказал тихо-тихо:  

– Татьяна Ивановна, я сегодня сухой. Можно мне с вами гулять пойти?  

– Ты наказан, Никитин. Будешь сидеть, как я сказала. Чтоб впредь неповадно было.  

Сашка отошёл, надел колготки, рубашку, тапочки и сел за стол: тётя Люба принесла полдник.  

После полдника дети стали одеваться на улицу: Татьяна Ивановна сказала, что у них есть час времени, потому что утренник был назначен на пять. Группа была подготовительной, поэтому их утренник и проходил последним.  

Тётя Люба подошла к сидящему мальчику и спросила:  

– А ты чего сидишь, мальчик Саша? Пошли одеваться!  

– Он наказан, Любовь Ивановна. Пусть сидит.  

– Так праздник ведь, Татьяна Ивановна! Может, простите мальчонку? – попросила тётя Люба воспитательницу.  

– Любовь Ивановна, занимайтесь своим делом, а в воспитательный процесс не вмешивайтесь, пожалуйста.  

– Вы это называете воспитательным процессом? За что вы его наказали? Он сегодня даже не обмочился!  

– Это не ваше дело. Уж простите меня, но я пожалуюсь Вере Григорьевне, что вы вмешиваетесь в воспитательный процесс.  

– Так я же тоже с детьми работаю, значит, мы все в этом процессе. Нельзя мальчика так наказывать, да ещё в праздник.  

– Вы мне будете указывать, что можно, а что нельзя? Займитесь своими делами, а завтра я докладную напишу. Вы дискредитируете меня, как воспитателя.  

– Да какой вы воспитатель? Вот Леночка – она да, воспитатель, хоть и молоденькая ещё. А вы детей не любите. Вас близко к ним подпускать нельзя.  

Татьяна Ивановна аж задохнулась:  

– Да вы завтра же вылетите отсюда, как пробка из бутылки! Я вам устрою! Дети, быстро на выход! У нас времени мало.  

Саша сидел за столом и ждал маму. Мама сегодня обязательно должна прийти! В прошлый раз, когда был новогодний утренник, она не смогла – с работы не отпустили. Если честно, Саша был рад этому: у него одного не было костюма, и Елена Валерьевна принесла ему детсадовский костюм поросёнка. Был ещё заяц и волк, но волков Саша не любил, а заяц был ему мал.  

«Лучше быть поросёнком, чем никем», – подумал мальчик и влез в этот ужасно-жаркий комбинезон грязно-розового цвета.  

Мальчишки смеялись, девочки сторонились его на утреннике и когда все должны были танцевать под ёлочкой, девочка, стоявшая на репетициях с Сашей в паре, устроила настоящую истерику. Мама девочки подошла к Татьяне Ивановне и потребовала, чтобы её дочь поставили танцевать с другим мальчиком.  

Саше пришлось сесть на стульчик и он просидел весь утренник. «Хорошо, что мамы нет, – думал мальчик. – Ей было бы очень стыдно, что у неё сын – свинья…»  

Тётя Люба помыла посуду, протёрла столы после полдника и села возле Саши, обняв его за плечи.  

– Ничего, милый! Все вырастают! И ты вырастешь. Не держи зло на людей – иногда они сами не ведают что творят.  

– А я и не держу, – отозвался мальчик. – Мне тут даже хорошо. Ты, тётя Люба, проверь стих у меня. А то забуду слова – перед мамой стыдно будет.  

– Не забудешь. Вчера проверяла – отлично всё знаешь! У тебя рубашечка белая есть?  

– Есть. И шортики тоже. Мама всё принесла. И даже бабочка! Папа Лёша на пиве принёс. Красивая, блестящая.  

– Мама придёт на праздник?  

– А то как же! Конечно, придёт! У меня ведь для неё подарок есть! Она знает про подарок. Тётя Люба, а почему люди разводятся?  

– А мама в разводе с папой?  

– Ну да. Она полюбила, понимаете. А когда человек любит, он иногда совершает ошибки.  

– А, так у тебя отчим?  

– Ну, да. Есть. Папа Лёша.  

– А ты любишь его?  

– Я папу Игоря люблю. Он в море ходит, на квартиру копит. Я потом к нему перееду. Раньше папа Лёша не пил, а теперь пьёт.  

– Он бьёт тебя?  

– Да нет… Маму бьёт, – мальчик понял, что сказал лишнее, смутился и быстро добавил: – Очень редко! Почти никогда! Честно! Только один или два раза и то не больно.  

– Сашенька, а ты видел, как папа Лёша маму бил? Мне скажи, миленький. Я – никому!  

– Честно не скажете?  

– Честно.  

– Никогда?  

– Никогда.  

– Почти не видел. Только один раз. Я тогда маленький был. А ночью написал в кроватку. Я же не специально это делаю…  

– Вот оно что… Вот несчастье-то, пробормотала тётя Люба, вытирая слёзы платком, который достала из рукава кофты.  

– Тётя Люба, а что такое счастье? – спросил Сашка, когда тётя Люба засунула платочек обратно в рукав.  

– О, какой сложный вопрос ты задал, мальчик Саша. Счастье – это когда душа поёт!  

– А откуда ты это знаешь?  

– Не знаю. Но я так чувствую.  

– Нет, откуда ты правильный ответ знаешь?  

– Может, он и не правильный, Сашенька. У каждого по-своему.  

– А она у тебя пела хоть раз?  

– Пела, мальчик, пела. У каждого человека она хоть раз, да запоёт. А почему ты спросил?  

– Мама тоже так говорит: когда душа поёт. Это правильный ответ. Но у мамы она не поёт почему-то.  

– Почему, Сашенька?  

– Может, ей к папе вернуться нужно? К папе Игорю.  

– А чего ж она не возвращается?  

– Говорит, что не всё простить можно. А я думаю, что всё можно простить. Ну, или, почти всё.  

– А ты у Боженьки попроси, чтобы она к папе вернулась и счастье обрела.  

– А Боженька всё может?  

– Всё. Просто когда дети просят за родителей, это дорогого стоит. Обычно родители за детей просят. Тут уж Боженька думает¸ как поступить.  

Тётя Люба и Сашка услышали шаги детей и гул голосов в коридоре.  

– Сашенька, голубчик, вон наши уже возвращаются. Пойдём, я тебя переодену. Сейчас родители понайдут, толкотня в раздевалке будет.  

Тётя Люба помогла Саше одеться и он, умытый и причёсанный, сел за стол в ожидании мамы.  

Стали приходить родители, одевать детей, и никто не обращал внимания на мальчика Сашу, который сидел в углу группы на своём маленьком стульчике и шевелил губами. Он молился. Сашка не знал ни одной молитвы, поэтому молился, как умел, по-детски, но искренне и честно. Он представлял себе, как Боженька сидит за огромным столом, а на столе лежит такой же огромный телефон. И каждую минуту раздаются звонки. Но Боженька не берёт телефон в руки, а просто каким-то образом знает, кто и откуда ему звонит. А когда звонит ребёнок, телефон загорается радужными огнями. И тогда Бог начинает улыбаться и быстро-быстро решает проблему.  

Сашка выбегал в раздевалку каждый раз, когда приходил кто-то из родителей – мамы не было. Когда детей повели в актовый зал, Саша оглядывался назад, пока опять не споткнулся и не упал – благо, он шёл последним, за руку с тётей Любой. Она подняла мальчика и, заглянув в его распахнутые глаза, из которых уже готовы были политься слёзы, сказала:  

– Она придёт, Саша. Обязательно придёт. Чуть-чуть задержится и придёт!  

– Обещаете? – с надеждой спросил мальчик.  

– Обещаю, – подумав, ответила тётя Люба.  

Утренник шёл по плану. Саша неотрывно смотрел на дверь и всё делал автоматически. Когда детей поставили читать монтаж, расстроенный мальчик забыл слова, и если бы не тётя Люба, которая выучила наизусть стишок, был бы полный провал.  

Когда дети приготовились дарить подарки, сделанные своими руками, Саша сжался в комок: он представил себе, как все дети побегут к своим мамам, а он будет стоять со своей открыткой и плакать.  

«Я не буду плакать, – подумал мальчик, и в этот момент дверь открылась и вошла Сашина мама. Она была очень красивой: с причёской, в нарядном платье. Мама радостно улыбалась. Вслед за мамой вошёл папа Игорь. Он тоже улыбался, глядя на Сашкину Маму. Это был сюрприз, так сюрприз!  

– Мама, папа вы пришли! – крикнул Саша и побежал к родителям, несмотря на шиканье Татьяны Ивановны, которая бросилась за мальчиком. Но Вера Григорьевна встала и жестом остановила воспитательницу.  

– Никитин, быстро вернись на место! – крикнула Татьяна Ивановна.  

Но Саша её не слышал – он должен был прямо сейчас вручить маме подарок и рассказать стихотворение. Папа подхватил мальчика на руки, прижал к себе и долго не отпускал.  

И Сашка на весь зал, громко-громко, продекламировал:  

«Маму любят все на свете,  

Мама – лучшая из всех!  

Маму слушают все дети,  

Дети любят мамин смех».  

И мама засмеялась… Все родители смотрели на эту троицу и негодовали: «Вот, паршивец! Такой утренник испортил! »  

А Вера Григорьевна, улыбаясь одними глазами, махнула рукой и сказала:  

«Продолжайте, Татьяна Ивановна! Всё хорошо! »  

Утренник продолжился, и никто не заметил, как тётя Люба, опустившись на маленький, детский стул, неотрывно смотрела на маму мальчика Саши и шептала одними губами: «Юлечка! Юлечка моя… Девочка моя… Наконец-то я нашла тебя… Вот счастье-то... »  

19. 10. 2022  

Клайпеда, Литва.  

Рассказ "Солнечный мальчик": https://yapishu. net/book/349747