Пробуждение

Рассказ основан на сцене из х/ф «Эквилибриум» 2002 г. Режиссёр Курт Уиммер  

Пробуждение  

Джон резко поднялся в кровати. Тело покрывал холодный и липкий пот. Инстинктивно он дотронулся ладонью до лба, но это не была ни лихорадка, ни озноб. Ему приснился кошмар. Настолько яркий и эмоциональный, каких он раньше никогда не видел. Нет, не эмоциональный. Это исключено. Это невозможно. Он не знает, что обозначает это слово и не хочет про это знать. Только сильный кошмар.  

Бледное тело Джона почти сливалось с бледным прямоугольным окном, а чёрные штаны сливалось с чёрными плитами пола.  

Он что-то услышал. Звук. Громкий, мерный и постукивающий, словно тиканье часов. Но в отличие от мёртвого и безжизненно тиканья часов это постукивание было пульсирующим и живым. Звук исходил из его груди. Он осторожно поднёс правую руку, словно боясь это спугнуть, к левой части груди и ощутил мерное, мягкое биение своего сердца. Тук-тук-тук, оно словно о чём-то говорило. Тук-тук-тук, оно, что-то напоминало.  

Опустив ноги на чёрный, холодный пол, Джон сел на кровати. Что-то изменилось, что-то было не так. Он слышал этот звук раньше и хорошо знал как бьётся сердце. Но сейчас он слышал это по-другому, так, как не слышал никогда прежде. Словно проснувшись от кокой-то всепронизывающий дремоты, почувствовал себя… Нет! Ни в коем случае! Не почувствовал. Он ничего не чувствует! Это невозможно. Это исключено.  

По серому стеклу струились маленькие потоки воды, словно мир за окном плакал, изливая свою жалость и боль.  

Спальню быстро начал наполнять тёплый оранжевый свет. Ошеломлённый Джон поднял лицо, на котором проступил испуг и трепет, к яркому окну прямоугольника.  

Что это? Изумился он.  

Конечно, Джон знал — это лучи восходящего солнца. Он прожил в этой квартире одиннадцать лет и часто наблюдал это небесное явление, которое освещало серую спальню, как и знал про стук сердца, не придавая этому особого значения. Но никогда прежде, никогда, он не испытывал такого чувства как сейчас. Да, именно так. Это было чувство. Страшное, преступное состояние. Неизвестное и непонятное.  

Джон медленно встал и вытянув руку, направился к серому окну прямоугольника из которого просачивался тёплый, таинственный, греющий свет. Его тянуло к нему. Он хотел прикоснуться, почувствовать этот свет, слиться с ним в одно целое. Пальцы упёрлись в серое, затянутое плёнкой стекло. Она не могла остановить его жаждущего чувства, уже не могла. В нём возникло новое желание — увидеть это по-настоящему, без серой плёнки, без завесы. Напряжённые пальцы вонзились, оставляя маленькие прорези в плёнке из которых сразу же хлынул ещё более яркий свет. Джон, не раздумывая, содрал эту мутную, не дающую разглядеть ясный свет плёнку. По этическим нормам Великого Общества окна жилых домов должны были быть закрыты серыми не просвечивающими плёнками, для того, чтобы славных жителей Либрии ничего не отвлекало, и ничто не мешало сосредоточить все силы на своём деле, ради которого они жили. Сейчас Джона не волновало это незначительное нарушение, ведь такое …, такое! …. Он не мог подобрать нужное слово, ТАКОЕ нельзя было скрывать, нельзя было утаивать.  

Когда Джон учился в Монастыре, они изучали «Словарь устаревших слов», большая часть которых уже не употреблялась в современном укладе жизни. Было одно слово, которое запало в его сознании. Почему именно это слово? Он не знал. Оно обозначало явление, противоречащее законам природы и необъяснимое, но возможное лишь по глупым суеверным представлениям древних людей. Их учили, что такого явления не существует, поэтому данный термин не использовался и был предан забвению. Джон ясно вспомнил это слово — ЧУДО.  

То, что он видел сейчас — огромное, поднимающееся солнце, освещающее мир, наполняющее живыми, яркими красками серый, унылый город и пробивающее через высокие стены-здания, затмевая собою всё, даже ничтожный дирижабль с безжизненной картинкой вождя — было настоящим чудом. Увиденное невозможно было объяснить простыми словами, а тем более, чтобы это поняли другие. Некогда мёртвое слово, выражающее только морфологический оттенок, начало наполняться своим истинным смыслом и чувством. Чувством. Вот, что это было на самом деле. Живое чувство! Никакие сухие и скудные дисперсно-физические определения не могли выразить и показать величие восхода, а тем более дать почувствовать это ЧУДО.  

Так вот, что скрывается за всем этим. Вот, что спрятано от всех остальных: не поддающиеся контролю, открывающее окно в мир необъятных ощущений — чувства, прокладывающие дорогу к реальному миру правды, с его изумительными особенностями.  

С нами делают тоже самое, что и с этим стеклом — закрывают серой, не просвечивающей плёнкой, наши глаза, накидывают тёмной вуалью наши умы, бросают нас в мрачные закоулки своего иллюзорного бытия.  

О чём ты говоришь? Вспомни кто ты есть! Ты член Великого Общества, задача которого заключается в охране и защите Либрии от всё разрушающих чувств. Ты стал как они. Ты стал тем, кого поклялся уничтожить. Стал преступником. Опомнись!  

Испугавшись, Джон бросился из спальни в длинный и холодный, выложенный чёрными плитами коридор, пытаясь убежать от того, что предстало перед ним, от своих безумных мыслей.  

Прозиум. Ему необходим Прозиум! Лекарство от всех бед и несчастий. Эти слова, закладываемые годами, лозунгом проплыли в сознании. Лекарство, которое поможет всё забыть, жить без чувств.  

Джон вбежал в ванную комнату, нашёл карпульный шприц-пистолет и дрожащими руками начал заряжать его ампулой с жёлтой жидкостью.  

Секунда, другая — всё было готово. Джон уже ощутил тонкое, холодное металлическое острие на пульсирующей шейной вене. Тяжело дыша, он замер.  

Увидев в отражении крепкое, развитое тело, в голове промелькнула мысль, является ли его внутренняя суть такой же крепкой, сильной и развитой? Может внутри он худой, жалкий и недоразвитый недоумок? Почти мертвец, из которого высосали все соки. И не похож ли он сейчас с подставленным к шее шприцем-пистолетом на самоубийцу? Слабого и жалкого человека, который, опустив руки не может решить проблемы, найти в себе силы и нашедшего самый простой выход — уйти, убежать, покончить с жизнью. Не пытаются ли с ним делать тоже самое? Каждый день, на протяжении тридцати с лишним лет, его заставляли совершать самоубийство, вводя яда-подобное, обволакивающее ложью и обманом противоядие.  

Любая ложь рассыпается, каждый обман исчезает. Это была неопровержимая истина.  

Пришло время положить этому конец.  

Джон Престон — Граматон Клерик первого класса сделал то, чему его никогда не учили, то, что никогда прежде ему не приходило в голову — он опустил руку с карпульным шприцем и вынув ампулу с жёлтой жидкостью, сжал её в пальцах.