Максимка

Ася Котляр  

МАКСИМКА  

ГЛАВА ПЕРВАЯ  

МАМИНА ТУФЛЯ  

Больно. Нестерпимо больно. Сначала боль не была такой сильной, и казалось, что вот-вот всё закончится. Но с каждым ударом отец заводился всё больше, и удары стали сыпаться не голову с удвоенной, утроенной силой.  

– Папочка, не надо! Не бей меня, пожалуйста! Я, честное слово, больше никогда так не буду делать! – скулил шестилетний Максимка, пытаясь увернуться от тяжёлой руки пьяного отца, закрывая руками голову.  

«Хорошо, что одной рукой он держит меня, – мелькнула мысль в голове мальчика. – А то, если бы он меня не держал одной рукой, то бил бы двумя, а это куда хуже, чем одной». И Максимка, перестав сопротивляться, потерял сознание. Он не почувствовал, когда хватка отца ослабла, не слышал громкого крика матери, потом выстрела и не видел, что отец, как подкошенный, рухнул рядом с сыном.  

Максимка пришёл в себя, но глаз сразу открыть не смог. Зато он услышал, как к нему подползла мать. Приоткрыв один глаз мальчик увидел маму. Она была в чём-то красном и ползла как в замедленном кино.  

«Тише, Максимка, тише. Сейчас я попробую встать, и мы уйдём отсюда», – услышал мальчик мамин шёпот, но не смог пошевельнуться. Страх сковал всё его тело, когда он увидел, что на него не мигая смотрят остекленевшие глаза отца. Максимка зажмурился, ожидая очередную порцию ударов. Но ударов почему-то больше не было.  

«Наверное, он заснул с открытыми глазами», – подумал мальчик, ощущая тошноту и какую-то страшную усталость. И его тут же вырвало. Стало немного легче, и Максимка попытался пошевелиться. Он опять открыл незаплывший глаз и увидел маму. Мама не доползла до сына: она неподвижно лежала рядом с отцом и тяжело хрипела. Её глаза были закрыты и не открылись, когда мальчик тихо, боясь разбудить отца, позвал:  

– Мама, мамочка, вставай… Вставай, пожалуйста! Я больше так не буду, честное слово!  

Чего он не будет, Максимка не знал. Но знал, что нужно обязательно просить прощения. Так, на всякий случай. Прощение он привык просить за всё, что угодно: попался случайно папе на глаза, не выбросил мусор, громко засмеялся… Да мало ли было поводов вызвать агрессию у вечно пьяного отца. Максим не знал, почему отец пьёт, но он слышал, как мама жаловалась подружке, тёте Лене, что у мужа в семье пили все: отец, братья, да и мать частенько прикладывалась к бутылке.  

«Не от хорошей жизни баба Груня пьёт…» – вздохнув, сказала мама тёте Лене.  

«А ты, дура, чего терпишь? Взяла бы Макса и бежала дальше, чем видишь! Он же убьёт вас однажды…»  

«Боюсь я, Ленка. Он же милиционер, ты знаешь. Сказал, что из-под земли достанет. У него связи везде. Да и куда я побегу – у меня и нет никого. Ни одной живой души. Нигде…»  

Вспомнив этот разговор, Максимка подумал, что вот сейчас и настало то самое время бежать. Он тихонько взял маму за руку и увидел, что рука была в чём-то красном и липком.  

«Точно, кетчуп, – подумал Максим. – Это всё из-за кетчупа. Папа сказал, что котлеты он будет есть с кетчупом, а мама ответила, что кетчупа нет – она не успела сбегать в магазин – у Максимки была температура высокая. Тогда папа сказал, чтобы Максимка вставал, собирался и бежал в магазин за кетчупом. Магазин находился за домом и Максимка уже готов был бежать, но мама сказала, что она сама сбегает, потому что у Максимки до сих пор температура. И тогда папа встал из-за стола и ударил маму по лицу.  

«Я тут один на вас пашу как вол, а прихожу с работы, так ещё и в магазин должен ходить? » – заорал отец.  

«Папочка, не бей маму, пожалуйста! Я схожу в магазин за кетчупом! Прости маму, папочка», – заплакал Максимка.  

«Ах ты, сопляк, ты отцу дерзить будешь? » – спросил угрожающе отец и, выругавшись матом, стащив мальчика с кровати, стал наносить удары куда попало: по плечам, по попе, по голове… Мама бросилась к отцу, но тот достал из кобуры пистолет и направил на мать. Мама остановилась как вкопанная.  

«Пошла вон отсюда, сука», – заорал отец и последнее, что увидел Максимка, перед тем, как потерять сознание, была удаляющаяся мама.  

«Наверное, мама всё-таки сбегала в магазин», – подумал Максимка, пытаясь оттащить маму в коридор. Но она была неподвижна и всё так же хрипела.  

Максимка бросил мамину руку и пополз к коридору сам: пока не проснулся отец, нужно было найти спасительную дверь. А там и лестничная клетка. Соседка, тётя Валя, очень хорошая и добрая: она поможет вытащить маму.  

Дверная ручка была высоко, но Максимка каким-то образом смог подтянуться и повис на ней.  

«Нужно подняться и открыть дверь. А чтобы открыть дверь нужно повернуть ключ. Вот же ключ, в замке, но не дотянуться до него.  

«Вставай, парень! », – услышал он чей-то голос. Не понимая, откуда идёт этот голос, Максимка попытался встать, но ватные ноги не слушались его. Собрав в кулак все свои силы, мальчику, наконец, удалось встать на колени, и маленькие пальчики попытались повернуть ключ. Это оказалось очень сложным делом, и уставший ребёнок рухнул на пол.  

«Стучи! Стучи в дверь! » – он как будто опять услышал чей-то голос. Максимка оглянулся и прислушался. Из комнаты не доносилось ни звука: мама, почему-то, перестала хрипеть В коридоре тоже никого не было. Откуда, интересно, шёл этот голос?  

«Стучи, парень! » – сказал голос так отчётливо, что мальчик от испуга стал стучать в дверь. Стук получился так себе, очень тихий.  

«Так тебя никто не услышит, – продолжал голос. Бери мамину туфлю и стучи каблуком».  

Максимка больше не рассуждал, откуда шёл голос: он повиновался. Он привык повиноваться – любое неповиновение отражалось на его попе. Мальчик взял в руку мамину туфлю и стал стучать каблуком по двери. Через какое-то время дверная ручка дёрнулась, и он услышал знакомый голос соседки, тёти Вали:  

«Ирка, это ты, что ли стучишь? Открывай дверь, это я, тётка Валя. Что опять твой натворил? ».  

«Тётя Валя, это я, Максимка», – мальчику показалось, что он закричал, но звук, который шёл из его рта, был очень похож на шёпот.  

«Стучи сильнее, парень! » – приказал голос и Максим стал стучать в дверь со всей силой, на какую только был способен.  

«Ир, твой что, опять бушует? – настороженно спросила тётя Валя, но в ответ услышала только слабый стук. – Открывай дверь, слышь! Мабуть милицию позвать? »  

«Ира, да что у вас там случилось? Я сейчас, за ключом сбегаю! » – прокричала тётя Валя и Максимка услышал удаляющиеся шаги.  

«Не прекращай стучать, слышишь! » – приказал голос, и Максимка, чувствуя, что теряет последние силы, стал опять стучать в дверь маминой туфлей…  

Потом он услышал, как тётя Валя попыталась вставить в замок запасной ключ, который мама дала ей «на всякий случай», но в замочной скважине уже был один ключ, и второму там, видимо, места не было.  

ГЛАВА ВТОРАЯ  

ГОЛОС  

Очнулся Максимка в больнице. Он сразу понял, что это больница – мальчик не раз лежал на больничной койке. Открыв глаза, он увидел обеспокоенное лицо соседки, тёти Вали.  

– Тётя Валя, а где мама? – спросил еле слышно мальчик.  

– Мамка твоя… Мамка это… Она в другой больничке лежит. Во взрослой. А ты в детской. Вас же не могут в одну-то положить. Ты как себя чувствуешь, Максимка? – спросила тётя Валя.  

– Уже хорошо. А когда мама придёт меня проведать?  

– Не скоро, Максимка. Заболела она тяжко. Очень тяжко. Мабуть и вылечат…  

– Тётя Валя, а скажи ещё «мабуть», – попросил Максимка, которому очень нравилось, как говорила пожилая тётя Валя. Никто из его садика так не говорил. И из маминых знакомых никто так не говорил.  

– Ну ладно, мабуть.  

– А что такое это твоё «мабуть»? – спросил Максимка.  

– Да кто ж ёго знаить. Мабуть оно и есть мабуть, – произнесла тётя Валя и заплакала.  

– Тётя Валя, а почему ты плачешь? Маму же мабуть вылечат! – спросил мальчик и тоже приготовился плакать.  

– А вот ты и не смей плакать! Нельзя тебе плакать! Тебе поправляться надоть, – пробормотала тётя Валя, вытирая слёзы платочком.  

– Тётя Валя, а чего у тебя платочек такой старый? Сейчас же такими уже не пользуются! Вон, дырочка уже образовалась.  

– Ишь ты, грамотей. Новые платочки, чай, денег стоють. Это ж всё равно, что в мусорку выбросить! А этот платочек у меня уже сто лет живёть. Так я его стирану и снова пользую. Эдак ни на что денег не хватит – платочки выбрасывать. А мне с пенсии негоже новые платки покупать – на хлеб еле хватает. Ты ладно, Максимка, давай уж, раз встал, я тебя покормлю.  

– Я не хочу, тётя Валя. Я ел недавно. Мама котлеты вчера делала… Из-за них всё… А где папа? – с ужасом спросил Максимка, вспомнив всё, что было вчера.  

– Так нетуть его, Максимка…  

– Уехал в командировку, что ли?  

– Ну да, уехал… Надолго уехал. В другой город. Даже в другую страну, мабуть. Тебе не надо больше его бояться, сынок. Он тебе больше ничего не сделает, Максимка. Да и не вчера это было. А неделя уж прошла. Спал ты долго…  

– А он точно не придёт, тётя Валя?  

– Нет, Максимка. Боле не придёт никогда.  

В это мгновение дверь открылась, и в палату вошёл врач. Седовласый мужчина подойдя к кровати, посмотрел на тётю Валю.  

– Пришёл в себя, доктор. Слава Боженьке! – тихо сказала тётя Валя врачу.  

– Мужик! – уважительно сказал доктор и сел на кровать. – Как чувствуешь себя, парень?  

«Парень… Парень… Кто-то так называл уже меня. Только вот кто? А вспомнил! Голос! Голос так называл меня…»  

– Дяденька доктор, а это вы – голос? – спросил Максимка, с надеждой глядя на врача.  

– В каком смысле голос?  

– Это вы со мной разговаривали?  

– А ты слышал?  

– Да…  

– Значит, это был я! Я здесь всю неделю с тобой разговариваю.  

– А в моём коридоре вы что делали? Это вы дверь открыли?  

– В коридоре? В каком?  

– Ну, дома у меня. Когда я маминой туфлёй в дверь стучал.  

– Не, там был не я. Я с тобой уже здесь разговаривал.  

«Это не он. Не бойся, парень! Я теперь навсегда с тобой! » – услышал Максимка тот самый голос и оглянулся. Кроме врача, тёти Вали и кучи аппаратов, из которых торчали провода, в палате никого не было… И Максимка заплакал. Не то, чтобы он не хотел, чтобы этот голос навсегда теперь был с ним, но ему стало очень страшно: откуда шёл этот непонятный голос? Зачем он прицепился к мальчику? Поплакав немного,  

Максимка засыпая, услышал, как врач сказал тёте Вале:  

«Куда ж его теперь? Я так понял, вам отказали в органах опеки? »  

«Отказали… Сказали, что я сама на ладан дышу, да и пенсия у меня маленькая. Впору ноги протягивать…»  

«Значит, детдом… Жалко мальчишку. Про мать сказали? »  

«Да вы что, доктор! Мальчонке токма шесть исполнилось! Как ему сказать-то, что батя мамку топором зарубил, а потом в себя из пистолета служебного-то пальнул? А выстрела и не слыхала я. И никто не слыхал почему-то. Разве же можно таким алкашам оружие раздавать? »  

ГЛАВА ТРЕТЬЯ  

ЭСФИРЬ СЕМЁНОВНА  

Эсфирь Семёновна, директор детского дома, куда попал Максимка после больницы, была женщиной принципиальной и строгой: взяток не брала, с персоналом обращалась жёстко, будущих родителей проверяла по всей строгости закона. Это был негласный закон директора детского дома, который она сама прописала, когда после войны приняла детский дом. И исполняла Эсфирь Семёновна свой же закон без снисхождения и к себе, и к другим. Всегда строгая, подтянутая, в костюме серого мышиного цвета, она проходила по коридорам вверенного ей учреждения, никогда не улыбаясь. Работники поговаривали, что у директора сын погиб в концлагере, а мужа убили на фронте, под Сталинградом, и поэтому она такая нелюдимая. Отойти не может горя. Работники своего директора побаивались, но и уважали: тридцать лет безупречного труда, награды от партии и правительства, все пройденные проверки от всех инстанций – Эсфирь Семёновна своё дела знала. Да и текучки не было среди работников: премии подкидывала иногда, выходные давала, когда очень нужно было. С детьми была строга, но справедлива: если кто набедокурит – директриса сразу мозги на место ставила. Два раза редко кого в её кабинет приглашали: хватало одного воспитательного внушения. Нет, дети не становились шёлковыми, но откровенно пакостничать боялись.  

Вообще, говорили, что спаслась она сама потому, что хорошо знала немецкий язык и в лагере была переводчиком. Уже потом её представили к награде, поскольку выяснилось, что бесстрашная учительница немецкого языка каким-то образом передавала подслушанные данные в образовавшийся прямо в лагере «комитет по спасению детей». Всю свою жизнь Эсфирь Семёновна посвятила детям, поскольку до войны была учителем немецкого языка и работала в школе. И после освобождения ей доверили руководить переполненным искалеченными войной детьми детским домом. И только один день в году она позволяла себе не работать: запиралась в своём кабинете и никуда не выходила. Работники шептались, что проходя мимо кабинета директрисы, они слышали её разговор с каким-то мальчиком по имени Мотл, а потом долгий и тихий плач…  

Максимку привезли в детдом, как только затянулись раны на его теле. Раны в его душе кровоточили и никак не хотели заживать. Мальчик ничем не мог заполнить огромную дыру в сердце, образовавшуюся после того, как он узнал, что мама умерла и больше никогда не будет с ним жить. Единственный, кто стал его другом, был этот странный голос… Голос приходил тогда, когда ему совсем было плохо. А кому в детском доме хорошо? Все дети без родителей…  

«Чем ты лучше других, парень? » – спросил его голос, когда он сидел, забившись в угол в тёмной кладовке, куда его заперла няня Паша. Вообще-то няню звали Прасковья Никитична, но все дети называли её тётя Паша, а когда няня не слышала – тётя Паша-параша.  

Что такое «параша» Максимка не знал, а спросить боялся. Он вообще всего боялся: говорить боялся, поднимать руку в классе боялся, смеяться боялся, помня, как за громкий смех ему влетало от отца. Боялся того, что откроется дверь, войдёт отец, и тётя Паша-параша скажет: «Иди, Максимка, за тобой папа пришёл».  

Однажды Максимке показалось, что из окна спальни, в которой жило шесть мальчишек, он увидел отца. Мужчина был в милицейской форме и фуражке, да и стоял далеко, так что разглядеть лицо мальчишка не смог. Вот ему и почудилось, что это папа: встал из могилы, притворился живым и пришёл. Максимка залез под кровать и пролежал там до самого ужина. Он не плакал: боялся, что отец услышит его плач, когда войдёт в спальню. За ужином тётя Паша не досчиталась одного воспитанника, и, придя в комнату, за ухо вытащила перепуганного Максимку из-под кровати и потащила в туалет. Открыв кран, тётя Паша зачерпнула в руку воду, грубо обтёрла лицо мальчика, вымыла руки с маленьким обмылком, и насухо, всё так же грубо, вытерла вымытые части тела вафельным полотенцем.  

– Ты чего под кроватью сидел, горе луковое? – спросила тётя Паша, когда вела мальчика в столовую.  

– А куда ты меня ведёшь, тётя Паша? – вопросом ответил Максимка. – За мной папа приехал, что ли? Так ты меня не отдавай ему. Он мамку топором убил. А теперь за мной пришёл.  

– Дурень ты. Нет твоего папашки, земля ему пухом. В ад попал, изверг. Нечего тебе тута бояться. Ты неприглядный, Максимка, вот был бы приглядным, так может новый папаша бы забрал. А так, кто на тебя посмотрит, на такого заморыша. В столовку идём. А там Эсфирь Семёновна караулит. Сам знаешь, она всегда караулит и тех, кто на ужин опаздывает, ругает.  

– И меня заругает?  

– А ты что, особенный у нас? Всех, значит всех. Без исключения. Порядок есть порядок. А то одному разреши, тут такое начнётся, не приведи Господь. Всё, пришли. Скажешь, простите, Эсфирь Семёновна, понял? Глядишь, она тебя и помилует.  

В дверях стояла Эсфирь Семёновна и сверху строго смотрела на Максимку. Мальчик несмело подошёл к директрисе и уставился на неё, как будто видел впервые.  

– Ну, и где это мы прохлаждались, юное создание? Или для вас, молодой человек, закон не писан?  

– Я пописал. Я просто… Я…  

Тётя Паша ткнула мальчика в спину, и Максимка вспомнил, что должен извиниться. Он привык извиняться, да и строгий взгляд директора детского дома не сулил ничего хорошего…  

– Простите меня, Эсфирь Семёновна. Я больше так не буду! Пожалуйста, только не бейте меня! Пожалуйста, я так больше не буду! Честное слово!  

Дети перестали стучать ложками по тарелкам и уставились на мальчишку, который упал к ногам Эсфири Семёновны и, закрывая лицо руками, кричал:  

– Простите! Простите меня… Прости меня, папочка! Я буду хорошим мальчиком!  

Эсфирь Семёновна, растерявшись, присела к мальчишке, который уже не кричал, а только тихо скулил, по привычке закрывая лицо от ударов…  

Эсфирь Семёновна села на пол рядом с мальчиком и стала тихонько гладить его по голове, напевая какую-то странную то ли песню, то ли колыбельную, на совсем непонятном языке. Но от этого поглаживания Максимке стало спокойнее. Он всем сердцем потянулся к этой странной, строгой женщине, и, заглянув в её карие глаза, увидел столько нерастраченной любви и сострадания, что хватило бы на всех детей мира, а не только на воспитанников детского дома. Глаза были точь в точь, как у мамы. Он обхватил руками шею директрисы и тихонько, на ухо сказал:  

– Мамочка, ты уже ожила? Ты меня заберёшь?  

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ  

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ  

– Максим, с днём рождения, майнэ либе! – услышал Максим родной голос и открыл глаза.  

Рядом с кроватью стояла мама и с улыбкой смотрела на сына. В руках она держала его любимый заливной пирог, который мама, почему-то, называла «бедным студентом».  

Однажды Максим спросил маму, почему он так называется, этот удивительный, коричневый пирог с изюмом и вишнёвым вареньем, обильно посыпанный сахарной пудрой.  

«Потому что этот пирог так называла моя мама. Знаешь, мой мальчик, в каждом еврейском доме всегда было несколько продуктов: кефир, сода, вишнёвое варенье, яйца, мука и сахар. Если всё это смешать, причём в любой пропорции, как раз таки и получится «бедный студент»! Хотя, моя мама когда-то говорила, что если бы у студента был весь этот набор, что я перечислила, то о бедности он мог бы забыть…»  

– Мама, доброе утро! «Студент», что ли?  

– Да я так, на скорую руку… Как хорошо, что сегодня воскресенье! У меня для тебя ещё подарок есть.  

– И где он?  

– В гостиной. На диване спит. Утром прилетела.  

– Как так? А почему я не знал? – спросил Макс, быстро натягивая брюки и надевая майку. Ма, ты предательница, что ли?  

Эсфирь Семёновна подола к Максу, прижала его голову к себе и, поцеловав в макушку, как в детстве, сказала:  

– Я тебя прошу, Макс, не говори глупостей. Ты же знаешь, что я не люблю, когда умные дети говорят глупости. Диночка сюрприз тебе сделать хотела. Да подожди ты, сядь. Максим, хватит девочке морочить голову. Ты мне скажи, сынок, ты её любишь?  

– Мам, я не знаю. Иногда мне кажется, что очень люблю. Иногда я боюсь, что всю жизнь придётся с этой её мамой, Бертой Михалной. Она очень странная. Знаешь, ты гораздо старше её, а мне кажется, что она старше тебя лет на сто. И уж очень жмёт на меня.  

– В каком смысле жмёт?  

– Ну вот, например, сказала, что не верит раввину, у которого я гиюр проходил. Она говорит, что Ицхак-Бер эти гиюры продаёт направо и налево.  

– Ну, прямо! Рав Ицхак-Бер – очень порядочный человек. И потом, ты же знаешь, как он нашему дому помогает…  

– Просто он в тебя влюблён. Личные связи, так сказать.  

– Макс, тебе сегодня исполнилось тридцать лет, а ты ведёшь себя, как полный идиот.  

– Мам, а он тебе вообще никак?  

– Макс, в моей жизни было только три мужчины, ты же знаешь: мой Шломо, мой Мотл и ты. И потом, я уже такая старая, мне столько лет, сколько не живут!  

– Да шучу я, мам. Шучу. Я готов. Пошли Динку будить.  

Войдя в комнату, Максим увидел спящую на диване Динку. Девушка была моложе его на десять лет и, если честно, ему было не совсем понятно, что она в нём такого нашла: высокий, худой, совсем не герой романов юных еврейских девиц. Дина училась в университете на третьем курсе, в столичном вузе, в то время, как  

Максим работал простым директором обычной средней школы в их небольшом городке. Мама Дины, Берта Михайловна, конечно, видела будущее своей дочери несколько иначе, к тому же происхождение Макса ей не давало покоя: сын алкоголика, который, к тому же, убил свою жену – кому это может понравиться? Максу и самому бы это не понравилось, если бы ему кто-то сказал, что его будущая дочь найдёт себе такого избранника. Но он давно был усыновлён Эсфирью Семёновной, и ему очень нравилось быть евреем. Мама сказала, что, возможно, в прошлой жизни он и был евреем. Максим ходил в синагогу на праздники, на молитвы, где, собственно, и познакомился с Динкой.  

Он был хорош собой, несмотря на худобу, закончил пединститут, его приёмную маму уважали в городе буквально все, и даже после её ухода на пенсию, у них был полон дом бывших маминых учеников. Поэтому все ингредиенты для «бедного студента» всегда были в наличии. Возможно, Максиму предложили должность директора в новой школе именно из уважения к Эсфири Семёновне. Хотя, мама говорила, что это назначение никакого отношения к ней не имеет и что Макс – сам по себе вундеркинд.  

«Максим, не говори глупости! – это была любимая мамина фраза, если она была не согласна с сыном в каких-либо вопросах. – Ты закончил институт с красным дипломом, ты очень хороший учитель, а будешь замечательным директором. Я в тебя верю. Я же помню, как ты помогал в детдоме всем, кто плохо учился. У тебя дар, мой мальчик. Знаешь, если бы Мотл был жив, он тоже был бы учителем, мне кажется… Он был таким хорошим мальчиком! Господи, почему ты допустил это? »  

На самом деле, эти двое спасли друг друга: Максимка отчаянно нуждался в маме, а Эсфирь Семёновна искала сына.  

«У этих двоих всё срослось», – говорили работники детского дома, когда Эсфирь Семёновна, счастливая и улыбающаяся, пришла из органов опеки с подписанными об усыновлении документами. Она по-прежнему ходила на работу в костюме серого мышиного цвета, но глаза её блестели от счастья, когда маленький Максимка заглядывал в её кабинет, подбегал, крепко обнимал её за шею своими худыми ручонками и шептал на ухо: «Мамочка, я так тебя люблю…»  

Динка открыла глаза, потянулась, и увидев сидящего на краю дивана Максима, молча прижалась к нему… И Максиму стало тепло и радостно.  

«Давай, парень! Это твоё, – шепнул ему голос. – Делай предложение, а иначе упорхнёт девочка».  

«Слушай, хоть ты не лезь! У меня даже кольца нет. Кто делает предложение без кольца? Нет, не так. Скажи, ты хоть раз видел еврея, который делает предложение на халяву? » – спросил Макс у голоса.  

«Знаешь, парень, кольцо – это на десерт. Пойдёте в магазин и купишь ты ей кольцо. Тебе тридцать лет, и когда-нибудь надо уже взять на себя ответственность за другого человека, особенно если этот человек – женщина. Делай, парень! » – звучал голос в голове Максима.  

Максим знал, что этот его удивительный, невидимый друг никогда плохого не посоветует, поэтому собрался духом и спросил:  

– Динка, ты замуж хочешь?  

– Чего? – спросила Динка, отодвинувшись от Максима и взглянув на него с упрёком.  

– Замуж, спрашиваю, хочешь? – повторил Макс вопрос.  

– Это ты мне предложение делаешь, я правильно понимаю? – спросила Динка, смеясь.  

– Ну, типа того. Хотя зачем я тебе нужен? Дин, я – простой учитель, работаю в обычной школе, я старый холостяк, у меня характер портится. Так мама говорит. Твоя мама, кстати.  

– Макс, а вот сейчас, как я поняла, меня отговариваешь?  

– Нет, я просто думаю: ты такая красивая! Зачем я тебе?  

– Макс, неверный вопрос ставишь. Я просто очень тебя люблю. Причём здесь красота? И я хочу от тебя детей. Троих.  

– Динка, обычно это говорят мужчины.  

– Опять неправильно. Мужчины могут иметь детей от кого угодно. А женщина выбирает отца своим будущим детям. Я тебя выбираю, Макс.  

– У меня кольца нет.  

– У меня тоже. И что?  

– Ты очень замуж хочешь, Динка…  

– Конечно! Никогда не верь женщине, которая говорит, что хочет остаться в старых девах. Врёт.  

Они услышали всхлип и одновременно обернулись на утирающую слёзы Эсфирь Семёновну.  

– Правильно, сынок… Идёмте пить чай, дети. Это надо отпраздновать! Я пирог испекла.  

– Мама, я ещё не сказал «да»!  

«Ну так скажи уже, шлемазл, и иди пить чай! » – прошептал голос.  

ГЛАВА ПЯТАЯ  

ГОРЯЩАЯ МУСОРКА  

Максим Семёнович сидел в своём кабинете и заполнял какие-то очередные бумаги.  

«Господи, ну почему ты создал все эти ГОРОНО и ОБЛАНО, которые шлют и шлют всё это! Мне пришлось отдать уроки истории, которые я так люблю, чтобы что: чтобы вот этой ерундой заниматься? На детей вообще времени нет. Проверки, отчёты… Может, надо было пойти в учителя? Маргарита Петровна давно директорское кресло на себя примеряет. Я думаю, последнюю жалобу она написала. Писательница, тоже мне…»  

Дверь в кабинет директора открылась, и упомянутая Маргарита Петровна втащила в кабинет упирающегося пацана.  

– Юра, что на сей раз?  

– Максим Семёнович! Скажите ей, чтобы отпустила мой пинжак – порвёт же.  

– Маргарита Петровна, исполните, пожалуйста, просьбу этого молодого человека. А за это он выучит слово «пиджак»!  

Маргарита Петровна отпустила «пинжак» и громко произнесла:  

– Максим Семёнович, я надеюсь, что вы, наконец, вызовите воспитателей этого, как вы изволили выразиться, молодого человека. Белкин курил в туалете, но этого мало: он ещё и мусорное ведро поджёг. Вы поднимитесь на второй этаж – там же работать невозможно: дым на весь коридор! Пластмасса, всё-таки.  

– Сейчас разберёмся. Юра, скажи, ты поджёг мусорное ведро? – спросил тихо Максим Семёнович и внимательно посмотрел на ученика.  

Юра Белкин был далеко не ангелом – об этом знали все в школе. Мальчишка был из того самого детского дома, в котором провёл своё детство сам директор. Возможно, поэтому Максим Семёнович терпел выходки парня, у которого отец был лишён родительских прав за торговлю наркотиками, а мать отбывала срок в колонии поселения за продажу наркотических средств. Когда Максим Семёнович прочитал присланные из детдома документы, он так разволновался, что ему стало плохо с сердцем. Хорошо, что Дина всегда в карман клала нитроглицерин. Максим Семёнович сам забывал о лекарствах – слишком многими другими важными вещами была забита его директорская голова. Когда полиция ворвалась в дом к Юре, пред ними открылась страшная картина: трёхлетний ребёнок был дома один вот уже несколько дней. Он был голым и лежал на старом диване, завёрнутый в грязное одеяло. Слава Богу, сто бдительные соседи заподозрили неладное и вызвали полицию. Оказалось, что маленький Юра не ел три дня. Он только пил воду из туалета, потому что не мог дотянуться до крана.  

Юра смотрел на директора исподлобья.  

– Бить будете? – спросил парень с усмешкой.  

– Нет. Просто спрашиваю.  

– Вы всё равно не поверите.  

– А ты попробуй, расскажи, как всё был, может и поверю.  

– Когда я зашёл в туалет, мусорка уже горела. Я схватил мусорку, чтобы засунуть её под воду, в это время прискакала Марго и стала визжать, как зарезанная. Схватила меня и притащила сюда. Ну что, верите?  

– Пока сомневаюсь, – честно сказал директор. У него был принцип – он никогда не врал своим ученикам.  

– Я так и думал.  

– Скажи, Юра, ты способен на подвиг? – внезапно спросил Максим Семёнович.  

– Как это?  

– Ну вот если бы нужно было защитить кого-то, когда тому угрожает опасность, ты бы подставил себя?  

– Откуда я знаю? Что за вопрос, Максим Семёнович?  

– Понимаешь, в пятнадцать лет уже нужно задавать себе такие вопросы… Посмотри, как неспокойно стало в мире. Ты садись, садись. Сегодня в Америке произошёл теракт: молодой человек ворвался в школу и расстрелял детей… Восемь погибших, пятнадцать раненных… Один мальчишка, твоего возраста, услышав выстрелы, подбежал к двери и телом закрыл её, пока остальные столы тащили, чтобы забаррикадировать класс.  

– И что? – с интересом спросил Юра Белкин.  

– Террорист расстрелял его в упор… Через дверь…  

– Ну, пацан – полный дебил. Двери-то бумажные. Надо было не подпирать двери, а сразу парты тащить…  

– А он не думал, понимаешь? Он действовал по наитию: если бы он не задержал преступника, погибло бы гораздо больше детей в его классе. А этих несколько мгновений хватило, чтобы охранник сделал своё дело… И из его класса больше никто не пострадал, понимаешь…  

– Ну, так это ж Америка. У них там каждый день кто-то кого-то убивает. Это далеко. У нас тут такого быть не может. Но за девчонку я бы заступился…Не за каждую, конечно.  

– Это ты поджёг мусорное ведро?  

– Не я. Честно, Максим Семёнович.  

«Верь парню. Не врёт на сей раз», – произнёс голос и в тот же миг зазвонил телефон.  

– Прости, Юра, – сказал Максим Семёнович и взял телефон.  

– Да, Диночка. Я понял. Заеду, куплю. Милочка с ребятами надолго приедут? На две недели? Вот и хорошо. Как ты себя чувствуешь, родная? Кашляешь? Не надо никуда ходить, я всё сам сделаю. Да, прочитал только что. Ужас… Восемь погибших. Уже десять? Слышишь, уже десять, – сказал Максим Семёнович Юре, который сидел и внимательно прислушивался к разговору директора со своей женой. – Диночка, это только кажется, что далеко. Поверь, всё очень рядом. Ближе, чем ты думаешь… Вот у меня тут сидит парень. Да, хороший. Да, натворил, но говорит, что не он. Не знаю, верить ему или нет? Что тебе твоё сердце подсказывает? Верить? Как скажешь, милая…  

Максим Семёнович посмотрел на удивлённого парня и серьёзно сказал:  

– Я верю тебе, Юрий Белкин. Иди в класс.  

– И чо, вы не будете требовать, чтобы я сдал того, кто это сделал?  

– Не буду. Ты же не предатель, я правильно говорю?  

– Ну, да… Но я знаю, кто это сделал.  

– Иди, поговори с ним сам. Я верю, что у тебя это получится лучше, чем у меня…  

– Ну что, Максим Семёнович, сообщать в детдом будем? – спросила голова Маргариты Петровны, просунутая в дверь.  

– Нет.  

– Я вас не понимаю! Диверсант бродит по школе, а такое чувство, что вам всё равно. Это попустительство. Я это так не оставлю. Скоро они нас поджигать будут.  

– Не носите в карманах сухой спирт, Маргарита Петровна. Это опасно – он очень хорошо горит.  

– Ну знаете!  

– Идите, работайте, голубушка…  

ГЛАВА ШЕСТАЯ  

ГЕРОЙ  

Дине позвонили из полиции и сказали, что произошло ЧП. Попросили приехать в больницу.  

– Жив? – спросила она звонившего.  

– Пока да, – ответил голос.  

Дина села за руль, не понимая, куда и зачем она должна ехать.  

Около больницы было много людей и полиции, подъезжали скорые, кого-то несли на носилках.  

Дина прорвалась сквозь толпу, подошла к полицейскому и сказала:  

– Мне позвонили. Я жена директора школы. Сказали, что он ранен. Что случилось?  

– Вы только успокойтесь. Там теракт произошёл. Пройдите, вам всё расскажут, – сказал молодой полицейский и пропустил женщину в больницу.  

В приёмном покое суетились бригады скорой помощи, все куда-то бежали. Дина не знала, к кому она может обратиться. Ноги отказывались слушаться, она подошла к стене и стала сползать на пол.  

К ней подошёл мальчишка лет пятнадцати: он сидел на стуле, рубашка и пиджак были в крови, на руке была окровавленная повязка. Видя, что женщине плохо, парень заорал:  

–Эй, кто-нибудь! Тут женщине плохо!  

К Дине подбежала медсестра, дала понюхать нашатырь и вместе с парнем они кое-как усадили женщину на стул, Дина стала потихоньку приходить в себя.  

– Скажите, что с моим мужем? – еле слышно спросила Дина медсестру.  

– А кто ваш муж?  

– Он директор школы, Максим Семёнович Ривкин.  

– Сейчас оперируют. Даст Бог всё будет хорошо. Вот, этот парнишка прикрыл его. Такой юный, а уже герой. Простите, мне бежать надо. Посидите здесь, – сказала медсестра и побежала на чей-то истошный крик.  

– Как тебя зовут, мальчик? – тихо спросила Дина у паренька.  

– Юра. Это вы жена директора?  

– Да, я. Как это случилось?  

– Да никто не знает. Говорят, он шёл по улице, нёс ружье. Прошёл в школу и зашёл в класс на первом этаже, рядом с кабинетом директора, там девочек в заложники взял. Максим Семёнович выбежал, мы тоже выбежали – у нас труды рядом. Он пытался договориться, упрашивал, предлагал деньги. Ребят в класс загнал. А я в туалете был. Курил, если честно. И за дверью стоял, всё слышал. А потом, когда увидел, что этот гад ружьё поднимает, резко выскочил, хотел ружьё выбить. Я оттолкнул Максима Семёновича, а тот сразу стрельнул, пуля в руку попала и навылет, прямо в директора….  

И мальчишка заплакал. Дина обхватила голову мальчика, прижала его к груди, и тихо произнесла:  

– Ничего, Юрочка… Ничего, мальчик. Всё будет хорошо… Вот увидишь…  

И, прикрыв глаза, стала тихо что-то шептать.  

Юра не мог понять слов, но почувствовал, что жена директора молится.  

«Шма Исраэль, Адонай Элохейну, Адонай Эхад…»  

Она много раз повторяла эти слова, потом оторвала от себя парня и сказала:  

«Я больше не знаю ни одного слова из этой молитвы».  

Дина опять закрыла глаза и одними губами прошептала:  

«Господи, прошу, не забирай самое дорогое, что у меня в этой жизни есть…»  

И вдруг она отчётливо услышала голос:  

«Ничего не бойся, девочка… Всё будет хорошо! »  

Дина открыла глаза. Оглянулась. Вокруг по прежнему суетились люди в белых халатах, кто-то кого-то успокаивал, но Дина не слышала ни единого звука.  

К Дине подошёл врач, снял повязку, вытер пот и спросил:  

– Вы жена директора школы?  

– Я…  

– Всё будет хорошо. Операция прошла успешно. Благодарите вот этого парня. Герой! Если бы не он…  

Дина внимательно посмотрела на мальчишку, а потом тяжело опустилась перед ним на колени…  

ЭПИЛОГ.  

– Мама, мы сегодня поедем, или завтра? – раздался в трубке голос сына.  

– Сегодня, Юрочка.  

– Давай, а то я с работы отпросился. Через полчаса буду. Одевайся потихоньку.  

– Ты на сутках, Юрочка? Ваша больница сегодня дежурит или завтра? Я забыла...  

– Да, сегодня. Но у меня немного времени есть. Так что успеем. Цветы там купим, возле кладбища.  

– Не нужно цветов, Юрочка… Камешки возьмём… Папа просил, чтобы цветов на могилу не приносили.  

– Ну, камешки, так камешки. Я люблю тебя, мамочка!  

– И я тебя, сынок…  

9 октября 2022 г.  

Клайпеда, Литва.  

Рассказ "Тётя Люба": https://yapishu. net/book/349142