Омут

Любимым занятием Петьки было слушать как бабушка рассказывала о том, как раньше жили. Обычно она это делала вечером, когда все дела сделаны и можно посидеть у окна за прялкой. Быстро в её руках крутится веретено на конце которого пляшет тоненькая ниточка пряжи.  

– Да по-разному мы жили, внучок. Нас же у мамки семеро было и всех накормить надо. Мы ж, как те галчата, вечно голодные ходили. А где той еды-то было взять на такую ораву. Коровка наша, Зоренька, старая уже была. Молока мало давала, да того половину надо в колхоз сдать. А из того, что оставалось, если на всех разделить, то по стакану и будет, и то не полному.  

Мать нам кашу жидкую в печи с вечера наведет, вот утром-то и хлебаем. Мы с братом Сашкой старшие были, он старше, я за ним. За нами Митька с Колькой, близнецы. А за ними мал мала меньше Маня, Нюра, да Дашутка. Вот им-то наша порция молока и доставалась.  

– Деточки, вы у меня уже большие, крепкие, а Нюрка с Дашуткой вон какие квёлые. Им бы творожка, да побольше. Но где же его взять-то, когда и молока вдоволь нет, — говорила мамка, глядя на нас своими печальными и уставшими глазами.  

Бедная мамка, она всегда была уставшая. Шутка ли такое хозяйство на ней. Не бог весть какое большое – корова, свинка, гусей пяток, да кур десяток, но за всеми надо уследить. Да ещё огород свой, да колхозный. Да ещё постирать. Да ещё каждому из нас слово ласковое сказать надо.  

Вот так до вечера крутится как белка в колесе, а присесть и некогда. Оттого и усталость в глазах. Оттого и печаль.  

Не, мы-то с Сашкой помогали, не без этого. Я корову днём доила, да по стакану молока младшим выдавала. Постирать на речку бегала, страшно было, но что делать.  

Нам же дед Макар, сосед наш, рассказывал, что в омуте утопленница Лукерья живёт. Утопла она сто лет как, но до сих пор людям простить не может, что разлучили их с кузнецом.  

А дело было так.  

Любили друг друга Иван, да Лукерья. Пожениться хотели. Но Иван-то бедняк был, всё его богатство, это силушка богатырская, да мастерство в кузнечном деле. Да и сиротой он был и неизвестно откуда пришедший. Таких не любили в деревне и не доверяли.  

А отец Лукерьи, Василий, зажиточным был. У него и дом крепкий, и хозяйство большое, и золотишко водилось. Люди сказывали, что он своё богатство в сундуке хранит, а тот в лесу зарыт. Знает он заговор какой-то, который прочитаешь и никто не увидит, даже если под носом лежать будет. Ведьмаком его называли, ненавидели и боялись. Зажиточных вообще не любили. Всего у них вдоволь было, и сыты, и одеты, и щёки румяные. А простой люд не любил, когда кто-то живёт лучше его. Зависть всегда глаза застила.  

Ну так вот, сказывал дед Макар, Лукерья была младшей дочкой в семье Василия. Двух дочерей он уже выдал замуж, да удачно. Живут они тоже в богатых домах, где хозяйство большое, да всего в достатке.  

Пришла очередь и младшую дочку замуж выдать, да и доживать свой век не спеша.  

Съездил он в соседнее село, да сговорился там с одним зажиточным крестьянином, чтобы детей оженить. Уже и сватов ждали, как Лукерья из дому пропала.  

А она как услышала про сватов, так тут же к Ивану и сбежала.  

– Ванечка, родненький, муж мой названый, не жить мне на этом свете без тебя. Бежать нам надо, куда глаза глядят бежать, — говорила она, рыдая на груди Ивана.  

А ему-то что, ему что бежать, что тут жить всё равно, лишь бы Лукерья рядом была.  

Ну, и решили они ночь переночевать, а с первыми петухами в путь двинуться. А раз муж и жена, хоть и названые, то и спать вместе легли. Таится им теперь некого, будь что будет.  

А было то, что подслушали их под окном, да пошли Василию донесли, когда он с мужиками по лесу Лукерью свою аукал. Ох, что было-то, что было. Ивана в одном исподнем выволокли на двор. Четверо держали, а Василий, что есть мочи бил. Лукерья хватала его за ноги, кричала, чтобы пощадил, но и ей досталось за то, что отца опозорила, курва проклятая.  

Бросили Ивана, избитого до смерти, посреди двора, а Лукерью за волосы потащили домой.  

На утро Иван испустил дух, а Лукерья как услышала про это, то как изваяние стала. Ни рукой, ни ногой пошевелить не может, только сидит у окна и в одну точку смотрит. Вечером её спать уложили, как малое дитя. А она ночью вскочила, побежала и в омуте утопилась. С тех пор по ночам на речке часто видят белую фигуру, которая сидит на берегу и плачет. Это Лукерья оплакивает свою горькую судьбинушку. А если, не дай бог, её днём увидишь, то тут же столбом станешь. Она тебя и утащит в свой омут.  

Вот такие истории нам дед Макар сказывал. Наслушаешься его и ходишь потом оглядываясь. Страшно, но дела делать надо. Я бельё стираю, а сама оглянуться боюсь, как бы Лукерью не увидать. Это сейчас смешно, а тогда с постиранным бельем под горку запрыгивала, что твоя косуля.  

Вот так и жили, внучок. Хорошо ли, плохо ли, страшно ли, весело ли. По-всякому жили.