Дневник Ирмы

Отчасти по мотивам реальных событий...  

Я увидела её, как и ожидала, в самом углу маленькой небольшой комнатки. Между большим и средним диванами уже много лет имелась своеобразная прореха, в неё обычно ставили горшок, или, если появлялась необходимость, тумбочку. А она всегда выгоняла цветок в другой угол, настилала одеяло, приваливала его концы подушками и сидела в тёмном углу, или лежала, греясь у батареи.  

Ей было на вид лет десять, девочка невысокого роста, с огромными голубыми глазами, и сегодня она снова сидела в своём мини-домике, наверное, пряталась от родителей. Но если бы только от них. Увы, я знала намного больше, чем следовало…  

Дождавшись, когда бабушка и родители пойдут на работу, я проскользнула в квартиру, воспользовавшись своим старым ключом. Он завалялся в рюкзаке ещё со времён нашего переезда и был уже немного ржавым, но всё же хорошо подходил.  

О, сколько лет! Как же давно я не была в этой квартире! Жизнь здесь чудилась событием прошлой жизни. По-прежнему рыжие тяжёлые занавески на всё окно, клетка с зелёными волнистым попугаем, его зовут Петя, плакаты с ведьмочками на стене, один такой большой, почти метровый, и пять или десять маленьких, календарь с девочками из того же мультфильма.  

В маленькой комнате опять жарко, и это даже не потому, что наконец дали отопление. Третий этаж, угловая квартира, старая крыша, которая постоянно или текла, или нагревалась. Мы десять лет не могли продать эту квартиру – неудивительно, есть за что. Всё тот же аквариум с рыбками в нише, точно в стене. Всё те же, нарисованные витражными красками, водоросли или ведьмы на стеклянной поверхности. Всё та же длинная игрушка гусеница, подушка божья коровка и маленький сшитый вручную с бабушкой Любой жучок.  

Тот же балкон, за открытой дверью пять или шесть клеток с джунгарскими хомячками. С некоторыми мне волею судьбы даже не удалось попрощаться – они умерли, когда после внезапно ударил мороз…  

И девочка. Давно я не видела её… Ах, как давно!  

– …Здравствуй!  

Она перестала что-то шептать под нос, отбросила в сторону одеяло, чуть не запуталась, замерла.  

– Кто ты?! Как ты сюда попала?  

– Как тебя зовут?  

– Ирма! – невиданно быстрый ответ. – А ты?..  

Но можно было не спрашивать. Грустная улыбка вызвала лёгкую ностальгию. Я знала её ответ, другого и не ожидала.  

Ирма… На самом деле с именем у неё была целая история. И она победила! Дошла до самого конца! Пять или шесть лет уговаривала родителей, твердила своё, писала на всех дневниках и тетрадках. А изначально её называли все по-другому. Решили, придумали всей семьёй, но какая-то старуха-соседка, не вовремя появилась прямо под дверями загса. Это ж надо такое представить! Папа пошёл оформлять документ, и тут, точно из-под земли, выскочила эта карга, поинтересовалась приличия ради, что он делает, куда идёт. Молодой папа шёл регистрировать имя дочке. Спросила, как хотели назвать. Он ответил.  

И тут карга начала пугать и сыпать проклятиями, говоря, что с таким именем девочку ждут только одни несчастья и одиночество. Что она никогда не выйдет замуж, не сможет родить, будет бесконечно иметь проблемы по женской теме. Папа перепугался, передумал, в мгновение забыл всё, что они решили с женой, матерью, бабушками и дедушками. И назвал её иным именем, я не буду писать, каким…  

А Ирма, то есть не совсем Ирма, не зная и близко этой истории, видимо, чувствовала с ранних лет свою чуждость. Она, начиная с первого класса, твердила, что ей не нравится имя, плакала, умоляла называть её по-другому, «по нормальному». Ирмой она назвалась после просмотра любимого мультика про Чародеек, к тому же, что это имя очень сильно походило на то, какое изначально хотели родители.  

И вот уже четыре года она сражалась… Сначала была Розалиндой, и Розой, и Клеопатрой, и Линой. И кем только не называлась! Она перебрала много вариантов, но остановилась на волшебнице, управляющей её любимой стихией – морем. Поэтому я знала, какое она скажет имя. Она никогда не произносила того, что написали в свидетельстве о рождении. И в свои будущие шестнадцать лет она получит паспорт уже на новое имя. Я знала, она очень упрямая, она победит.  

Но сегодня ей было десять…  

Она опять писала дневник, и заканчивала каждый день фразой: «Если произойдёт ещё что-нибудь интересное – я напишу, а нет – так нет. А пока до свидания, мой Дневничок! » И обращалась к нему, почти как к человеку. Да, потому что не имела друзей.  

– Что ты пишешь?  

Ирма боязливо выглянула из своего убежища. Мне пришлось нагнуться, чтобы стать с ней одного роста, а после сесть на такой знакомый красный ковёр. И протянуть ей конфету с любимым кокосом. Не спрашивайте, откуда я знала всё о её вкусах, о её прошлом и будущем…  

– Я тебя не трону! Давай дружить. Я… Когда-то жила в этой квартире. Я… – и соврала, представившись ей новой соседкой.  

– Если ты наша новая соседка, почему я никогда не видела тебя?  

– Потому, что ты почти всегда сидишь дома. «Или в больнице», – чуть не добавила, но вовремя одернула. Если сейчас оттолкну её, доверие может стать потерянным навсегда. Уж в этом-то мы похожи. А она ещё более обидчивая, чем я, так что… Я тебя не трону, не бойся!  

Можно спросить тебя, что ты пишешь? Ты хочешь стать великим писателем? – это был просто вопрос, не насмешка.  

А она засмущалась её сильнее, но всё-таки выползла из одеяла и села уже рядом со мной на пол. Только сверху набросила одеяло.  

– Тебе холодно?  

– Нет.  

– А чего накрываешься?  

Ирма пожала плечами, доедая любимую конфету, и немного повеселела.  

– Родители не разрешают есть сладкое?  

– Да… Мама однажды на Новый год сказала папе: «Бери этот подарок! Опять миллион конфет! Высыпай весь в миску и ешь быстрее, чтобы ей не досталось! » И он съел! Представляешь? Целый подарок за день и ещё одно утро!  

Ирма опустила глаза. Какое-то время мы сидели молча.  

– А ты, правда, моя новая соседка? Просто родители говорят: никому не открывать дверь. И я не открывала. Вроде бы. А как… ты…  

– Я жила прежде в этой квартире, до переезда, и с тех пор остался ключ. Я сама открыла её. Не переживай!  

– А как, кстати, тебя зовут?  

Я представилась первым попавшимся именем.  

– Только не говори маме, что я мы тут беседовали!  

– Хорошо… И ты ей не скажи.  

Кажется, мы уже понемногу начинали понимать друг друга.  

– Так можно спросить, что ты пишешь?  

Ирма снова укуталась в одеяло.  

Ноябрь. Двадцать четвёртое или шестое число. Наверное, она соврала, что ей не холодно. Или вру сейчас я, зная прекрасно, отчего ещё это бывает.  

– Отвечу сразу на два вопроса. Я никогда не задумывалась, что могу стать писателем. А что… Так можно? – и внезапно глаза загорелись огнём.  

– Конечно, можно!  

– Ну, я не знаю. Я пока никогда об этом не думала. А пока я просто пишу дневник о себе, о своей жизни. Только я не дам тебе его почитать, это – мой секрет! Я там пишу много грустных вещей. О том, как мама… – и девочка потянулась за своей косой. – Вот, видишь?  

Конечно, я узнала этот мышиный хвостик. Помню, ещё недавно у Ирмы была коса… Грубо отрезанная почти пополам, она превратилась в маленькую пародию на себя. Никогда не любила кос, однажды отрезанных пополам или полностью. Простите, пришлось пережить дважды такое в детстве.  

– У меня раньше была коса… – угрюмо начала Ирма. – А один раз мама ушла на работу, я не хотела вставать, папа заплёл, как мог. Он взял очень-очень много ярких-ярких резиночек…  

– Я уверена, что это была самая красивая и интересная коса в мире.  

– Да уж… Не получилась. Я пошла в школу. Моя мама, кстати она учительница, в этот день у неё был урок как раз в нашем классе. Я заканчиваю четвёртый. А я бегала, и… и… Она увидела, в какую мочалку превратились мои длинные волосы, пришла с работы, потом достала какую-то заколку. Синюю, с камушками, красивую-красивую!  

– Это разве не она? У тебя сейчас тоже синяя.  

– Нет. Ту я выбросила в мусор, она слишком дорого обошлась.  

– Резинка? Прости, заколка. Но почему?  

И она начала рассказывать, как ещё через час пришла мама, вытащила из сумки подарок, затем устроила скандал на тему неопрятной причёски. Спросила: «Нравится ли тебе эта, новая? » Ирма, конечно, же была от неё без ума. Но мама пригрозила, что отдаст её, только если та согласится немного подстричься. Кричала весь вечер, что даже директор сделал ей замечание (спорю, преувеличила, чтобы напугать дочь) и кричала, кричала, кричала… Это всё длилось так долго, что девочка не выдержала и согласилась. А мама со злости (чтобы больше не тратить часами время на эти «дрянные волосы») отрезала полкосы.  

– …И потом надела эту заколку. А я рыдала потом до утра, боялась, не могла на неё смотреть, а вчера, наконец-то, выбросила её! Прямо в мусор!  

Или соврала? Положила в самый дальний шкафчик вместе с половиной косы и поклялась, никогда больше никогда не откроет.  

– Или, например, про!..  

Девочка обхватила руками коленки и заговорила дрожащим голосом, местами не сдерживая слёз.  

– На следующей неделе они опять поведут меня к семи врачам! Аж к семи! В прошлом месяце бесконечно ходили. И тут! Опять! Как я выдержу это, как, как, как, как, как, как?!  

Если бы не эта гадость, я бы ходила, как все дети, в школу, а так не могу ходить туда. Мама оформила домашнее обучение. Да, вот поэтому я и сижу дома. И поэтому, наверно, не видела тебя… Лиза?  

Я поправила её.  

– Мне так жаль…  

– Если бы не этот глупый аппендицит во время беременности, этого бы всего могло не быть! Этого бы не было! Я была бы нормальным ребёнком! У меня было бы ДЕТСТВО! ПОНИМАЕШЬ, ДЕТСТВО?! И друзья. А так эти умники в белых халатах не знают, что у меня или ничего не умеют. Только каждый раз гоняют из больницы в больницу и разводят руками. Я уже даже за границей была, представляешь, в самой Москве!.. – рыдая, Ирма перечислила ещё несколько городов России и своей родины. – Саша, одноклассница, тоже, говорит, была за границей, но она отдыхала с родителями в Турции и в Египте, видела пирамиды, а я! Я!.. Я тоже хочу увидеть пирамиды, но теперь никогда больше, наверно, не выйду из комнаты! Что, если вдруг, что я скажу ей, если она вдруг спросит? Что, что?  

Я тоже сидела, едва сдерживая слёзы, опустив глаза, опустив голову. Но что могла ответить? «Держись? », «Это пройдёт? », «В твоей жизни настанут времена и похуже»? И я только рыдала на пару с ней, сжав её крепко за руку.  

– У меня тоже не было детства, – с трудом пересилила и смогла сказать. – И давай откроем окно: у вас так темно из-за этих рыжих занавесок. «Это чтобы никто тебя не увидел? – хотела добавить, но удержалась. – Хотя сильно много увидишь, даже если смотреть в упор, на третьем этаже... »  

Она задала лишь один вопрос:  

– Почему?  

– Зачем открыть? Так темно.  

– Нет… Почему у тебя?.. – последние слова не смогла вымолвить.  

Ирма вскочила на диван и одним движением убила всю тьму.  

– И правда, так лучше. Лера?  

Я снова поправила её, но не стала обижаться на плохую память. Она была также связана с болезнью, или являлась побочным эффектом гор выпиваемых Ирмой таблеток.  

– У меня… Да так, – в подробности вдаваться не хотелось. – Можно сказать, я тоже часто болела. А потом появился брат, а потом мы… гм, переехали…  

– А чем ты болела?  

– Да разным.  

Она не стала расспрашивать, видя, что слова идут тяжело.  

– Не хочу вспоминать грустное. Лучше расскажи ещё что-нибудь! Только не говори про меня маме? Ладно?  

– Ладно!  

– …Она всё равно не поверит и не поймёт.  

Вдруг над нашими головами взмыла огромная чёрная клякса.  

– Что это?  

– А ну, садись! – Ирма схватилась и побежала по диванам, как обезьянка, наученная тысячу раз нехитрому действию. – Иди сюда. Так, молодец! Это – моя ручная бабочка! – наконец, заявила она, умудрившись словить крылатую и посадив на руку. – Бражник Мёртвая голова! Acherontia atropos.  

Я сначала не поверила.  

– Она самая!..  

В это было сложно поверить. Огромный бражник сидел на руке девочки и медленно шевелил усами. Такой редкий, такой красивый.  

– Ты тоже разбираешься в бабочках? – удивилась, моя знакомая.  

– Да, немного…  

– А я знаю почти всех! – и улыбнулась. – Надо же, как у нас много общего!  

– Давно она у тебя?  

Какая прекрасная улыбка пряталась годами за тьмой и тоской.  

– Бабочка? Папа нашёл куколку, я посадила её в коробку. Мы подождали примерно месяц… А потом однажды увидели её сидящей на шторе. И… и… Сушила крылышки. А теперь уже летает, как надо.  

– И давно она вылупилась?  

– Всего пару дней назад.  

– Мы должны её немедленно выпустить. Она погибнет.  

– Я знаю, но… Там же осень.  

– Почти зима! Но, возможно, она успеет найти своё счастье, и мороз по прогнозам не скоро.  

– Ладно, как скажешь.  

Мы пошли на балкон.  

– Ты точно хочешь сделать это сейчас?  

Ирма молча прощалась со своим маленьким жителем.  

– Да.  

– А если всё же мороз? Она проживёт немного, но будет радовать вас, летая каждый день по комнате. Главное придумать, как и чем хоть изредка кормить её… Может быть, мёдом. Не знаю…  

– Нет, пусть летит! – и эта перемена после рыданий казалась поистине неожиданной. – Пусть летит. Ты права. Мама говорила вчера тоже самое. Но я задумалась. Хватит её держать!  

Мы открыли окно, и бабочка немедленно выскользнула в золотистую осень.  

– И вот ещё одна. В прошлом году я нашла махаона. А так часто спасаю всяких насекомых… Богомолов, бабочек, в классе смеются, что я не боюсь даже клопов. Скажу, что она сама улетела.  

– Ты можешь сказать, что приняла решение: выпустить.  

– А хочешь виноград? Бабушка купила, а я не успеваю его есть.  

Мы пошли на кухню. Там также всё было до боли знакомым. Как призрак! Я даже пару раз, отвлекаясь, пыталась провести рукой по кожаному уголку и проверяла одно секретное место на наличие чайных пакетиков – и Ирма, и я использовали его одинаково.  

– Хочешь, сделаю чай?  

– Давай.  

Затем в ход пошли печенья и сладости, а ещё сыр.  

– Ты тоже любишь его?  

– Особенно с дырками! С детства! Обожаю!  

– Я тоже, сколько помню себя…  

Ирма прыгала вокруг небольшого дивана, и пока я ела, она рассказывала другие истории из своего грустного дневника. Она больше не предавалась слезам, а я пыталась отчаянно прятать их, то и дело прикрываясь паром от горячего напитка забытой марки. Давно не доводилось пить украинский чай.  

– Прости, я бы хотела рассказать что-то другое, но в моей жизни происходят только такие события. Других нет. Разве только могу вспомнить про дачу, но мы и туда в последнее время не ходим. Все деньги уходят на таблетки. Что б их, ненавижу! И всё равно ничего не помогает.  

…Уставшая голова начинала болеть от долгих истории. Всю эту боль я переживала, точно та происходила сейчас со мной. А ведь оно, и правда, происходило. Ирма думала, что новая соседка пришла посочувствовать ей, а затем и сама разревелась. Но я была не совсем той, кем представилась. Я была относительно неё гостьей, но не из другой квартиры, а из будущего. Но я по-настоящему жила много лет назад здесь.  

Слёзы текли, когда глаз вдруг натолкнулся на календарь. Это был обычный календарь, с большой белой не то мышью, не то крысой. А рядом надпись большим шрифтом: 2008 год…  

Год тысячи и приятных и грустных воспоминаний!  

Четырнадцать лет спустя…  

Я вчера нашла на даче тетрадь-дневник, когда вывозили хлам, как знала, что надо проверить, что лежит в полках! И нашла очень много тетрадей, и первой записью в томе один вопрос: «Как ты думаешь, это возможно, вернуться к прошлое?.. » Я долго не могла перестать вспоминать. Читала, думала, но теперь знала ответ.  

Да, да, да…  

– Ты спрашивала, как сможешь пережить следующую неделю? Ты сможешь! И я знаю, что ты хочешь поменять имя. Тебя не зовут Ирма, ты только хочешь так… Я знаю, нет, не реви, только не реви, прошу! Знаю, что ты его ненавидишь. Я не буду произносить вслух. И эти врачи, они не вечны, через пять лет всё закончится! Ты увидишь ещё ни один город, но будешь долго потом вспоминать их, как самые счастливые годы! И жалеть, что с тех пор запомнилось настолько мало! У тебя родится брат, правда, всего через два года и пару месяцев, но перед тем, к сожалению, зимой внезапно умрёт бабушка Люба. Ты не успеешь с ней попрощаться, но она дважды приснится тебе в скором будущем.  

Твоё детство закончится в шестнадцать. Так рано – потому что в мире начнётся переворот. Так поздно – потому что всеми силами его попробуют продлить родители. А потом… Нет, лучше не знай, что будет потом. Перейди с первого сентября в новую школу, попроси об этом маму, объясни ей, почему. Не слушай никого, поступай на любимую специальность и никогда не жалей о том, что не такая, как все! Послушай меня, Ирма! Ты будешь жить!  

– О-откуда ты?.. Знаешь? Кто ты? Почему?  

– …И не бросай дневник – в нём всё твоё будущее! Пусть в нём сейчас много ошибок, ты до сих пор путаешь русские и украинские слова, пусть в нём только слёзы, и нет ничего веселее их, он изменится, ты изменишься, изменится всё, но именно он даст тебе новую жизнь!  

Никого не слушай, никого не бойся! Ты сможешь! Ты справишься? Ты не будешь сидеть все годы в комнате! И заведи кота, шиншиллу и кролика, как загадала это однажды на звездопад.  

– П-почему?..  

– Потому что эта бабочка, которую ты выпустила сегодня. Она… не бабочка, она… – мне приходилось врать на ходу, но профессиональный опыт писателя делал это дело лёгким и тысячу раз отработанным. – Эта бабочка, она – фея! Ты разве не видела, что у неё есть крошечное лицо? Не видела, что её лапки заканчиваются маленькими пальчиками?  

– Нет, я…  

– Не заметила!  

– А теперь уже не проверить. Ничего страшного!  

– Кто ты?!..  

– Считай, что я тоже фея. Я пришла к тебе, чтобы это сказать. Та бабочка до конца своих дней будет тебе благодарна! И она подарит, уже подарила тебе силы, надежду и жизнь! Считай, ты выиграла счастливый билет, Ирма! Та бабочка… Я – фея всех бабочек, которых однажды спасла или выпустила ты, всех пчёл, жучков, муравьишек. Ты должна это знать и всегда помнить об этом! Твой дневник… Напиши про то, что сегодня увидела… Напиши, и ты увидишь, вот увидишь, этот день изменит навсегда твою жизнь… Всё будет хорошо, всё плохое закончится. Прости, но я не могу рассказать тебе, что будет дальше! Но ты победишь!.. И что бы у тебя ни случилось, помни одно, что у тебя всегда есть я!  

Севастополь, 12 – 13 сентября 2022, 528 (по мотивам первых сочинений, ноябрь 2008 – февраль 2009)