Адвокат дьявола

Почему говорить умными словами так сложно? Дамы и господа присяжные, или, вернее будет сказать, лишь господа присяжные – ведь здесь не только господин и госпожа. В любом случае, уважаемая присяга, сегодня мы собрались здесь по крайне важному делу: на нашу честь выпало удовольствие поучаствовать в невероятном деле. А точнее: в его раскрытии, и Вы, товарищи, должны будете решить, какова участь нашего подсудимого.  

Сегодня -нный день, -нного месяца и -нного года. А все почему? Потому что это дело не будет закрыто никогда, за исключением момента, пока сама история нашего существования не канет в лету. Я умру, Вы умрете, мы все умрем, но это дело – никогда. Как, собственно, и наш подсудимый. Но, сперва, представился сами: мое имя Сострадание, и я адвокат подсудимого. А это – наша судья, Разум. Вы, господа присяжные, занимаете великую роль Сердца, ну а наш подсудимый, как не трудно догадаться, сама Справедливость.  

Мы рассмотрим в -нный день дело Жизни, юридический номер которого – 001. И, пожалуй, начнем с самого начала.  

В любом мироздании, в любом государстве и царстве, в первую очередь чтилась из покон веков человеческая жизнь. Каждый имел на нее право и даровать ее было прямой обязанностью гражданина. Со временем, граждане приобретали свободу, и, разумеется, свое мнение заодно. Мнения были единичны, но с каждым годом их становилось все больше и больше, пока множественность выбора в сторонах, позициях и ярлыках не стала обязанностью. Лицо, достигшее возраста не только согласия, но и образования осознанного мышления, было обязано на правовом уровне заявить о своих намерениях в нескольких сотнях аспектов государственной и общественной деятельности. Однако, одновременная множественность в определенный период времени имела относительное значение и с единичностью. Численность населения росла, однако в это же время произошел спад в актуальности мнения. Простыми словами – чем больше становилось людей, тем меньше было мнений.  

То, что на конституционном уровне стало обязательным условием правовой обеспеченности гражданина, стало и его ограничением в свободе. Правильные мнения не были высечены на камнях, они были изначально заложены в общественном кодексе. Социальный аспект играл наибольшую роль в деле о жизни и праве на него у гражданина. Слова «человек» никогда не существовало в правовом поле. Находящееся на территории страны лицо, связанное с государством официальным документом, подтверждающим его личность, всегда являлся гражданином, или, в противном случае: иммигрантом – лицом, находящимся на территории государства нелегально. И так, имеет ли человек право на мнение и жизнь? Юридически, нет. Гражданин имеет, иммигрант имеет, но человек – нет.  

Это наша и есть первая зацепка в деле о жизни.  

Человек – это, в первую очередь, животное, которое входит в класс прямохожящих хищников. Человек – это название единичного представителя расы, как, собственно, и «личность». Человек не имеет права на мнение, на неприкосновенность личной жизни, и, разумеется, жизнь. Человек никому ничего не обязан, и любое его отсутствие прав делает его объектом исторического национального наследия, в то время как гражданин является объектом собственности государства. Государство, гражданином которого является лицо, имеет право на любые меры, принятые в отношении этого лица, которые не нарушают право на его жизнь. Управление социальной и общественной деятельностью гражданского состояния также является одним из прямых обязанностей государства, следовательно ограничение правовой жизни граждан является пунктом действия государственного режима. Любой режим является монархическим, и их различия лишь в том, что в некоторых из них больше прав граждан, но меньше правовой ответственности государства.  

Но все это – лишь фарс, не так ли, господа присяжные? Согласны ли Вы со мной, подумайте над этим сами – расходочный ли Вы материал или нет? Вы ведь сами граждане, и Вы ли убиваете или Вас – не имеет значения. Мясо – есть мясо. Кстати об этом: однажды один из моих подсудимых, коих, я, к сожалению, имел честь защищать при суде, раскаялся мне, поделившись находкой: «А ведь, » – сказал он мне, – «Господин Адвокат, человеческое мясо очень вкусное. Прямо пальчики оближешь, ни одно из мяс, что я пробовал, не было таким вкусным». И, верно он сказал, «человеческое», не «гражданское». И тогда я подумал: «А был ли он виновен? Он ведь не убил и не съел гражданина, он признался в дело об убийстве человека, а не гражданина». Это все глупость, но глупость отсыревшего мозга, недомолвленность души и страх отчаяния, что сковал мою грудную клетку. Я, увы, не судья, и судить себя не могу, но и проблема, честно говоря, не в этом.  

И, собственно, о чем же я молвил? Вся эта "ерунда" о праве гражданина и силе государства, я ведь не просто так это сказал – этому есть причина. Наш подсудимый, чью душу я должен сегодня представлять и всеми силами защищать, лишь прямое доказательство моим словам, однако, ложка, так называемого, дегтя в этой бочке меда все же есть, и она горька, ух как горька, что и мед уже не пригоден к еде.  

Справедливость. Когда я только вступил своими ногами на землю-матушку, я понял, что все это, все, что меня, и всех, собственно, нас окружает, погрязло в чернь ещё с момента, как только наши предки обрели возможность думать. Я был мал, глуп, я много чего боялся, но, даже не зная, почему трава зелёная, а небо голубое, я прекрасно осознавал, что никогда в своей короткой или длинной, тут уж как повезет, жизни я не увижу ни доли сострадания в чужих глазах. Как бы плохо и больно не было мне, каким бы суровым был наш мир и как бы не страдали все вокруг, ни за что никто и не проявит и капли сожаления и сострадания ко мне, к нам всем. И, вот ведь парадокс: люди жалеют только себя, хотя мы все в одной лодке и все мы, рано или поздно, пойдем к дну, но проблемы – у каждого свои, и боль, хоть одна и у всех, у каждого своя. И мысли тоже, кстати, "разные", но, если мы разные, почему же все думаем, что 2 + 2 = 4? Если все разные, то почему читаем одни и те же книги? Почему слушаем одну и ту же музыку? Почему все считаем, что «добро» – это хорошо, а «зло», собственно, плохо? Почему же не наоборот?  

Спустя долгие годы я начал оправдывать своих подопечных. Ведь мое имя: «Сострадание», как-никак. Вы это называете: «профессиональной деформацией», а я скажу, что я и изобрел, наконец, то, что и называется «состраданием». Я начал понимать, что такое «сострадание», и я начал осознавать, что такое: «понимать». Не просто слушать, не просто пытаться, не просто вникать и заучивать наизусть – я от А и до Я понимал, каков этот мир на вкус.  

А вот наш подсудимый ещё слов не разбирает, он считает, что чувствовать боль и есть сострадать. Отсеките ему все конечности, и, что, господин Справедливость, будешь делать ты? Сострадать? Далеко пойдешь.  

Присяжные, что же Вы, не стесняйтесь, негодуйте, это Вам на пользу. Думать – хорошо. Думать не как все – прекрасно. А понимать каждое мое слово от А до Я – просто великолепно.  

Итак, вернёмся назад: что же такое, эта Ваша хвалебная «Справедливость»? Это, когда каждый из нас получает ровное количество хлеба после тяжёлой работы? Каждый выполнял ее по своему, каждый имел свою собственную, индивидуальную, дозу работы, которую он способен выполнить. У ребенка поменьше – он пока только учиться жить, ходит и смотрит на вещи, а у взрослого уже побольше: с утра до ночи смотреть в пустоту в ожидании того, пока она сама не посмотрит на тебя. И каждый получит определенную дозу хлеба, но у всех она равная: по 500 грамм хлеба. И это справедливо? Нет, а что тогда справедливо? Разве «справедливость» – это не когда все получают одно и тоже, лишь бы никто не был обижен и оскарблен? Равность – не это ли справедливость? Кто-то сказал мне именно так.  

Кто-то считал, считает и будет считать, что справедливость в том, чтобы не было ни богатых, ни бедных, чтобы люди были обособленны и индивидуальны каждый, но, не в этом и проблема? Когда нет никакой разницы в людях, когда у всех одинаковое количество денег, когда все живут одинаково – это ведь и есть система, от которой так отчаянно все пытаются оторваться, разве нет?  

И это вторая зацепка – но в пользу ли посудимого или же нет, не мне решать. Подумайте над этим сами – и не забудьте моих слов. Всех слов.  

Государство – это одна большая система, кране плохо настроенная – раз за разом из механизма выбиваются винтики и болтики, а шестерёнки ржавеют и перестают крутиться вовсе. Государство – это проблема граждан, и в этом есть смысл, да? Очень агитационно, но мы не устраиваем здесь митинг – монархия есть монархия, и не стоит делать все только хуже.  

И, что теперь получается, справедливости вовсе не существует? Кого же мы судим? Лишь ее подобие? Но я ведь, осуждая мир за попытки обмануть судью, существую. Я создал сострадание и в этом моя заслуга, а наш подсудимый – не ошибка системы, это ее вирус, что иногда хорош, а иногда, или очень даже часто, ломает все барьеры и кладет все сайты мира.  

Справедливость. Громко, но не берет до кончиков души и кожа мурашками не покрывается, да же? Когда я работал, по молодости мне приходилось защищать тех, чей окончательный приговор звучал так: «По решению психиатрической и неврологической комиссии, Вы признаетесь опасным для общества и Суд выносит Вам следующий приговор с соблюдением всех постановлений: в возможности подачи апелляции отказать и признать Вас права на жизнь не имеющим». Справедливо ли было давать им возможность даже пытаться ослабить свой приговор? Один из них совершил серийное убийство молодой семьи в возрасте от четырех месяцев до сорока лет, а в последствии надругался над телами погибших и украл все их сбережения, скрываясь от полиции и совершив акт побега. Другой – подверг сексуальному насилию двадцать граждан разного пола в возрасте от девяти до пятидесяти трёх лет. Третий же на протяжении тридцати лет совершал серийные преступления убив, по постановлению судебной экспертизы, около пятидесяти трёх граждан, и по не признанным за исключением необходимых подтвержденных доказательств – семьдесят четыре гражданина, в возрасте от шести до сорока пяти лет. И что дальше?  

Я – гражданин и имею право на жизнь, но почему я должен помогать гражданам, не имеющим его? Почему я должен доказывать, что они его, всё-таки, имеют и не просто так, а на свободе? Лишь потому, что я был обучен этому? Моя мама научила меня готовить яичницу, так что, я могу пойти и стать шеф-поваром в ресторане? Учителя научили меня читать и писать, и теперь я могу идти в школу и учить этому других? Пока я знал, что грязь – это не просто существительное, но ещё и второе имя нашего мира, я содрагался каждый раз, глядя в чужие глаза, что сквозь толстую оправу очков, слёзно молят меня о том, чтобы я "хорошо поработал".  

Но, в чем же справедливость? А справедливость в том, что из песни, собственно, слов не выкинешь – и пока у тебя есть разум, пока ты можешь думать, и не чувствовать ничего, кроме, лишь, отвращения, ты будешь знать, что страх – это тоже чувство. И до того момента, пока ты чувствуешь страх, ты знаешь, каким должно быть твое решение. Чувство страха и есть справедливость.  

И, пускай, это звучит глупо, не глупее лишь то, что пока ты не узнаешь, что такое «сострадание» на своей, так называемой, шкуре, ты не узнаешь, что такое: «система». Я часами слушал, как оправдываются люди мне через решетку. Верно, они люди, уже не граждане. Не имеющие права. Я слушал и я понимал их слова. Я не могу больше критиковать, не могу обосабливать чувства, я лишь одно большое сострадание, которое не имеет места в системе. Я, теперь, человек, и я право не имеющий и в этом заслуга, собственно, моя.  

А вот над справедливостью надо подумать.  

Итак, признать подсудимого виновным в совершении насильственных действий тяжёлого характера по отношению к Гражданину? А будет ли это справедливо?  

Ответ лишь за Вами, господа Присяжные.