НА СТАНЦИИ «ШАХТНОЕ»

С некоторых пор в сердце моё закралась подозрительность. Всё в нашей жизни взаимосвязано и одно вытекает из другого. В былые времена, может быть по молодости лет, мне бы и в голову не взбрело обращать особое внимание на встретившихся попутно родителей с детьми, если поведение выделяет их из массы прохожих. Возможно, не только молодость, но и отсутствие прецедента способствовали этому. Сама жизнь тогдашняя этому способствовала. Так же, как нынешняя жизнь способствует пря-мо противоположному. Теперь я с настороженностью смотрю на родителей с детьми, выделяющихся из массы прохожих. Подозрительность останавливает меня, и я стараюсь запомнить приметы и взрослого и ребёнка… И молюсь, чтобы мои опасения оказались надуманными.  

Возможно, подобное случалось и раньше, ведь время от времени возникали же слухи-легенды о преступлениях, в правдоподобность которых невозможно было поверить. Подобные слухи появлялись нечасто, и были они словно занесённые из-за тридевяти земель. Может быть, их и специально, то тут, то там, придумывал кто-то, чтобы рассказанной жутью пощекотать нервы обывателю, закис-шему в стоячем болоте тогдашней действительности. Каждое событие подобного рода будоражило умы и въедалось в память надолго; это было редкое явление, как гроза, как ураган, как смерч…  

Нынче же времена не те. Ураган обрушился на затхлую гладь и вздыбил воды, поднимая со дна осевшую муть. Вот теперь бы принюхаться и сказать, когда болото смердело больше? Пусть в болоте не водился омуль, рыбы не откладывали разноцветные икры, гнус не давал покоя, посасывая безбожно кровь у всего живого; не пение заморских канареек слышалось окрест, а лягушачье кваканье насыщало пространство; не неоновые фонари, а луна освещала полуночный ландшафт. Зато и производственные отходы и нечистотные стоки не губили девственного естества, как это случилось с пре-сыщенной и изнеженной цивилизацией. Прогресс коснулся цивильных земель отхожим местом, принуждая приспосабливаться живых к, всё больше и больше, загаживаемому миру. Жизнь «в своё удо-вольствие» выходит боком, вкусная и обильная пища даёт не менее обильные отходы. И отходы эти угрожают перейти однажды за критическую черту. Загодя подумать бы о будущем, поспешить бы принять меры, заняться бы хламом и издержками красивой и сытной жизни; подумать бы о том, в ка-ком состоянии отечество будет передано потомкам… Но, вместо этого, цивилизация занялась мелио-рацией чужого болота, за тридевять земель от них находящегося. И деньги немалые выделила на оплату механизмов и рабочей силы. Нет у цивилизации, оказывается, задачи насущней осушения бо-лота, избавления от вони, гнуса и сырости тамошних туземцев, и приобщения их к общечеловеческим ценностям. Нет у цивилизации цели главней спасения от запустения бросовых угодий и предоставления возможности богатейшим землям кормить туземцев щедрым урожаем!  

Такое желание – облагородить болото – появилось давно, долго мечталось… Строились планы, разрабатывался проект, вербовались кадры, выделялись средства. Грандиозность задуманного не позволяла действовать с кондачка. Началась затея с виду ни шатко, ни валко. А может, время тогда ещё не приспело для энергичных действий? Задуманное дело, подобно тесту, только что поставлен-ному в тепло, едва прогрелось… благодаря «оттепели». Но вот оно «подошло», сорвало крышку, переваливаясь через края! Началась «перестройка».  

Обман и пагубность благородной миссии вскрылись, когда по каналам, предназначенным осушать топи, в противоположном направлении хлынули накопившиеся в цивилизации нечистоты. Вот когда стал понятен «альтруизм» мелиораторов! Значит, всё-таки, о будущем ими думалось, всерьёз дума-лось,  

думалось по-цивильному, прагматично, с учётом рядом живущих соседей! Это за их, соседский, счёт решено было навести порядок, чтобы передать своим потомкам благополучное отечество. Это в их, соседский, дом решено перекантовать свои отходы. А когда на богатейших туземных землях всё непокорное вымрет, появятся «миссионеры» с оружием, усмирять оставшихся.  

Мы возвращались с рыбалки. Дождик погнал нас с водоёма раньше запланированного времени, и мы обрадовались, когда одновременно с нами на станцию пришла электричка. Так обрадовались, что даже маршрутом её не поинтересовались. А когда поинтересовались, оказалось – нам с ней по пути только до станции «Шахтное», где мы и сошли. Ждать свою электричку здесь предстояло ещё довольно-таки долго.  

Преддверие ноября… Но в ватниках и прорезиненной куртке ни холод, ни сырость не страшны. «Унылая пора, очей очарованье…» Где-нибудь в степи или в лесу, действительно, – очарованье, но только не здесь. Здесь, на перроне, грязно, скучно и неуютно. Закрыть бы глаза и попытаться вздремнуть, да лавочка без спинки. Тогда, хоть почитать чего… Даже инструкцию, кажется, или рекламу от корки до корки проштудировал бы от нечего делать. Припомнилось белое пятно позади лавки, когда я присаживался. Я поднял с земли оставленную кем-то отсыревшую газету.  

Кратковременный интерес к прессе у меня уже проходил к тому времени. Как, впрочем, и к телевидению. Обнадёживающие преобразования на деле оказались обманом, нечистотами, от них дурно пахло, к тому же на чужеземный манер. Тем не менее, от скуки, газету я взял. Но лучше бы не брал. Не загрубевшая ещё душа, не привыкшая к подобным сообщениям, заныла, растревоженная. Если рань-ше пресса отталкивала от себя безупречным видом парадного фасада, то теперь отталкивает демон-страцией неприглядного исподнего. Смакование исподнего и того, что под ним находится, многим нравится – подобные издания раскупаются-расхватываются. В ходу, так же, и криминальная тема, которая-то мне больше всего и раздирает душу. Мы, как мальчики-подростки, не считаемся с возрастом, семейным положением, набрасываемся на «жёлтую» прессу, смакуя и картинки и тексты. Позабыв свой стыд, своё отцовство, мы читаем и разглядываем наперебой с детьми издания, не дающие ниче-го ни для души, ни для мозгов. Мы не задыхаемся от заморских нечистот, как должны бы, для нас они, как «туалетная вода», – название неприглядное, зато аромат кружит голову. Неудовлетворённая плоть затмила разум, зрелищами мы отгородились от бытия – и опьянённые, и одурманенные этими зрелищами не хотим замечать того, как катится под откос наше будущее; под угрозой жизни наших детей, под угрозой наш дом – наше Отечество.  

Здание обветшало. Затеяли ремонт. Завезли стройматериалы… Привычный порядок в доме и возле него нарушен. Жильцы решили, что за чистотой теперь следить нет смысла – не до неё сейчас. Дефицитные стройматериалы, так трудно доставаемые и такие нужные в каждой квартире, лежат без при-смотра, и только ленивый не пользуется возможностью набрать про запас песка, цемента, краски… Во дворе, на лестничной площадке – грязь. Она уже не шокирует, как шокировала раньше. Грязи находят объяснение – перестройка. К тому же, как оказалось, и не без выгоды эта грязь. Нет худа без добра. Из всего можно пользу извлечь, если руки по-хозяйски загребущие. Всё бы ничего, да вот полезли из подвала крысы… До перестройки их, как будто бы, и не было. Они-то были, жили внизу, и почти не досаждали людям; они боялись появляться, боялись света. И только там, в темноте, сырости и грязи, чувствовали себя вольготно – то было их царство. Теперь же грязно стало и там, где раньше было чи-сто. Крысы расценили это, как расширение своих владений. Кто виноват в том, что грязи стало больше? Наверное, прежде всего руководство. Ведь, наверняка, можно было вести ремонт, не захламляя двор. И будь этот двор их собственный, они бы так не поступили. Но за чужое душа временщика не болит, сегодня он здесь, а завтра в другом месте. И расплодившиеся крысы строителей не беспокоят – их собственное жилище далеко отсюда. Работать подобным образом выгодно: не перетруждаешься, и про-дать на сторону можно кое-какой дефицит, пользуясь бесхозяйственностью. Возникший бардак ока-зался всем на руку, все от него поживились. Но больше всего на бардаке нагрели руки те, кто получил возможность с лёгкостью списывать ресурсы, разворованные ещё до прибытия к месту ремонта. Пе-сок и цемент, несказанно обрадовавшие жильцов, потому и достались им, что на них глядеть не хоте-ло начальство, в силу занимаемых должностей приватизировавшие такие вещи, какие бедным жиль-цам и во сне не снились.  

Сначала жильцы терпели засилье грызунов, пока не поняли, что «овчинка выделки не стоит». То, что удалось натаскать домой благодаря вседозволенности, не идёт ни в какое сравнение с бедой, которую приходилось терпеть теперь от вчерашних обитателей подвалов. А они всё больше наглеют! Уже и свет дневной, и многолюдье не страшат их. Уже не они опасаются людей, а сами люди с брезгливой опаской глядят под ноги.  

Перестройка дома идёт с ноги на ногу переваливаясь, кажется, ей не будет ни конца, ни края. Сна-чала, вроде, фасад только обновить хотели, а увлёкшись, уже и капитальный ремонт повели. Он-то нужен, нет спору! Да вот только есть предположение, что не ради жильцов его затеяли. Он растянул-ся во времени, хотя о нём уже и забыть пора. Значит, выгоден ремонт тем, кто его начал. Оттого-то и заканчивать нечем. Не доходят ресурсы до стройки, исчезают они и в самом начале, и по пути… Исчезнет одна партия – выписывается другая. Возможно, уже не один особняк построен на исчезнув-ших материалах. Лимит на них давно исчерпан, и чтобы как-то выкрутиться, решили самих жильцов «потрусить» – в конце концов, им и их детям в этом доме жить. «Мы как пришли, так и уйдём, а вам оставаться, давайте, скидывайтесь, покупайте всё необходимое – и в добрый путь, достраивайте сами своё благополучие».  

А крысы уже вовсю освоились и во дворе и на этажах.  

Самое страшное то, что страдают дети. Порок и уголовщина, сдерживаемые раньше поддерживаемой чистотой, теперь почувствовали безнаказанность. Вернее, получили возможность оставаться безнаказанными. Не до борьбы с преступностью теперь. Теперь не зевай! Грянула эпоха первоначального накопления капитала: хватай, что плохо лежит!  

То тут, то там читаешь и слышишь о пропавших, убитых, подвергшихся насилию. Вот поэтому, с некоторых пор, я и гляжу с настороженностью на родителей с детьми, выделяющихся из массы прохожих. И стараюсь запомнить, на всякий случай, особые приметы и тех и других.