Венера на кортах

«Давно мне не было так плохо – подумал про себя молодой поэт Шилов, уткнувшийся лицом пахнущую потом подушку. Ну почему я просыпаюсь не на песчаном пляже где-нибудь в Акапулько, а снова в четырех стенах полного разочарования? ». Испытывая сильную головную боль и сухость во рту, он лениво, попутно кряхтя, сменил свое положение тела с лежачего на сидячее и попытался осмотреть комнату. Увиденное его не особо впечатлило: разбросанное постельное бельё и пластиковые бутылки, старые советские шкафы и дырявый разваливающийся диван, на котором он спал. Единственное, что его до ужаса удивляло – он совершенно не помнил, чья это квартира и как он тут оказался.  

Шилов встал на ноги и медленно поплёлся к окну. С высоты второго этажа ему открылся не самый живописный вид на обшарпанный двор-колодец, такой обыденный для Петербурга. Однако Шилова немного взбодрили свежий воздух и солнечные лучи, ударившие в лицо, и он, оперевшись локтями на подоконник и соединив ладони перед лицом, стал пытаться прийти в себя и что-нибудь вспомнить.  

В это время, неожиданно для поэта, из соседней комнаты раздался звук поворота ключа в замке, открывающейся входной двери, а затем приближающихся шагов. В комнату вошел бритоголовый мужчина средних лет в синем спортивном костюме и с игривой улыбкой обратился к стоящему у окна Шилову:  

–Ну как дела, Пётр? Очухался? Я смотрю, еле на ногах стоишь.  

Шилов понятия не имел кто это. Он попытался что-то ответить, но осознал, что для ответа в его состоянии сильного похмелья ему необходимо очень много сил. В то же время в его голове почему-то очень навязчиво вертелось имя Саша и он, сконцентрировавшись, решил попытать удачу и выдал следующее:  

–Александр?  

–Кто? – ответил человек в спортивном костюме.  

–Ты, – прошептал поэт.  

–Я не Александр. Слушай, ты что не помнишь кто я? Я Сергей Малина, организатор сегодняшней презентации твоей новой книжки. Да ты прям сильно перебрал вчера.  

–Не помню.  

–Ладно, давай на кухне поговорим.  

Мужчины переместились на небольшую кухню. Малина подал Шилову стакан воды и таблетку анальгина, и они сели за стол.  

–Ну в общем слушай, писатель. Ты же помнишь, что ты недавно издал новую книженцию и сейчас ездишь по городам и презентуешь ее, организуешь что-то вроде литературных вечеров?  

–Вроде как помню.  

–Ну вот сегодня буквально через 2 часа ты представляешь петербургской публике свои чудеса поэзии в книжном магазине по адресу Литейный 57.  

–Не думаю, что сейчас в состоянии.  

–Ты, конечно, сильно насвинячился вчера, ели дотащил до дома.  

–А по какому поводу? Почему мне так плохо?  

–Давай по порядку. До вчерашнего дня мы с тобой сотрудничал только в сети, а вчера тебя пригласили на какую-то тусовку местной богемы в одном из баров нижнего мира. Ну ты и меня затащил с собой, чтобы познакомиться, так сказать, лично. Мы выпили, обсудили дела, и ты пошел одаривать своим очарованием других посетителей этого светского раута. Хотя скорее этому мероприятию подойдет слово «гадюшник»: какие-то неформалы, студенты и, как ни странно, одинокие женщины бальзаковского возраста. Одна представительница последнего кластера людей очень желала завладеть твоим вниманием, – подмигивая, добавил Малина.  

–Ну я, разумеется, нарасхват для женщин всех возрастов! – с воодушевлением произнес уже немного взбодрившийся Шилов.  

–Возможно, хотя я не думал, что твоя писанина может нравится кому-то старше пубертатных подростков. В общем, эта дама представилась твоей горячей поклонницей и пригласила выпить каких-то странных коктейлей. Ты сразу согласился, ведь как ты мог отказать почитательнице своего творчества с крупными золотыми браслетами, бриллиантовой брошкой и серьгами с такими крупными рубинами?  

–Пффф, экспонат, что надо!  

–Есть такое. Ты всячески обхаживал ее, чуть ли не в шею целовал. А она смотрела на тебя с горящими глазами, и только слышно было на весь бар: “О Пётр, посвяти мне стихи! ”. Ты не растерялся и выдал: “Конечно, Александра Исааковна, конечно, Сашенька. Я напишу про вас отличные строки и назову это произведение «Венера на корточках», ведь вы прекрасна, как богиня! ”  

–Уф, – вздохнул Шилов, -я надеюсь она хоть симпатичная была?  

–Не знаю, на ней как будто была целая тонна различного макияжа, видимо ей очень хотелось выглядеть моложе.  

–Ладно, а что дальше то было?  

–Дальше наступил твой предел, и ты свалился с барной стойки. А меня, как человека, который пришел с тобой, вежливо попросили забрать твою тушу. Я вытащил тебя из бара, вызвал такси, и мы поехали ко мне домой.  

–Ясно, – томно произнес Шилов. А что я пил то вообще? У меня никогда не было прям какой-то амнезии после спиртного. Ты про коктейли какие-то говорил. Почему они странные?  

–Эти, как они себя называли, нонконформисты гнали коктейли из духов, пива, лака для ногтей, водки, шампуня и прочих радостей жизни якобы по рецептам «паломников русской Одиссеи». Я правда не очень понял кто эти паломники, но ты, назвав себя «локомотивом современного искусства», принялся пробовать весь их ассортимент. Наверное, ты радоваться должен, что вообще не помер от этих смесей.  

Шилов собрал какую-никакую картину вчерашнего вечера. Нельзя сказать, что это его как-то утешило, но ему было приятно узнать, что вчера вечером ему было хотя бы весело.  

–Ты кстати, пока мы такси ехали, набормотал там первые строчки своей «Венеры на корточках» и просил меня записать. Вот, держи.  

Шилов взял у собеседника мятый листик блокнота, на котором было написано четверостишие:  

Останусь спермой на лице  

В твоих глазах я буду львом  

Умрем мы где-нибудь в Ельце  

Но знаю точно, не вдвоем  

Шилову очень понравились строки, которые он надиктовал Малине, но он видел в них некую незавершенность:  

–Слушай, а это все, что я тебе надиктовал?  

–Ты сказал, что должны быть еще четыре строки, но ты их еще не придумал.  

– Понятно, надо обязательно дописать. И в названии я бы «на корточках» поменял бы на «на кортах», чтобы приблизить стихотворение к дворовой романтике.  

–Дело твое, только вот помимо стихотворения ты еще мне затирал телегу про то, что в стране у нас все плохо и, что прям особенно врезалось в память: “Россия, Серега, это не страна для жизни. Тут люди не живут, они тут философствуют”. Ты вообще, что имел в виду?  

–Я думаю, пьяным людям вообще свойственно думать о ближних и о дальних, о судьбах Родины и о Родине в целом, – с благоволением произнес Шилов. Но сейчас это не особо важно. У меня вроде как презентация книги и надо бы собираться.  

–Да полежи еще, на такси доедем. Тут недалеко.  

–Я хочу пешком пройтись, развеяться.  

–Как хочешь, только не опаздывай сильно. Я приеду к самому началу мероприятия.  

Шилов встал, прошел в комнату, где он недавно спал, надел, валяющиеся рядом с диваном, брюки и рубашку и вышел в прихожую. Там он взглянул на ассортимент обуви, стоявшей возле входной двери и заметил лишь одну пару ботинок, в которых, скорее всего, пришел Малина.  

–Сергей, а ты не помнишь, в какой я обуви был? – крикнул поэт.  

–Ты свои туфли выкинул в Неву, объясняя это тем, что хочешь сильнее чувствовать ритм жизни, – раздался голос из кухни.  

–А у тебя нет лишней пары обуви?  

Малина зашел в прихожую и достал из небольшого шкафа пару сапог известной марки, популярной в среде субкультурщиков, и, что примечательно, оригинальные шнурки в них были заменены на белые.  

–На, других нет.  

–Да уж, в жаркую летнюю погоду нет ничего лучше зимних сапогов, – съязвил Шилов, попутно надевая найденную на полу ветровку.  

Поэт вышел на шумную летнюю петербургскую улицу. На табличке соседнего дома он увидел адрес своего местонахождения – Малая Морская улица 50, значит до места назначения ему неспешным шагом добираться примерно час – прямо по улице, потом вниз по Невскому проспекту и свернуть налево на Литейном. Шилов достал сигарету из пачки в кармане курки и поджог ее зажигалкой из другого кармана. Однако, когда поэт клал зажигалку обратно, он неожиданно выронил какой-то маленький предмет. Подняв его, Шилов понял, что это аккуратненькая серебряная сережка с рубином. «Вот это улов! – подумал про себя герой-любовник, – все-таки не зря бабку обрабатывал». Спрятав ее в карман, он уже с приподнятым настроением направился на презентацию своей книжки, попутно пытаясь придумать второе четверостишие для «Венеры на кортах».  

Поворачивая на Невский проспект, он оказался возле красивого здания, у двери которого курило много молодых девушек и мужчин. Подойдя поближе он прочитал на табличке: «Институт психоанализа имени Зигмунда Фрейда». «Значит, студенты, – подумал про себя Шилов, – я никогда особо не разбирался в психологии, хотя всегда хотелось что-то почитать на эту тему. Помню, когда учился на филологическом, в общежитии мне посчастливилось иметь знакомства с девушками из факультета экспериментальной психологии и на удивление все девицы оттуда были очень хороши собой. Еще меня поражало, – продолжал вспоминать Шилов. – что в принципе на факультете психологии учились в основном женщины, а все мужчину оттуда были какими-то феминными». Поэт находил в этом большую несправедливость и разумным выходом из этой ситуации ему виделось введение гендерных квот для мужчин, как это на прогрессивном Западе делают при приеме на работу. Однако самым главным, что волновало Шилова было то, что по слухам среди студенток психфака наблюдался паранормально высокий процент нимфоманок. Поэт не знал источник этих слухов и на протяжении всей своей жизни очень жалел, что не смог проверить их подлинность.  

Наконец, уйдя подальше от университета, он направился вниз по Невскому проспекту. Проходя мимо величественного католического храма, затем рядом с великолепнейшим Казанским собором, а дальше возле какой-то Армянской церкви, Шилов на мгновение задумался, а верит ли он ли он в бога. Обычно на такие вопросы поэт отвечал либо «я не знаю», либо «я верю во всех богов, существующих в едином общечеловеческом пантеоне», однако таким образом он лишь отшучивался. По-настоящему, Шилов верил лишь в то, что может потрогать руками, увидеть глазами и ощутить с помощью обоняния. Он был глубоким материалистом и читал философские и религиозные книжки лишь для того, чтобы подчерпнуть из них каких-нибудь мыслишек для своих стихотворений.  

Почти дойдя до Литейного проспекта, Шилову резко захотелось курить, и когда он уже подносил зажигалку, вдруг осознал, что в ней уже нет бензина. Он стал оглядывать прохожих в поисках потенциальных курильщиков и решил подойти к группе молодых людей, стоящих возле ресторана «Вкус Óчка». Он обычно сторонился скоплений молодежи из опасения, что его могут узнать, ведь его строчки пользовались определенным успехом в социальных сетях, но жажда никотина взяла верх. Шилов подошел к квартету юношей, одетых как фанаты старой музыкальной группы и обратился со своей просьбой:  

–Молодые люди, зажигалки не найдется?  

Юноши прервали свой разговор и с опаской посмотрели на поэта. Один из них, одетый в черную джинсовую куртку со значками старых британских панк-рок групп, кажется, полез в карман за вожделенной зажигалкой, как вдруг, его приятель, на темной футболке которого красовался значок с красными и черными флажками на белом фоне, озлобленно обратился к Шилову:  

–Ты ничего не попутал, пёс?  

Шилов был шокирован таким ответом. От удивления он с заиканием смог выдавить из лишь одно слово:  

–П-простите?  

–Давно в лицо не получал, фашик? – произнес третий молодой человек, на красной футболке которого красовалась буква А в кружке.  

Тут Шилов осознал, что сапоги Малины, украшенные белыми шнурками, помимо того, что вызывали жуткий дискомфорт в летнюю погоду, втянули поэта в противостояние уличных субкультур. Он со нервным смешком попытался выкрутиться из ситуации:  

–Послушайте, парни, я к скинам не имею никакого отношения. Сапоги мне дал друг. Давайте я просто пойду, и мы забудем об этом.  

–Нет, мразь, мы научим тебя Гитлера любить, – с оскалом сказал парень в темной футболке, доставая из кармана раскладной нож.  

Такого варианта развития событий на сегодняшний день Шилов просто никак не могу предугадать. Он вдруг понял, что все еще не до конца протрезвел и реагирует на окружающие его события немного заторможено. Но конкретно сейчас поэт точно знал, что нужно удирать, удирать со всех ног куда угодно, подальше от этих поборников всех угнетенных.  

Он резко развернулся и побежал от них в противоположном направлении. Его схватили за куртку, но Шилов, распрямив руки, смог высвободиться от верхней одежды и побежать прочь. Он пересек дорогу через проезжую часть и на протяжении пяти минут бежал вдоль набережной реки Фонтанка. Ему не особо было понятно преследует ли его кто-то, но он точно знал, что бегать в зимних сапогах, особенно летом, это сущий ад. Когда силы были на исходе, поэт огляделся и не заметил какой-либо угрозы для себя. Он оказался на улице Белинского, пестрившей барами на любой вкус и цвет, но, вспомнив, что у него презентация книги, с тоской обошел улицу и, выйдя на Лиговский проспект, наконец дошел до книжного магазина.  

Внутри магазина было уже очень людно, посетители рассаживались по расставленным стульям. Как только Шилов перешагнул порог, к нему сразу же подскочил взволнованный Малина:  

–А вот и ты, пришел как раз вовремя. Нормально себя чувствуешь, Пётр? Выглядишь каким-то взъерошенным.  

–Нормально, просто пришлось немного побегать.  

–Бегать это хорошо, но явно не после коктейля из шампуня. Ладно, занимай место перед аудиторией, рядом с ведущей.  

Шилов прошел по залу под аплодисменты и радостные возгласы и занял место рядом с женщины лет пятидесяти интеллигентного вида прямо перед полусотней людей. Женщина шепнула Шилову:  

–Ну что, Пётр Евгеньевич, начинаем?  

–Давайте, – с уставшей интонацией ответил поэт.  

И женщина открыла сегодняшнюю презентацию:  

–Здравствуйте, дорогие друзья! Сегодня мы собрались здесь обсудить творчество знаменитого молодого московского поэта, художника, перформаниста, лауреата множества литературных премий – Петра Евгеньевича Шилова! Поприветствуем Петра Евгеньевича!  

В зале раздались оглушительные аплодисменты. А ведущая продолжила:  

–Сегодня Петр Евгеньевич представит нам свой новый сборник стихотворений под названием «Гнилой пень», в котором, по его словам, он занялся деконструкцией русской идеи и заставит нас, простых россиян, в стихотворной форме взглянуть на нашу историю под другим углом. Петр, вам слово!  

И снова аплодисменты.  

Пока интеллигентная ведущая надрывала голос, Шилов с интересом разглядывал свою аудиторию. Прямо перед ним сидела дама в бежевом сарафане, в бордовой косынке и темных очках. В руках она держала красную сумочку, которую плотно прижимала к себе, а ее кожа была мертвецки бледной. В правой части зала сидели девушки с крашеными волосами и пирсингом, а также молодые люди с пышной растительностью на лице. Слева устроились зализанные франты и растаманы. Сзади, к большому удивлению Шилова, сидел один из квартета, который чуть не пырнул его ножом возле ресторана быстрого питания, но этот парень был самый тихий из четверки и не угрожал поэту, что в какой-то степени успокоило его.  

Наконец, Шилов начал свое выступление:  

–Друзья, рад вас всех видеть. Особенно рад выступать в такую хорошую питерскую погоду, ведь у вас не так часто бывает солнце. Начать хотелось не со сборника, а с другого моего произведения, которое я написал буквально сегодня. Поэтому вы станете первой публикой, услышавшей эти два четверостишия!  

В зале раздались громкие овации, и Шилов продолжил:  

–Это стихотворение называется “Венера на кортах” и оно посвящено ложной любви и использованию чувств человека в корыстных целях:  

Останусь спермой на лице  

В твоих глазах я буду львом  

Умрем мы где-нибудь в Ельце  

Но знаю точно, не вдвоем  

И в тот момент, когда Шилов собирался зачитать второе четверостишие, зал оглушил пронзительный женский крик:  

–Подлец!  

А затем, дама в платке и темных очках достала из сумочки маленький пистолет и два раза выстрелила в поэта. Раздались два громких звука, а за ними визги и шум падающих стульев. Пётр, пораженный в живот, упал на гору книг и уже думал лишь о песчаном пляже где-нибудь в Акапулько и о том, что он бы сейчас все отдал, чтобы там оказаться.  

Так оборвалась жизнь поэта Шилова.