Девочка Женя

Бывают в жизни такие моменты, которые не воспринимаешь должным образом, не чувствуешь всю их важность, неповторимость и уникальность, но спустя годы крупно сожалеешь о том, что упустил возможность остановиться, приглядеться, распознать и в полной мере их использовать. Со временем мы неутешительно осознаём всю значимость их появления, если они сулят нам благодать в будущем, и мучительно страждуем в течение многих долгих лет, если они, по нашей неосмотрительности, явились первопричиной терзаний совести в прошлом.  

Я, мальчонком, бодро шагал по дощатой дорожке, тянувшейся вдоль домов и огородов, внимая всему происходящему вокруг. В детстве всё было интересно и бесконечно ново. Даже какой-нибудь маленький, едва заметный червячок на дне лужи, до которого на свете не было никому никакого дела, для меня же являлся интереснейшим объектом для изучения. Бывало, идёшь себе своей дорогой и тут вдруг замечаешь какую-нибудь занимательную деталь, чаще всего относящуюся к фауне в виде различных насекомых, и, словно завораженный, забыв обо всём, наблюдаешь букашку или жука, или ещё кого-нибудь с таким пристальным вниманием, что будто бы посредством одного лишь взгляда желаешь постичь всю суть его существования.  

Естественно, в потоке различных звуков, чем так наполнен будничный летний день, я не мог не различить один особенный из них, показавшийся мне крайне занимательным. Тоненький голосочек раздавался из густой растительности ракиты, покрывавшей добрую половину лужайки, которая в свою очередь примыкала к ветхому домишку К... Он то робко затихал, теряясь в шуме листвы, то снова раздавался, забыв о всяких предосторожностях. Томимый изрядным любопытством, я сделал шаг в его направлении, потом другой и третий, и вот я уже просовываю свою голову через тонкие ветки с узенькими листочками и отчётливо вижу маленькую девочку в скромном и исхудалом платьице, с ног до головы перепачканную, с небольшими ссадинами на коленках, с жиденькими светлыми волосиками, небрежно лежащими на голове, по которым ползали парочка Божьих коровок. Я тотчас же узнал её. Это была Женечка, местная сиротка, пяти лет отроду, нелюдимый ребёнок, но не по своей воле, ибо почему-то жесточайше лишалась на корню всякого детского общества. Она самозабвенно играла в куклы, чем-то похожими на неё саму: такими же захудалыми и растрёпанными. Часть из них сидели на ветвях, будто пушкинские русалки, а те, что были покалечены временем и слишком частым использованием, по причине которых не имели рук или ног, смиренно лежали, расставленные, на голой земле и по задумке детской незатейливости, изображали различные действа из жизни взрослых. Над всем этим незамысловатым театром присматривал ребёнок, поминутно озвучивая мысли и чувства своих героев вслух. Глядя на эту трогательную картину, невольным свидетелем которой я стал, во мне пробудилось чувство искренней жалости к этой бедной девчушке, совсем одинёшенькой, без какого-либо присмотра взрослых и мало-мальского внимания со стороны своих сверстников, вынужденной подобным печальным образом коротать, – или лучше сказать, – заменять отсутствующее общение с себе подобными одними-лишь бесчувственными пластиковыми игрушками и волей собственного воображения. Движимый истинным участием я приблизился к ней поближе, чем не мало напугал её тихое одиночество. Она же, взятая врасплох, немедленно сконфузилась, села на землю и обхватила ручонками коленки, спрятав своё неказистое личико в них, и замкнулась. Тогда я осторожно притронулся пальцами к её куклам и с мнимым интересом стал расспрашивать про их имена и назначение каждой из них в отдельности. Мало-помалу девочка успокаивалась, тихонько мягчела, но всё также недоверчиво поглядывала на меня одним глазком, односложно отвечая на мои вопросы; но сколь долго могла сдерживать свои порывы оскучавшая душа, столь стремительно быстро девочка сдалась под моим дружелюбным натиском. Наконец, Женечка взбодрилась, посветлела и приняла самое живое участие в игре. С большим воодушевлением она принялась хлопотать, суетиться, с охотой объясняя мне все новые правила игры, вариации шуточных ролей, различные новшества и повороты, да так с этим увлеклась, что вскоре напрочь позабыла свою замкнутую застенчивость и без всякого сожаления рассталась с дурной привычкой играть одной. Всё бы ничего, но, как это бывает у большинства детей, я не мог акцентировать своё внимание на чём-то одном дольше обычного, потому жалость моя стала быстро иссякать, улетучиваться, становилось скучно, сонливо, в особенности, когда я вспомнил, куда, собственно, шёл и главное зачем направлялся в сторону железной дороги. Это было условленное место тайной встречи с друзьями. Всё более меня одолевала навязчивая мысль скорее её покинуть, отвязаться. Но как это сделать? Поступить грубо, сиречь просто встать и уйти я был не в силах, ускользнуть от неё тактично – я чувствовал, что она не в коем случае не позволит мне сделать это, её ни за что на это не уговорить, а меж тем девочка привыкла ко мне настолько, что уже бесцеремонно дергала меня за рукав, когда я малость отвлекался, или же проявляла своё недовольство, когда я её совсем не слушал. В общем, делала всё возможное, чтобы я охотнее втягивался в игру и принимал в ней вящее участие. В итоге терпение моё лопнуло, я сослался на большую занятость, с этими словами резко встал на ноги, намереваясь с тою же проворностью уйти, как Женечка изменилась в лице, бросила свои куклы в сторону и, подскочив ко мне вплотную, вцепилась мне в руку. Я увидел её умоляющий взгляд, казалось бы, бездонных синих глаз, переполненных спасительной надеждой и тревоги. Губки скривились, дрогнули, цвет лица побледнел, пальцы её на моём запястье сжимались всё плотнее, -боже! – на это невыносимо было лицезреть, и я лихорадочно искал увёртку, которая позволила бы мне поскорее прекратить этот тягостный момент. Я не нашёлся придумать ничего лучше, нежели сказать ей, что мне ужасно захотелось нарвать красивых цветов здесь неподалёку, чтобы затем благостно украсить ими жилище наших кукол. Она же в ответ нисколечки мне не поверила и всё также, крепко держась за меня, пустила крупные слёзы по щекам, а я, не переставая заговаривать ей зубы, и, не скупясь на лживые обещания, в этот момент деликатно и крайне осторожно высвободил свою руку из её цепкой хватки и попятился из кустов коротенькими шажками назад. Я говорил долго и многообещающе, делал всевозможные наставления, где и как лучше разместить кукол до моего прихода. Предчувствуя мой коварный план обвести её вокруг пальца, она неуклонно следовала за мной, тогда я позволил себе на неё прикрикнуть и строго-настрого запретить ей этого делать, а в назидание велел во всём меня неукоснительно слушаться, иначе я грозился на самом деле уйти, и Женечка, робко, не хотя, но всё же вынуждена была повиноваться. Беспокойное личико её беспрестанно следило за мной, пока я совсем с головой не скрылся в высокой траве. А как я потерял её из виду, так сразу же стремглав бросился в противоположную сторону, стараясь при этом издавать как можно меньше шума. Едва не повалившись наземь из-за своей неосмотрительности вскоре я выскочил на пыльную дорогу и что есть мочи продолжил улепётывать к ручью вниз по склону, но за спиной послышался отчаянный вопль ребёнка. Мельком оглянувшись, к горькому своему сожалению, я увидал как Женечка силится бежать за мной, неумело преодолевая различные препятствия, в виде камней и глубоких ям с лужами, при этом часто падая и поднимаясь. Злые намеренья мои были раскрыты! Не знаю, что она думала в тот момент: огорчалась ли на меня или шибко сердчала, но девочка продолжала бежать за мной даже тогда, когда я был уже далеко – видимо, бедняжка до последнего момента надеялась, что таким образом я всего лишь навсего пошутил, что ещё мгновение и я остановлюсь, чтобы прыснуть от смеха, потом взять её за ручку и, продолжая веселиться, увлечь её обратно играть. Но я не остановился. Плача навзрыд, она не выпускала из своих ручонок замусоленную куклу, наконец, смирившись с тем, что меня уже ни за что на свете не догнать, девочка бросила "Машку" к своим истерзанным сандалиям, точнее кукла сама выпала из её ослабевших рук, и она прекратила своё безнадёжное преследование. Последнее, что я мог разглядеть позади себя, прежде чем окончательно потерять её из вида – это перепачканное и искажённое от боли багровое её личико с некрасиво растянутым ртом и зажмуренными глазами. Только после того, как эти душещипательные стенания смолкли совсем, я встал отдышаться...  

На следующий день меня, как впрочем и всю деревню в целом, поразила шокирующая новость. Женечку нашу задавил трактор. Василий Петрович С... сдавался назад на своём МТЗ-80 с телегой со двора и не заметил её присутствие на пути выезда. Время трагедии несколько не совпадало с вышеописанным событием, но я в свою очередь был полностью уверен в том, что это произошло именно в тот самый злосчастный момент, когда я оставил бедную девочку одну на деревенском бездорожье....На третий день ребёнка худо-бедно похоронили, а ещё через неделю меня непреодолимо потянуло вернуться туда, где я застал её в последний раз – под сенью ломкой ракиты на лужайке дома К..., где она проживала. Под вечер, когда солнце на западе пламенело в закате, широко разливаясь по горизонту багряными красками, я пробрался в Женечкино убежище, где застал всё таким, каким было оставлено ею в момент моего гнусного дезертирства. Куклы по-прежнему лежали на своих местах, никем не тронутые, но уже кое-где обтянутые паутиной и облепленные суетливыми муравьями. Я живо себе представил, сколько времени здесь провело это неприкаянное дитя, разделяя безотрадные часы с собственным одиночеством. Вспомнил тот безмерный восторг, что доставил ей своим неожиданным появлением. Сражённый, я пал на колени и безутешно рыдал, время от времени взирая на небо, сквозь дрожащую листву, и горячо молил о том, чтобы этот покинувший нас ангел когда-нибудь смог всё же простить мою чёрствость и предательство.