Позолоченная рыба

Игорь Шестков  

ПОЗОЛОЧЕННАЯ РЫБА  

Нас было трое. Трое?  

Да, Лео, Кролик и я.  

Странно. Я забыл, как они выглядели. Мои спутники. Лео и Кролик.  

Хотя… может быть у них и вовсе не было внешности, как у большинства моих друзей в социальных сетях до катастрофы?  

Кем для меня были Лео и Кролик? Не знаю.  

Их настоящие имена давно стерлись в памяти.  

Помню только, что… мы, все трое, были скептиками… с налетом гедонизма. И это нас объединяло. Скептиками и эскапистами.  

Ну да, у Лео были большие печальные глаза. Как у лошади.  

А у Кролика… Большие уши? Нет.  

Кажется, он был белый, как молоко. Или бежевый.  

Память моя – островки. Островки, заросшие полынью.  

Не могу вспомнить, как звучали их голоса.  

И характеры их я позабыл.  

Характеры… Что это такое, вообще, характер? Сохранились ли у людей, выживших в катастрофе, характеры? Свойства? Склонности? Есть ли у них воля к жизни? Планы? Фантазии? Страстные желания?  

У моих спутников, наверное, сохранились, а у меня нет. Все размылось. И характер, и воля, и желания. Нет ни планов, ни фантазий. Остались только страхи.  

Лео, тот прежде любил кофе. Когда он пил кофе, глаза его умиротворенно мерцали. И он тихонько ржал и томно потягивался.  

А Кролик… что любил старина Кролик?  

В былые времена он любил лакомиться муссом из маракуйи. И рассуждать о политике. Делал безумные прогнозы. Надо отдать ему должное, он предсказал катастрофу лет за пятнадцать до того, как она произошла. Мы все чувствовали ее зловещее приближение. Людей стало слишком много. Все повторялось. Угроза уже висела в воздухе. Угрозой этой были мы сами. Но мы прятали голову в песок, а Кролик не прятал. Наоборот… бил во все колокола. Над ним смеялись, издевались, называли его тирольской Кассандрой (он говорил, что родился в Тироле).  

И чем сильнее обвинителей Кролика терзало чувство обреченности, тем с большим удовольствием они травили его. А ему было наплевать.  

Или он любил мусс из тамарилло? Забыл. А ведь мы часто обедали вместе.  

На столах лежали чистые скатерти с вышивками и кружевами по полям. Свет от многочисленных светильников преломлялся в хрустальных бокалах и неспешно скользил по серебряным приборам. Свет отражался от позолоченных фарфоровых тарелок и слепил нам глаза. Шампанское лилось.  

Официанты старались исполнить любую нашу прихоть.  

Однажды нам подали позолоченную рыбу. Ее зеленые глаза были сделаны из малахита, а ее вырезанные из яшмы розовые плавники нервно подрагивали. Рыба эта то и дело открывала свой безгубый рот и восклицала: Оккама… Оккама…  

Кролик на это реагировал так: Даже глупая рыба понимает, что не стоит множить сущности.  

И подмигивал мне. Много лет назад я имел глупость объявить, что собираюсь написать роман в стиле Анны Радклиф. Кролик постоянно иронизировал по этому поводу. Называл меня «великим компилятором», причитал, издевательски растягивая слова: Деревья отбрасывали меланхолические тени, а полная Луна была похожа на лицо прокаженной старухи. Эмилия, о, нимфа, тебя ждут при дворе Генриха Наваррского…  

В другой раз к нашему столику подошел одетый в парадную форму адмирал. Бородач с эполетами, аксельбантами и с кортиком на боку. Вежливо нас поприветствовал и… начал раздеваться. Оказалось, это профессиональный стриптизёр из клуба «Могул» неподалеку. Его номер оплатил Лео. Адмирал должен был стать сюрпризом для Кролика, отмечающего в тот день мнимые именины.  

В конце того вечера Кролик и адмирал устроили голую пляску на столиках. До смерти испугали жующих и пьющих пиво бюргеров. Вызвали полицию. Дежурный офицер, разобравшись в чем дело, посмеялся в кулак, успокоил и выпроводил публику, команду свою отправил назад в участок, выпил бутылку виски из горлышка, предложенную ему Кроликом «для разогрева», разделся и сам полез на столик – танцевать. Тут выяснилось, что он – женщина-кенгуру из Эдемского сада в Новой Гвинее. Радости Кролика не было границ.  

Лео как обычно зевал и привередничал.  

А я уединился в интимном уголке с одним сексапильным созданием, капризом природы. Мы играли с ним в «бегемота и мышонка», периодически меняясь ролями.  

Да, все прошло. Где теперь валяются эти скатерти, ложечки с гравировкой, вилки и ножи с вензелями? Где мейсенские тарелки? Где экзотические фрукты, ароматные супы, свежее мясо?  

Где позолоченная рыба?  

Где теперь раздевается адмирал?  

Сейчас я был бы рад найти на помойке хоть корочку белого хлеба. Заплесневелую и пахнущую гнилью. Все-таки – напоминание о прежней жизни. Но за полтора месяца наших блужданий мы и корочки белого хлеба не нашли.  

По всей Земле царила мерзость запустения.  

Если бы не искусственное, пахнущее бензином, но съедобное «мыло» греев и не маленькие фляжки с невкусной жидкостью с металлическим привкусом, контейнеры с которыми они сбрасывали со своих монструозных летательных аппаратов, все уцелевшие в катастрофе жители Земли давно умерли бы с голоду или от жажды. Не знаю, распространялась ли благотворительность греев на животных. Я давно не видел ни одной собаки или птицы. Вероятно, все они погибли.  

Я называю это событие катастрофой, потому что не нахожу более подходящего слова. Что это было на самом деле, я не знаю. Преображение… метаморфоза нашего земного мира.  

Мы не слышали и не видели никаких взрывов, не было ни землетрясений, ни смерчей, ни цунами, ни бурь, ни наводнений. Супервулканы не извергались. Ни в Йеллоустонской кальдере, ни в Флегрейских полях в Неаполе.  

Что же произошло?  

Мы трое сидели в гостиной на вилле Лео, стены которой были оббиты голубоватым с золотыми звездами шёлком. Собирались попробовать свежие персики. И вот… как раз когда я откусил приличный кусок душистой плоти и успел насладиться прыснувшим во рту соком, Лео зевнул, а Кролик пригубил бокал Бордо и глотнул – свет в торшерах померк, а мы потеряли сознание. Я успел заметить, что Лео смешно задергался, а Кролик опрокинул бокал на себя, и вино окрасило кровью его элегантный светлый пуловер. Персик вырвался из моих рук, упал на ковер и покатился… В этот момент все окончательно померкло.  

А когда мы очнулись… сразу стало ясно, что произошла катастрофа. Мы лежали на покрытом фиолетовой пылью поле… непонятно где.  

У нас болели головы, мышцы, кости. Мне показалось, что мое тело отказывается вести себя так, как ведет себя тело человека. Что все его клетки, ткани, внутренние органы испытали шок.  

Одеты мы были в темные пижамы. Поверх пижам – старомодные пальто, на рукавах которых были выжжены номера. На ногах у нас были тяжелые ботинки, вроде туристических, топорно сделанные. На головах – грязные вязаные шапочки. Тоже с номерами.  

Никаких следов виллы Лео – руин или хотя бы фундамента мы не обнаружили.  

Пропала не только его вилла, но и все предместье, и наш город… не только постройки человека, но и холмы, река, деревья, кусты, цветы – все исчезло.  

Землю покрывала фиолетовая пыль.  

Только одинокая башня торчала на горизонте.  

Солнце, наше веселое солнышко, скрылось с небосвода. Наступили вечные сумерки.  

Кролик огляделся, щелкнул языком и проговорил: Вау…  

А Лео спросил, нет ли у кого-нибудь случайно аспирина.  

Когда-то мы все делили по-братски. Лео открыл для нас свой счет в банке «Амбассадор».  

После катастрофы все как-то скукожилось. И мир и мы сами. Теперь мы – каждый за себя. И нам приходится ждать подвоха не только от окружающего мира, но и друг от друга.  

Недели две назад Кролик ткнул Лео в зад острым металлическим трезубцем с длинным древком. Где он его взял?  

Лео громко завизжал, схватился за больное место, изогнулся как питон и попытался зализать ранки, а наглец Кролик рассыпался в извинениях и демонстративно кинул трезубец в грязевую речку. Как копье. Позже он заверил меня, что не хотел причинять Лео зла и уколол его трезубцем «автоматически». Я поверил ему.  

А Лео укусил меня за ухо. Прокусил мочку и ушную раковину.  

Мы устроились на ночлег на вонючих мешках в полуразвалившемся сарае, пригрелись, я только-только заснул.  

Укусил, а потом склонил голову и так грустно посмотрел на меня своими огромными глазами, что я тут же простил его. И даже не отомстил. Тогда. Но позже припомнил. Когда мы шли по краю нефтяного болота, отливавшего всеми цветами радуги, я слегка толкнул его, и Лео потерял равновесие и шлепнулся в зловонную трясину. Нет, она не засосала его… он так потешно кричал и неловко хватался своими большими руками, похожими на собачьи лапы, за тяжелую, раздвоенную на конце палку, которую мы ему протянули.  

Я сделал вид, что мне жалко друга. И мне, как это часто бывает, и в самом деле стало его жалко. Я даже обнял его потом, утешил и помог ему оттереть речным песком пальто от грязи.  

Вы спросите, почему же мы все еще шли втроем? Почему не разделились?  

По привычке. Ведь мы были знакомы еще с университетских времен.  

Иногда мне кажется, что и Лео и Кролик – не существуют. Что они – только проекции. Мои проекции. Проекции, ставшие зачем-то самостоятельными личностями.  

До катастрофы мы регулярно отдыхали втроем на средиземноморских курортах. Купались, загорали, играли в карты. А по возвращении в город ходили вместе в кино, в театры и на концерты. Вечера проводили на вилле у Лео. Выпивали, беседовали, имитировали известных политиков, злословили, хохотали. Плавали в подземном бассейне. Уединялись в спальнях с оплаченными Лео гетерами и кинедами.  

Мы уже давно не работали. Кролик и я не были богаты, но не хотели гнуть спину как обычные люди – вечные рабы прибыли, спонсоров и начальников. Получивший в наследство огромное состояние Лео щедро помогал нам. Никто из нас и не думал обременять себя семьей. Зачем? Жизнь и так коротка и абсурдна. И жестока. И кончается известно чем.  

Кролик жил в бывшей конюшне виллы Лео, которую он сам отремонтировал и перестроил на свой вкус. Лео оплатил только работу электриков, сантехников и краски. А я ютился в небольшой квартирке на окраине города, которую купил когда-то на первые гонорары. В гости к Лео и Кролику ездил на велосипеде «Диамант». На вилле у Лео у меня была собственная спальня. Там я ночевал когда напивался.  

Все пропало. Мой велосипед пропал.  

Пропал многоквартирный дом, в котором на третьем этаже находилась моя квартира.  

Пропала вилла. Пропала и ее бывшая конюшня, и моя спальня.  

Мы больше не хохочем. Чаще всего мы молчим.  

О чем нам говорить? О будущем?  

Его у нас нет.  

Да, нас было трое.  

Мы бродили по бывшим окрестностям города… Встречали разных людей. Все они были одеты также как мы. И мужчины и женщины. У всех были номера на рукавах пальто и на шапочках. Детей мы не видели. Почему – поняли позже.  

Изредка встречали старых знакомых. Встретили Часовщика. До катастрофы его фирма производила известную всем в Европе марку механических наручных часов. С синим циферблатом, серебряными стрелками и сапфировым стеклом. И, не смотря на заоблачную цену своей продукции, процветала.  

Мы не раз бывали в его мастерской, расположенной на склоне покрытого виноградниками холма недалеко от Женевы, и дивились работе его подчиненных. Лео покупал там часы и дарил их нам или официантам, продажным женщинам, таксистам, жокеям…  

Часовщик принимал нас по-королевски, угощал собственными винами, как-то особо приготовленным его поваром бламанже и трюфелями.  

Грустно было смотреть на него, небритого, поседевшего, с грязными обкусанными ногтями и подбитым глазом, в оборванном пальто.  

Сначала он не узнал нас, а когда узнал, захныкал и забормотал: Тью-тью-тью… Господи, что стало со всеми нами? Куда все пропало, может быть вы знаете, барон? Тью-тью… Что, черт возьми, происходит? Где моя мастерская? Где виноградники? Кому помешали мои хронометры? Тью… Где Женевское озеро? На его месте – непроходимое болото. В нем даже лягушек нет. И, черт возьми, куда делись Альпы?  

Лео обнял его и попытался утешить. Но Часовщик не успокоился… продолжал терзать нас вопросами. Затем он замолчал, вытер нос рукавом пальто, плюнул себе под ноги, и, истошно воя, на всех четырех умчался от нас. Как испуганная обезьяна.  

– Вау, – провозгласил Кролик, – Бедняга кажется спятил.  

– И он, и мы все, – добавил Лео.  

– Часовщик прав, где, черт возьми, Альпы. Озеро могло и обмелеть, превратиться в болото, но Альпы…  

– Тью-тью-тью, – промурлыкал Кролик.  

Мы пошли дальше.  

Неожиданно мы наткнулись на Астронома. Он стоял и внимательно рассматривал какой-то камень в руке. Увидел нас и кивнул, так буднично, естественно, обыкновенно… как будто мы встретились не на покрытой фиолетовой пылью Земле после катастрофы, а в студенческой столовой в перерыве между лекциями.  

Кивнул и тут же заговорил.  

– Когда это случилось, я не работал, а показывал в саду сыну Сатурн в наш домашний Кессегрен. И представляете… навожу я на резкость… и вдруг… Сатурн превращается в какую-то мерзкую рожу. И эта рожа показывает мне язык. И тут меня как будто ветром сдуло. И несло и несло… очнулся я тут. Где мои – не знаю. Даже следов моего дома не нашел. И еще… не знаю, что вы думаете обо всем этом, мне кажется, что я сплю, что все это… сон. Кошмар и больше ничего. Я не силен в геологии, но… верьте мне, мы не на Земле. Да, не на Земле. Вы не задумывались о том, где Солнце. Куда оно делось. Почему нет ни дня, ни ночи? Это театр какой-то…  

Мы не успели ему ответить. Потому что Астроном ушел, не попрощавшись. Зашагал как робот прочь. И быстро пропал.  

– Еще один псих. – констатировал Лео.  

– Может быть, мы на Сатурне? Только вот, где кольца? – нелепо сострил Кролик, посмотрел на свои длинные пальцы и рассмеялся.  

Я промолчал. Вспомнил посещение обсерватории. Астроном был спокоен, горд за свое хозяйство, поглаживал бока своих огромных телескопов и пытался объяснить нам, где находится Великий Аттрактор и что такое темная материя и темная энергия.  

Похоже, тут, на этих бескрайних полях, покрытых фиолетовой пылью, я это наконец понял.  

Загадку номеров на рукавах и шапочках помог разгадать другой встреченный нами старый знакомый, бывший сосед Лео, старик Барбарис. Так его звали, потому что весь свой участок он засадил кустами барбариса, из плодов которого изготовлял превосходный мармелад, нежно пахнущий лимоном и грушами. Барбарис владел клубом «Флорида», заведением с плохой репутацией, в которое мы тем не менее иногда заглядывали. Когда хотели развлечений погрязнее. Там я познакомился с цирковой группой, состоящей из румынских лилипуток. Девушки эти были не только мастерицами пограничного сластолюбия, но и гимнастками, жонглёрами и фокусницами. Одна из них смогла прямо на глазах у зрителей превратить католического монаха в крысу.  

Барбарис разгуливал не один, а с тремя миловидными дамами. У меня создалось впечатление, что он жалеет не о потерянной «Флориде», не о городе, не об Альпах, а только о своем барбарисовом саде.  

Всеведущий Барбарис поведал нам, что номера на рукавах пальто и на шапочках – это места в очереди на посадку в космические корабли греев, совершающие челночные рейсы между Землей и планетой Х.  

Посадка эта будто бы осуществляется на крыше башни, бывшей гостиницы, единственного уцелевшего здания в нашем регионе, над которой все время парят антигравитационные аппараты греев.  

– Вы конечно близко к башне не подходили? А следовало бы. Там очередь… спиралью… толщиной человек в шесть и длиной километров в тридцать. Все хотят улететь отсюда. На планету Х.  

Планета эта вращается вокруг звезды, похожей на Солнце. Эту планету греи якобы нашли и оборудовали специально для людей. Сутки там составляют – 24 земных часа. Год длится 400 дней. Мягкий климат. Луна отсутствует. Планету Х, так же как и Землю до катастрофы, омывают океаны, но приливы и отливы на побережье там почти незаметны.  

Барбарис с жаром рассказывал нам о том, что законы природы на этой планете не похожи на земные, что пространство, время и сама материя подчиняются там воле живущих на ней существ… Говоря проще – каждый из новых переселенцев с Земли сможет жить там в мире, который пожелает. Достаточно его представить и захотеть, чтобы он возник. Впрочем, горько заметил Барбарис, на этот счет есть различные мнения.  

Не растерявшие свои религиозные убеждения земляне будто бы верят, что греи – на самом деле – ангелы Господни, что на планете Х праведников ждет рай, а грешников – ад.  

Другие, утверждал Барбарис, верят в то, что планета Х – не что иное как колоссальная лаборатория, в которой греи проводят над людьми свои зловещие и болезненные эксперименты.  

А неисправимые скептики якобы убеждены в том, что никакой планеты Х не существует. И что греи собирают землян для упорядоченной утилизации и переработки на галеты. Им будто бы надоело есть искусственную пищу…  

А висящие над башней аппараты – на самом деле гигантские мясорубки.  

Сказав это, Барбарис неприятно захихикал, а его дамы потупились.  

Расставшись с Барбарисом, мы стали прикидывать, когда подойдет наша очередь на отлет. Получилось, что самое раннее – через четыре месяца.  

Кому верить, что делать все это время – мы не знали. Идти было некуда, везде было одно и то же. Поэтому мы просто шатались вокруг да около, стараясь не слишком далеко отдаляться от башни.  

Во что верили мы?  

Я не верил ни во что. Навсегда остаться на разрушенной до основания Земле – мне тем не менее не хотелось. Никто не знал, сколько времени греи будут нас кормить и поить. Надо было улетать. Авось попаду в мир, в котором есть хотя бы душ, туалеты и туалетная бумага.  

Кролик – в прошлом большой любитель научно-фантастических романов – верил в планету-лабораторию. Но надеялся на добросердечие греев. Он рассуждал так: Не могут столь высоко технически развитые существа просто так устроить остров доктора Моро на чужой планете. Духовное их развитие наверняка не отстало от материального. Это ведь они нас кормят и поят, а не мы их. Греи возможно нуждаются в нашем генетическом материале, ну так дадим его им, а они нам взамен подарят новую планету.  

Немногословный обычно Лео отвечал Кролику так: Будь я на месте греев, я бы десять раз подумал, прежде чем тащить нас в новые миры. Землю мы уже испоганили, испоганим и планету Х. Да и греям, если когда-нибудь наша возьмет, несдобровать. Мы их самих на галеты переработаем. Надеюсь, они это понимают.  

Неожиданно меня осенило. В голову пришла мысль, заставившая меня содрогнуться.  

– Мы за деревьями не увидели леса. Все гораздо проще. Проще и страшнее. Мы уже не на Земле. Прав Астроном. Мы на этой треклятой планете Х. Греи как-то ухитрились всех нас сюда перетащить. Разумеется, тут нет Альп. Нет мастерской и виноградников Часовщика, нет барбарисового сада. И не может быть. Тут ничего нет, кроме остатков какой-то прежней цивилизации. Мы в аду, поздравляю вас.  

Спутники мои удивительно спокойно отреагировали на мое откровение.  

Кролик заметил стоически: Поздравление принято. В аду, так в аду. Обойдемся и без Альп и без барбарисов.  

А Лео добавил: В этом мире почти все уже уничтожено. Деревья не растут, зверей нет, даже насекомые исчезли, одни руины и фиолетовая пыль… Убивать некого… Значит мы будем убивать друг друга. Это не ад, это огромная арена, а мы тут – гладиаторы. А греи, наверное, готовят многочастную телетрансляцию на всю галактику. Кролик, там, где ты нашел трезубец, было и другое оружие?  

– Да, там валялись мечи и копья.  

– Вот видите. Погодите, скоро наши хозяева завезут сюда экзотических животных. Саблезубых тигров, мамонтов, гиппопотамов… может и динозавров воскресят. А для придачи шоу особой пикантности притащат сюда высшие духовные достижения человечества – куклу Чаки, Лепрекона, Фредди Крюгера, Чужого и Майкла Майерса…  

Последующие события подтвердили его правоту.  

Через несколько часов после этого разговора мы услышали приближающийся топот… мимо нас промчался, пыхтя, исполинский носорог. Носорог нас явно не заметил или заметил, но решил не прекращать свой бег из-за таких незначительных существ как мы.  

Через полминуты примерно мы поняли, что носорог спасался бегством. Его преследовало уродливое чудовище, по размеру – раза в три большее носорога. С зубастой пастью, как у лангольеров в известном фильме, и телом, напоминающим полосатую подводную лодку. Но на шести волосатых лапах. За чудовищем неслись уже какие-то и вовсе невообразимые создания.  

– Вау! – дежурно отреагировал Кролик, когда все стихло.  

– Я же говорил, – пронудил Лео и горько посмотрел на меня своими огромными глазами.  

Еще через день мы натолкнулись на следы побоища.  

Какая-то зверюга растерзала группу, похожую на нашу. От людей остались одни ботинки и окровавленные ступни с торчащими из них костями. Все остальное, по-видимому, сожрал зверь. Вместе с одеждой. Все вокруг было забрызгано кровью. Душераздирающая картина.  

В нескольких сотнях метров от побоища мы обнаружили большой открытый ящик, в котором лежали прямые и изогнутые мечи, копья, шлемы с плюмажами и щиты. Все это явно предназначалось для нас.  

Лео и Кролик в шлемах, с мечами и щитами в руках. Мурмиллон и фракиец. Гротеск.  

Стало ясно, что следующими жертвами будем мы. Если конечно не произойдет что-то экстраординарное. Странно, приближающийся конец нас не испугал. Почему?  

Одна мыслишка не давала мне покоя.  

А что, если не все то, что поведал нам старик Барбарис было ложью. Что если он рассказал нам кусочек правды? Разжевал и в рот положил, а мы этого не заметили.  

Что если то, что он говорил про миры на планете Х, – не было враньем?  

Проверить это можно было чрезвычайно легко. Представить себе, например, виллу Лео и нас в ней до катастрофы, пожелать все это восстановить и посмотреть, что из этого выйдет.  

Поделился идеей с моими спутниками. Спросил их прямо, хотят ли они, чтобы я попробовал воссоздать наш старый мир. С виллой, голубым шёлком на стенах и персиками.  

Кролик согласился, но почему-то без особого энтузиазма: Валяй, что мы теряем.  

А Лео добавил: Может быть придумаешь что-нибудь поинтереснее, чем моя вилла? Тут конечно жизнь собачья… и закончиться она может быстро и не безболезненно. Но наша прежняя жизнь была не хороша… и тянулась бесконечно. Имитация счастья… Подумай.  

Поначалу я удивился, а потом вдруг заподозрил, что эта планета, покрытая фиолетовой пылью, вместе с проклятой башней и носорогом – это мир-антипод, который пожелал и создал Лео. Может быть и бессознательно. Потому что пресытился прошлой жизнью. А Кролик… это понял, но перечить Лео не стал. Не стал перебивать его фантазию своей.  

Пора было показать, кто в доме хозяин.  

Я решительно втянул в себя мои проекции. Лео и Кролик послушно заняли свои обычные места в моей голове.  

Вернулся к ящику с холодным оружием. Сбросил пальто и шапочку, напялил шлем с плюмажем, взял в левую руку щит с мордой льва, а в правую короткий меч-гладиус.  

И – внутренне – вызвал всех чудовищ этого мира на поединок.  

Через несколько секунд я услышал вокруг себя злобное рычание.  

С одной стороны ко мне подошел человек в маске хоккейного вратаря. В руке его был нож. С другой приблизился черный как дьявол Чужой и высунул изо рта свою стальную челюсть.