Китобойка

За окном опять гулял туман. Густой и сильный, там будто курили миллион, словно сожгли тонну жира. Серые бетонные фигуры построек напоминали ему непреступные стены, а урны в этот момент выглядели похожими на могильные плиты. Лёша отпил горький кофе, прокашлялся и прилип лбом к стеклу. Где-то вдали что-то гудело: не то паровоз, не то пароход.  

– Странно, – сказал он, – ведь рядом нет ни того, ни другого. Откуда звук?  

– Что? – лениво спросила Света, гремя посудой.  

– Звук, – повторил он. – Этот гудок, ты, что, не слышишь? Гудит иногда и гудит словно горнист... О, вот! Прислушайся!  

Света послушалась.  

– Да, и в правду.  

– Вот и я о том. И этот уже в пятый раз. Странно.  

– Меня больше удивляет этот туман, – сказала она. – Уже тритий день он тут. Наплывает и закрывает весь двор, а ближе к полудню уходит. И именно, что двор! Я у подруг поспрашивала, у них всё чисто. Обычное ясное утро.  

– Странно, – пробормотал Лёша, снова прилип к стеклу. Затем оторвался, осмотрев его; провёл пальцем, но линии не осталось. Должно быть, оно запотело снаружи, а не внутри. Вот и ещё одна странность...  

– А ещё эта вонь! – возмутилась она, взяв в руки чашку. – Тоже три дня назад появилась.  

– Да. Воняет жжёным жиром.  

– А мне кажется, что горелой резиной... Ой! – девушка прикрыла рот, подавляя вспышку тошноты и сказала: – Давай лучше не будем об этом, ладно? И так себя плохо чувствую.  

Он согласился. Загудело опять. На этот раз громче. Лёша допил горький кофе, поморщился, тоже подавил в горле комок и пошёл одеваться. Уже возле машины его вдруг окрикнули. Это случилось тогда, когда дверь его серой камри оказалась открыта. Он обернулся на звук и тут же вздрогнул, увидев крупную странную фигуру, что в клубящейся дымке напоминала фантом.  

– Мы знакомы? – спросил он, брови нахмурились.  

– Ну а как же! – радостно заявила особа. – Это же я, Тильне, помнишь?  

Лёша мотнул головой. Какая ещё Тильне? Крупная женщина подошла ближе, стала осязаемой. Одета она была странно. Плотное кожаное пальто с капюшоном, закрывающим половину лица и обрамлённым каким-то серым мехом, исписанное незнакомыми рунами и символами. Меховые нарукавники и точно такого же покроя штаны. Так же, обрамлённые мехом. Лицо большое и круглое, кожа смуглая, цвета слабо-заваренного чёрного чая. Девушка явно приехала из далёкого севера и, похоже, одежду так и не сменила. Но больше всего его взгляд прилип к копью за спиной. Память услужливо подсказала: "гарпун". С костяным зазубренным наконечником, чтобы жертва его так просто не вытащила, и кожаным ремешком для удобства... По истине, странная встреча.  

"Ей не жарко в таком ходить летом? ", – подумал он, оглядывая необычный наряд. Сделано был тот, он признавал, явно с душой и огромным мастерством.  

– Не очень вас помню, – ответил он.  

– Ну как же! – взмахнула сильными руками та. – Три дня назад, помнишь? Ну, улица, пять рублей, автобус, мне не хватало. Ну?!  

Точно! Он инстинктивно схватился за руку и отпрянул. Она тогда так его схватила за запястье, что ему показалось точно оторвёт. Ну и хват у неё! От взгляда ненормальной это не укрылось. Смуглое лицо улыбнулось, женщина крикнула:  

– Ну вот же! И всё-таки вспомнил! Тильне. А ты, Алексей, я тебя с того раза запомнила. Уж больно ты мне пришёлся по вкусу, мой сладкий. Если бы не твоя помощь тогда, то я бы точно в этом вашем сверкающем городе заблудилась.  

– Рад был помочь, – неловко ответил он. – Ну а теперь я пошёл, на работу опаздываю.  

Но сесть в машину ему не дали. Одним ловким движением Тильне загородила проход и сделала это так, будто она весила, как пушинка, а это её неповоротливое тело – лишь иллюзия. Лёша чуть не подавился от возмущения.  

– Мне вообще-то пройти надо...  

– Ох, Алексей! – томно выдала та. – Я ведь к тебе пришла, знаешь. Уж больно понравился ты тогда мне. Ты мне так сильно помог, я сразу же поняла, что парень ты добрый и правильный. А ещё красивый! – её смуглое круглое лицо улыбнулось. – Я ведь свататься к тебе пришла, ты знал? Вон, и вещи с собой притащила, – да, действительно, у неё была сумка; огромная, кожаная и похожая на грушу. – Без тебя я бы точно пропала, таких мужчин, как ты, Алексей, одних оставлять нельзя. Таких обязательно нужно женить. Наши дети будут самыми лучшими.  

Он ошалело попятился.  

– Вы в своём уме вообще?!  

Женщина надвигалась.  

– Ох, Алексей! Как же я тебя полюбила! Я ведь, знаешь, всю жизнь одинока была, все свои тридцать шесть лет. А жизнь у меня, Алексей, была трудная, тяжёлая. У северных китобоев не бывает простой жизни. Каждый день для нас, что великий риск, каждый час нас грозят утопить большие создания. А вот был бы у меня муж и тогда бы жилось чуть легче. Тогда бы я знала, что, вернувшись с великой охоты, дома меня будет ждать он. Но мне нужен не просто муж, а такой, Алексей, как ты. Ох! – опять томно вздохнула та. – Ты скажи же мне, куда заселяться? Ты же в этой прямоугольной скале живёшь? Где именно, Алексей?  

Лёша вдруг подловил момент, когда эта... Тильне рассматривала дом. Резко дёрнувшись в сторону, пропустив мимо ушей недоуменное: "Алексей? ", он проскользнул в свою машину, запер двери и тут же заблокировал их. Завёл мотор. В момент, когда повернулся ключ, он подумал: "Только не заглохни, прошу! ", а когда мотор взревел – вдавил педаль; заскрипела резина. Позади его снова позвали и громко. Алексей, ты куда?! Вырулив со двора, он достиг светофора и выдохнул. Бывают же в мире безумцы!  

По радио в этот момент монотонно бубнил голос, рассказывая множество странных вещей.  

"Нет, – думал он, – этот мир, однозначно, не очень здоров. Он полностью спятил и с каждым днём его нездоровье растёт. А всем известно, что сумасшедшие долго не живут".  

Тут уже дышалось чуть лучше. Не было и следа той жжёной вони, что приносил туман. Туман действительно был лишь в их дворе и дальше не распространялся. Его словно кто-то навёл. Странно это всё же, думалось ему, очень странно...  

***  

Серая камри заезжала уже в ясный двор. Хорошо виднелись дома, их больше не скрывала ужасная дымка. Да и дышалось куда, как легче. Поставив машину на привычное место, Лёша захлопнул дверь и вытащил пилюлю от домофона. Стоял вечер и он сильно устал; сейчас ему больше всего на свете хотелось принять ледяной душ, смыть с себя этот мерзкий вонючий пот. "Ну и духота сегодня выдалась, прямо, как и вчера. В таких условиях туманы не возникают", – подумал он, подходя к серой двери. Прислонил таблетку... Странно. Домофон не прореагировал; тогда он вновь прислонил ключ, слегка выругался – сломался что-ли? – дёрнул на себя и перед ним возник тёмный проход. Видимо просто электричество отключили.  

Без задней мысли его пальцы щёлкнули зелёной кнопкой и лампочка над головой загорелась. Ток был. Значит, видимо сломался сам электронный замок.  

Так они и дошёл до своей двери, ругая нерасторопных мастеров ЖКХ и мелких сорванцов, рисующих на стенах.  

Возле своей двери Лёша проглотил ругательства. А секундой позже – заругался сильнее. Уже вслух. Кто-то разрисовал и их дверь. Белыми непонятными узорами, похожими на руны. И такими знакомыми...  

– Сегодня к тебе какая-то сумасшедшая приходила, – сердито сказали с порога, когда он открыл; это была Света. – Чуть окно нам не выбила, ты прикинь?  

– Да ну? – в груди нехорошо зашуршало. – И что за девушка?  

– Это лучше ты мне скажи, – упёрла она руки в бока.  

– А я откуда знаю?! – пожал он плечами. – Ты лучше мне скажи: это она нам дверь разрисовала?  

Теперь не поняла уже Света. Лёша сказал: "вот, смотри" и вывел её в коридор, глаза у той расширились.  

– Да это точно та дура сделала! – сказала она. – Она, как узнала, что ты живёшь тут, то словно с катушек слетела. Стала мне орать что-то, палкой какой-то в руках крутить, непонятные слова издавать. А потом, как метнётся к двери и давай её выбивать. Совсем обезумела, дура! Я ей крикнула, что полицию вызову, а та, знай, на своей тарабарщине всё кричит и палкой махает. Чокнутая!  

– Как вообще вышло, что вы с ней заговорили. Ко мне просто тоже утром подошла, бред какой-то начала нести.  

Света лишь отмахнулась:  

– Да очень всё просто! Я в окно днём выглянула, а там какая-то баба всё трётся и трётся. Ну я и подумала, что в гости приехала к кому-то, а попасть в дом не может. Одета ещё так странно была.  

– Да. В какой-то северный национальный костюм.  

Света сердито на него посмотрела и продолжила:  

– Я окно открыла и спрашиваю: "вам помочь? "; а она мне отвечает: "да, девочка, помоги. Я к Алексею приехала жить, а где его берлога не знаю. Вот прямо так и сказала: "берлога", ну говорю же, что чокнутая. А я сама уже думаю: "какой такой Алексей? ", опешила немного и говорю: "так тут он живёт. У меня". Ну а она глаза выпучила и спрашивает: "сестра, что-ли? ". Нет, отвечаю, девушка его. Женой скоро буду.  

Лёша прокашлялся и спросил:  

– Серьёзно?  

– Ну да, а что? – с вызовом спросила Света. – Не хочешь?  

– Да не в том дело, хочу-не-хочу, – замялся он, почесав голову. – Просто ей то зачем об этом было говорить?  

– А я вот сказала. А она после такого обезумела и давай меня проклинать. Ужас в общем. А теперь скажи-ка мне, дорогой ты мой, почему какая-то баба приходит к тебе жить и так реагирует на то, что ты уже занят, а? Отвечай!  

***  

Дверь вчера он оттирал чуть ли не целый час. Всё это время Света язвительной змеёй вилась рядом и то и дело спрашивала:  

– Ну как, нравиться?  

Всё это время Лёша только и думал: "Я то тут причём? ". И как это у женщин так просто получается: сделать его виноватым? Ведь, казалось бы, в чём тут его вина. Ну пришла какая-то полоумная, ну выломала (и как она только умудрилась? ) дверь домофона. Разрисовала дверь. Ну ведь это сделала она, а не он; уж он-то, Лёша, в этом не виноват. Не он ведь её позвал. Он лишь дал ей когда-то те пять рублей – вот и всё. Ну так что теперь – людям в лицо плевать на улице нужно, чтобы они от него отставали.  

За этими мыслями и прошёл его день. Сейчас он вноьо спускался по лестнице и костерил проклятый туман. Вонючий и серый, клубящийся и будто бы осязаемый, укутывающий своим естеством все дома... На этот раз Света, на его замечание о том, что не плохо было бы куда-нибудь позвонить и сообщить о случившемся (вдруг это почва под ногами горит? ) лишь съязвила:  

– Смотри лучше, чтобы к тебе опять психованная не приходила. Опять ведь дверь будешь потом отмывать.  

Когда его рука внизу схватилась за ручку, вновь загудело. Почему-то представился Лёше альпийский горнист. Толчок и сломанная дверь открывается, без каких-либо усилий. Впереди простирается улица.  

– Ты сказать мне ничего не желаешь? – строгий окрик словно ввился сверлом в суть души. Лёша вздрогнул, уставился на женщину впереди.  

– Т-тильне...  

"Она меня теперь, что, каждый день преследовать будет?!".  

– Смотри-ка, запомнил. Ну, Алексей, не ожидала, – её крупные руки сложились на груди.  

– Что ты тут делаешь?  

– Как это что?! Я же ещё вчера сказала, что приехала к тебе жить. А ты сбежал от меня Алексей, как крыса сбежал. Мужчина так не поступает. Оставил девушку одну, на улице незнакомого города, с тяжеленными сумками. Разочаровалась я в тебе очень, так и знай.  

Она была уже рядом, смотрела прямо в глаза. На смуглом лице была укоризна.  

Лёша стал дышать ртом. К горлу подступил новый комок. На улице воняло сильнее.  

– Ну и подлец же ты, Алексей, – высказалась она. – И что это, скажи мне на милость, за бэйэтэ дьяхтара, что за самозванка, как у вас говорят, была у тебя в квартире?  

– Это была моя девушка, Света, – как-то неловко ответил он, а сам думал: "да кто она вообще такая и почему я перед ней так стелюсь?!". – И она там жила. А вот с чего это ты решила, что можешь жить у меня? С чего ты вообще решила, что я пущу непонятно кого к себе?  

Тильне приблизилась, ухватилась за руку.  

– С того и решила, что думала, будто ты честный парень и не станешь связывать свою судьбу с какой-то там бэйэтэ дьяхтара, с какой-то жалкой тыхы. Не ожидала я от тебя.  

Он попытался убрать её хватку, но уж больно та оказалась сильна.  

– Знаешь, как у нас, у китобоев, говорят. Кто с тыхы поведётся, того киты не найдут. Всё понятно?  

– Нечего мне не понятно, безумка, – жалобно простонал тот. – Отпусти! И оставь ты меня уже, наконец-то, в покое, ты мне одежду порвёшь. Хватит меня преследовать. Скажи вообще спасибо, что я вчера полицию не вызвал. За порчу двери. И общедомовой, и моей.  

Китобойка нахмурилась, а затем её круглое лицо, обрамлённое мехом капюшона расплылось в улыбке.  

– Ой, так ты должно быть, не знаешь, что они значат. Вот я ебус-бас, глупая я женщина, Алексей. У тебя на двери нарисованы специальные китобойные руны. Они приносят удачу и помогают в любви, я надеюсь ты их не стёр?  

– Вообще-то стёр, – сказал он, вырываясь из крупных мясистых кистей. – И не трогай больше меня. Уходи.  

– Ох, Алексей! – в него прилетел жалобный взгляд; таким и прибить, ненароком, можно. – Вот так и бросишь девушку одну, да? Одну в большом и враждебном городе. Я ведь знаешь, как сюда попала. Меня сюда отправил старейшина, наш вождь, так он мне тогда и сказал: "Иди ты, Тильне, на большую землю и узнай, как нынче люди живут. Много лет уж прошло и всё изменилось; слишком уж долго мы жили в отрыве. Иди, Тильне, и принеси нам новые знания". Вот, как я и попала сюда, Алексей, вот как я впервые тебя увидела и ты мне тогда очень сильно помог. Ты выручил меня, а я, отдавая свой долг, помогу тебе. Вижу я, не по своей воле ты мне отказываешь. Во всём виновата та сука, эта марба! Я отведу её от тебя, сама займу её место и стану тебе лучшей женой. Самой верной, послушной. Я ведь и пирожки печь умею, и манты леплю хорошо, а уж какое восхитительное у меня выходит мясо кита! И всё это, Алексей, скоро станет твоим. Ладно, мой милый, добился ты своего, я ухожу, но обязательно скоро вернусь. Я, как настоящая китобойка, отвоюю тебя от этой подлой бэйэтэ дьяхтара, ты точно станешь моим. Теперь это – мой новый охотничий долг.  

И она ушла. А он всё стоял и хлопал глазами, кажется, забыв, как дышать. В мыслях всё вертелось: "И в какой дурдом мне сейчас позвонить? ".  

***  

– Лёша, она опять приходила! – Сказала Света. Но уже не рассержено, а с нотками паники.  

– Да, она опять приходила, – медленно кивнул он; в ушах словно поселился тот странный туман. Дверь опять оказалась раскрашена. На этот раз краски извели куда, как больше. Множество всевозможных символов и рун плавно перетекали из одного в другой. Вокруг дверной ручки (чуть смятой! ) красовались белые завитки, что замыкались концами в круг, а вокруг глазка (он оказался немного треснут) Тильне нарисовала весьма необычный ромб; и теперь он был похож на глаз. Чуть ниже он приметил что-то отдалённо похожее на кита, а сбоку явно узнавался знак волн. Да уж, она зря времени явно не тратила.  

– Да причём тут дверь?! – вспылила Света. – Ты туда посмотри!  

Его грубо схватили за рукав и втащили насильно в квартиру. Лёша не сопротивлялся. Уже на кухне Света показала в сторону окна и закричала:  

– Видишь?! Дверь это ещё фигня! Эта дура окно нам выбила. Нет, ты посмотри же. Ну как, нравиться тебе, да?  

Лёша уже второй раз за день хлопал ртом словно рыба. Он стоял и смотрел туда, где, по-идее, должно было быть пластиковое окно. Целое ещё утром, а сейчас разошедшееся странными трещинами будто бы причудливым витражом.  

– Вот это да.., – сказал он.  

– "Вот это да"?! – вспылила она. – Это всё, что ты хочешь сказать? Лёша, это пиздец! Ну ты посмотри, что она натворила!  

Прямо из цента стекла торчал костяной гарпун. Тот самый. Вокруг него волнами расходились странные трещины; они будто бы извивались змеями, будто волнились и (ему это кажется? ) даже изображали какие-то буквы...  

– А-лек-сей, – медленно прочитал он, – я те-бя -люб-лю. Света, ты это видишь? Там надписи? Как она вообще это провернула?..  

– Да какие, к чёртовой бабушке, надписи, Лёша, ты что, придурок?! Ты видишь, до чего она довела? Всё, я звоню в полицию.  

– Ну подожди, – попытался урезонить девушку он. – Может так всё уладим.  

– Да какое, к дьяволу, так?! Ты совсем сбрендил или как вообще?! Она убить меня пыталась, ты понимаешь? Убить! Лёша, это не шутки, она – реально конченная. Я из окна выглянула, когда её увидела, а та даже говорить со мной не стала; стащила гарпун и сразу же кинула.  

Только сейчас он увидел, что тело Светы бьёт мелкая дрожь. Губы дрожат, кожа бледная. Закончив говорить, она прижала ладони к глазам и заплакала. Он обнял её, но всё продолжал непонятливым взглядом вчитываться в эту необычную надпись из трещин. "Алексей, я тебя люблю"...  

– Четвёртый этаж, – потерянно вырвалось у него, – как бы она докинула.  

Света всхлипнула. Ответила.  

– Она же психов-ванная. У них силы до хрЕна. Таких даже пять здоровенных санитаров не всегда удерживают... Лёш, позвони в полицию, не доводи до греха. Она нас обоих точно убьёт.  

– Ладно, солнышко, позвоню, – сказал он, гладя бедную девушку по спине. А сам всё читал и читал эту надпись и думал о том, как вообще такое возможно.  

***  

На другой день Лёша услышал:  

– Ну как, поняла эта бэйэтэ дьяхтара своё место? Собрала уже свои вещички она или нет?  

На этот раз тело не дёрнулось, Лёша не вздрогнул. Он смерил психованную строгим взглядом и сообщил:  

– Обязательно это было делать, а? Ты могла её убить?  

– Ой, Алексей, я тебя умоляю, – весело отмахнулась Тильне. – Если бы хотела, давно бы убила. Я в своём поселении была самой лучшей китобойшей. Своей ловкостью и силой я могла бы дать фору и нашему старосте. Среди китобоев севера меня знаю, как "куустээх". Сильнейшая. Будь моя воля и мой гарпун пробил бы весь этот дом насквозь, не замедляясь, так, что так и знай: твоей марба ничего не угрожало.  

– Хватит так её называть! Я вообще-то люблю её, мы живём вместе. А ты появилась в моей жизни как молния зимой и начинаешь творить всякую дичь. Ты же говорила, что любишь меня, да? Ну вот и уходи. Не мешай моей счастливой жизни! Из-за тебя я несчастен, Тильне!  

Лёша сжал кулаки и сурово посмотрел на безумную. Та выглядела огорошенной. "Лишь бы не прибила", – внутренне содрогнулся он.  

Китобойка неуверенно переминалась с ноги на ногу.  

– Я вчера в полицию позвонил; на тебя написано заявление. Не хочешь, чтобы тебя поймали – уходи. И если со мной... с нами, что-нибудь случиться, то искать, в первую очередь, будут тебя. Просил же больше так не делать, больше не преследовать меня.  

– Одному тебе будет плохо, – сказала она. – Такой мужчина, как ты обязательно должен быть с девушкой.  

– У меня уже есть девушка, Тильне, и ты это знаешь. Со Светой мне отлично живётся.  

– Так значит она не ушла, – глаза у той мгновенно стали сердитыми. – Вот ведь ыт-абаха! Ничему её жизнь не учит!  

Лёша ощути внутри себя раскалённую волну. Руки его задрожали.  

– Тильне, хватит! Уходи, прошу тебя. Не порть же нам жизнь, ты ведь говорила, что любишь меня, вот и докажи. Если любишь – отпусти, – закончил он свой монолог заезженной фразой. Китобоша развернулась и медленно побрела к углу.  

– Тут тебя будут искать, лучше не появляйся в этой районе, – решил поставить точку он. Когда эта крупная женщина в национальном наряде оказалась за десять метров, дрожь несколько отступила. Лёша позволил себе выдохнуть. Но, однако, когда его рука потянулась к двери машины, Тильне обернулась и крикнула:  

– Ты всё равно будешь моим, Алексей, это я тебе гарантирую. Эта бэйэтэ дьяхтара слезами и кровью умоется. Она из тебя нитки вьёт, пользуется тобой, как мальчишкой, не видишь? Лишь я одна тебя достойна, лишь я и никто больше.  

А затем она ушла. На этот раз точно. А Лёша сел и завёл дрожащей рукой мотор. Сердце в груди тоже взревело.  

***  

Лёша, приезжай, она снова здесь!  

Такое сообщение ему пришло на телефон. Лёша заволновался, но решил обождать. Быть может, ещё пронесёт? Он достал лист из факсе и мигом загнал другой. Прошёлся до стула и сел. Взял карандаш. Впереди было много работы.  

Через час пришло ещё одно сообщение. Вот на этот раз Лёша схватился за грудь. Вот, что в нём оказалось написано:  

"Она поймала меня полицию".  

Вот и всё. Какая короткая фраза, но сколько эмоций она вызывает.  

– Ыых! – крякнул он, подлетел к вешалки и сорвал с неё рубашку. Не отпрашиваясь домой, бросился в сторону лифта. На пол пути, что-то поняв, решил свернуть к лестнице. Снаружи рыкнула камри, привычно взвизгнули шины. На первом светофоре он даже не стал ждать – проехал на красный; чуть не врезался в джип и уже потом, на другом, остановился. Если его собьют, то домой он точно не попадёт. А там Тильне. И Света! Господи!  

В ушах всё пульсировало, ревело. Она поймала меня полицию. Что это значило? Как она вообще могла поймать Свету? Выломала дверь? Залезла в окно? Притворилась полицией? Вот последнее – явно бред. Но что же тогда истина?  

Лёша вжал до боли гудок и рассерженно крикнул: "Быстрее! ". Слишком уж долго стоял тот мерседес. Зелёный загорелся (целых! ) две секунды назад. А ведь будь у него сейчас мотоцикл и можно было бы его просто объехать. Но вместо этого у него неторопливая и медленная машина. А ведь он когда-то хотел купить мотоцикл...  

Она поймала меня полицию. Что же там сейчас происходит? Быть может, и ехать уже никуда и не нужно? Может Тильне уже давно всё закончила. Ну а что, силы ей не занимать да и гарпуном работать умеет. Лёша разблокировал телефон, открыл раскладку и крикнул:  

– Алло, полиция! Пишите адрес! Быстрее!  

Она поймала меня полицию. Может Света хотела написать: "Она меня чуть не поймала и я вызвала полицию? ". Но тогда всё в порядке и можно не торопиться. Наверняка, сейчас Тильне ждёт снаружи, а Света дома, в безопасности; и скоро должны приехать и забрать эту китобойшу. Но если она хотела написать: "Она меня поймала, вызывай полицию! ", то тогда открываются совершенно другие перспективы...  

Лёша вновь выругался, крутанул рулём и камри оказалась на тротуаре. Пассажиры перепугано жались в стороны. Кто-то ему махнул, крикнул что-то обидное, он почти не расслышал. Плевать. Главное быстрее домой!  

Машина врезалась в урну...  

***  

– Лёша, скажи уже ей! – истерично взвизгнула Света.  

Лёша выдохнул, выходя из машины, бросил торопливый взгляд на бампер. Кажется, тот нужно чинить. Затем ускорился и быстро оказался возле подъезда. Сказал:  

– Тильне! Что ты делаешь, отпусти её!  

Китобойка задорно усмехнулась, но пальцы не разжала. Света держалась за локоть и со смесью злобы и ужаса смотрела то на неё, то на своего парня. Тильне держала крепко. Хватка у ней была сильная. Это Лёша хорошо знал.  

– Ох, Алексей, не ценишь ты мою помощь. А я ведь ради тебя стараюсь. Эта бэйэтэ дьяхтара совсем берега попутала – она вышла и замахнулась на меня шваброй, представляешь? – совсем она не ценит тебя и не любит. Хочет тебя лишить такой хорошей жены, как я. И не смотри на меня так, я люблю тебя, Алексей, и потому хочу тебе помочь! Я буду лучшей женой и не буду тебя так использовать, как она.  

– Да что ты несёшь?!..  

– А ну ка тихо, девчонка! – Тильне дёрнула руку и Света взвизгнула. – Прояви уважение к старшим! Ты что, не видишь, да я же тебе в матери гожусь! Соплюха! – вновь дёрнула руку. – Ты мне ещё спасибо должна сказать; за то, что выгоняю тебя. Не по зубам тебе Алексей. Ты не сможет ему дать столько заботы, сколько могу дать я. Ты же никчёмная; одним словом: бэйэтэ дьяхтара. Марба! Может ты умеешь хорошо говорить? А может охотишься ты превосходно?  

– Да уж получше тебя-то готовлю! – прошипели в ответ.  

– А ну тихо! Сымыйа (ложь)! Ни на что ты не способна! Никчёмная.  

– Да сама ты такая! – огрызнулась Света и тут же завизжала сильнее. Могучая китобойка, не отпуская одной руки, впилась другой в её русые волосы. Света завыла.  

– Тильне, хватит! Прошу! – крикнул Лёша. – Отпусти её!  

– Ох, Алексей, не ценишь ты мою заботу. Сколько уж раз тебе говорю, всё не ценишь. Тебе же без неё будет лишь лучше... А не не дёргайся, сучка! Ты достоин большего, ты достоин любви, а она не любит тебя, сидит лишь на шее; вьёт из тебя нитки. Со мной тебе будет лучше, в разы.  

– Тильне, я прошу тебя. Я умоляю! Отпусти её, хватит! Я вызвал полицию, ты слышишь! Они скоро будут тут. Они арестуют тебя, понимаешь? Оставь нас в покое! – он сорвался на крик. Смуглое лицо покровительственно улыбнулось.  

– Ты как глупый ребёнок, но я не сержусь. Трудно быть идеальным мужем с такой-то женой. Она портит тебя, отравляет как скверна, как яд, закапывает в землю твой, Алексей, потенциал. Ну ничего, не переживай, скоро она уйдёт. Я займу её место и сделаю всё куда, как лучше.  

– Полиция, Тильне...  

– Не переживай ты так, Алексей, эта ваша полиция не побеспокоит нас и даже не увидит. Ты разве не видишь этот туман?! – развела руками она, не отпуская волосы Светы; та уже чуть не ныла, всё пытаясь выбраться и пяткой упираясь в крупную ногу Тильне. – Это не обычный туман, а всесокрывающий. Мы, китобои, в своих делах много уловок используем и не всегда материальных. На севере без этого никак, жизнь там трудная, ну ты не переживай, Алексей, когда мы с тобой туда переедем, я тебе буду во всём помогать; ни в чём ты со мной нуждаться не будешь, милый мой будущий муж. Кстати, как тебе мой талисман? Я специально для тебя его вырезала?  

Лёша посмотрел туда, куда она указывала и обомлел. Вместо привычного дерева (берёзы) теперь находился странный тотем, чем-то отдалённо напоминающий инкский. Какой-то деревянный человек с круглым лицом, в плотных одеждах и с деревянным копьём. Это она лишь за утро сделала?!  

– Это – северный тотем китобоя. Он, как и те символы, по преданию, приносит удачу. Я сама его для тебя вырезала, Алексей. Я много чего умею. Я и готовлю, и стираю, и на охоту могу ходить. Я смогу защитить тебя от диких зверей, от полярных медведей; помнится, одного из них я как-то одолела в рукопашном бою. Я научу тебя колдовать, Алексей. Ты же хочешь уметь возвышаться над материальным. У китобоев есть много заклинаний в запасе. Например, это...  

Тильне раскрутила гарпун и, что-то быстро сказав, ударила рукоятью в асфальт. Земля затряслась. Задрожали окна. Завыли сигнализации у машин. Лёша, схватившись за уши, упал на колени, у него перед глазами словно зажглась лампочка яркостью в пятьдесят тысяч люмен. "Вот откуда было то странное гудение", – дошло до него.  

– Не переживай, мой хороший, вреда от этого нет. Это специальное заклинание для отвода глаз. С помощью него я поддерживаю этот всесокрывающий нас туман. Хочешь ещё кое-что покажу...  

В ушах гудело. Едва-едва проморгавшись, Лёша поднялся и дёрганной походкой направился к Тильне, стараясь опять не упасть.  

– Я знаю ещё одно заклинание, смотри, – сказала она, а затем вновь раскрутила посох и торопливо забормотала. Тут же налетел сильный ветер; мощный воздушный поток, будто танцуя, сорвал горсть листьев и из низ образовалась женская фигурка, изъящно плывущая на воздушных волнах. Лёше даже послышалась музыка. Долгая и унывная. Должно быть, под такую грустят люди где-то на севере – среди вечных снегов...  

– Отпусти меня, чёртова ведьма! Тварь! – не выдержала Света, став вырваться и плеваться словами, как ядом. И в какой-то момент ей даже это удалось.  

– Отойди уже от нас, оставь нас в покое, уродка!..  

– А ну замолчи, – со сдерживаемой яростью прошипела змеёй Тильне. – Бэйэтэ дьяхтара. Ты, шлюха собаки.  

В одно мгновение она подскочила к трясущейся от страха и злобы фигурке, присела в стойку, как сумоист, сказала: "ох! ", "ух! ", "ох! ", стала подёргиваться, чуть подпрыгивать, и, продолжая издавать эти звуки, разогнула правую ногу. С поразительной гибкостью та взмыла в воздух и ударила свету в лицо. Бедная девушка ударилась в сломанную дверь и опала как ветка.  

"Убила! ", – с ужасом подумал Лёша.  

Света тихо застонала и перевернулась на другой бок, а он облегчённо выдохнул; ужас из глаз ушёл.  

– Вот ведь, а ведь раньше я таким ударом китов глушила, – весело проговорила безумная китобойка. – Видать старею уже. Ну как, поняла наконец своё место, сытыган? Больше не будешь свою гнилую пасть разевать? Пошли, Алексей. Идём за мной, я больше не желаю оставаться в этом проклятом городе, где всё ненатуральное и каменное и даже людские сердца. Где дома столь большие, что закрывают собою просторы; это нехорошее место, оно глушит мою магию и я не могу больше тут находиться. Иди за мной, Алексей, а эту шлюху забудь. Я нарожаю тебе множество замечательных сыновей и мы будем жить-поживать, долго и счастливо, как в сказке. Ты только иди за мной.  

Тильне долго и быстро говорила, но не все его слова долетали до его ушей. Чем дольше её пухлые и потрескавшиеся от дальних морозов губы открывались, тем сильнее был ветер и гуще туман. Тем быстрее танцевали листья на ветру, а запах становился всё осязаемее и противнее. Ему казалось, будто прямо возле носа что-то горит. Лёша стоял на коленях и смотрел на огромный синяк, который покрывал чуть ли не всю щёку его девушки; та продолжала стонать. Она боялась даже взглянуть в сторону этой огромной безумки с копьём.  

– Пошил за мной, Алексей, пошли и твоя жизнь станет лучше. Я научу тебя всему, я всегда буду тебя любить, всю жизнь...  

Казалось, что это пел ветер. Казалось, что туман стал таким густым, что научился сам говорить, и он всё говорил, говорил, говорил. Пошил за мной, Алексей. Пошли за мной... Нет. Пошли за мной, Алексей, пошли. Нет. Пошли, пошли, пошли. Нет! Нет, он никуда не пойдёт, нет, нет, нет, нет...  

Тильне ушла. Она долго и заунывно пела ветром, так словно старалась охватить Вселенскую грусть, она танцевала листьями и дурила разум туманом. Но она ушла. Прогремела земля, вновь завыли машины, где-то грустно завыла собака. Тильне ушла. Сверкнуло перед глазами. Будто перед лицом Лёши уродилась звезда, а затем этот яркий шар разлетелся на множество шаров поменьше, а уже они опять разлетелись, разлетелись опять и превратились в светящихся бабочек. И на крыле у каждой виднелись белые узоры; таинственные северные руны. Они кружились, порхали, звенели, взрывались светом и удалялись всё больше и больше. А потом внезапно исчезли. Вместе со всем. Вместе со звуком ветра, туманом и запахом гари, вместе с длинным гудком паровоза. Вместе с Тильне. Лёша словно погрузился в звенящую тишину и лишь слышалось ему биение собственного сердца.  

Тильне ушла. Видение исчезло. Двор был таким же, как раньше. Даже перестали орать машины. Не выла собака, будто заснув прекрасным сном.  

Он медленно, с трудом, поднялся и поковылял к Свете. Та уже не стонала, но всё боялась встать.  

– Света, всё кончилось, – сказал он и сам не поверил в слова, чуть не оглохнув от их громкости. – Вставай, моё солнышко.  

Она застонала снова, схватилась за щёку.  

– Вставай, моя хорошая. Она ушла. Вставай, теперь всё будет у нас хорошо, всё так, как и раньше...  

***  

Во двор новенького двадцатичетырёхэтажного дома въехала машина. Уже не старая камри, а новенький чёрный мерседес s-класса с блестящим дороговизной капотом. Двигатель машины протяжно рыкнул (громко и звероподобно, в разы громче, чем у старого аппарата) и, наконец, заглох. Лёша вышел во двор и огляделся. Был тёплый вечер.  

За последние два года много всего поменялось.  

Закрыв дверь он, подошёл к двери и достал круглый ключ. Дверь, пиликнув, открылась. Стоило лишь войти в чистый холл, как с ним поздоровались.  

– Здравствуйте, Фёдор Денисович, – сказал консьерж и Лёша кивнул. За последние два года очень много всего поменялось. Теперь он не Алексей Викторович, а Фёдор Денисович. Он прошёл к лифту, кнопка легко вжалась вглубь; створки разъехались. Он, конечно, мог бы пойти и пешком (тем более, подъезд тут гораздо чище и нет в нём тех грязных граффити), но очень уж он сегодня устал. В прочем, как и вчера, как и неделю назад, как и месяц. Сперва одно совещание, затем другое. Когда ты работаешь крупным предпринимателем, то и свободную минутку трудно выкроить.  

Перед дверью он отряхнул от тополиного пуха свой дорогой костюм, расслабил галстук. В замке щёлкнул ключ.  

– Дорогая, Светусик, я дома!  

Тишина. А очень хотелось, чтобы ему вдруг ответили. Да и кто бы ответил, если Света давно от него ушла. Это случилось ещё два года назад, незадолго после того, как... случилось всё это. Бедняга, она так и не смогла оправиться от происходящего. Всё ждала, что эта... как её там, Тильне, да не важно, вернётся опять и завершит начатое.  

Лёша (а теперь уже Фёдор) вздохнул и прошёлся по прихожей. В комнате пахло чистотой и духами. Не так давно у него в квартире была женщина лёгкого поведения.  

Возле стойки он остановился, открыв витражную дверцу. Словно дрова, на него уставились множество винных донышек. Взяв одну из бутылок, Лёша, посвистывая, пошёл искать штопор. А ведь если бы он жил не один, то ему бы непременно сказали:  

– Опять что-ли пьёшь?  

А он бы непременно улыбнулся и сказал:  

– Ну да ладно. Я лишь чуть-чуть...  

Лёша усмехнулся, открыл бутылку. Крышка врезалась в потолок. Вновь он осмотрел огромную и пустую квартиру и громко вздохнул. Мда уж, порой одному одиноко. Вот если бы она не ушла...  

"Стоп, – подумалось вдруг. – Это он про Тильне или Свету? Вот если бы "кто" не ушла? ".  

"А ведь, быть может, та китобойка и впрямь могла быть прекрасной женой".  

Отчего-то внутри поднялась прохлада, но он усилием воли её подавил. Затем наполнил бокал и, отпив пару раз, подошёл к окну. Давно уже встал вечер. Солнце село, зажглись огни. Ярко кричали витрины, копошилось словно в муравейнике множество фар. Это тебе не тот старый дворик, что раньше, а элитный район. Прежней серости тут не увидишь. Лёша снова отпил и дёрнул ручку окна. Лицо обдало свежестью. Вот только ему показалось, чтобы было в ней что-то ещё. Какая-то странная примесь, заставляющая сильнее принюхаться, не то подгорело что-то, не то показалось... Вдалеке сгущался туман. Впервые за долгое время.  

Интересно, где сейчас Тильне? Действительно ли на севере?  

"Да и была ли она вовсе? – спросил себя он. – Быть может, она – лишь плод нашего со Светой общего воображения, лишь неясная тень, вызванная нестабильным сознанием, тем странным запахом... Да и была ли Света на самом деле? Был ли вообще хоть кто-то? Мне сейчас кажется, будто я всю жизнь был один, всегда жил тут, а своё прошлое выдумало от одиночества сознание".  

Он подышал немного и закрыл окно. Да, запах гари и правда был. Отчего-то он вызывал в голове древние силуэты, словно видения из другой жизни. Едва учуяв его, ему показалось, будто где-то на огромном костре жарили насаженного на ствол дерева кита множество людей в коричневых нарядах, бегая вокруг и танцую. Перед глазами замерцали странные белые символы... Вдали загудел поезд. Или паровоз? Хм, странно, ведь ни того, ни другого тут нет.