То, что никогда не увидят

– Что бы вы делали, если знали, что вам ничего не будет за то, что вы сделаете?  

Сидящий рядом задумался, почесал затылок.  

– Такого быть не может, – разумно заметил он, хмыкнув, – Где мы бы ни были, везде будут какие-то правила и законы, которые мы нарушить не можем.  

– Это так. Но, если вдруг, будет идеальный мир, где законы не будут писаными, где все будет в гармонии?  

– Это будет утопия, – мужчина уже скептически относился к своему собеседнику, особенно после таких размышлений. Таких мыслей не должно быть, поэтому стоит лучше прислушиваться к таким разговорам. Хотя, что с него взять можно? Потрепанный жизнью рабочий с завода с соседней улицы, болтает много, но вот толку мало. Мужчина внимательно осмотрел его засаленный комбинезон, почерневшие заклепки, грязные зашнурованные ботинки. Взгляд пошел выше, по его одежде, зацепляясь за самые маленькие недочеты. Прожженная дыра на рукаве, грязные желтые пятна на рубахе выше, потом густая небритость в несколько дней на лице. Выглядит как лишенный дома житель из Песчаных районов.  

– Верно. Что есть утопия? Совершенство, где никто ни в чем не нуждается, – продолжал рабочий. Совершенно не стесняясь собеседника, он вытащил из кармана небольшую самокрутку, аккуратно прикурил. Мужчина поморщился: терпеть иностранную золу не хотелось, к тому же, она была еще и запрещена. Одного этого уже хватает, чтобы провести задержание, но что-то останавливало. Рука не поднималась. Почему же?  

– Разве у нас кто-то нуждается? – спросил он, поправив фуражку, на которой блестела серебряная бляха в виде изогнутого хвоста скорпиона. В отличие от рабочего, на мужчине был строгий костюм с черно-синими переливами, а сверху кожаный плащ такой же расцветки. Начищенные сапоги, ни единой складки на штанах, поясная сумка на боку вместе с кобурой, в которой виднелась рукоять пистолета. Один лишь вид должен внушать страх и повиновение, но вот рабочий как-то реагировал? Совершенно никак.  

– Товарищ офицер, я не говорю, что у нас кто-то нуждается, – отозвался с улыбкой. Затянулся, довольно и приятно, заполняя все свои легкие гадким дымом, – Я сейчас говорю об абстракции. Вам знакомо это понятие?  

– Разумеется, но вы сами спросили…  

– Я имел ввиду другое. Вспомните как начался разговор. Я спросил напрямую: что бы вы сделали?  

Офицер вздохнул. Отмахнулся от сизого дыма. Рабочий, видя этот жест, не смог сдержать улыбки.  

– Я бы выполнял свою работу. То, что от меня требуется.  

– Нет, нет, это не так, – рабочий замахал руками. Пепел с самокрутки сдуло жарким ветром, – Вы говорите о работе? Да, тут я согласен, но в идеальном мире вы бы не были тем, кто вы сейчас, – он направил палец с обломанным ногтем в грудь собеседнику, – Вы делаете не то, что хотите, а что требуется. Сами сказали. Однако утопия подразумевает под собой то, что никто ни в чем не нуждается. И нет надобности делать работу, что у вас есть. Нет власти, что говорит делать или не делать, нет потребности в чем-либо, ибо все есть. И каждый делает в свое удовольствие.  

– Делает что? – офицер изогнул бровь, несколько обескураженный.  

– А что угодно! – рабочий хмыкнул, выдохнул дым в сторону, специально, дабы не подуло в сторону собеседника, – Мир безграничных возможностей. Хоть строительство, хоть писательство, хоть песнопение, хоть… убийство.  

– Но, если убийство разрешено, разве это не нарушит утопию? Убийство порождает новое убийство, ибо за жертву убийства обязательно отомстить за хотят близкие, – поморщился офицер, – Это вызовет цепную реакцию, что разрушит общество.  

– Если начнется что-то подобное, будет антиутопия, – усмехнулся рабочий, – Если убийство породит другое убийство, то есть, одно выйдет из другого – начнется цепная реакция, верно. Выделится одна группа противников, потом другая группа тех, кто будет за подобное решение проблем. Начнется конфронтация между двумя группами, и вражда будет повторяться до тех пор, пока не появится лидер.  

– Лидер? – офицер прищурился. Положил руки на колени себе, начал легко постукивать пальцами.  

– Лидер. Тот, кто скажет, что делать и как делать. И что будет тогда? Вражда исчезнет, люди пойдут за ним, а само общество будет меняться. Лидер будет оставаться лидером, потому что при каждой проблеме обе группы будут ходить за советом к нему. Но потом и групп этих не станет, общество снова станет единым. Товарищ офицер, а теперь проследите: в чем разница между первым обществом и вторым?  

– Между ними? Если все пришло в гармонию, то почему нельзя назвать второе общество утопией, в котором все встало на круги своя?  

– Вы неверно меня слушали. Первая утопия в первоначальном и первозданном виде, – покачал головой рабочий, самозабвенно разворачивающий новую самокрутку, – Идеальный мир, взятый нами за отправную точку. Такой мир, к которому все стремятся, – чиркнул угольной зажигалкой, высекая искры и пламя. Вновь потянуло сладковатой травой, – Второй же получился из идеальности, значит идеальным он быть не может по изначальной своей сути. Там есть отличительная черта – лидер, который всем говорит, что делать и как делать всем группам в обществе. А это означает то, что в мире появилась власть, а это уже не утопия.  

– Мир не может без власти. Вы сами себе противоречите, – произнес офицер, – Была утопия, где каждый мог делать что хотел. Но что случилось? По вашей же логике она исчезла, так как произошли первые убийства. А если бы не было, скажем, мести за первое убийство? Тогда что же, мир бы жил дальше? А если все захотят убивать?  

Рабочий улыбнулся. Снова выдохнул дым, но на сей раз уже рядом с офицером.  

– Вот теперь вы смотрите куда надо, товарищ офицер. Утопии достичь невозможно. Вы даже не смогли ответить на мой, самый первый вопрос, простой и понятный. Что бы вы делали, если бы могли делать что угодно, не опасаясь законов? Ваш ответ скован рамками того, что вокруг нас, – он развел руки, – Утопии достичь невозможно, повторюсь, а убийство – лишь край айсберга, что я привел для примера. Вы зацепились лишь за него, а не за что-то другое. Такое простое, но одновременно и сложное. Ведь так просто вытащить пистолет, направить его на любого, спустить курок, разве нет?  

Офицер молчал. Лишь прищурился, смотря в глаза рабочему. А он продолжал:  

– Утопия рухнет с первым убийством, даже если будут законы, даже если никто не захочет повторять это снова. Оно будет в памяти у каждого, никто не захочет быть на месте убитого, ведь это выведет его из утопии, в которой они живут, – мужчина усмехнулся, докурил самокрутку, бросил остатки себе под ноги, рядом с начищенными сапогами офицера, – Совершенства достичь невозможно, но на него всегда есть надежда, если бы каждый мог сразу ответить, что он хочет. На самом деле.  

– Разве я не могу хотеть выполнять свою работу? – офицер медленно поднялся на ноги. Рука его легла на кобуру на поясе. Видя это, рабочий пожал плечами, также встал, спокойно положил руки в карманы, совершенно непринужденно, – Защищать наше общество от врагов как внешних, так и внутренних?  

– Я вижу: это не то, что вы хотите на самом деле, офицер. Вы руководствуетесь целями, что ставит наше далеко не идеальное общество. Ни о какой утопии не может идти речи, когда вы сами не будете честны с самим собой.  

– А вы честны с собой? – кратко спросил офицер. Рука крепко стиснула рукоять пистолета. Жест не остался незамеченным от рабочего. Он лишь вздохнул, медленно поднял руки, сам положил их за голову, – Что бы ответили вы, если бы вам задали такой вопрос?  

– Я? Я бы ответил, что хотел честно искать недостатки, недочеты, – усмехнулся он. Офицер изогнул бровь. Пистолет он уже вынул правой рукой, направил ствол на рабочего перед собой.  

– Недостатки в чем?  

– Во всем. Это то, что я хочу сделать. Сделать идеальный мир можно и из мелочей, главное видеть эти недостатки вокруг и исправлять их по мере возможностей.  

Рабочий повернулся спиной к офицеру, ожидая команды. Тот легко ткнул его в спину, заставляя идти вперед. Несколько шагов их отделяли от большого каменного забора с потрескавшийся кладкой, за которой начиналась территория завода. Встав у него, рабочий повернулся лицом к офицеру, опустил руки.  

– Значит, наше общество не идеально? – задал главный вопрос тот. Краем уха он слышал шаркающие тяжелые шаги рядом, но даже не повернул голову, ибо и так знал кому они принадлежат.  

– Конечно, товарищ офицер.  

– И вы понимаете, что для расстрела мне хватило бы и того, что вы просто курили?  

– Разумеется.  

– Тогда почему вы так поступили? Вы могли просто скрыть все это, притвориться, что вы не причем… что угодно сделать, чтобы не доводить все до этого!  

Шаги позади замолкли, раздались щелчки взводимых курков. Офицер обернулся, видя двух гвардейцев, которые держали винтовки на изготовку. Лица были скрыты за черными непроницаемыми противогазными масками, делая их совершенно безликими, одинаковыми. Они взирали на все вокруг через черные окуляры, ожидая команды офицера.  

– Мне просто захотелось покурить. Уж очень понравилась эта запрещенная новинка, ух, – рабочий прищурился, – Где же она раньше была, я не представляю… И вот, товарищ офицер, я сделал то, что хотел. Не стесняясь законов и рамок нашего неидеального общества. Просто взял и сделал. У меня хватило сил и возможности.  

– А как же разговор про недостатки и недочеты? – изумился офицер, однако при этом сделал кивок головой, который был адресован уже гвардейцам за его спиной, – Вы сейчас говорите другое. Снова.  

Винтовки смотрели на рабочего у стены. Тот не шевелился, стоял, засунув руки в карманы.  

– Я исправил недочеты. Нашему обществу нужно немного… свободы. И маленьких радостей, товарищ офицер, – мужчина улыбнулся, вытащил из кармана третью самокрутку, демонстрируя ее всем собравшимся, – Один маленький недочет решен, верно? Хотя, скорее всего, это то, что никогда не увидят, – развел руки в стороны.  

Офицер нахмурился. Демонстративно зарядил пистолет, направил его в лоб рабочему. Нет, уже преступнику.  

– Именем Великой Княгини, за нарушение общественного порядка и публичных высказываний, которые запрещены на территории Стальной Империи, я приговариваю вас к высшей степени наказания – расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно.  

Пять выстрелов прозвучали на улице подряд. Пуля пистолета попала в плечо, затем следующая прошла в живот. Винтовки одновременно пробили грудную клетку в двух местах, а затем последняя пуля метко попала точно в лоб. Рабочий охнул, глаза его закрылись, а затем он сполз по стенке вниз, на подгибающихся коленях.  

Гвардейцы подбежали к мертвецу, закидывая винтовки за спину. Взяли за руки и за ноги тело, поспешно понесли прочь от места расстрела. Прохожие, что наблюдали за всем этим, выкрикивали вслед лозунги и приветствия, желали здравия Великой Княгине.  

Смерть преступника всегда сладка. Общество становится чище, а преступные и запретные мысли более никуда не попадут. Не будет больше загубленных жизней, не будет сомнений.  

Офицер хмыкнул, поднял с земли самокрутку. Сладковатый запах дыма стоял в носу, когда рабочий с наслаждением распалял эту иностранную гадость, которая лишь портит общество. Идеальное общество, где каждый знает свое место, работает слаженно ради общего дела. Не это ли утопия?  

– За Великую Княгиню, – произнес мужчина. Вернув пистолет в кобуру, он с силой сжал левой рукой самокрутку, растер. Когда ладонь снова разжал, на ней было лишь месиво из грязной бумаги и перетертых листов. Сухой пустынный ветер подхватил мусор, завертел, закрутил, унося прочь, в сторону безжизненных песчаных барханов, которые виднелись за чертой города, если выйти из закутка расстрельного закоулка. Офицер с некой брезгливостью отряхнул руку, натянул перчатку, сжал пальцы. Однако в носу все еще стоял приятный сладковатый запах. Запретный запах свободы.