Женщины, Сатана и Космос

Парк таял царственно и тихо. На безлюдной скейт-площадке проминала паркое пространство пухлая наездница доски. Она была в футболке Behemoth и короткой лакированной кожанке, отороченной бордовым мехом по верху. С личиком задумчивым и гордым. Отталкивалась ножкой от желтых листьев, въезжала на трамплин, сделав полукруг, грациозно спускалась, глядя перед собой с собранной отрешенностью. В ушки были воткнуты беспроводные эпловские наушники.  

Зрелость и чистота содержались в атмосфере. Все легкости мира уравновесились, только вот из-за угла павильончика на краю площадки выглядывало бледное лицо какого-то парня с пышной челкой и длинным носом. Уже некоторое время наблюдал он за виражами и пируэтами девы. Тонкие губы открывали два ряда кривых зубов. Черное пальто до колен натягивалось на горбатой спине.  

Каждый раз, когда толстушка просвистывала мимо, этот странный тип раскрывал рот и пунцовый от смущения выдувал пузыри слюны, хотя он хотел слова. Симпатия чадила в его сердце, как горящая покрышка в 14-ом году. Наконец, собравшись с духом, он беспорядочно замельтешил руками то ли, чтобы привлечь внимание, то ли стараясь удержаться после первого шага на ногах, онемевших от долгого стояния в одной позе. Горбун вышел на центр площадки и заговорил – пафосно, будто принося военную присягу.  

– Любой человек ведет за собой на бечеве по небу рыбу своей любви. Рыбу или другое морское животное. А я из тех редких духовидцев, которые способны заглядывать в иные планы реальности. Мое животное – ламантин. И твое тоже. Наш союз будет пикантен и плодовит, если ты одаришь меня вниманием.  

– Чтось? – толстушка остановилась перед ним и вынула наушник из уха.  

– Я Сидор. Не хочешь ли отведать блюдо японской кухни в ресторанчике за углом?  

– Шел бы ты в пизду, Сидор. Ссать в зенки я не стану заморышу с такими подкатами.  

И она собиралась ретироваться…  

– ШМАРОВОЗИНА! – в глазах Сидора блеснули горошины. – Да ты в курсе, как я люблю… что я любую… что никто еще ни разу мне не отказывал?  

– В твоих снах!  

– Какой афронт! Что ты слышала о колумбийской мафии?  

– Трек Моргенштерна «Пабло».  

– А про скополамин знаешь? Он амнезирует жертву и подавляет ее волю. К тебе подходит тринадцатилетний мафиозник и дует в лицо порошком. Потом тебя отключает, и просыпаешься ты на окраине за городом с вырезанной почкой и глазом, натянутым на жопу, ради прикола аяхуасочником-хирургом из народности кечуа.  

– Как?  

– Вот так!  

Сидор приставил к губам кулачок и выдул белую тучку. Толстушка закашляла, махнула рукой, глаза ее закатились и она вся обвисла.  

– Мы обойдемся без черной трансплантологии, – мрачно усмехнулся горбун. – У меня на тебя планы совсем другие. За мной, рабыня.  

Девушка послушно, как ламантин, двинулась следом за Сидором.  

Потом они ехали на трамвае.  

Доехали до кольца, продолжили – пешком, пока не уперлись в какой-то злачный тупик. Зашли в подъезд, поднялись на лифте, пропахшем табаком и селедкой. В квартире Сидор скинул пальто и, оставшись в застегнутой до горла оранжевой рубашке, сопроводил жертву в гостиную. Там на линолеуме была начерчена пентаграмма. Стены покрывали вырезанные в штукатурке иероглифы, висели на крюках соломенные куклы и на подоконнике стояли банки с разноцветными жидкостями.  

– Лежать, курва!  

Девушка послушно вытянулась на пентаграмме, и горбун прибил ее руки к полу кровельными гвоздями. Ни капли боли не отразилось на кротком личике.  

Гогоча с полоумным взглядом, Сидор взял трехлитровую банку и подошел к толстушке.  

– Тут кислота! – взвизгнул он, и вылил содержимое ей на голову.  

Поднялась кровавая пена и пошел дым. Тело девушки билось, как брошенный пожарный шланг. Клубы дыма заволокли все, и резкий запах залил пространство. Сидор прытко скакал и выкрикивал заклинания.  

Вдруг раздался оглушительный треск – и из дыма выступил, продавливая рогами натяжной потолок, худой и прямоходящий Козел. В губах его торчали лепестки роз (видно, ритуал призыва застал демона в процессе приема трапезы). Глава сеяла золотое сияние, бедра и торс покрывала длинная, сбитая в колтуны шерсть, чрез которую, словно ванильное мороженое, торчали две голые округлости. К Сидору потянулись ручки в синей коже, и горбун обнял по-братски адское исчадие.  

– Привет, дружище! – промекал Козел. – Как сам?  

– Плохо. Очередная стерва. Дай пощупать тебя за грудь.  

– Конечно! Но только за поцелуй.  

Они целовались и ласкали друг дружку в разных местах. Потом Сидор испуганно взглянул на часы.  

– Сколько у нас времени?  

– Жизненная сила жертвы даст мне пробыть на планете часа два. Потом я улечу, как свет, на свой астероид, где выращиваю розы под стеклянными колпаками и ем их.  

– Будем прыгать на скакалке?  

– Для этого придется выйти во двор. Соседи увидят нас из окон.  

– Тогда давай выбивать наклейки. Но почему ты на меня так пристально смотришь?  

– Просто ты красивый.  

Раскрасневшийся Сидор взял с полочки стопку наклеек с жвачки, они отодвинули труп девушки и сели на пол. Наклейки были разделены поровну, часть положена картинкой вниз. На камень-ножницы-бумага решили очередность (первым выпало Козлу) и стали играть. Периодически Сидор что-нибудь сбалтывал.  

– В племени водабе мужчины украшают себя, как женщины.  

– Какой ты у меня эрудированный.  

– А албанские бурнеши – это женщины, взявшие мужскую модель поведения.  

– Мы любим душу человека, а не его половые органы.  

– Расскажи ты что-нибудь.  

– Однажды мимо моей маленькой планеты пролетал «Вояджер-1». Я уже проснулся, почистил зубы и только собирался умыться звездной пылью, как вдруг мне в ладони упали две Deinococcus radiodurans. Они были сморщенными и твердыми, но мое дыхание вернуло их к жизни. Одна из бактерий рассказала мне об ужасе бессильно наблюдать, как отдаляется твоя голубая искорка, где осталось все, что ты любил и все, кто любил тебя. Она поведала о накатывающей вялости, о безразличии и пустоте, на смену которым милосердно приходит сон. Я утешил ее, сказав, что теперь они обе в безопасности, но сонливость и пустота (поделилась со мной позже вторая бактерия) не отпускали их. Кто узрел однажды бездонную тьму, с тем она останется навеки. Ее не выдворить никаким теплом. Потом я был занят поливая и рассаживая розы, а когда снова вспомнил о бактериях, то увидел, что они смерзлись в комки и спят порознь далеко друг от друга на полюсах планеты.  

Рассказывая это, Козел постепенно бледнел и на последнем слове совсем рассеялся. Сидор некоторое время находился в прострации, прибитый странной взаимосвязанностью всех жизней. Затем он вышел на балкон, закурил, глядя на сожженную Таврию под рябиной. Густеющие звезды вызывали в груди щемящий зуд. «Теперь надо подкатить к одноногой милфе», – подумал Сидор. Впрочем, ему было безразлично, ответит ли она взаимностью. И темная сила и женщины были для него равнозначны и взаимозаменяемы.  

Он лег в кроватку на бок и закрыл глаза. Стремительно приближаясь к Вратам Сна, Сидор видел только звезды вокруг себя. От звезд настал белый день. У самых Врат в оранжевом скафандре сам Леонид Каденюк, разинув улыбку, взял его за руку и повел во Вселенную.