Последний час декабря

ABBA, «Happy New Year»  

1.  

– Уважаемые пассажиры, объявляется посадка на рейс номер S7 5233 Новосибирск – Иркутск. Посадка осуществляется через выход номер 6. Всего Вам доброго! – повторив ещё раз по-английски, сказал диспетчер, чей голос разнёс эту информацию по всему аэропорту.  

– Боря, только представь: уже где-то Новый год отмечают, где-то начали, а где-то ещё только-только к нему готовятся.  

– Всё по очереди делаем, – улыбнулся юноша.  

– Я и не думала, что столица Сибири так красива в Новый год. Знаешь, по картинкам смотреть на мир совсем не то, что оказывается на самом деле. Мне так у тебя понравилось!  

– Мне приятно. Честно! Я рад, что ты побывала у меня в гостях. Неудобно ведь: я к тебе наведывался не раз, а ты лишь вот, на неделе…  

– Ну, хватит тебе, – Арина, смеясь, взъёрошила волосы Бориса, – А ты похож на львёнка! – она знала, что это прозвище всегда поднимало ему настроение, прикосновения заставляли его сердце биться чаще, на лице к тому же выступал румянец нежно-вишнёвого оттенка, а смутная улыбка украшала его внешность: забыл, как я приезжала летом?  

– В мае…  

Они смеялись, не привлекая излишнего внимания посторонних, вели свободный разговор и не хотели, чтобы сегодняшний вечер когда-нибудь заканчивался. Вот бы ещё в аэропорту остаться совсем одним! Чтобы диспетчер перестал объявлять рейсы на своём ломаном английском, дети перестали носиться и капризничать, а доносящиеся из колонок на стенах новогодние песни умолкли вовсе.  

Понимание без слов и тишина, учащенное сердцебиение и слияние умиротворённых, манящих необъятной нежностью с едва пронизывающими нотками радости душ каждого – вот что такое настоящая гармония истинной любви.  

Надо же! Через каких-то 7 минут центральное табло аэропорта позабудет, что когда-либо существовала цифра 22, и начнёт показывать цифру 23. Всего через 7 мгновений наступит он, тот самый час, который Борис проведёт только с Ариной, последний час этого года...  

Родители, против своей воли, ушли на смену, бабушки и дедушки приедут на поезде, но ближе к Рождеству, а уставший за́ год от своей работы дядя Сева спит дома – на диване – уже 3 часа. Борис украдкой ушёл из дома, чтобы проводить Арину, которая, к слову, ещё не знала, что стала девушкой Верницкого, и попытаться сказать ей самые главные слова. Сперва он забрал девушку из квартиры, предназначенной для ночёвок в городе, затем на такси отвёз в аэропорт и начал ждать подходящего момента.  

– Я надеюсь, твои родители не́ были против, что я переночевала в их квартире? – Арина до сих пор переживала, что внезапно доставит неудобства своим приездом, особенно в том плане, что будет изредка просить Бориса остаться с ней.  

– Конечно, нет, – сказал Борис. Ведь он ничего не говорил о приезде актрисы театра и кино своим родителям или дяде Севе, а чрезмерные пропадания объяснял ночными посиделками у одного давнего товарища.  

– Ну, хорошо. Я спокойна…. Вот бы остаться ещё на недельку. Сибирь прекрасна! Здесь такой чудесный каток, оперный просто великолепен, а о центральной площади я до сих пор не знаю, что и сказать. Сказка, Боря!  

– Чародейкою Зимою  

Околдован, лес стоит,  

– И под снежной бахромою,  

Неподвижною, немою,  

Чудной жизнью он блестит. …  

И ты ещё говоришь, что у тебя по литературе была тройка? Мне кажется, тебя недооценивали.  

– Это лишь оценка. Оценка школьных знаний. Может быть, я ушёл намного дальше, а учитель этого не понимает.  

– Во всяком случае, ты молодчина. Кажется, только один парень из моей группы смог получить диплом и, по-моему, пойти учиться дальше – остальных выгнали ещё на втором курсе.  

«Прав был Грибоедов, когда сказал: «Счастливые часов не наблюдают» – вспомнил неожиданно Борис.  

Может сказать сейчас? Или после объявления рейса? Может на выходе? Ах, куда же подевалась его уверенность?! В голове витают мысли исключительно о последнем часе. Ну, а что же будет после? Их дружба распадётся или, наоборот, превратиться в нечто стоящее? Борис войдет в Новый год совсем разбитым и потерянным или воодушевленном и искушенным?  

Часы показали ровно 23:00. Время летит, ни с кем не церемонясь.  

Вот же эта новогодняя суета. Ах она, коварница. … Она не похожа на суету в продуктовых магазинах, на катке или на горке, не говоря уже о бессмысленной беготне прохожих по всем улицам, какие в городе только есть.  

Она больше! И намного!  

Ожидание чуда? Может, расставание с прошлым? Воля? Нет, это слишком узкие понятие для описание того, что сейчас происходило в его душе.  

Какая-то неведомая сила тянула и удерживала Бориса как могла. Он это чувствовал, но не знал, как поступить, чтобы от неё освободиться. Надо срочно всё рассказать!  

– Арина…  

– А?  

– Я. … Знаешь, я подумал…  

«Как этот чёртов телефон умудрился зазвонить именно сейчас? » – возмущался про себя озадаченный испорченным моментом юноша.  

– Борь, прости, это мама. Я сейчас! – Арина оставила свои вещи рядом с Борисом и ушла в дальний коридор аэропорта, где совсем не было людей.  

Но неведомая сила тяготения не собиралась отпускать. Она сковывала юношу морально, а не, как могло бы показаться вдруг, физически. Был бы Борис воспитан не так нравственно, каким был, он бы, против всяких доводов и своей совести, подошёл к Арине именно во время разговора по телефону и поцеловал в губы так, как не целовал ни один влюблённый мира. Пожирающие взгляды окружающих не сломили его дух, не остановили бы ни в коем разе. Кто знает, что случится по прибытии в Тагил или Москву – какой всеядный обольститель подвернётся по пути и пожелает проводить до дома? Нет, это звучит чересчур ревниво.  

От этакой досады Верницкий начал хрустеть костяшками пальцев, проклиная самого себя за поступок, которого не совершил:  

– Быстротечность момента – аксиома. Было всё – осталось ничего! Но почему я сам не предложил Ирише оставаться?! – он зажмурился.  

Ириша? При чём здесь Ира? Она улетела в Санкт-Петербург полтора года назад, не давая с тех пор о себе знать. Позволил бы уважающий себя человек – девушка тем более – пропустить 10 вызовов, 37 СМС и 53 сообщенья?  

Как и сам Борис, Иру хорошо знали его родители. Невысокая девушка, напоминающая по своему нраву заботливую маму-крольчиху из детских сказок, обладала всем тем, что сам Верницкий ценил и хотел видеть в девушках: остроумие и доброта, жизнелюбие и спокойствие, решительность и искренность... Было ещё множество аспектов, которые Борис позже опустил.  

Почему он вспомнил именно о ней? Может быть, потому, что это был первый – и вполне удачный – опыт общения и взаимности с тем, с кем Борис соизволил лично познакомиться?  

Когда это было? В позапрошлом году, в мае. Где? На пирсе. Он издалека услышал невинный и заставляющий терзать всякие сомнения голос. Лесная нимфа вошла в разум и добралась до сердца. То ли фестиваль, то ли театр под открытым небом располагался там, откуда доносилась музыка, но Борис знал точно, что послания с небес шли именно оттуда. «Половецкие пляски» из оперы «Князь Игорь» Верницкий считал композицией, не имеющей аналогий ни с чем в русской культуре: она отражала всю красоту родного края и широту человеческой души. Голос всё звал и напевал:  

Улетай на крыльях ветра  

Ты в край родной, родная песня наша,  

Туда, где мы тебя свободно пели,  

Где было так привольно нам с тобою.  

Да, Ира умела петь и даже сама писала песни. Её васильковые глаза, русые волосы и черты лица чисто славянской внешности пленили юношу, не позволяя ему рассказать о своём «Я». Она была старше его на два года, но выраженная на лице наивность говорила об обратном. Борис, наоборот, в то время внешне смахивал на первокурсника.  

Её интересовали античность и криптология, его – кинематограф и литература. Её родителями были пожарный и психолог, его – травматолог и терапевт. Она – будущий историк; он, пока что, – школьник. Тем не менее, это всё не мешало Ире и Борису начать дружбу, которая так внезапно оборвалась.  

Однажды, перед самым Новым годом, в городок приехал именитый критик. Его цель в представлении шибко не нуждалась: на городской ёлке, где собрались особо отличившиеся за время учёбы школьники, отметить талант наиболее впечатляющего артиста. Говоря между строк, стоит упомянуть, что представление было рассчитано на ограниченное число человек, а за входной билет требовалась двойная оплата. Сценарий был банален, однако музыкальное сопровождение и актёры этот недостаток устранили. Будучи в хороших отношениях со сценаристом Дома Культуры, Борис предложил себя в качестве кандидата на роль бедолаги-пастуха, о чём никто не пожалел. Зрители аплодировали стоя, а признания критика, как ни странно, добился именно Верницкий. Достопочтенный гость даже отметил непохожесть таланта собственных коллег – они рядом не стояли с юношей, который бы мог с лёгкостью воплотить Фауста, Макбе́та или Дориана Грея. Когда он, критик, попросил рассказать секрет столь впечатляющего исполнения, Борис, не растерявшись, открыто говорить, конечно же, не стал:  

– Как известно, свои трюки и красоту престижей каждый фокусник рьяно старается держать в тайне. Пускай, на фокусника я не похож, но пара секретов у меня имеется. Скажу одно: уроки актёрского мастерства мне преподавал сам Уильям Террис. Видите свободное кресло, что почти у входа? 16-ое место, ряд 12. Вы думаете: там никого нет? А Он всё видел. Он и Вас запомнил!  

Пока зрители пытались отыскать таинственного незнакомца и направляли все имеющиеся прожекторы и фонарики на указанное место, Борис скрылся за кулисы. Там его ждала Ира. Он незамедлительно прижал её к своей груди и ощутил внезапные наваждения и своеобразные позывы ласки. Ира плакала. Но от тоски, радости, предзнаменований, переживаний или чего-нибудь ещё – она сама не знала. Как Кристина Дое воплотила образ Маргариты, отдав свою душу Призраку, и заставила страдать Рауля, так и Борис, воспев стойкость и упорство обыкновенного крестьянина, раскрыл своё сердце Ире, посчитав, что если это не любовь, то судьба, без каких-либо сомнений…  

– И что было потом? – пытался очухаться от грёз Верницкий, – Она сказала, что переводится из Новосибирска в Санкт-Петербург. Сколько раз она мне позвонила? Правильно – звонил ей только я. Благо, комнату свою мне по видео показала. Что там дальше? В квартире была? Точно, в обеих – и в моей, и во второй. Со мной спала? Так, звучит пафосно. На ночевку оставалась? Признания я не делал, а оставалась только один раз, и то: устала от подготовок. Но Ариша? Она же лучше! Думай об одном: детей воспитывает не красота жены, а склад ума, и только. Вот чёрт! Но, может, позвонить Ире? Новый год... Ну конечно, как позвонить тому, кого нет у тебя в телефоне. Должно быть, она выросла. Ах, что ж за грубое слово? Девушки, что цветы, – им требуется время, чтобы расцвести. Во всяком случае. … ИРА!  

Девушка с каре спокойно изучала табло в ожидании объявления посадки. Кто-то позвал её по имени? Мало ли что́ это могло быть. Или сейчас детей не принято называть Ирами? Но в этом голосе было что-то особенное. Это были не только мужская самоуверенность и суровость, но и что-то поистине животрепещущее, детское.  

– Боря?! – она не успела произнести его имени, как тут же оказалась в его объятиях. Она понимала, что это был именно Борис. Да-да, это он. Тот самый Боря, который пригласил её прогуляться одним поздним майским вечером. Тогда луна, пленяющая своим лиловым блеском, была полная, а когда они прошли мимо городского парка, он ненароком сравнил её с Гекатой. Надо же, он почти не изменился! Такой же крепкий и невозмутимый с виду, но милосердный и – она знала наверняка – ранимый внутри.  

– Я думал, что больше тебя не встречу.  

– Но я же не могу сюда не возвращаться. Здесь всё еще живут родители. А ты сам как?  

– Что́ обо мне? Да это никому не интересно! Ты расскажи, как ты сама, – наконец-то он отпустил Иру, но уже подразумевал что-то неладное. Тяготеющая сила неожиданно исчезла, её заменили переживания весьма странного характера. Глаза Бориса затуманились от навалившихся слезинок: – У тебя новые духи…  

– Да нет, всё старые.  

– Нет-нет, я точно знаю, какой у них аромат. Сандал от других цветов я могу отличить точно. Здесь что-то другое… Ягода или какао… – Этот дурман Борис почувствовал лишь однажды, когда, взяв первое попавшееся такси, выслушивал жалобы водителя на плохое самочувствие и проблему с лёгкими. Он, водитель, полностью отрицал свои пристрастия к табаку, мол, по душе ему электронные сигареты, а все научные экспертизы по поводу наследственных заболеваний – деятельность тех, кого работать тянет-то не шибко.  

– Ира, ты куришь?!  

– Ну, есть немного. А что? Всякий начнёт этим заниматься, когда нервы на исходе.  

– И как давно?  

– Где-то с прошлого года…. Не помню точно.  

– И это действительно помогает?  

– Во всяком случае, расслабиться поможет, да и по приколу тоже-таки и неплохо. У нас на философии был дедок с приветом и полуслепой вообще, и мы просто брали да закуривали на парах. Кхм… Ты хоть нормально отреагировал, без всяких-там нотаций. Мать, помнится, весь вечер слёзы ли́ла, когда нашла у меня электронку. Это ещё ладно. Отец, было, почти не выпорол, увидев меня с кольцом.  

– В печатки нет ничего плохого. Сам ношу и у других вижу.  

– Что? Я говорю про септум! Ты не заметил что ли?  

Глаза Бориса только сейчас ясно прояснились. Он только старался изо всех сил контролировать себя, но это удавалась далеко не просто – глубоко в душе некий чёрт начал вытирать ноги о его чувства. Внутреннее спокойствие и желание продолжать беседу стали улетучиваться.  

Он уже не слушал, как Ира воодушевлённо рассказывала о дружках, с которыми она успела побывать и распить спиртное у могилы Цоя и Рикошета и вломиться в Castle Rock. Как он завела знакомства с парочкой маргиналов, которых возненавидел весь аул за непристойное поведение, и мягко намекнула о вступление в ряды тех самых маргиналов и скором бегстве заграницу. Борис внимательно следил за жестами и взглядом Иры и тем ревностней замечал нервозность и бред преследования.  

Чем дольше длился этот разговор, тем больше Борис осознавал, что начинать его не следовало. Ощущения праздника и радости его окончательно покинули.  

2.  

Энергичный голос легендарного Валерия Леонтьева звучал в каждом углу аэропорта. Подвижность и выразительность песни «Белый снег», по неведомой причине, пассажиров совсем не интересовали. Привычнее для них было в полудрёме что-то пробурчать, покритиковать рядом сидящих или повысить тон на резвящихся неподалёку ребятишек. Только Арина, пританцовывая, подпевала Валерию Яковлевичу, надеясь, что не заставила Бориса себя ждать так долго.  

Её энтузиазм разрушила мрачно сгорбившаяся фигура Бори. Взгляд был направлен в какую-то невидимою на полу точку и не отвадился ни на дюйм. Руки оказались настолько сильно скрещены между собой, что все сухожилия и вены стали отчтётливо видны. На побледневшем и, неясно, почему не реагирующем на движения, лице ясно выражались отчаяние и безысходность.  

– Боря!  

– Ты же помнишь, что человек, что луна? Неосвещённую сторону он предпочитает не показывать. Не думал, что я буду первым, кому доведётся увидеть столь ужасающую панораму.  

– О чём ты говоришь? – Арина никогда не видела и не знала своего друга в таком ошеломляющем состоянии. Главное сейчас – не обвинять его в излишних переживаниях или скудоумии.  

– Она будоражила в сердце кровь, очищала разум от поганых мыслей, чаровала ночь и была просто лесной девой… – и воцарилась тишина  

– Вы были вместе?  

– Недолго. Минут 15, потом она поспешила на свой рейс.  

– Нет-нет, до этого. Вы друг друга знали?  

– Она была первой, с кем я смог откровенно поговорить о девушках и, собрав всю волю в кулак, рассказать о чувствах. Я помню её слёзы, которые растворялись и пропитывали душу изнутри – тогда становилось страшно совершить лишнее движение или сказать не то слово, но внутреннее «Я» подсказывало, что всё идет, как требовалось.  

– Она была твоей девушкой?  

– Нет. Я не успел... Я рассказал о чувстве долга и, если быть точным, дружбы, но не о взаимности.  

– Ты её любишь?  

– Её прошлую. Ту, что когда-то увидел на мероприятии. Ту, что со мной гуляла в парке. Это, наверное, был её постоянный образ. Мне́ он казался настоящим.  

– Вы дружили…  

– Хорошее это слово. Можно им многое описать.  

– И ты помнишь почти всё, что с вами когда-нибудь случалось. Тем не менее, ты переживаешь, что она больше не та, какой ты её запомнил.  

– С другой стороны, если посмотреть, оно и к лучшему.  

– Продолжай….  

– Если бы она не улетела в Санкт-Петербург тогда, я бы со скуки не занялся изучением театрального искусства и просмотром онлайн-спектаклей. Я бы не посмотрел «Миндальный привкус любви» и не заинтересовался творчеством одного честного и, что таить греха, обаятельного человека.  

– Боря, но это же прекрасно!  

Режущие слух шипения колонок наконец-то утихомирили свои проказы и после звона долгожданного уведомления дали возможность диспетчеру сказать важное сообщение:  

– Уважаемые пассажиры, объявляется посадка на рейс номер S7 5003 Новосибирск – Москва. Посадка осуществляется через выход номер 3. С Новым годом, уважаемые пассажиры, и приятного полёта!  

«23:20. Вечер испорчен» – мелькнула мысль в голове Бориса: «Пора прощаться…»  

– Боря, в том, что ты до сих пор дорожишь дружбой, нет ничего постыдного. Ты же не представляешь, на какие подвиги действительно способен! Если ты так сильно любил её и признался во всём мне, значит, я тебе не безразлична.  

Он перестал вглядываться в пол. Невинные глаза с осторожностью следили за Ариной; сам Борис ощутил, как невзрачная и портящая его уверенность бледнота сменилась на малиновый окрас. Его сердце замерло, а всё, что окружало, превратилось в отталкивающую серость.  

– Пойми, так всегда было и будет ещё до скончания веков – друзья уходят! Они ведут нас по́д руку через огонь и воду, стараясь держать как можно крепче. Но они могут нас покинуть. И нет, это вовсе не их желание! Уже всё определено свыше. Когда мы становимся храбрее, то идём вперёд, без какой-либо оглядки на то, что когда-то происходило. Так же и с друзьями: они уходят не в тот момент, когда нам кажется, что без них нам не прожить; они уходят лишь тогда, когда мы сами готовы продолжить свою жизнь, идти до самого конца, и только. Это больно. Но терпимо! Может быть, это всё происходит не совсем так, т. е. не так спонтанно, как может показаться. Помню, я слышала историю, что некоторых друзей небеса специально огораживают от нас: Хранители услышали то, что недопустимо услышать нам.  

Он не заметил, как его дрожащая рука коснулась руки Ариши. Ему нравилось, когда она рассказывала об этике, литературе или о правилах и уроках жизни. Это волновало, заставляло задуматься о содеянном и разрушить перегородку, за которой скрывалось сердце.  

Она права! Борис не сумел сохранить Иру для себя такой, какой бы хотел видеть. Но зато Ира смогла многому научить Бориса. Вспоминать, чему конкретно – дело стоящее. Но один урок он уяснил на всю оставшуюся жизнь.  

«Сейчас! » – Борис удостоверился, что чемоданы никем не были украдены за время разговора, и встал со своего сидения. Арина одновременно с Борисом соскочила с места.  

Вот и настал момент предзнаменования! Откладывать уже бессмысленно и вообще не стоит. Ожечься второй раз о пламя нерешительности – поступок, не заслуживающий уважения.  

– Арина, я…  

– Ма-а-мь, цицочки! – подбежав к Борису и Арине, крикнула маленькая девочка и, неуклюже перекатываясь с бо́ку на бок, показала пальцем на небольшую с жемчужно-жёлтыми ягодами ветку. Это была явно не еловая веточка, хотя такая же зелёная и пленяющая своим ароматом. Мама, извинившись, быстро схватила дочку за запястье, и они вместе побежали куда-то к выходу.  

– Омела! – вне себя от удивления крикнула Арина, – ты знал, что раньше она предохраняла дом от злых духов, молний и ненастий?  

Конечно, ему это было известно. И давно. Но ещё ему были известны и легенды древнебританские…  

– Надо же, она здесь повсюду, а мы даже и не заметили. Только посмотри!  

Арина не успела обернуться и показать на развешанные веточки этого отмеченного самим Богом вечнозелёного кустарника. Она оказалась во власти своего спутника…  

Пускай Борис не сказал словами, что не желает расставиться с Ариной на время праздников или ближайшие полгода, ведь он это выразил через поцелуй. Борис пропускал через него всю искренность, выражая абсолютно все эмоции, которые накопились за год, проведённый рядом с Ней.  

Сейчас это не походило на какую-то шалость, выставления на показ достижения своего совершеннолетия или следование правил, диктуемых Ия величества Омелой. Искушением поведение Бориса тоже мало объясняется. Это была ещё одна неведомая сила, которая пленила сильнее предыдущей. Это ни слабость по отношению к сентиментальности, ни превосходство над девушками и уж точно ни самоличные задатки.  

Это любовь! Очень хрупкая, но чудодействующая и окрыляющая. А что же тогда Борис питал к Ире? В прошлом – не исключено, любовь; сегодня – вероятнее всего, влюблённость.  

Впрочем, это никому неинтересно. Как там пелось в одной песне? «Как пройдёт эта ночь, так и год весь пройдёт: значит празднуй, ликуй и тусуйся, народ»? Нет-нет, «И пусть годы летят, и проносятся дни"?  

Да какая разница! Песни влюбленным ни к чему…