Суперпрочность

Тело – самая ценная ноша души на одну жизнь.  

Махоша  

9 мая  

Кто-то нежно и размеренно прикасался к её плечу. «Кот, изыди! » — подумала Изабель, повернулась на другой бок, натянула одеяло на голову и попробовала сбежать из реальности обратно в сон. Кот нахально прошёлся по ней, уселся на подушку и затянул протяжное «М-и-а-а-у-у-у» во всю мощь бобтейловой глотки. Когда она решила назвать весёлого бесхвостого котёнка Саймоном, друзья предупреждали: как назовёшь, так тебе и отзовётся. Предлагали Ангелом или, на крайний случай, нейтрально: Антрекотом. Бель не послушалась, подняла на смех суеверные глупости, но то ли ей назло, то ли по совпадению Саймон действительно повторял повадки мультяшного кота в деталях, хотя хозяйка внимательно следила, чтобы кот известный мультфильм не смотрел, дурной пример не перенимал и друзья его из вредности не подучили. Даже уезжая, оставляла бобтейла в гостинице, а не у знакомых, что гораздо накладнее, но зато наверняка убережёт от дурного влияния. Всё напрасно: Саймон превратился в здоровенного котищу с закрученным в клубок хвостом и отвратительным характером. Требовательного, эгоистичного, мстительного. Вот и сейчас, когда Изабелла должна бы после вчерашнего полдня отоспаться, кот плевать хотел на её похмелье и орал дурниной: «Жрать давай! »  

— Иду, бесхвостый злыдень! Иду! — сказала Бель вымученным скрипящим голосом и села на кровати.  

Кот тут же ринулся в сторону кухни, а хозяйка осталась бездвижно сидеть, обхватив голову руками. Фиксация головы не помогла остановить кружащийся перед глазами мир. Она закрыла глаза — кружение замедлилось, но не остановилось. Ну как так-то? Ведь давала себе зарок: два бокала вина и ни капли больше! Сквозь какие капилляры эта «лишняя капля» всегда пробирается в неё?  

Девичники они с институтской поры устраивали пару раз в год. Один раз осенью, на день рождения Катьки, который та принципиально праздновала в женском кругу, а другой — по случаю, когда найдётся подходящий повод. На сей раз повод был железный: Янка, которая уже лет пять как замужем, задумала стать мамой! Какое безрассудство, когда тебе нет и тридцати! Но выбор подруги надо уважать, принимать и отмечать так, чтобы Янке потом на пару лет воспоминаний хватило, пока будет беременеть с градусником под подушкой, расти животом, ежедневно втирая в натянутую кожу банку крема от растяжек, а потом ещё кормить грудью, сидя на бесконечной диете без острого и вредного. Героиня!  

Пять закадычных подруг, за десяток лет изучив друг друга, знали, у кого как «лишняя капля» отзывается. У виновницы торжества, Янки, всегда одинаково: любвеобильно, по принципу «напилась — веди себя доступно». После третьего бокала Яна влюблялась в первого встречного «на всю жизнь», напрочь позабыв о стабильном и надёжном муже-программисте, который терпеливо ждал её дома с тёплым чаем и клетчатым пледом наготове. На последний Катькин день рождения дошло до того, что, обаяв местного бармена, Янка заказала билеты в Грузию, где, по её мнению, они должны тотчас зарегистрировать «серьёзные отношения до гроба». Бармен явно был не против «сгонять» за счёт разгулявшейся симпатичной девицы в тёплые хлебосольные края и поддержал эту инициативу парой убойных коктейлей от заведения. Подруги ничего не подозревали, наблюдали за событиями у бара со стороны, полагая, что история закончится как обычно, утренним Янкиным стыдом, уверением супруга, что ночевать она оставалась у Катьки, и срочной сдачей анализов на букет неприятных сюрпризов. Хорошо, что билеты новоиспечённая невеста оплатила с семейного счёта, о чём мужу сразу сообщила смс-ка. Он тут же позвонил Катьке уточнить, кто и зачем куда-то срочно летит с дня рождения за счёт их семейного бюджета? Катька нашлась, наврала программисту, что это её саму отправляют в неожиданную командировку, взяла взаймы ненадолго. Потом подруги с трудом вырвали упирающуюся Янку из цепких лап бармена, отпоили кофе, написали запросы на возврат средств за билеты. Протрезвели, вспотели, умаялись и на этот раз решили проводить девичник в женском клубе, где даже бармены — девушки, чтобы избежать поводов для стремительной любви.  

Кто ж знал, к чему это приведёт? Лишённая в женском «монастыре» мужского внимания Яна после своей «лишней капли» ударилась в глубокую тоску, уверилась вдруг, что её никто не любит, вспомнила, что у неё есть муж Серёга, и приняла окончательное и бесповоротное решение с ним немедля развестись. Как ни уговаривали подруги, Янка всё же исхитрилась написать ему сообщение: «Я с тбой рзвожус птомчто ты мнея не понимашь», после чего снова последовал звонок супруга Катьке как самой старшей и разумной. Она и на этот раз нашлась: наврала программисту, что на самом деле это Ленка со своим Игорем разводится, он у неё тоже как «Любимый» записан, и модели телефонов одинаковые, вот и перепутала. То есть сообщение было не от Яны, не ему, и как он вообще о своей идеальной жене, репетиторе по русскому языку, такое мог подумать? Выкрутились кое-как, поверил. Девчонки решили срочно отрезвлять и везти будущую маму домой к мужу, от греха подальше — пусть в него заново влюбляется! Вызвали такси с опцией «водитель-женщина» и втроём отправились сопровождать страдалицу души и тела.  

Итак, в такси есть место только для четырёх пассажиров. Кому же из пяти подруг пришлось остаться в клубе и ждать их возвращения? А той, которую «лишняя капля» тоже всегда к приключениям зовёт, — лично ей, Изабелле Борисовне Бельской.  

Среди подруг, знакомых и сослуживцев она была самой милой, приветливой и беззлобной, что однозначно признавалось всеми без исключения. Улыбалась широко, смеялась тихо, скандалить не умела от слова «совсем», помогала немедленно любому, кому могла помочь в беде, будь то хоть человек, хоть зверь. Девчонки шутили, что на свадьбе возьмут с её будущего мужа огромный выкуп, ибо такое сокровище дёшево отдавать нельзя. Звали её все ласково — Белочка, и была она, как белочка, рыженькая, проворная, лёгкая и пушистая почти всегда. Но стоило попасть в это прекрасное создание одной «лишней капле», как обращалась белочка в слона в посудной лавке, с трубным гласом агитатора, горлана-главаря, борца за справедливость, и даже внешне становилась похожа на «Свободу, ведущую народ» с одноименной картины Делакруа. Видимо, жила эта героиня где-то глубоко в закоулках её беличьей души, сидела тихо, пряталась до времени, и когда, освобождённая «лишней каплей», вырывалась на волю, то непременно с флагом в руках и лозунгом Liberté, Égalité, Fraternité, на сегодня, увы, запретным.  

Этот девичник не стал исключением. Ещё до Янкиного «развода» Белла успела возмутиться ужасному состоянию дел с приютами для животных, грошовому финансированию и абсолютному невниманию властей к этой важной проблеме, и твёрдой поступью направилась «в какой-нибудь Дом Правительства» писать гневную петицию и прорываться на приём к «самому главному». Увещевания, что на дворе десять вечера, а значит, до утра такие дома закрыты, помогли, подруги усадили Белочку за свободный столик, выдали ей лист бумаги и ручку и велели писать петицию прямо здесь. Кстати, когда на неё отвлеклись, Янку оставили без пригляда, и та успела отправить мужу то самое злосчастное «разводящее» сообщение.  

Янке с её «лишней каплей» везло всё же больше: утром она обычно не помнила ничегошеньки, недоумевала, как оказалась в постели незнакомого мужчины, с удивлением слушала рассказы подруг о своих очередных похождениях и, удаляя совместные селфи, с ужасом восклицала: «Фу, какой урод! Как я могла на такого вообще повестись? » Изабель же помнила. Всё. Всегда. Независимо от количества «лишних капель». Каждую букву, каждое сказанное слово, каждый порыв бежать куда-то и кому-то что-то доказывать, и от воспоминаний о наглой, своенравной и принципиальной рыжей девице с полным ртом веских аргументов её потом долго кидало в краску. В некоторые заведения после девичников их больше не пускали, потому что Белка устраивала в них ревизию санитарных норм; гаишникам, остановившим их такси, читала лекции о вреде взяток; девицам в туалетах делала выволочку за дурь; в караоке отговаривала петь тех, у кого нет слуха; до рассвета собирала на улице мусор, брошенный мимо урн, — в общем, вела себя совершенно неподобающе клубной девушке. Вот и теперь, обхватив голову руками, вспоминала она вчерашние свои приключения и ужасалась содеянному.  

Конечно же, ночью в клубе девчонки не бросили её одну без присмотра и заботы. За соседним столиком проводили время две бабули — два божьих одуванчика. Старушки с удовольствием поглядывали на молодёжь, улыбались и вели о чём-то неспешный разговор, потягивая шампанское. Бель заметила их заинтересованные взгляды, и старушки радушно пригласили её к себе за столик, прямо с петицией.  

— Какое вы чудесное дитя, ей-богу! Ангел во плоти! Даже в гневе своём вы прекраснейшее из земных созданий! — похвалила её белая, как снег, пухленькая старушка в идеального кроя светло-бежевом костюме и белоснежной, похожей на облако, блузе. Пила эта бабушка сладкое шампанское, а после глотка отправляла в рот маленькую шоколадную конфету или оливку. Голос у неё был тёплый и добрый, и сама она была очень аккуратная и притягательная, но на удивление — ни одного украшения! Ни серёжек, ни колечка, ни кулона, которые обычно так любят бабушки.  

— Ну, до ангела ей, как я понимаю, ещё лет шестьдесят, а точнее шестьдесят два. А пока вполне себе человек, — отозвалась вторая старушка. Была она полной противоположностью сотрапезницы: с чёрными как смоль волосами, худая, облачённая в чёрный костюм и стального цвета водолазку под горло. Пила шампанское экстра драй, долго смаковала глоток, а потом заедала маленьким кусочком киви или маслиной. Голос у неё был такой же стальной, как водолазка, руки украшены крупными перстями, в ушах — тяжёлые, тонкой работы серьги в форме драконов с горящими зелёными глазищами, а на шее — огромный кулон в виде пуделя.  

Объединяли старушек одинаковые синие беджи, приколотые к лацканам пиджаков, с указанием, что обе являются участницами Международного Конгресса Религиоведов, в остальном же были они разными, как небо и земля.  

— Изабель, вы какое шампанское будете, сухое или сладкое? — спросила худая старушка.  

— Я бы не пила теперь шампанское. Боюсь, мне после вина станет совсем от него плохо, — честно призналась Бель, хоть и неудобно было отказывать вежливым старушкам. — Да и выбрать мне сложно — я тут шампанское никогда не пробовала, — добавила она, чтобы смягчить свой отказ.  

— Я же говорю — ангел! — улыбнулась пухленькая старушка.  

— Как же не пробовала! Непременно надо тогда попробовать! — сказала старушка в чёрном, подозвала официантку и потребовала: — Подайте даме два бокала и в каждый налейте по два глотка: в один бокал — сладкое, в другой — сухое. От двух глотков-то ничего не будет, — добавила она, уже обращаясь к Белле.  

Старушка в светлом неодобрительно покачала головой, выказывая недовольство таким самоуправством, но говорить ничего не стала и принялась за очередную конфету.  

— О чём же ваша петиция, уважаемая Изабель, позвольте полюбопытствовать? — продолжила худая старушка.  

— О животных. Я работаю иногда волонтёром в приюте для животных, так вот, нам совершенно не выделяют средств. Совсем! Всё, что соберём сами, на то собак и котов брошенных кормим и лечим. Так не должно быть! Они же несчастные! Вы ведь тоже любите животных? — уточнила Бель, полагая, что змеи в ушах и пудель на груди свидетельствуют о большой любви их владелицы к братьям нашим меньшим.  

— Скорее уважаю, но людей люблю всё же больше. С ними интереснее, не так ли? — ответила старушка с хитрым прищуром.  

— Не знаю. Люди, которым я пишу эту бумагу, не интереснее, а злее, бездушнее! — возмутилась в ответ Бель.  

— Так пригубите скорее шампанского! Может быть, люди после него покажутся вам лучше и добрее! — предложила худая старушка.  

— Выходит, вы верите в то, что в людях есть душа? — спросила пухленькая старушка.  

— Нет, не верю. Это такое образное выражение, к слову пришлось, — честно ответила Изабель, поставив на стол пустой бокал. Сладкое шампанское оказалось приторным настолько, что его захотелось срочно заесть чем-то кислым, и Бель взяла кусочек киви на шпажке. Старушки переглянулись и улыбнулись друг другу.  

— Тогда во что же вы верите, дорогая? — продолжила расспросы светлая старушка.  

— В то, что сейчас я пью шампанское и говорю с вами.  

— А бога, по-вашему, разве нет? — удивилась пухленькая старушка.  

— С чего бы ему быть-то? — не меньше удивилась вопросу Бель.  

Старушки снова переглянулись.  

— Ну как же, дорогая! Ведь большинство людей во что-то верит, значит есть! Или всё же нет? — настаивала старушка.  

— Большинство людей верит в великого бога «Что-то». «Что-то есть», говорят они, но ни один человек, ни один пророк не может это «Что-то» толком объяснить. Наука доказывает каждый день, что бога нет. Жизнь нам дают мама с папой, а детей теперь можно и в пробирке организовать. От смерти нас спасает не бог, а врачи. Жизнь свою мы строим сами, а не какая-то судьба, об этом на любом умном сайте прочесть можно! — упиралась Изабель, входя в раж спора.  

— О, как! Но ведь статистика упрямо говорит: девять из десяти людей верят в то, что есть «Что-то», — настаивала светлая старушка, подавшись вперёд. Тёмная старушка тем временем откинулась на стуле и с интересом наблюдала за беседой, не прерывая.  

— Говорят, что есть два типа лжи: просто ложь и статистика, — повторила Бель известную истину.  

— Но вы ведь сказали, что верите своим глазам и ушам. Среди ваших подруг, например, сколько верят в то, что есть «Что-то»?  

— Только я не верю, остальные верят, — честно призналась Бель.  

— А среди ваших знакомых?  

— Не знаю. Я их о таком личном не спрашиваю. Это неприлично — в душу людям лезть!  

— В-о-о-о-т, опять вы про душу, Изабель. Вы вся ведь про душу, и живёте, как человек с большой душой. Странно это. Как может человек с большой душой не верить в то, что «Что-то» есть? — вмешалась худая старушка.  

Изабель почувствовала, как внутри неё разгорается пламя противоречия. Религиоведки явно пытаются заманить её в какую-то секту, а она уж подумала, что это две милые безобидные бабушки! Выходит, обманулась.  

— Знаете, что я вам скажу? Если был на свете этот бог «Что-то», разве создал бы он человека с такой болью внутри, какую мы носим, и при этом таким слабым? Чтобы носить такую боль, нужно быть суперпрочным! Какой же непутёвый бог мог создать такого неприспособленного человека? — возмутилась Бель.  

— Т-а-а-а-к, — затянула худая старушка, а пухленькая откинулась на стуле и стала наблюдать со стороны, склонив голову набок. — Выходит, бог непременно должен быть «путёвый»? Нет у него права на ошибку?  

— Почему же нет? Я ж не сказала, что нет права — я сказала, что создал слабыми. Он на то и бог, что если ошибся, то должен был доделать и переделать! — объяснила уверенно Изабелла, всё более увлекаясь дискуссией и совсем позабыв про приличия, которых требовала разница в возрасте.  

— Красиво! — одобрила худая старушка и снова переглянулась с другой, словно передавая ей эстафету.  

— Тогда позвольте уточнить, что это за боль такая нестерпимая, о которой вы говорите, Изабель? — мягко начала светлая старушка. — Не могу сказать, что выглядите вы как человек, измождённый болью. Вполне себе упитаны, розовощёки, и разум ясный, как кристалл чистой воды!  

— Это я сегодня такая смелая. Из-за эликсира храбрости, — сказала Бель и щёлкнула ногтем по бокалу. — Я такая очень редко бываю… — начала было оправдываться она, но старушка перебила:  

— Я знаю, деточка. Вы другая.  

— Да, обычно я кормлю, например, этих несчастных животных и понимаю, что ничего-ничего не могу с этой несправедливостью сделать. Что я бессильна! И от этого мне очень больно, а их выбрасывают и выбрасывают. Истязают, морят голодом. И где, спрашивается, этот бог, этот «Что-то есть»? Разве он бы допустил такое, если бы был? Что уж говорить… Это всего лишь звери! Я пробовала в человеческом хосписе работать и не смогла, потому что боль переполнила меня, думала, с ума сойду!  

— Смерть — неотъемлемая часть жизни. Добро и зло — таковы правила этой игры. Теодицея, слышали такое понятие? Свобода человека выбирать между добром и злом, — сказала светлая старушка рассудительно.  

— Не слышала, но в том-то и дело, что таковы правила. И если этот «Что-то есть» придумал нас такими, с теодицеей, то он должен был сделать человека, играющего в его игру, суперпрочным, способным пережить эту боль и не разрушиться! — воскликнула Бель.  

— Но ведь люди доживают до старости в этой комплектации, значит, боль сбалансирована с благодатью и всё устроено верно! — оправдывала бога «Что-то есть» светлая старушка.  

— Для этого им приходится слепнуть, глохнуть и не замечать происходящего вокруг. Я иногда не уверена, что тоже смогу так, что доживу до этой вашей старости, если просто буду новости смотреть.  

— А если бы он был, этот «Что-то есть», и вы встретили его неожиданно, о чём бы вы его попросили? — подключилась ещё раз к разговору тёмная старушка.  

— У вас тут социологический опрос? — окончательно забыв о приличиях, ответила Изабель вопросом на вопрос.  

— Допустим, что так, — подтвердила старушка.  

Девушка задумалась ненадолго, а потом уверенно ответила:  

— Я попросила бы его сделать меня такой суперпрочной, чтобы я легко могла играть в придуманную им игру.  

Бабушки переглянулись, перемигнулись, и худая продолжила:  

— Что ж! Считайте, что сегодня вам повезло. Такая удача не каждому выпадает. Это желание будет исполнено.  

— Но не сразу. Постепенно. Когда вам сделается от чего-то нестерпимо больно, вы будете становиться прочнее. Посмотрим, действительно ли так много этой боли! Нужна ли такая суперпрочность… — добавила светлая.  

— Зачем вы смеётесь надо мной? — обиделась Бель. — Или вы хотите всё же заманить меня в какую-то очередную секту? Я должна теперь во что-то поверить и принести куда-то денег за эту веру? Или, может быть, договор на долю в квартире подписать?  

— Нет-нет, ну что вы, что за предрассудки! Никаких обязательств, никаких сект и тем более денег! Какой дурной тон! — воскликнула худая немного раздражённо. — Вот вы сами теперь делаете другим больно ни за что ни про что. Вам подарок подарили, а вы в ответ сыплете обвинениями и подозрениями!  

— Таковы правила игры вашего бога «Что-то есть», в которого вы меня пытаетесь заставить поверить! — огрызнулась Бель.  

— Кто пытается заставить? Мы пытаемся заставить? Разве? Мы всего лишь спросили, мнение ваше выяснили, не более того. Каждый имеет право на мнение! Каждый имеет право на вопрос, на мнение, на ответ и на молчание. Так что пейте шампанское, милочка, и нечего наговаривать на приличных людей! — пылко ответила худощавая старушка, пока полненькая искренне улыбалась.  

Бель выпила сухое шампанское разом, поморщилась от горько-кислого вкуса, приправленного колючими пузырьками воздуха, и хотела было заесть шоколадной конфетой, но в вазочке конфета осталась одна, а последнюю забирать нехорошо. Она обернулась к своему столику, поискала на нём глазами что-то, чем можно перебить неприятный вкус, и вдруг услышала:  

— Берите, берите конфеты. Их много. Сладкого много, и кислого, и горького!  

Действительно, вазочка была полна. Видимо, официантка вовремя поднесла новую партию.  

— Несмотря ни на что, нам было приятно с вами пообщаться, Изабель. Оставляем вам шампанское, конфеты и фрукты. Всё оплачено, а нам пора, пожалуй. Конгресс завтра начнётся рано, нам не стоит пропускать ни минуты! Прощайте, суперпрочная Бель! Не скучайте в одиночестве, ваши подруги скоро вернутся, — попрощалась, вставая, светлая старушка.  

— Прощайте, — коротко бросила тёмная, и обе они заторопились к выходу, оставив Бель в компании двух початых бутылок игристого, вазочки, полной прекрасного шоколада, и тарелки с фруктами.  

Бель сначала опешила — слишком быстро всё закончилось, а потом её озарило: да бабульки-сектантки, похоже, просто решили полакомиться за чужой счёт! Раз уж на вступление в секту её не удалось «развести», хоть вечер задумали окупить! Она позвала официантку и с сомнением спросила:  

— Подскажите, что-то из этого уже оплачено?  

— Оплачено всё, и открыт депозит, позволяющий вам сегодня заказывать в нашем заведении что угодно. Но только для вас одной. Может быть, икры и трюфелей? — учтиво предложила официантка.  

— Эм-м… Нет… Не надо икры и трюфелей… А вы знаете, кто эти женщины?  

— Нет. Впервые их вижу. Видимо, заезжие, но очень милые, согласитесь! Заказали у нас самое дорогое шампанское и французский шоколад! Знают толк! Так что будете заказывать?  

— Спасибо, пока ничего, — ответила Бель и залилась краской до корней волос.  

Официантка наполнила оба её бокала, забрала приборы старушек, поменяла погасшую свечу и удалилась. Изабелле стало безумно стыдно за себя, за свои дурные мысли, за подозрения, и к тому же у неё очень неприятно закололо в левом мизинце ноги. Видимо, ударилась обо что-то. «Зачем я пила сегодня лишнее? А, какая теперь разница! » — подумала Бель, посмотрела на оба бокала и выбрала всё же тот, где было колючее экстра драй шампанское. И потом французская конфета!  

Вот и теперь, держа голову руками, она снова покраснела от стыда. Как могла она, Белочка, любезная, добрая, отзывчивая Белочка, мало того, что нахамить старушкам, ещё и подумать о них так плохо! Никакого уважения ни к возрасту, ни к опыту! Стыдобища! Возможно, даже обидела их религиозные чувства, если таковые вообще возможно обидеть! Она ведь не спросила, во что верят сами бабушки. Всё о себе да о себе! Эгоистка!  

В окно врывались военные марши, где-то кричали «Ура! », но Бель было не до праздника: её нестерпимо мутило, и даже с закрытыми глазами мир кружился быстрее и быстрее. Изабель вскочила и побежала туда, где это можно будет исправить. Навстречу ей с кухни плёлся угрюмый голодный Саймон. «С дороги! » — крикнула Бель, кот шарахнулся, а хозяйка влетела в ванную.  

Она сидела на полу, её колотил озноб. Десять лет кряду, два раза в год она сидела на холодном кафеле рядом с белым фаянсовым достижением человеческой эволюции, ругала себя и обещала, что никогда не выпьет больше двух бокалов! Саймон, перемежая настырное мяуканье с урчанием, тыкался лбом ей в спину.  

Потом Бель долго умывалась холодной водой, пять раз почистила зубы и только после этого накормила кота. Часы показывали за полдень. Дрожа, она поспешила обратно в тёплую кровать. На придверном коврике в прихожей красовалось характерное мокрое пятно, которое ни с чем нельзя перепутать. «Отомстил, гад! » — подумала Бель и прошла мимо. Отмщённый, сытый Саймон без зазрения совести забрался к ней под одеяло и довольно затарахтел. Бель быстро пригрелась и уснула.  

Телефон ворвался в сон громким: «Ты у меня одна, словно в ночи луна». «Нет! Ну зачем он звонит? Не звони! » — взмолилась Белла и положила подушку на голову, но звук был слишком назойливым и требовал ответить.  

— Да, дорогой, — приветствовала она самым несчастным голосом из имеющихся в её в арсенале.  

— Бельчонок, у тебя там всё в порядке? Уже три часа, я тебе пишу, пишу, а ответа нет, — обеспокоенно спросил Влад.  

— Я ещё сплю, — ответила Бель сонно.  

— Ну ладно, спи тогда. Я так хотел сегодня тебя увидеть! Не придёшь?  

— Сегодня точно нет. Сегодня я никакая.  

Когда твой парень о тебе беспокоится, это хорошо, но не всегда к месту. Больше уснуть не получилось. Проглот Cаймон снова требовал его накормить, урчал и топтал хозяйку. Надо вставать. Бель села на кровати, оценила скорость вращения мира — он почти не летел, а значит, нужно сделать всё возможное, чтобы завтра утром явиться на работу «огурцом» без видимых отпечатков девичника на лице. Но сначала — кормление страждущих и исправительные работы. После наполнения миски Саймона Бель запаслась перчатками, щётками, тряпками и отправилась отмывать кошачью месть с коврика. Трудотерапия. И поделом ей!  

Наказание — лучшее средство для искупления прошлых грехов. Когда с результатом игнорирования кошачьих прихотей было покончено, Бель посчитала, что понесла достойную кару за своё вчерашнее плохое поведение, и с наслаждением отправилась в душ. Первое приятное ощущение за день. Поток тепла разливался по телу, возвращая её к жизни. А вот и махровое полотенце, как в детстве. С последствиями «лишней капли» можно распрощаться как минимум на полгода, до Катькиного дня рождения. Но, вытираясь, Бель обнаружила, что мизинец на левой ноге стал каким-то жёстким и бесчувственным. Видимо, ударилась вчера? Ни боли, ни синевы, ни даже мозольки, хотя с мизинца куда-то пропал ноготь. Странно. Никогда с ней такого не было. «Надо, наверное, доктору его показать. Или само пройдёт? Вот ещё незадача! » — подумала Бель, укуталась в мягкий халат и отправилась к ноутбуку изучать «анатомию мизинцев». Честный интернет выдал ей массу возможных причин такого онемения пальца, самой безобидной из которых был грибок, а от него простиралось множество вариантов вплоть до некроза, гангрены, ампутации и заражения крови. Картинки, сопровождающие статьи, были столь ужасны, что Бель не на шутку перепугалась. Сердце заколотилось, в мизинце другой ноги закололо. Бель обнаружила, что и он без ноготка и онемел. Стало немного легче: значит, просто обувь была неудобной. Новые туфли, конечно же, нельзя надевать на вечеринки! Но на всякий случай записалась к доктору на завтра — уж слишком пугало слово «ампутация».  

Вечером с балкона Бель полюбовалась огоньками салюта, самая верхушка которого поднималась над крышей соседнего дома. Выйти на праздничную улицу сегодня не было ни сил, ни желания.  

10 мая  

— Опишите пятью словами то, что с вами происходит. Например: болит, стреляет, холодеет или как-то иначе, — попросил доктор.  

Изабель замерла, отдавая все свои ощущения пальцам ног.  

— Неприятно, онемели, без ногтей, неестественные, но не болят.  

— Понятно. Ложитесь на кушетку и расслабьтесь.  

Бель послушно вытянулась на голубой одноразовой простыне и уставилась в потолок. Врач внимательно изучал мизинцы, трогал их, сгибал и разгибал, просил пошевелить пальцами. При этом вздыхал, цокал, качал головой, удивлялся и восхищался одновременно. «Очень чудной доктор», — подумала Бель и продолжила изучать, на что похожи пятна на белом потолке.  

— Понятно. Присаживайтесь к столу, — пригласил он наконец.  

Потом долго читал что-то в своём огромном мониторе, вновь качал головой и цокал. Бель ёрзала как на иголках, ожидая вердикта.  

— Ох! — вздохнул доктор. — Прикол я, конечно, оценил, но, в любом случае, спасибо вам, что показали мне, до какого уровня дошла современная техника протезирования. Таких идеальных протезов я, ей-богу, не видел ни разу, и даже описания ничего подобного в сети найти не смог! Изумительное сращивание с плотью! Шов не визуализируется! Идеально! И то, что не болит, как раз свидетельствует об этом самом «идеальном». Давно вам их установили?  

Внутри у Бель что-то оборвалось. С ней случилось, похоже, нечто ужасающее! Она невольно стала участницей какого-то бесчеловечного эксперимента и не помнит об этом. Чтобы скрыть нахлынувшую панику, она закашлялась, закрыв лицо руками. В пальце ноги снова побежала знакомая колика.  

— Недавно, — ответила она, не зная, что ещё сказать.  

— А где, если не секрет? Очень хочется изучить эту технологию.  

— Это пока эксперимент, и я не могу о нём говорить, — ответила Бель, запинаясь и придумывая на ходу.  

— Неразглашение. Понимаю, — кивнул доктор. — Но тогда лучше всё же обращаться туда, где вам их установили.  

— Хорошо, — ответила Бель, стремясь поскорее закончить неприятный разговор и покинуть кабинет. — Спасибо.  

Перепуганная Бель прислонилась спиной к холодной стене в пустом коридоре клиники. О возвращении в офис сегодня не могло быть и речи. Произошло что-то непонятное! Её трясло, мысли путались в голове — надо побыть одной и как-то со всем этим разобраться! Она набрала номер начальницы:  

— Наталья Андреевна, я не смогу сегодня прийти в офис. Назначили дообследование, надо делать. И, как я понимаю, это не на один день. Можно я отпуск возьму на пару недель?  

— Белла, с вами всё в порядке? Помощь нужна? — уточнила начальница, для которой Бель была эталоном сотрудника, а значит, ни одно её слово не могло быть поставлено под сомнение.  

— Нет, спасибо, ничего страшного. Просто тот случай, когда лучше перестраховаться и всё как следует проверить.  

— Хорошо. Заявление на отпуск по электронной почте отправьте, я подпишу. И если что — звоните сразу, не стесняйтесь.  

Теперь домой. Поскорее укрыться в своей берлоге, чтобы никто не видел, как ей страшно! Она неслась по шумным улицам почти бегом, не замечая весны, отражающейся улыбками на лицах прохожих. Белле было не до улыбок…  

Ворвавшись в квартиру, Бель зачем-то закрыла все дверные замки и щеколду и рухнула в рабочее кресло у стола. «Ой, мамочки! Что же со мной происходит! » — паниковала она. Вот до чего доводит «лишняя капля»! Почему же она, которая обычно помнит каждое сказанное слово, не заметила, как ей заменили мизинцы? И почему мизинцы? Если её похитили, чтобы что-то ампутировать, то, скорее всего, почку! Бель кинулась к зеркалу и принялась изучать своё тело в поисках шрамов от операции, щупала живот — ничего не болело, но страх крепко схватил её, сердце ухнуло в пятки и бешено там колотилось, а в пальце ноги бежали колики. «Да что происходит-то! Что не так с этими пальцами и с этим миром? Прекратите это немедленно! » — кричала Бель без слов. Может быть, позвать Влада и всё ему рассказать? Одна голова хорошо, а две лучше! Но что ему рассказать? Что врач ей сегодня сказал, что у неё вместо пальцев протезы, но она не знает, как это произошло? Нет… Пожалуй, не стоит своему парню этого говорить. Или позвать Катьку? Она самая умная и толковая, придумает что-нибудь. Но то, что знает одна подруга, знают все подруги. А что знают подруги, знает всё село!  

«Надо успокоиться и разложить всё по полочкам. Надо всё вспомнить! Спокойно, без психов, всё вспомнить и продумать! » — уговаривала себя Изабель. Она достала большой лист белой бумаги, разложила на полу, взяла пачку фломастеров, уселась рядом. В середине листа написала красным: «Два мизинца — протезы» и стала выписывать на лист всё, что роилось в её голове. Там появились и Влад, и Катька, и бабушки-сектантки, и почка, и работа, и подробности того вечера, и даже полиция. Саймон присоединился к занятию, с удовольствием таскал у неё фломастеры и загонял их под шкафы. Рисование и борьба с котом позволили Бель немного успокоиться. Главное — она жива и лишилась всего пары мизинцев. Хотя наличие остальных органов всё же стоит проверить.  

В результате вываливания содержимого головы на лист сложилась вот такая картинка. В ту ночь, когда Бель осталась в женском клубе наедине с коварными старушками, они угостили её шампанским, в которое что-то подмешали. Дальше она ничего не помнит, а бабушки отвезли её куда-то, сделали ей операцию, а потом вернули обратно за столик. Зачем им это нужно — неизвестно. Возможно, им просто понадобился для чего-то её генетический материал. Но почему тогда именно мизинцы? Ей не понять их намерений. У неё есть только факт: два мизинца-протеза. Теперь ей самой надо с этим разобраться, обследоваться, пересчитать все органы и пальцы, восстановить цепочку событий насколько возможно, а потом рассказать о случившемся подругам и Владу и подать заявление в полицию.  

Худшее, что может случиться с человеком, — это неизвестность. Когда знаешь, как действовать, жить становится лучше, жить становится веселей. Бель потрепала Саймона, кот благодарно заурчал в ответ.  

— Сайм! Ты пока будешь единственным поверенным в эту страшную тайну. Храни её, не разболтай никому, слышишь! Будь хорошим котом!  

Мысль о пальцах-протезах была отвратительна. Пальцы ведь не вернёшь! Хотя… Может быть, старушки их положили в холодильник, и, если их быстро найдут, можно будет пришить обратно её родные натуральные пальчики. Изабелла решительно сняла носки с зайками, чтобы приучить себя к новой реальности, и опешила! У неё было четыре протеза. Четыре пальца на ногах были похожи на кукольные, без ногтей! Она смотрела на пальцы не отрываясь и не верила своим глазам! Нет! Этого не может быть! Врач при ней посчитал протезы, их было два! Или она пошла не к тому врачу и ей нужен психиатр?  

Только что у неё было два протеза, и вдруг четыре! Так два, три или четыре? Бель трясла головой, стараясь выбросить видение из головы. Паника превратилась в звенящую тишину. Видимо, надо всё же идти к психиатру… Но сначала убедиться, что всё это не сон или, наоборот, что всё это она себе придумала.  

Бель позвонила в клинику и снова записалась на приём к тому же доктору. Потом достала из аптечки валерьянку, насыпала десяток жёлтеньких таблеток в ладонь и глотала их по одной. Остаток дня она проведёт дома, наедине с сериалами и котом. Владу соврала, что приболела, спину «прострелило». Или даже не соврала — всё, что с ней происходило, вполне может сойти за самое настоящее «приболела».  

11 мая  

— Опять вы? — удивился врач, когда на следующий день Бель вошла в его кабинет.  

— Да, доктор. Извините меня за вчерашнее. Я просто не знала, как вам сказать… Понимаете, я не очень доверяю тем, кто проводит этот эксперимент по протезированию. Так бывает: решишься на какую-нибудь глупость, а потом жалеешь, переживаешь. Со мной как раз так! Я бы хотела обследоваться не только у них, но ещё и у вас, параллельно. Можно?  

Доктор воссиял. Он и мечтать не мог о возможности стать участником такого великого эксперимента! Мизинцы Изабеллы всю ночь не шли у него из головы. Тончайшее сочленение тканей, сосудов, идеальный материал! Неужели он дожил до такого чуда!  

— Спасибо, что вы доверяете мне. Это большая честь! Но я не могу быть уверен, что моих познаний хватит для верной оценки вашего состояния. Прежде чем дать ответ, я должен вас тщательно обследовать.  

— Да, конечно, я понимаю. Это очень дорого? — спросила Бель с тревогой.  

— Для вас это будет бесплатно. Любой учёный сочтёт за подарок судьбы возможность хоть краешком глаза заглянуть в будущее! — воскликнул доктор.  

— А можно будет обследовать не только пальцы? Мне бы хотелось проверить, как теперь все органы работают. Может быть, это паранойя, но мне почему-то очень страшно, — призналась она.  

— Непременно! Все анализы и полное сканирование! И не думайте, что с вами происходит что-то не то: такой страх и должен быть у человека, принимающего участие в революционном эксперименте. Это абсолютно нормально, и меня удивляет, что вам там этого не разъяснили, — ответил доктор.  

— Разъяснили, — соврала Бель. — Но мне всё равно не по себе.  

— Вы сегодня располагаете временем?  

— Да, вполне. Весь день готова вам отдать!  

— Чудесно! Тогда ждите в холле, я выпишу направления и попробую договориться о сканировании! Вы не завтракали?  

— Нет.  

— Вдвойне чудесно! Ничего не есть и не пить. Ждите! — сказал доктор и взялся за телефон.  

Пока голодная Бель ждала в жёстком кресле, она думала о том, как ей потом будет стыдно открывать правду этому отзывчивому хорошему человеку. Но что поделаешь — придётся подождать. Быть обманщицей неприятно, но эта ложь сейчас точно во спасение. Доктору явно не понравился бы её рассказ о девичнике и старушках, а другого объяснения у неё нет.  

Скоро врач вышел из кабинета, вручил необычной пациентке стопку направлений на анализы и сказал:  

— И снова нам с вами везёт! Аппарат свободен, поэтому едемте на сканирование прямо сейчас, а анализы сдадите завтра, с восьми до одиннадцати, натощак.  

Он велел администратору отменить приём на весь день и быстро зашагал к выходу, так что Бель еле за ним поспевала.  

Очень тяжело было лежать неподвижно почти два часа в капсуле, где вокруг мигают лампочки и жужжат датчики, и не менее тяжело ждать результатов в коридоре. Если окажется, что ещё чего-то, кроме пальцев, недостаёт, то надо сразу идти в полицию. Если всё как у людей и пальцы на месте, то надо идти к психиатру. Неизвестно ещё, что лучше. Может быть, над ней кто-то подшутил и наклеил на пальцы плёнку? Как она сразу об этом не подумала, это ведь так просто! Скорее бы узнать…  

Когда врач вышел с описанием в руках, лицо его было мрачным, что не предвещало хороших новостей. Бель глубоко вздохнула и невесело посмотрела на доктора.  

— Что же вы не предупредили, что протезов уже не два, а четыре? Надо говорить о таком заранее! Ума не приложу, как за один вечер они успели ещё два пальца поменять безо всяких последствий! Даже отёка нет. Протезы из сверхпрочного гуттаперчевого материала, похожего на пластик, но в них каким-то необычным образом организовано кровоснабжение. Я, если честно, обескуражен. Это технологии какого-то неизвестного мне уровня!  

— А остальные органы как? — с надеждой спросила Бель.  

— Остальные? А, остальные! Всё в порядке. В космос вас можно отправлять прямо сейчас в полной комплектации! Меня, если честно, больше интересуют ваши уникальные новые пальчики, — признался врач. — Сдавайте завтра анализы, и через три дня ко мне. Тогда и будем решать, как дальше с вами быть.  

Глядя в спину Бель, удаляющейся по длинному коридору, доктор думал о том, сколько должны заплатить человеку, чтобы он вот так соглашался лишаться нескольких пальцев в день. Пальцы, конечно, не бог весть что в организме, но и разбрасываться ими не пристало.  

Никакой логики в голове Бель не осталось, даже женской. С ней что-то происходит, что — непонятно, что с этим «непонятно» делать — тоже непонятно. Она чувствовала себя потерянной, разбитой и несчастной. Даже есть расхотелось. Хотелось только понять, что всё это значит?! Когда не помогает логика, надо спасаться простыми методами. Вернувшись домой, Бель взяла из органайзера несколько квадратных листочков для заметок, подписала: «в полицию», «к психиатру», «посоветоваться с Владом», «посоветоваться с Катей», «разбираться самой». Перевернула бумажки неисписанной стороной вверх, перемешала, долго сомневалась, какую выбрать. Не решилась, отвлеклась, попила чаю, ещё раз перемешала бумажки и с уверенностью вытянула одну. «Разбираться самой». Самой так самой — это, пожалуй, лучший из вариантов.  

12 мая  

На следующее утро Изабелла добросовестно сдала все назначенные анализы. Во всяком случае, кровь у неё была вполне настоящая на вид. Пока. Если анализы не покажут иного и в венах её не течёт уже гранатовый сок, например. Бездействовать в ожидании результатов было невыносимо. Она надела строгое платье, удобные старые туфли и отправилась на разведку в женский клуб.  

Клуб этот был уникальным местом, где гостьи могли выбрать себе пространство на свой вкус: был там и торжественный зал, и помещение в стиле обычного кафе, и уютная гостиная, где можно забраться с ногами в мягкое кресло, и подводный мир со столиками среди аквариумов, и караоке, и классы йоги, и SPA, и библиотека. Всё, чтобы женщины могли отвести душу с максимальным комфортом и без лишних свидетелей. Бель отправилась в зал в стиле обычного кафе, где они провели тот злосчастный вечер. Она элегантно уселась, положив ногу на ногу, всем своим видом показывая беззаботность и непринуждённость. К счастью, обслуживавшая их в тот вечер официантка работала и сегодня. Бель заказала чаю и чизкейк, а когда официантка подошла за расчётом, дала демонстративно много чаевых и спросила:  

— А вы помните вечер пару дней назад? Я тут была с двумя милыми старушками.  

— Да, помню. Вы с подругами потом оставались тут почти до утра, но ни трюфелей, ни икры так и не заказали. А сегодня поздно, нельзя. Открытая карта действовала только на ту ночь! — предусмотрительно предупредила официантка.  

— Нет, нет, я не за трюфелями вовсе! Дело в том, что я хотела бы отблагодарить бабушек за их доброту. Нечасто такое встретишь в жизни, чтобы кто-то тебя накормил, напоил. Вы, кстати, не помните, мы с ними ведь здесь всё время были или уходили куда-то? Может быть, я им ещё что-то задолжала. Так неудобно!  

— Нет, вы только здесь были, минут пятнадцать, не более, а потом бабушки ушли, а подруги ваши вернулись. И зря переживаете — наели вы вовсе немного: пара бокалов шампанского и конфеты. А оставленный депозит вообще не тронули, — успокоила официантка.  

— Хорошо. Но всё равно, я так не привыкла. Нет ли у вас каких-нибудь их данных, чтобы я могла всё же найти и отблагодарить?  

— Простите, мы не можем разглашать данные наших клиентов! — ответила официантка.  

— Я понимаю, конечно же, не можете. Но у бабушек были беджи, а я не запомнила их имена. Ругаю себя ужасно!  

— При всём желании ничем не могу вам помочь, увы. Да я и не помню, если честно. У нас каждый день полный зал.  

Ну что ж. Во всяком случае, провалов в памяти не было: старушки её никуда не отводили и коварно пальцы ей не ампутировали. Но как тогда такое с ней могло произойти? Может быть, они что-то подмешали в шампанское? Какое-то вещество, которое приводит к онемению пальцев? Странно, конечно, но похоже, именно так! Видимо, оно действует постепенно, и поэтому пальцы становились «кукольными» по очереди. Только зачем бабушкам это было нужно, совершенно непонятно. Надо ждать результатов анализов. Или пойти всё же в полицию и рассказать, что с ней происходит? А вдруг её отравили и часы уже сочтены? Бель снова перепугалась, встревожилась, в ступне опять закололо, и она поспешила домой проверять пальчики.  

Так и есть. Ещё один палец-протез без ноготка! Тёплый, гнущийся, но совершенно неестественный кукольный палец! Значит, отрава ещё действует! Сколько она может держаться в крови? Как алкоголь или наркотики, двадцать один день? И какой Бель станет через двадцать один день? И что с этими пальцами будет потом? Отсохнут совсем и отпадут? Белла поняла, что сама не справляется, и позвонила Владу.  

— Привет, мой Бельчоночек! Как ты там? Прошла твоя спинка? Я скучаю по тебе, — мурлыкал Влад в трубку.  

— Привет, Влад. Нет ещё, болит спинка. Потерпи пока. Я тоже скучаю, и поэтому звоню, — мимимишным голосом отвечала Бель, очень старательно играя.  

— Вот говорил я тебе: надо тренироваться чаще! А ты пьёшь два раза в год и потом болеешь с непривычки, — засмеялся он.  

— Нет уж, увольте! Я как-нибудь без алкотренингов обойдусь, — заупрямилась Бель.  

Это было их ритуальное «расшаркивание», которое следовало после любого девичника, и каждое слово в нём было выверено годами.  

— Что ты там делаешь в одиночестве? Небось, все сериалы пересмотрела!  

— Так я ж не одна, я с Саймоном! С великим и ужасным Саймоном, который меня без конца достаёт, требует жрать и оставляет «подарки» под дверью.  

— Опять ему всё внимание достаётся! Я ревную свою Белочку к коту! Ужас-ужас! И он всегда меня побеждает. Но я упрям, и когда-нибудь настанет и моё время! — уверенно сказал Влад, и Бель рассмеялась, на этот раз уже не наигранно.  

— Ещё и подружки, которые приходят и звонят без конца. К ним тоже ревнуешь?  

— Нет. Подружки — это святое! Как у меня боулинг и корпоративная пятница.  

— Ой, кстати, о подружках! У тебя же есть приятель, который в полиции работает? Мне тут одна девчонка с работы рассказала, что ей в сок какой-то гадости подлили, и теперь у неё пальцы немеют. Врач говорит, атрофируются, как протезы становятся, и она хочет заявление в полицию подать. Как думаешь, возьмутся за такое дело? Можешь у друга спросить?  

Влад довольно долго молчал, видимо, подбирал слова.  

— Бельчонок! Ты у меня самая добрая и наивная на свете, за это тебя и люблю! Но… Ну… Как бы тебе сказать…  

— Чушь полная? Это ты пытаешься мне объяснить?  

— Какая же ты у меня умничка! Ну конечно! Ты лучше лечи свою спинку, а я завтра заеду и привезу тебе дежурных апельсинов.  

— Лучше свежевыжатый сок и послезавтра, — попросила Бель, взяла со стола бумажку с надписью «разбираться самой», тяжело вздохнула и повесила её на холодильник под улыбчивое магнитное солнышко.  

«Бабушки-старушки… Как же мне до вас добраться? » — спросила себя Бель и принялась разыскивать в сети «Международный Конгресс Религиоведов». Может быть, он ещё не закончился? Нет, увы, в воскресенье был последний день. «Какая же занудная программа! Три дня выступлений на тему «Религии в современном мире». «Это же выспаться можно! » — думала Бель, лазая по страницам сайта. Но во вкладке «участники» её ждала приятная находка: почти сотня имён и фамилий. Хоть что-то! Бель стала изучать список. К счастью, женщин там было немного. Она последовательно вбивала фамилии и имена в поисковик, искала профили и фотографии, но никого похожего на своих старушек так и не обнаружила. Почти у всех участниц конгресса были персональные страницы в соцсетях, умные статьи и толстые книги. А вот следа двоих в интернете ей найти не удалось: Mrs. Dorothy Deus и Mrs. Sat Morgenstern. Дамы с такими именами на мероприятиях никогда не выступали, книг и статей не писали, страниц в соцсетях не имели и видео не записывали. Мутные участницы со странными именами и без единого упоминания в сети, не то что фотографии! Видимо, это и есть её бабушки. Бель вновь набрала Влада.  

— Слушай, меня эта девица с работы напрягает. С пальцами которая. Ноет и ноет. Что-то я серьёзно сомневаюсь в её адекватности, а нам ещё вместе работать! Можешь узнать хотя бы, есть ли такие люди на свете? Уж очень имена странные: Дороти Деус и Сат Моргенштерн.  

— Что-то ты темнишь, Бель. Никогда я от тебя подобных вопросов не слышал! И голос тревожный…  

— Да спина опять ноет, — честно соврала Изабелла. — Прости. Я что-то сама не своя.  

— Ладно, напиши в мессенджер имена, может быть, что-то узнаю, но без гарантий.  

Бель на всякий случай померила температуру. Норма. И ничего не болит, даже пальцы эти злосчастные. Сходить в аптеку, давление измерить? Или это уже слишком? Она набрала номер Катьки, но передумала и сбросила. Катька тут же перезвонила. Белла успокоила подругу, что случайно набрала и у неё всё ОК. Нет, девчонкам пока говорить нельзя. А если с ней что-то случится? Если завтра вообще не проснётся? На глаза Бель навернулись слёзы. Она взяла лист бумаги, написала: «Я хочу, чтобы вы знали, что произошло на самом деле…» и разревелась, представляя, как подруги читают это письмо и ругают её посмертно за то, что им ничего не рассказала. И, как назло, в это время снова закололо в пальце ноги. Она быстро сдёрнула носок — да, шесть кукольных пальцев. Бель разрыдалась пуще прежнего.  

К вечеру у неё было готово закапанное слезами письмо с подробным описанием странной встречи в женском клубе и её печальных последствий. Бель перечла его несколько раз, уверилась, что любой читающий сочтёт автора сумасшедшим, но ей тогда уже будет всё равно. Пальцы на всякий случай перебинтовала. Пузырёк валерьянки закончился, пора было покупать новый. Или лучше два.  

13 мая  

Утром Бель проснулась в твёрдой уверенности, что надо действовать. Как-то. Потому что если ничего не делать, то можно лопнуть от переполнения неизвестностью. Она внимательно прочла своё посмертное письмо, убедилась, что его нужно дополнить мелкими деталями, переписала. Теперь, с шоколадом и улыбками старушек, оно ещё больше походило на записки сумасшедшей. Ещё раз изучила ступни: кукольных пальцев было по-прежнему шесть — по три на каждой ноге. Заново их забинтовала. Вспомнила: «Вы будете становиться прочнее…» Они ведь её предупреждали о том, что с ней сделали, а она подумала, шутят. Честные какие! «Ух, аферистки! Найти бы вас! » — думала Бель с досадой. От Влада информации по именам старушек не было, а торопить его было неудобно. Что же ещё сделать? Решила поиграть в детектива и пойти по следам религиоведок: вдруг кто-то их вспомнит?  

В конференц-холле, где проходил конгресс, Белла сказала, что ужинала с двумя участницами недавнего мероприятия. У них завязался интересный разговор, но потеряла визитные карточки и никак не может теперь найти. Менеджер был с ней очень вежлив, вопросу ничуть не удивился, но тоже сослался на конфиденциальность информации об участниках. При этом подтвердил, что подходящие под описание старушки с такими именами на конгрессе были, и предложил ей поискать в гостиницах неподалёку:  

— Обычно участники останавливаются в отелях, куда можно дойти пешком. Попробуйте там, может быть, не уехали ещё. Многие остаются после мероприятий погулять по городу…  

Бель поблагодарила за совет, разыскала на карте десяток гостиниц в округе и ходила из одной в другую, но только под вечер в последнем маленьком семейном отеле ей подтвердили, что такие старушки действительно были, но выехали в воскресенье по окончании конгресса.  

— Ой, как жаль! С ними было так интересно, так много они мне загадок оставили, — воскликнула Бель раздосадованно и понуро побрела к выходу.  

— Простите, что вмешиваюсь. Я слышал, вас заинтересовали миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн? — неожиданно спросил её высокий седой мужчина, который читал газету в фойе.  

— Да, а вы с ними знакомы? — обрадовалась Бель.  

Мужчина встал, вежливо протянул руку для приветствия и кивнул головой. Он был в аккуратном сером пуловере и светло-голубых джинсах, словно только что купленных. На лице его читалась интеллигентность, а лучики морщин вокруг глаз выдавали привычку улыбаться. Бель всегда разгадывала пожилых людей по их морщинам: скорбная складка на переносице — много горя, опущенные уголки глаз — много печали, глубокие морщины на лбу — привычка хмуриться, перекошенный рот — злоба. А человека, много думающего, всегда выдавал взгляд, повёрнутый немного в себя. Именно такой взгляд и лучики добрых морщин позволяли общаться с этим незнакомым ей человеком без опаски.  

— Я Константин Гид, историк, философ, религиовед. Приятно, что вас трогает тема мироустройства. Ведь Дороти и Сат говорили с вами об этом?  

— Я Изабелла. Да, об этом.  

— Вам повезло. Эти две загадочные дамы всегда присутствуют на наших конгрессах, но больше молчат и слушают. Многие пытаются их разговорить, но почти никому это не удаётся. Они отделываются вежливым «Очень приятно, но мы предпочитаем сегодня общаться друг с другом». Однажды, лет пять назад, один молодой человек рассказывал, что ему удалось поговорить с ними после мероприятия. По его рассказу, они спросили, верит ли он сам в бога и какое бы желание он загадал, если бы вдруг бога встретил. Он же, убеждённый атеист, посмеялся и ответил, что пожелал бы стать навеки счастливым. И всё бы ничего, но через некоторое время он оказался в сумасшедшем доме, где пребывает и поныне. Мы навещаем его там. Он твердит упорно, что совершенно счастлив, и иногда умоляет сделать его хоть на мгновение несчастным, но мы бессильны ему помочь. Надеюсь, с вами ничего подобного не случится и вы говорили о чём-то более отвлечённом!  

Мужчина внимательно смотрел на Бель, стараясь угадать её реакцию на его слова. То, что он рассказал, дало ей больше понимания, чем страха. Всё подтверждалось. Та же схема, и наверняка что-то молодому человеку подсыпали.  

— А вы не знаете, случайно, откуда они? — уточнила она.  

— Никто не знает. Но все понимают, что они очень важные птицы. Может быть, даже магистры какого-то серьёзного ордена. У них ведь там внутри всё секретно так, что ни одна разведка не подкопается! А о чём бы вы хотели с ними поговорить, если не секрет? Может быть, я смогу вам помочь? — учтиво предложил мужчина.  

— Спасибо, но вряд ли. Я хотела поговорить с ними про суперпрочность, необходимую человеку, чтобы выдерживать все удары судьбы.  

— О! Многие так считают! Это извечный вопрос всех религий: почему бог допускает зло! Теодицея! — воскликнул философ.  

— Да-да, так они и говорили. Теодицея. Я от них впервые услышала это слово, — подтвердила Бель.  

— Что ж, значит, вы стали больше на целую общемировую дилемму, а это очень много. Поздравляю вас!  

Изабелле очень хотелось честно ответить: «Вот уж совсем не с чем! », но она сдержалась и осталась в рамках приличий.  

— Возможно, я пока этого просто не поняла…  

— Возможно. Изабелла, вы торопитесь?  

— Да. Я сегодня безумно устала.  

— Тогда возьмите мою визитку. Если вдруг почувствуете, что нестерпимо нужно обсудить с кем-то сложные вопросы, такие как теодицея, я готов буду предложить вам свои знания и опыт.  

— Спасибо, — искренне поблагодарила девушка.  

Изабелла шла домой почему-то успокоенной. Вроде как не нашла тех, кого искала, но само понимание, что старушки такие есть и она не первая попадает в подобную ситуацию, давало ей уверенность в отсутствии необходимости каяться психиатру. Ей повезло явно больше, чем тому несчастному, который оказался в сумасшедшем доме, — всего-то несколько пальцев. Невелика потеря!  

Бель медленно брела по парку к дому и наслаждалась тёплым ветром, а значит, она понемногу возвращается в весну. Это была та самая майская неделя перехода к лету, когда крохотные салатовые листочки вдруг неожиданно становятся большими и зелёными. Со всех сторон неслись кошачьи серенады, а на лицах прохожих сияло счастье, которое в это время случается с людьми без всякой причины, просто так. Потому что весна. Бель не прониклась весной, но с удовольствием замечала, как она отражается на лицах. Может быть, скоро всё это непонятное безобразие закончится, и она успеет ещё насладиться пробуждением мира.  

Дома, сбросив туфли, она внимательно пересчитала кукольные пальчики на своих ногах. Их по-прежнему было шесть и ни одним больше! Значит, всё это закончилось. Она разгадала тайну, а зелье, которым её опоили, перестало действовать. Всё. Больше пальцы решила не бинтовать.  

Сообщение от Влада убеждало, что люди с именами Дороти Деус и Сат Моргенштерн не зарегистрированы в базах Интерпола. Такого ответа она и ожидала. «Неуловимые магистры какого-то серьёзного ордена». В эту ночь Бель обняла своего вредного Саймона и уснула без всякой валерьянки.  

14 мая  

Проверка пальцев утром показала, что изменений, к счастью, нет. Значит, точно, всё закончилось. Может быть, отменить отпуск и выйти на работу, чтобы дома не маяться? Хотя всё же стоило дождаться результатов анализов. Но чувствовала Белла себя прекрасно! Даже, пожалуй, лучше, чем обычно. Видимо, неожиданный отпуск пошёл на пользу.  

Размышления прервала мамина соседка, звонок которой не предвещал ничего хорошего.  

— Здравствуйте, Тамара Ивановна, — поприветствовала Бель вежливо и зажмурила глаза в ожидании новостей.  

— Здравствуй, Изабелла, — ответила соседка голосом, переполненным ядом. — Когда это уже закончится, скажи мне?  

— Что опять случилось?  

— А то и случилось, что я ночью сызнова полицию вызывала, потому что за стеной орали, бузили и морды друг другу били! Ничего нового! Ты когда уже с матерью своей разберёшься?  

— Ну, зачем же так! Я же просила: меня зовите, если что. Я бы сразу приехала!  

— Приехала бы? И дальше что? У неё в квартире кружок «Умелые синяки» за свою королеву передрался, и тебе бы ещё влетело! Нет уж! Давай-ка ты переезжай насовсем к ней и контролируй. Твоя мать — ты проблему и решай. А иначе будешь штрафы платить за неё после каждого такого вызова! — повысила голос соседка.  

— Тамара Ивановна, вы же знаете, как я её контролирую! Продукты привожу, денег оставляю копейки, только на самое необходимое, чтоб не пропивала! Она обещает не пить!  

— И ты веришь? Сколько лет уже веришь? Она собаку свою продаёт у винного магазина, покупает себе водку, а собака потом к ней обратно прибегает. Эдакого алкоголубя себе выдрессировала. Или банки ковыряет по помойкам и сдаёт за копейку. Их же не остановить, страждущих-жаждущих, глаз да глаз нужен. Тебе надо контролировать, каждый день.  

— Да какая разница! Я же работаю, всё равно не уконтролирую.  

— Но хоть паразиты-собутыльники к ней по ночам перестанут шляться. Сама-то не хочешь с ней жить, а мы должны! А если она квартиру сожжёт? Курят ведь там — дым столбом! Переезжай, давай, к ней. Нечего…  

На улице дождь лил как из ведра. Белла набросила плащ, но пока добежала до такси, промочила ноги в бурных потоках. Ехали долго. Первый настоящий весенний ливень натворил дел: город встал, местами дороги подтопило, и машины медленно и аккуратно переплывали заливы. Как обычно в первый раз многие пешеходы оказались без зонтов и перебежками перемещались от козырька к козырьку, промокшие до нитки.  

Дом, в котором она выросла, встретил неприветливо. Стандартная обшарпанная коробка-девятиэтажка с остеклёнными на разный манер балконами и хаотично разбросанными кондиционерами, покрывшись от дождя серыми разводами, являла собой достойное творение архитектуры постапокалипсиса. С тяжёлым сердцем нажала Изабель знакомую кнопку лифта, где вместо цифры 8 красовалась дыра, прожжённая зажигалкой. Запах в лифте стоял такой, что вниз спускаться она решила по лестнице. «Бедные соседи! Только бы никого не встретить, а то выговорят мне за всё, что им приходится терпеть», — думала Бель.  

Позвонила в знакомую дверь, постучала — никто не открыл. Попробовала отпереть своим ключом — изнутри закрыто на щеколду. Бель упёрлась лбом в дверь и замерла. Вода лужей стекала с мокрых туфель, за дверью скулила Малышка — маленькая лохматая беспородная собачка, которая как-то умудрялась уживаться с мамой.  

Мама «подсела на стакан», когда Изабелле было всего шесть. Бабушка с дедушкой рано умерли, вразумить её было некому, с папой у них отношения не ладились, и мама не нашла ничего лучшего, чем приправить жизнь веселящим зельем. Папа не выдержал бесконечных пьяных скандалов, ушёл, а Бель осталась с мамой и каждый её запой спрашивала себя: «За что мне это? » Алименты отец платил приличные, их вполне хватало на еду и выпивку и только. Мама опускалась: бросила работу, ныряла из запоя в запой, винила во всём бывшего мужа и старательно пыталась довести себя до состояния, от которого «ему станет стыдно за то, что он с ней так поступил». Цели превратиться в ходячий укор добилась довольно быстро: уже через десять лет пьянки у неё выпали почти все зубы и волосы, кожа огрубела и обвисла, огромные карие глаза, которые в юности пленяли одним взмахом ресниц, облысели и покрылись красной сеткой кровоизлияний. Она отправляла папе по почте свои ужасные фотографии, а он их даже не забирал — письма возвращались. Дочка же часто ходила битая, покусанная и голодная. Соседи жаловались в органы опеки, с мамой проводили разъяснительные беседы, которых хватало максимум на две недели, и всё начиналось сначала.  

Белочка жалела маму. Когда-то в детстве они были такие счастливые! Вместе гуляли, ходили в кино, катались на каруселях, на коньках, смеялись и болтали. Бель знала, что мама бывает другая, добрая, настоящая, но эта мама появлялась всё реже и реже. И всё равно, когда тётеньки из опеки угрожали маме лишить её родительских прав, Бель рыдала и умоляла этого не делать. Она тщательно скрывала от всех синяки, делала вид, что ей совсем не хочется есть, никому не жаловалась на побои — только бы её не забрали в детом. Такое вот получилось детство.  

Бель повзрослела. Она жила вместе с мамой, пока не поняла, что если останется, то не сможет работать и учиться. Съехала, сняла квартиру и теперь ездила к матери как часы, раз в неделю, с полными сумками. Когда ещё девчонкой она вот так стучала в закрытую дверь, то очень боялась, что с мамой что-то случилось, даже лазала через балкон от соседей справа, чтобы, глядя в окно, убедиться, что мама жива и просто крепко спит, а потом ночевала прямо на лестничной площадке, на ступеньках. Под утро раздавался щелчок — мама, проспавшись, открывала щеколду, и Бель шла домой завтракать. Дверь в мамину комнату обычно была закрыта. Дочка уходила по делам, а когда возвращалась вечером, то мама иногда бывала трезвой, доброй, настоящей. Ни минуты такого времени Белочка не тратила на выяснение отношений и упрёки. Они говорила о книгах, о людях, о переживаниях, потому что это были редкие мгновения, когда у неё была самая настоящая мама, как у других. Лучше не вспоминать…  

— Ну что, опять не пускает?  

Белла не заметила, как Тамара Ивановна открыла дверь.  

— Да, как обычно, — вздохнула Бель.  

— Давай хоть чаем напою, промокла как мышь! — предложила соседка.  

— Ой, нет, спасибо!  

— Что, опять будешь на лестнице сидеть, ждать, пока проспится? Езжай уже! Завтра приедешь, глядишь, оклемается! Жалко мне тебя, девка! Покудова она жива, не будет тебе покоя! — сказала соседка и скрылась за дверью. Слёзы потоком хлынули из глаз Изабель.  

Дома она первым делом проверила кукольные пальцы. Теперь все пальцы на обеих ногах были кукольными. Десять протезов. Белла обессиленно плюхнулась в кресло и закрыла глаза. Саймон тут же вскочил ей на колени, принялся урчать и топтать: война войной, а кормление кота по требованию!  

В дверь позвонили. «Кого ещё несёт? » — с раздражением подумала Бель, надела зимние меховые тапки, скрывающие пальчики, и пошла открывать. В дверях стоял Влад. В руке у него была похожая на старомодную сетчатая авоська, а в ней — две бутыли с натуральным апельсиновым соком.  

— Литр оранжевой крови убиенных апельсинов, положенный всем болящим, заказывали? И бонус — два пузырька валерьянки, скорее всего, наглому коту! — воскликнул он торжественно, но, увидев её измученное лицо, осёкся. — Да что такое, Бельчонок мой? Так болит? Доктор что говорит?  

— Завтра будут готовы анализы, станет понятно. Не так и болит, просто пришлось к маме срочно ехать, а в машине сидеть неудобно, — оправдывалась Бель, уткнувшись ему в плечо.  

— И мама опять заболела? Ну, так сказала бы мне, я бы ей отвёз, что нужно. Зачем себя так мучить! Бедненькая моя. Летом в валенках приходится ходить!  

— Проходи, только кроссовки не забудь на верхнюю полку поставить, а то не в чем тебе будет потом домой идти, — напомнила Бель, кивая в сторону кота.  

— Ох уж этот Саймон! А может, и хорошо. Останусь у тебя, будешь ты меня кормить, поить, чесать, любить, как этого паразита.  

— Но, если ты нагадишь на придверный коврик, вряд ли я тебе это прощу, дорогой. Да и зубной щётки у тебя тут нет. Плохо тебе будет без зубной-то щётки, — ответила она с улыбкой.  

— Намёк понял. В следующий раз возьму походную.  

По легенде для Влада, мама у Изабеллы тяжело больна после аварии, в которую попала в молодости. Бель никогда не знакомила своих парней с мамой и не распространялась о деликатной проблеме. Подружки знали, но, на удивление, никому её тайны не разбалтывали. Только Светкины родители были посвящены, потому что Белке иногда приходилось оставаться у них на ночь. У каждой из подруг была своя священная «неразбалтываемая» тайна, но у Бель — самая печальная. С Владом они встречались уже почти три года. На Рождество он познакомил её со своими родителями и всё ждал, когда Белочка сделает ответный жест, но она не решалась открыться. Если уж про пальчики не рассказала, то про маму — тем более!  

Они пили чай, Влад шуточно ругался с Саймоном «за свою женщину», переживал, что она бледненькая, требовал завтра немедленно по оглашении сообщить ему вердикт доктора. «Хороший он всё-таки», — думала Изабель, с удовольствием закрывая дверь за возлюбленным. Даже хороший заботливый человек бывает в тягость, когда кому-то нужно побыть в одиночестве. Она тут же скинула тапки и уставилась на свои пальцы-протезы. Лучше не смотреть — одно расстройство! Завтра станет понятно, что у неё с анализами, и тогда уж решит. А пока надо поспать…  

15 мая  

Ждать приёма врача пришлось недолго. Из его кабинета вышла заплаканная дама, утирающая глаза красивым кружевным платком с вензелем. Доктор под руку провожал её до администратора.  

— Ну, дорогая моя, это всего лишь небольшая шишечка! И если вы будете всё верно делать, не станете носить каблуки, то она дальше и не вырастет, — убеждал он мягко.  

— Как же не носить каблуки, доктор! Я же женщина! Какая я женщина без каблуков? — и дама снова ударилась в рыдания.  

«А полные ноги протезов не хочешь, женщина? » — с горечью подумала Изабель. Доктор передал пациентку заботам помощницы и переключил внимание на Бель. По его настроению совершенно невозможно было разгадать, хорошие у неё анализы или не очень. Пришлось терпеть до кабинета.  

— Анализы абсолютно идеальные. Ни одного отклоняющегося от нормы показателя. Вы рады? — изрёк, наконец, доктор, внимательно изучив строки в таблицах.  

— Да, очень! А разве так может быть в моём случае?  

— В том-то и дело, что не может. По идее должно идти приживление тканей, воспаление. По старым канонам так, а у вас иначе. И вот ещё что я вам скажу. За эти дни я много консультировался, много изучал и однозначно убедился, что не имею права быть вашим врачом, потому что для этого у меня категорически не хватает компетенций. Это что-то совершенно новое, чему, я надеюсь, когда-нибудь обучусь, — сказал доктор и посмотрел на Бель виновато.  

Он три дня и три ночи разыскивал материалы о чудесном эксперименте по протезированию в библиотеках, научных сообществах, расспрашивал коллег, перерыл пять раз весь интернет, вспомнил даже латынь, на всякий случай по-разному вводя названия — всё тщетно! Если информация засекречена, то это какая-то военная спецразработка, ввязываться в которую себе дороже. Ему было безумно интересно, но ещё больше страшно: кто суёт нос не в своё дело, рискует лишиться и носа, и всего, что к нему прилагается, до самых пяток.  

— Ну что ж. В любом случае спасибо вам, что обследовали, — расстроенно отозвалась Бель. — Я вам что-то должна?  

— Нет. Как я и обещал, обследование было бесплатным. Разве что хотел бы вас попросить ещё взглянуть на волшебные пальчики, кое-что уточнить…  

— Извините, нет. Я очень устала от всего этого, а мне ещё искать себе врача… Может быть, посоветуете кого-нибудь? — ответила Бель, которой совсем не хотелось предъявлять десять кукольных пальцев тому, кто за её случай не берётся.  

Доктор отрицательно помотал головой. Они сухо попрощались.  

Бель почувствовала острую необходимость в согревании места, где в теории находится душа, горячим напитком и расположилась на высоком столике у окна в соседнем с клиникой кафе. Пила кофе и пыталась собраться с мыслями. «Итак, что мы имеем в сухом остатке? Анализы не выявляют следов вещества, которое подмешали старушки. Наверное, это какие-нибудь новомодные нанотехнологии. При этом я здорова как бык, у меня ничего не болит, а пальцы периодически по непонятной причине превращаются в кукольные. Доктор от меня отказался. Влад считает это чушью. Мама в своём репертуаре. Старушек я не нашла. Перспективы мои туманны, настоящее моё неопределённо: сущее бесперспективно, а перспективное невозможно, но… Я по-прежнему жива, а значит, придётся со всем этим жить». Бель смотрела через стекло на людей, идущих мимо по улице, по пешеходному переходу, и завидовала им, потому что у них наверняка самые настоящие пальцы, хотя под обувью и не видно. Для босоножек ещё холодновато, а когда наступит лето, она будет по ним ужасно скучать! Теперь ей не похвалиться красивыми миниатюрными ножками! И вдруг на переходе появился мужчина в инвалидной коляске. Он правил ею лихо, легко забрался на тротуар и улыбался тем, кому случайно наезжал на ногу. А у неё всего лишь кукольные пальчики, и она скулит! Этот неунывающий мужчина увёз её нытьё в своей коляске в неизвестном направлении. Пальцы на ногах закончились — может, дальше и не пойдёт?  

Суббота — время навещать маму. Написала ей: «Привет, через часик буду у тебя». Дождалась ответа, подтверждающего, что мама в состоянии писать. Значит, пора ехать. Изабель села в свой любимый тихий и комфортный электробус и продолжила смотреть документальный фильм о городе, который разворачивался за окном. Стройки, стройки, стройки… Уродливые заборы, бетонные ограждения, нависающие конструкции с лесами и торчащей арматурой. Город уже много лет похож на огромную стройплощадку, перекопанную и перегороженную вдоль и поперёк. Из города для пешеходов он превращается в город для машин: шоссе, развязки, диаметры и кольца железных дорог отвоёвывают себе всё больше пространства. Чтобы перейти многополосную дорогу, надо долго стоять на светофорах в ожидании «зелёного человечка», дышать гарью и свинцом, карабкаться по лестницам переходов, уворачиваться от грязной капели, срывающейся с нависающих мостов.  

Пыхтящие, громыхающие, рычащие в потоке машины похожи на толпу людей. Старенькая зелёная шестёрка медленно тащится в правом ряду, распугивая стрельбой из глушителя пассажиров на остановках. Среди толкающихся вокруг неё иномарок всех видов и мастей она изгой. Водитель её невозмутимо смотрит только вперёд, как бы не замечая проклятий, которые посылают ему вынужденные перестраиваться и обгонять. Разноцветные грузовики, микроавтобусы, легковушки, грязные и чистые, новые и подержанные, разгоняются, тормозят, замирают, трогаются. На ком-то реклама, на ком-то царапины, на ком-то значки с чайником, карапузом или туфелькой. Мотоциклист стучит рукой по кузову малолитражки, чтобы его заметили и позволили протиснуться между рядов, пугает девушку-водителя, которая, используя временную остановку потока, красит ресницы. Девушка вздрагивает, тычет кисточкой себе в глаз и размазывает тушь по щеке. В это время поток трогается, чтобы проехать несколько метров вперёд, девушке начинают настырно сигналить, и ей приходится бросить косметику и тоже проехать вперёд с боевой раскраской на лице и плачущим глазом. Вот нахально обгоняет всех золотистый мерседес — такому блестящему каждый, кто в уме, уступит немедленно. Кроме скорой, которая, надрывно крича, расчищает себе путь. Мерседес вынужден ей повиноваться. По выделенке уверенно движется вереница синих электробусов и жёлтых такси, и все, от водителя шестёрки до водителя мерседеса, застревая в очередной пробке, смотрят на них с завистью. Но главное — аварии с долгими разборками никому не нужны, и они, такие разные, движутся в одном направлении, не задевая друг друга, совсем как люди.  

Когда Бель выходила из автобуса, неуклюжий мужчина наступил ей на ногу, вежливо извинился. Она не почувствовала боли и подумала: «Хоть какие-то у этого безобразия есть преимущества».  

К маминому дому Белла подошла с недельным запасом еды, привычно разложенным по пакетам. Вспоминая отвратительный дух в лифте, хотела было подняться пешком, но передумала: не слишком заманчивая перспектива карабкаться на восьмой этаж с двумя тяжёлыми сумками. Когда двери лифта со скрежетом разъехались, Бель набрала побольше воздуха, задержала дыхание и шагнула внутрь с твёрдым намерением не дышать до восьмого этажа.  

— Подождите меня! — крикнул снизу женский голос.  

«Только не это! » — подумала Изабель, заметалась между выбором «СТОП» и «Закрыть двери», но всё же дождалась.  

— Здравствуйте. Мне на шестой нажмите, пожалуйста, — сказала, закатывая в кабину сумку-тележку, незнакомая пожилая женщина. К счастью, незнакомая, а значит, упрёков в безобразном мамином поведении можно избежать.  

— Ой, вонь какая. Нассали ведь опять, паразиты! Как ни приеду к сестре, так нагажено. Говорит, что на восьмом этаже у них притон. Ходят всякие. Неужто до восьмого дотерпеть не могут? Фу… Не знаете, у кого там алкаши собираются?  

Бель помотала головой, стараясь сдержать дыхание как можно дольше, и коротко предположила:  

— Может, из подвала?  

— Что я, запах мочи от подвальной вони не отличу? Семьдесят лет на свете живу! Поживёшь с моё, тоже научишься отличать! — возмутилась попутчица.  

«А можно нет? » — подумала Бель, но возражать не стала.  

— Вот говорю им, что надо всем подъездом собраться и заявление в полицию написать. Фу! Паршивцы! Вся кофта провоняла, стирать теперь! — ворчала женщина, выходя их лифта.  

До восьмого этажа Бель не дотянула — пришлось вдохнуть.  

— Привет, мам. Как ты?  

— Я нормально. Щишки варю, скоро уж готовы будут. Хочешь? — ответила мама как ни в чём не бывало, не отворачиваясь от плиты.  

Она была, как обычно, бледная, с мешками под глазами, в грязном тренировочном костюме и с неряшливо собранным на макушке реденьким седым хвостом. Серо-жёлтое грубое лицо испещряли глубокие морщины: в свои пятьдесят пять мама выглядела на семьдесят с гаком. Малышка прыгала вокруг Бель и скулила, видимо, голодная. Пахло квашеной капустой.  

— Нет, спасибо, — ответила дочь и прошла на кухню по грязному полу, не разуваясь.  

— Я приболела немножко, не могла убирать, — как обычно пояснила мама, заметив её взгляд под ноги. — Что ты кислая такая?  

— Да в вашем лифте проедешь, не то что скиснешь — не протухнуть бы!  

— Ага. Кто-то гадит и гадит. И не знаем, как отвадить, — ответила мама.  

— Соседи говорят, что напишут заявление в полицию, и касаться оно будет, похоже, твоей квартиры.  

— Нашей квартиры, — поправила мама. — Ты вроде как здесь прописана.  

— Хорошо, нашей квартиры! Но сути это не меняет. Говорят, что лифт портят те, кто здесь собирается…  

— Или те, кого сюда не пускают! — возмутилась мама. — Сама подумай, если кто-то ко мне по приглашению идёт, я что, по нужде его не пущу? Но я не всем дверь открываю, избирательно, только приличным. Вот и мстят некоторые, неприличные.  

Бель вспомнила про мстительного Саймона — что простительно коту, человеку не прощается! Мама отломила кусок хлеба и бросила собачке. Пегая Малышка жадно вцепилась в него зубами. Да уж. Если бы Бель дала коту хлеба, он покрыл бы и её и квартиру презрением — только корм, «который котик любит». Suum cuique. Изабелла открыла холодильник: грязные, в коричневых разводах и наростах пролитой еды полки были пусты.  

— Куда ж опять все продукты делись? — всплеснула она руками.  

— Малышка всё сожрала. Видишь, какая прожорливая. Что ни дай — всё сметает! И ведь не толстеет, кожа да кости. Видимо, обмен веществ хороший, — ответила мама, мешая щи в кастрюле.  

— И крупы все, и макароны тоже Малышка сожрала? — уточнила Бель, открывая кухонные шкафы.  

— Нет, что ты! В них пищевая моль завелась, я всё выбросила. Иначе ж её не победить!  

— Мам, я в пошлый раз купила тебе пачку риса, и две были у тебя в запасе, закрытые. Моль в закрытые не пролезет.  

— Она такая наглая, моль эта. Везде проберётся! — мама отвечала не глядя, продолжая зачем-то ковырять ложкой щи.  

— Так... Телевизор, надеюсь, цел? Его моль не съела? — забеспокоилась Бель.  

— Нет телевизора, — ответила мама. Она заплакала, слёзы капали прямо в кастрюлю.  

— Что ещё украли?  

— Утюг, цепочку с крестиком и собачий поводок.  

— Мама!  

— Что «мама»? Мама жизнь прожила, тебя вырастила! Проживёшь жизнь, тогда будешь меня судить! — закричала мама и швырнула ложку в раковину.  

— Не кричи, пожалуйста. Давай поговорим…  

— О чём говорить? Всё уже сто раз говорено-переговорено!  

Бель намочила сальное полотенце, протёрла им две табуретки, села, предложила:  

— Садись.  

Мама взяла табуретку и села у окна, спиной к дочери, поставив ноги на батарею.  

— Послушай. Всё это добром не кончится. Который раз тебя дружки обчистили! Соседка мне звонила, я приезжала, но ты опять не открыла. Малышка выла на весь подъезд — с ней гулять надо, кормить её надо!  

— Малышка меня понимает и любит, не то что ты. Я тебя рожала в жутких муках, двадцать часов, а у тебя ни капли благодарности!  

— Ма-ма, услышь меня! Надо лечиться. Ле-чить-ся!  

— Я здорова, зачем мне лечиться? Человек за жизнь должен свою цистерну выпить. Я ж для тебя стараюсь — свою уж выпила, теперь твою пью, чтоб тебе не досталось! Поймёшь когда-нибудь, пока маленькая ещё. Скоро допью и брошу, и нечего меня попрекать! — снова кричала мама, закрыв лицо руками.  

— Ладно, всё, прекрати. Я поехала. Деньги оставляю на столе, — сказала Бель и пошла к выходу.  

— Телевизор купишь? — спросила мама не оборачиваясь.  

— Не сегодня, — ответила Бель и побежала вниз по лестнице.  

На улице Белла обнаружила, что прихрамывает. Странно, может быть, ногу подвернула, когда бежала? Чтобы избавиться от нахлынувших дурных мыслей и обид, решила немного прогуляться по району, где выросла и где ей был знаком каждый куст. Как же много стало детских площадок! Раньше у них были одни качели на два дома, карусели, если повезёт, и песочница. Теперь чудо-городок в каждом дворе. Красивый, яркий, с паутинами, железяками-раскоряками, домиками, качелями на цепях, а вот горки все бестолковые. В её детстве горка была деревянная, прямая. Её зимой заливали и катались на кусках линолеума и досках. Улетали далеко! А с современной закрученной горки разве что на попе сползать. Скучные горки. Или настроение просто дурацкое. Бель наклонила ветку сирени, с наслаждением понюхала начинающую распускаться фиолетовую гроздь. Если бы и был на свете этот бог «Что-то есть», то за такие чудесные запахи ему стоило сказать «спасибо»! Из окна четвёртого этажа раздался визгливый женский голос: «Не ломай, паразитка такая! Чтоб руки у тебя отсохли! Гадина! », и в нескольких сантиметрах от Изабель о тротуар разбилась картофелина. Под обстрелом вести переговоры себе дороже, и Бель без объяснений ретировалась подальше от окон-бойниц на пустую детскую площадку к своему дому.  

Завтра надо ехать к Владу — пора заканчивать с мнимой «болезнью спины», а то от апельсинового сока она скоро диатезом покроется. Только как это сделать? Как спрятать кукольные пальцы на романтической встрече? Бель села на качели и «нырнула» в интернет искать поблизости магазины нижнего белья, с эротичными носочками и чулочками. Из подъезда вышла мама, всё в том же грязном костюме, с драной тряпичной сумкой и Малышкой на верёвке вместо поводка. Не заметила дочери, ушла в другую сторону. «Надо срочно купить собачий поводок», — подумала Бель, записала в напоминания «чулки, поводок, телевизор, утюг, крупы, консервы». Из другого подъезда выбежала всклокоченная обладательница визгливого голоса в оранжевом халате и так же противно заорала: «Что, неймётся тебе? Сирень не сломала, так теперь до качелей добралась? Куда ты на детские качели своей жопищей взгромоздилась, корова?! Понаехали! » Связываться с такими кричалками себе дороже — прицепится, как репей в волосы, без потерь не оторвёшь. Белла, прихрамывая, поспешила к остановке, подальше от разбушевавшейся коренной жительницы.  

Дома Бель первым делом сбросила кроссовки и проверила пальцы. Кукольной стала одна ступня полностью, поэтому она и хромала — ноги разные, неудобно идти. Ни боли, ни зуда, разве что покалывало, когда она с мамой говорила. Как же это с ней происходит? В разное время, в разных местах… Она было подумала, что от воды — в прошлый раз сильно ноги промочила и сразу много пальцев потеряла. Но сегодня только душ утром приняла. Надо попробовать обходиться без душа, проверить версию. Французские короли ведь как-то жили без умываний, всю жизнь ароматным маслом протирались!  

Бель внимательно разглядывала свою новую ножку: слишком плавные линии, слишком гладкая пятка, как у манекена. Попробовала помассировать — без толку. Никаких ощущений. Она с наслаждением размяла вторую, её настоящую ступню. Какие же они разные! Кукольная вроде и у́же, и утончённее, но как раз от этого смотрится уродливо. Только бы Влад завтра под чулками не заметил!  

16 мая  

Программа воскресенья «вместе» была намечена заранее. Сначала они с Владом гуляют по недавно открытому парку, где новая плитка ещё не вздыбилась, а значит, по ней ещё можно ходить, не опасаясь переломать ноги, потом идут к нему домой, заказывают вкусной еды и проводят вечер тет-а-тет. Но Бель всё ещё прихрамывала, и они отправились в кино, чтобы «поберечь её спинку». Фильм смотрели дурацкий: очередные супергерои спасали человечество от очередного суперзлодея с демоническим смехом, задумавшего погубить планету. Тягомотина с шикарным 3D, которую не спасло даже участие актёров с мировыми именами. Героями картины, как положено, были представители разных рас и сексуальных ориентаций. Момент, где жена-гей провожает на битву с чудищем мужа-гея-супергероя со словами: «Ты должен сделать это ради нашего сына! », получился особенно неестественным и натянутым. Правила «представленности» превратили и без того высосанный из пальца сюжет в полный абсурд, а обилие выспренних слов и стремлений делало людей с мечами наперевес комичными. Многонациональная команда бессмертных идеальных швырялась зелёными энергетическими всполохами, взмывала в небеса со скоростью света, залечивала раны одним касанием руки, бесконечно друг друга предавала, бесконечно каялась, бесконечно мирилась и периодически улетала в далёкий космос поплакать. Изабель хмурилась, Влад же хохотал от души!  

— Что тебя во всём этом так забавляет? — спросила Бель по дороге домой.  

— Уровень идиотизма. Я думал, что у него есть какая-то граничная мерка, но, судя по развитию кинематографа, идиотизм безмерен! Мы живём в эпоху ига идиотизма!  

— Меня это как раз беспокоит…  

— А меня как раз радует! Система сама себя регулирует, и когда начинает зашкаливать, это верный признак того, что уровень идиотизма в природе скоро будет уравновешен. Спокон веков так устроено: идиоты бросаются из крайности в крайность, чтобы система смогла найти между этими крайностями свой баланс, — уверял Влад.  

— Что-то в наших фильмах уже много лет уровень идиотизма не уравновешивается, — засомневалась Бель.  

— Ну, ты сравнила! У нас — бюджет, его пилить положено. А у них окупать надо прокат, поэтому скоро им придётся снимать хорошие фильмы, иначе останутся в минусах.  

— Везёт тебе! Ты умеешь в любом рыжем таракане разглядеть гнедого скакуна. Я так не умею.  

— Так учись, Бельчонок! Пришпоривать тараканов — искусство всадника современности: оторви две средних лапки, вот тебе и лошадь! Ты словно пуп Земли, через который проходят меридианы, ответственные за всё зло мира. В нём слишком много дряни, вся в тебя не вместится! О себе беспокойся, а безумный мир оставь в покое.  

— Я бы лучше научилась искусству этот фильм развидеть! По-моему, это была откровенная дорогостоящая дрянь!  

— И в этом я с тобой совершенно согласен! Так что никаких противоречий. Сейчас наедимся вкуснятины, будем смотреть только друг другу в глаза, и всё это забудется. Полетим! — сказал Влад и обнял её.  

Вечер был тёплый и по-весеннему душистый. Бель хотелось ещё погулять, но Влад всеми силами заманивал её поскорее домой. Соскучился. Она, как обычно, поддалась его уговорам. Романтики в этот вечер у неё было, пожалуй, с избытком. Кружевные чулки имели действие необычайной силы. Всё случилось, как в первый раз, как будто не было у них трёх лет знакомства, изрядно убавляющих пыл отношений. Бель забыла про всё: про кукольные пальцы, про маму, про старушек. Она была влюблена! Они были влюблены!  

Домой Изабель вернулась почти к полуночи. По дороге, в такси, на неё напала розовая девичья тоска. Что если её «окукливание» продолжится? Отношения с Владом тогда будут невозможны! Они столько сделали, чтобы притереться друг к другу, каждый день переписывались, иногда проводили вместе отпуска и выходные, он даже с родителями её познакомил! Никогда и ни с кем у неё не было таких настоящих отношений. Как же не хочется их терять!  

Выйдя из машины, она не хромала, а дома обнаружила, что обе ступни стали кукольными. Видимо, всё же вода всему виной: у Влада был прекрасный ливневый душ, и она провела под его струями с полчаса. Бель уже не так сильно пугалась изменений — всю жизнь меняешься, местами растёшь, взрослеешь, прирастаешь новыми частями тела и ничего, справляешься как-то. Проще было не замечать, что это с ней происходит. Зато теперь у неё две одинаково идеальных кукольных ноги, и она больше не хромает.  

Белла села в кресло у стола, положила ноги на тумбочку рядом и принялась их внимательно изучать, подсветив лучом настольной лампы. Пластик был довольно мягким, хотя жёстче, чем её кожа. Переход от её тела к новообразованию плавный, постепенный. Она достала CD диск с результатами сканирования. На мониторе замелькали снимки. Всё почти как настоящее. Что же это за материал такой, из которого она теперь состоит?  

Бель взяла косметическую иглу и легонько уколола ей большой палец — ничего. Ни боли, ни крови. Уколола сильнее, иголка вошла в новый палец довольно глубоко — снова ничего, и даже следа не осталось. Всё-таки протез. Бель поискала в интернете информацию про подобные случаи: доктор был прав, и в фантастических романах такое не описано. Она набралась смелости, взяла бритву и отрезала крошечный кусочек новой кожи. Раны не было, порез тут же затянулся. Она положила отрезанную частичку на лист бумаги и хотела рассмотреть его внимательно, но на листе было пусто. Видимо, смахнула случайно… Бель отрезала ещё немного — ни боли, ни крови, ни частички на листе, которую можно разглядеть. Очень странный материал как будто пропадал.  

Кот сидел рядом и смотрел на хозяйку одуревшими глазами. Котёнком он болел, ему кололи лекарство, и с тех пор иголок Саймон боялся жутко. Бель убрала страшные инструменты, схватила Саймона и завалилась с ним на диван.  

— У мамы есть Малышка, которая любит её любой, и рада даже куску хлеба. Ты, баловень мой, будешь меня любить, если я вся превращусь в куклу? А? Звери́на?  

Саймон вырвался и сбежал. Кот давал себя любить только по его персональной инициативе и не терпел насилия над котоличностью. Бель вздохнула и пошла к аптечке за валерьянкой.  

17 мая  

Утром Изабелла, как и обещала себе, заменила душ на обтирание маслом. Сама процедура оказалась крайне неприятной: ей приходилось изворачиваться, доставая до труднодоступных мест, масло капало на пол, флакон выскальзывал из рук. В итоге никакого ощущения свежести, никакого удовольствия от воды, и к тому же вся скользкая и мерзкая. «Бедные французские короли. У них хоть слуги были, помогали, но всё равно — воду маслом не заменишь! » — думала Бель. Ради того чтобы остановить происходящее с ней безобразие, стоило потерпеть. Хоть какая-то попытка исправить ситуацию... Теперь нужно было выполнить ещё одно неприятное дело. Она трижды глубоко вдохнула и выдохнула и набрала номер телефона маминой соседки.  

— Здравствуйте, Тамара Ивановна.  

— О! Изабелла. Легка на помине! Твоя-то опять гуляет. Денег ей вчера небось привезла и за́куси? Собрался сразу кружок синяков, полночи орали, пропивали, прожирали твои капиталы. Думала уж полицию вызывать…  

— Тётя Тома, можно я вас попрошу кое о чём?  

— Ну, проси, раз уж позвонила, — недовольно ответила соседка.  

— Мне надо ей пару бытовых приборов заказать. Можно я к вам доставку оформлю и потом заберу, как обычно? — попросила Бель.  

— Опять телик у неё упёрли?  

— Ага.  

— Пятый? Пятый телевизор?! И ты снова ей покупаешь? — возмущалась Тамара Ивановна.  

— Покупаю. Она ж не может без него. Они живёт глядя в окно и в телевизор…  

— А перемежает эту жизнь своими гулянками! Сколько ты за неё платить будешь? Ты тогда уже цепь купи и к стене его пришпандорь! Вот кажется мне, что она специально их пропивает, ты ж ей всё равно новый купишь!  

— Тётя Тома, если на среду закажу, после четырёх, будете дома? Сможете принять? — настаивала Белла.  

— Смогу, чего уж там. Вот бы мне кто так по пять телевизоров покупал!  

На что же Бель тратит свои драгоценные две недели отпуска? На нервяки? Надо отвлечься от мыслей-угнетателей. Золушкин припадок в помощь: не придумала ничего лучше, чем устроить дома генеральную уборку. Надела наушники, включила музыку. Вымыла полы, шкафы, зеркала, постирала шторы, подрезала и подкормила цветы, поменяла местами кресла и диван. Оценила пространство после перестановки и вернула всё обратно. Ещё дотемна квартира блестела, словно перед Новым годом. Музыка надоела, выключила, и в голове упрямо закопошились приставучие тревоги. Бель поддалась им, села за рабочий стол и принялась «копаться» в интернете. Ещё раз поискала старушек-аферисток, почитала материалы конгрессов религиоведов. Добралась и до теодицеи, к которой все они являли столь большой интерес.  

«Теодице́я (theodicea «богооправдание») — совокупность религиозно-философских воззрений, оправдывающих Бога за мироустройство с наличием зла. Иначе: проблема зла.  

Понятие введено немецким философом Г. В. Лейбницем. /Трактат «Опыты теодицеи о благости божией, свободе человека и первопричине зла» 1710/  

Как в мире, сотворённом всемогущим и всеблагим Богом, могут существовать боль и страдание? Почему грешники: подлецы, негодяи, убийцы, клятвопреступники, прелюбодеи — живут часто лучше и радостнее праведников?  

Зачем Богу смерть и страдания маленьких детей — невинных ангелов, не знающих греха?  

Почему всеведущий Бог, зная о боли и страданиях, которые испытывают люди, не защищает их?  

Почему Всемогущий не уничтожит страдание и зло, не очистит от них мир, если это в его власти?  

Эти и многие другие противоречия легли в основу множества вопросов, которыми задаются верующие люди. Есть несколько основных объяснений.  

Одно из них — то, что за счёт наличия баланса добра и зла мир пребывает в гармонии, является очень спорным. Скорее всего, дело всё же в том, что Бог дал людям свободу выбирать свой путь, которая и есть высшая божественная ценность. «Если человек сотворён по Образу блаженного и пресущественного Божества, а Божество свободно и имеет волю по естеству, то и человек, как Образ Божества, свободен по естеству и имеет волю» (св. Иоанн Дамаскин). Ещё одна версия утверждает, что Бог не создавал зла, но человек сотворил его через грехопадение, лишившись совершенства по своей воле. И самое главное: человеку не дано постичь Бога, понять Бога и судить Бога».  

«Какой кошмар! — подумала Изабель, перечитав написанное три раза. — Ничегошеньки непонятно, а теперь в голове всё ещё больше запуталось. Представим себе, что эти старушки действительно всемогущи или, вернее, могущественны настолько, чтобы применить ко мне какие-то свои технологии. Выходит, это какие-то сбрендившие бабки, которые посчитали, что они вправе меня за что-то так наказать? За что, мне не понять, и как с этим справиться, тоже не понять, потому что их действия для меня непостижимы. Ну уж нет! Такая теодицея мне совсем не подходит! »  

Она принялась нервно копаться в сумочке в поисках визитки того самого интеллигентного старика из гостиницы. В трубке долго звучали гудки, но, наконец, он ответил.  

— Здравствуйте! Я Изабелла из гостиницы. Помните, вы мне сказали, что можно будет спросить про теодицею?  

— Здравствуйте. Честно говоря, не припоминаю, — ответил старик сиплым голосом.  

— Вы сказали тогда, что знаете миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, и если я сама не разберусь с теодицеей, то…  

— А, конечно, помню! Но вот только маленькая незадача: я сейчас на другой стороне земного шара, и у меня тут только занимается рассвет. Я прилечу через неделю и, если вопрос будет ещё актуален, постараюсь вам помочь. Звоните в следующий подельник, не стесняйтесь, Изабель.  

— Спасибо. Только скажите, пожалуйста, а вы сами в какого бога верите?  

— Ни в какого. Я смотрю на религию со стороны глазами объективного наблюдателя.  

— Тогда я вам обязательно позвоню! — порадовалась Бель, и они попрощались до понедельника.  

18 мая  

«Интересно, сработало или нет? » — думала Изабелла, откидывая утром одеяло. Изменений не было. За вчерашний день она не потеряла ни сантиметра своего настоящего человеческого тела! Только вот радоваться ли этому, она не знала. Будущее без водных процедур виделось не менее печальным, чем будущее с пластиковым телом. Она постелила на пол коврик для йоги, взяла флакон с маслом и покорно начала «умываться». Теперь придётся вставать на час раньше! Надо ждать, пока масло впитается, перед тем как облачаться в офисную одежду. Это халат не жалко, а шёлковые блузы надо беречь!  

В чате помимо пожеланий доброго утра от Влада и подруг висело сообщение из приюта для животных: «Привет. Набери как сможешь». Обычно это означало, что им нужна её помощь.  

— Белочка, привет! Можешь сегодня после работы к нам подскочить? Валя заболела, Лера в отпуске, я одна тут зашиваюсь. К вечеру с ног буду валиться! — тараторила хозяйка приюта Герта, перекрикивая лай и мяуканье. — Ещё Мопс с Гаем взялись отношения выяснять, за ними все, как обычно, подвязались. У меня тут восстание собак против произвола котов. Я их по вольерам разогнала, так они огрызаются, перебрёхиваются, голова моя скоро лопнет!  

— Я пораньше приеду. Держись там!  

— Ага. Денег нет, но мы держимся — девиз приюта на все времена!  

Мопсом звали необычного пса, возможно, помесь бульдога с доберманом. Был он чёрный, блестящий, с рыжими подпалинами, при этом кривоногий и широкий, как бульдог, с приплюснутой мордой, а хрюкал и фыркал, как мопс, только очень громко. Когда его привезли лишайным тощим щенком, всем было сразу понятно, что вырастет немаленькая псина: большие лапы — верный признак. Но то, что из этого нескладного существа получится настоящий вожак стаи, предводитель всех местных и окрестных псов, предположить не могли. И не то чтобы он был слишком велик — нет, были и поздоровее кобели, но этот своим хрюканьем наводил такой ужас, что доказывать иными способами своё превосходство не требовалось.  

Всех жителей приюта принято было называть «гостями», чтобы не сглазить их скорейшее переселение в семью. Вот уже несколько лет гостя Мопса не могли никому пристроить: несимпатичное слюнявое создание не вызывало желания приютить такого на своём диване. Разве что в Голливуд продать за большие деньги для съёмок в фильмах ужасов без грима. Мопс, похоже, с сиротством своим смирился, перестал с надеждой смотреть в глаза чужих людей, выбирающих питомцев, и уверенно чувствовал себя хозяином на собачьей стороне государства: принимал новых псов-постояльцев, объяснял им правила поведения, провожал тех, кого забирали в дома, предупреждал людей о том, что кто-то заболел или затосковал. Раньше Бель никогда такого не видела: пёс скрёбся в дверь, показывал, что надо за ним идти, и всегда приводил к собаке, которой нужна помощь.  

Изабелла обожала Мопса и непременно забрала бы его себе, если бы не Саймон. Несколько раз она пробовала завести коту компаньона. Кто бы это ни был, Саймон тут же начинал тосковать, терять шерсть, покрываться проплешинами и болеть. В первый раз подумали, что у него аллергия на щенка. Когда с котёнком вышла та же история, ветеринар усомнился, но допустил, что и на кота может быть аллергия, но, когда Бель решила завести улитку и Саймон прошёл проплешинами, пришлось прибегнуть к помощи кошачьего психолога, который однозначно определил, что кот — махровый эгоист и не потерпит внимания безраздельно принадлежащей ему хозяйки даже к мухе! Так что забрать Мопса у Бель не получилось, но уважала она его очень и тайком таскала псу суповые наборы зубки поточить.  

Единственным существом, которое могло позволить себе в приюте противостоять Мопсу, был кот Гай. Совершенно обыкновенный пятнистый, помоечный, со сломанным хвостом и хромой на одну лапу, он тоже не был популярен у «усыновителей», в государстве кошачьих держался особняком, но лучшее место и первый кусок за крутой норов всегда оставляли ему. Обычно они с Мопсом просто проходили мимо друг друга, гордо подняв головы, но в редких случаях, когда кто-то особенно задирал нос, дело доходило до стычек.  

Надо отметить, что Гай был раз в десять меньше Мопса, но это совершенно не мешало ему бить псу морду на равных. Мопс, конечно же, мог перекусить его пополам в один щелчок зубов, но, видимо, такой цели не преследовал. В приюте всё было устроено по неписаным законам мирного сожительства гостей, но зверью нравилось противостояние собак и котов: красные линии, установленная система противовесов и сдержек, косые взгляды и раздел территории. И если Мопс и Гай вдруг сцеплялись, все приютские немедленно включались, болели за них на все голоса и потом, когда бойцы расходились по углам ринга, доругивались с удовольствием. Происходило это редко, но регулярно, потому что всем нужно иногда выпускать пар.  

Сегодня, как назло, когда из работников осталась одна хозяйка, случился именно такой «выброс пара». Белла издалека услышала ворчание и скулёж за забором приюта.  

— Не угомонились ещё? — спросила она Герту, которая сыпала корм в миски.  

— Хорошо, что ты так быстро! Я даже не видела сегодня, кто кого задел, услышала только, как все заголосили.  

— Мопс, что не поделили-то, признавайся?  

Мопс подбежал к Бель, довольно хрюкая и виляя куцым хвостом. Их любовь была взаимной. Белла помогла хозяйке раздать корм, проверила воду в мисках, поболтала с собаками. Её приход разрядил обстановку. Все наелись, успокоились и разошлись по будкам для послеобеденного сна.  

— Фу-ф! Теперь срочно тарелку супа мне и пирожок с полки! — обрадовалась тишине Герта. — Я на них сегодня наорала даже, так надоели. Мартина завтра забирают, представляешь?  

— Здорово! Люди хорошие?  

— По соцсетям всё вроде о’кей. Два кота у них, тоже приютских, морды довольные.  

— Повезло зверюге!  

Девчонки пили чай, обсуждали вновь прибывших постояльцев, акцию «Не бросай кота на даче», которую будут проводить в садовых товариществах, когда кто-то позвонил у калитки. Открывать пошли вместе — мало ли кого там принесло. Может, соседи пришли ругаться за утренний гвалт. Вдвоём краснеть легче.  

Не соседи — у дороги стояла девушка с встревоженным лицом.  

— Мне сказали, у вас тут приют для собак.  

— Да, у нас. Что случилось? — спросила Герта, полагая, что сегодня у них на одного питомца станет больше.  

— У меня в машине… — девушка не договорила, открыла заднюю дверь и показала им израненного косматого пса, лежащего на сидении. — Его сбили на трассе, в паре километров отсюда. Он лежал на обочине, а все ехали мимо. Он дышит так тяжело… Я не знала, куда его везти, а тут указатель, что у вас приют. Может быть, у вас ветеринар есть?  

Герта быстро набрала номер, включила громкую связь, положила телефон на сидение и стала осматривать собаку.  

— Димон, привет. Ты нам нужен, у нас сбитый пёс, — сказала она, когда дозвонилась.  

— Герта, у меня приём, я не могу… — проворчал голос из телефона.  

— Он умрёт. Лапа сломана, ушибы, дышит тяжело, но взгляд осознанный. Ты нам нужен, срочно, — повторила Герта.  

— Герта, вы ещё за прошлый месяц не рассчитались. Так нельзя, мне тоже семью надо кормить, а ты хочешь, чтобы я отменил приём и сорвался к вам?  

— Сколько стоит вызов? — вмешалась девушка, которая привезла собаку.  

— Три тысячи, — ответила Герта.  

— У меня есть две, я заплачу, — сказала девушка.  

— И у меня одна, наскребём, — подключилась к разговору Бель.  

— Дима, давай уже к нам, пожалуйста! Пёс еле живой! Нет времени на разборки! — призвала Герта и нажала отбой звонка.  

Ждать пришлось почти полчаса — полчаса, в которые никто ничего не мог сделать. Пёс поскуливал от боли, девчонки уговаривали его потерпеть. Когда микроавтобус ветеринара показался из-за угла, выдохнули с облегчением. Дима быстро осмотрел собаку, послушал, потрогал брюхо.  

— Не знаю. Вряд ли, но давайте пробовать. Только перекладывать его лишний раз не будем, надо везти как есть. Ваша машина? — спросил он у девушки. Она кивнула.  

— Везите как хрусталь. Лучше не спешить, главное, кочки объезжайте. По машинам, — скомандовал ветеринар.  

Герта осталась в приюте, Бель села на заднее сидение рядом с псом и всю дорогу до больницы аккуратно придерживала его горячее влажное тело. Пёс иногда приоткрывал глаза и тихонько скулил.  

— Потерпи немножко, скоро доедем! Терпи, — уговаривала Бель, и он терпел.  

В клинике всё было быстро и слаженно. Пса забрали в операционную, Бель и спасительницу выставили за дверь. Они сидели в коридоре и молча ждали. Скоро у Бель зажужжал мессенджер. Писал ветеринар: «Спроси, сколько времени прошло после ДТП».  

Девушка сказала, что не знает. Она просто увидела пса на обочине и подобрала. Бель так и ответила.  

«Так я и думал. Он пролежал там слишком долго. Я уже ничего не могу сделать. Скажешь ей сама? » — спросил Дима. «Лучше ты», — ответила Бель.  

Скоро Дима в синем халате вышел из кабинета, направился к ним решительным шагом и сразу обратился к девушке:  

— Как вас зовут?  

— Катя.  

— Катя, вы огромная молодец. Вы сделали всё, что должен сделать настоящий человек! К сожалению, слишком поздно, его не спасти. Много времени прошло после аварии. Множественные внутренние разрывы, кровотечение, переломы, органы повреждены. Так бывает, и это не ваша вина.  

— Он умер? — спросила Катя. Дима кивнул головой.  

Потом они медленно ехали обратно. Катя плакала и причитала: «Ну почему так? Почему никто не остановился, не подобрал его раньше! Можно же было спасти! Ведь все его видели, а он валялся на обочине и медленно умирал! Почему?!» Бель было жаль добрую Катю, жаль пса, жаль весь этот безумный жестокий мир, и вдруг её осенило:  

— Кать, слушай. Ты не подумай чего, я просто хочу тебе сказать… Вдруг… Там в приюте есть один очень хороший пёс. Он не красавец, совсем, кобель-двухлетка. Никто его не хочет забирать, а он самый умный пёс на свете. Я бы сама забрала, но у меня кот — эгоист.  

Она рассказывала Кате про Мопса, про то, как он руководит собачьим государством, как цепляется с Гаем, какой он слюнявый и страшный…  

В город они ехали на Катиной машине, втроём: Катя, Бель и Мопс. Сегодня одним постояльцем в приюте стало меньше, а вечером Бель обнаружила кукольную ногу почти до колена.  

«Во всяком случае, дело не в воде! » — подумала она и залезла в душ отмокать.  

19 мая  

Белла гадала, что же с ней дальше будет. Такими темпами она через месяц-другой уже превратится в куклу, и никто-никто ей не поможет. Рассказать всё как есть, можно, наверное, только странному старику из гостиницы, но его ждать ещё пять дней. Сколько себя она ещё потеряет, пока дождётся, и почему вдруг он решит её проблему?  

Она лежала и таращилась в темноту. Сна не было, покоя не было, надежды не было. Что она сделала этим старушкам? За что они с ней так жестоко? Она снова и снова прокручивала в голове тот вечер, вспоминала их разговор. Да, она повела себя нахально, грубо, но разве это повод, чтобы так наказать человека? Если бы их бог «Что-то» был на самом деле, разве бы он допустил такое? Разве бы он допустил, чтобы у девочки, которая ещё ребёнком задавалась вопросом «За что мне всё это? » и только теперь начинала жить по-человечески, вот так всё оборвалось? Она всегда верила, что за большую чёрную полосу детства ей будет положена белая, путь не такая широкая, но хотя бы вполовину. И что теперь? Выходит, их бог не только непутёвый, но ещё и сумасбродный! Зачем им так издеваться над ней? И ведь не может быть всё это просто так — сделали и забыли. Им наверняка должно быть интересно, что с ней происходит. Даже убийц тянет на место преступления. Старушки где-то рядом и наблюдают за ней, значит, она скоро их найдёт, непременно найдёт и выскажет им всё, что думает. Их арестуют и заставят вернуть обратно её тело. Главное, чтобы не было тогда слишком поздно, как с тем псом с обочины, поэтому надо что-то делать, надо искать разгадку, она ведь непременно есть!  

Бель почувствовала, как кот запрыгнул на кровать и прошёл по её ногам. Она протянула руку, чтобы его погладить… Кота на кровати не было. Наверное, она слишком устала. С рассветом, когда запели птицы, Бель провалилась в сон.  

Утром болела голова, но протезов после вечернего душа не прибавилось. Значит, вода точно ни при чём. «Только бы голова не начала сейчас «окукливаться». Станут у меня пластиковые мозги, и нечем будет проблемы решать», — подумала Бель и вновь пошла в душ навёрстывать два дня масляного обезвоживания.  

Телефон напомнил: «Поздравь папу с ДР». Она открыла мессенджер, нашла контакт с названием «Отец». Перелистала сообщения: их было всего по три в год. Он ей в день рождения: «Поздравляю с днём рождения! Желаю счастья! » — она в ответ: «Спасибо! » Он ей на Новый год: «С Новым годом! » — она в ответ: «С новым счастьем! » Она ему в день рождения: «С днём рождения. Желаю здоровья! » — он ей: «Спасибо! » Высокие отношения! Бель скопировала текст поздравительного сообщения и отправила отцу.  

Новые ноги не давали ей покоя. Она натянула высокие гетры, чтобы хоть как-то о них забыть, и спряталась от них в сериал. Только к полудню Белла немного раскачалась и повеселела. А что если «место встречи изменить нельзя»? Если старушки полагают, что она пойдёт искать их на то же место, и ждут её там? Маловероятно, но вдруг! Бель с неохотой натянула платье, сделала какую-никакую причёску, макияж и отправилась в женский клуб.  

Сегодня работала другая команда официантов. Столик у окна, за которым они сидели в тот вечер, оказался свободен, хотя народу в заведении было довольно много. Время бизнес-ланча, когда из всех офисов в округе стекаются прожорливые офисные невольники. Бель отложила в сторону меню с выбором стандартного обеда, попросила винную карту. Заказала два бокала лучшего шампанского, сладкое и экстра драй, конфеты, маслины, оливки и киви.  

— Вы будете вдвоём? Два набора приборов подавать? — уточнила официантка.  

— Нет, я одна.  

Белла попивала маленькими глотками шампанское из разных бокалов, смотрела лёгкий сериал в планшете и старалась никого не ждать.  

— Простите. Может быть, вы будете столь любезны, чтобы позволить гостье пообедать за вашим столиком? Я понимаю, что так нельзя, но все столики заняты, а она очень спешит. Не хотелось бы оставить человека голодным, — попросила её официантка и глазами указала на женщину, стоящую у дверей.  

Бель опешила. Она надеялась на совсем иное развитие событий, но оставлять человека голодным из-за своих детективных придумок и правда слишком.  

— Ой, как я вам благодарна! Вы простите, я быстренько. Мне нужно пообедать вовремя, чтобы выпить таблетки после еды и успеть на следующее собеседование, а в округе всё переполнено едоками. Я быстренько-быстренько! — суетилась нечаянная визави.  

— Всё в порядке, не спешите, — поддержала её Бель.  

— У меня сегодня три собеседования в разных концах города. Приходится спешить, а я этого очень не люблю, — сказала женщина озабоченно.  

— Да, иногда мы попадаем в ситуации, когда приходится делать то, что мы не любим, — подтвердила Бель.  

— Или почти всегда приходится делать то, что мы не любим, — откликнулась женщина, указывая официантке на самый дешёвый комплексный обед в меню.  

— Теодицея. Существование человека в мире, полном добра и зла, — неожиданно для себя сказала Бель.  

— Мне неизвестно такое слово, — ответила женщина.  

— А мне, увы, непонятно, — сказала Бель печально.  

— Я для себя давно усвоила, что пытаться понять — худшее, что может случиться со мной в жизни. Я проработала в компании больше десяти лет, всегда была на хорошем счету, сверхурочно оставалась, даже домой работу брала, а меня сократили. Недавно принятых девиц без опыта, без двоих детей, которых надо кормить, оставили, а меня — сократили.  

— И не объяснили, почему?  

— Объяснили. Компании нужен новый свежий взгляд, движение вперёд, а я работаю по старым правилам, опыт мешает мне рисковать. Мешаю динамике развития. Получается, я как телефон: на новую модель поменяли, а старую, рабочую, проверенную, на барахолку отправили.  

— Неужели ничего не предложили взамен? — удивилась Бель.  

— Как же не предложили? Предложили! Прекрасную открытую вакансию менеджера по этажу. Они же не хотели меня официально сокращать, выплачивать компенсацию. Сделали вид, что предложили соответствующую работу.  

— Менеджера по этажу? Я даже не знаю, кто это...  

— Это уборщица на самом деле, с красивым названием в трудовой книжке, — вздохнула женщина.  

— А вы кто по должности?  

— Маркетолог. Была. Теперь не знаю, кем буду. Кроме как на менеджера по продажам, никуда не берут. Возраст тридцать восемь никому не нравится. Вроде как и уже недостаточно проворная, и в декрет ещё могу уйти. Неудобный я кандидат.  

— Послушайте, но ведь вы могли и в суд подать. Компенсация же вам положена! Доказали бы, что у них менеджер по этажу — уборщица! — возмутилась несправедливости Бель.  

— Я вас умоляю! У меня двое детей, я иногда опаздываю на работу, не успеваю их в школу отводить. Детей по утрам то не разбудить, то не угомонить. На работе мои опоздания фиксировали протоколами, говорили, что так положено и ничего мне за это не будет, ведь я всегда перерабатывала часами. А когда стала возмущаться, показали мне все эти опоздания и предупредили: или мирно уйду сама, или по статье уволят за нарушение дисциплины… Да ну! Не стоит об этом. Только аппетит портить. Если я буду думать, почему со мной так обошлись, недолго и с ума сойти! Предпочитаю думать о том, как с этим дальше жить и устроиться на работу поскорее.  

— Приятного аппетита! — пожелала Бель женщине, которой как раз принесли обед.  

Теперь на её столике встретились самое дорогое шампанское, самый дешёвый бизнес-ланч в простеньких плошках и стакан компота из сухофруктов. «Наверное, они никогда и близко не стояли, первая их такая встреча. Со свиданьицем», — подумала Бель. Пока женщина обедала, Изабель предпочла отправиться «пудрить нос», потому что пить рядом шампанское было бы, по меньшей мере, непристойно. Когда она вернулась, женщины уже не было, а на столе, рядом с грудой пустой посуды и блистерами от таблеток, лежала салфетка со сделанной ручкой надписью: «Спасибо! Сегодня со мной случилось что-то хорошее, и это были Вы! »  

Бель просидела до вечера. Старушки не появились. Впрочем, и протезов в её теле в этот день не прибавилось.  

20 мая  

Среди утренних сообщений появился новый адресат. Та самая девушка, которую Бель назвала в контактах «Катя Мопс», прислала фото: то ли доберман, то ли бульдог дрых на диване, положив слюнявые губы на расшитую узорами диванную подушечку. Пёс, который никогда раньше не был допущен в дом, очень быстро разобрался, какое место ему стоит выбрать. Бель улыбнулась и ответила: «Не перебалуй его! » Катя написала: «Постараюсь, но это сложновыполнимо. Он — лучшее из известных мне существ, даже лучше моего парня ».  

Бель снова чувствовала чужие кукольные ноги — инородное тело своего тела. Если человеку делают протез, он с нетерпением ждёт, когда его изготовят, меряет, считает дни до установки и потом радуется, когда протез натирает кровавые мозоли, старается побыстрее привыкнуть. Но если тебе насильно поставили протезы — это совсем другое дело. Их хочется снять, а они несъёмные! Это очень раздражает.  

«Сегодня надо куда-нибудь выбраться, чтобы отпуск не прошёл совсем впустую», — подумала Белла и полезла шерстить интернет в поисках проходящих в городе культурных мероприятий. Старые выставки, новые передвижки, театры, концерты, экскурсии, зоопарки — всего полно, но ничего не хочется. О, а вот это что-то новенькое: «В субботу мы все гуляем по городу от памятника Пушкину до тюрьмы просто потому, что гулять можно». Путём нехитрых манипуляций с информацией удалось выяснить, что «гулять» на самом деле будут за очередного политзаключённого, борца с воровством и нарушением конституционных прав. Говорить об этом открыто теперь было нельзя, и ребята изворачивались как могли, чтобы не попасть под статью за экстремизм и нарушение «всегочтоможнонарушить».  

«В субботу кто гуляет? » — написала Бель в группу «Подружки».  

Янина: «Мы с Серёгой гуляем»  

Кати: «Я гуляю одна»  

Ленон: «Я далеко, в командировке, буду гулять там»  

Свет_очей: «Пока точно не знаю. Скорее всего, с мамой пойдём прогуляться или одна сбегу»  

Бель набрала номер Влада.  

— Привет. Можешь говорить?  

— Да, но немножко. На работе…  

— У тебя на субботу какие планы? — спросила Бель прямо.  

— Ой… Я бы посидел дома и посмотрел на происходящее с высоты шестого этажа. Говорят, что в этот день не очень хорошо по улице шляться, — ответил Влад.  

— А... Ну, о’кей. Тогда встретимся в воскресенье, как обычно. Программу на этот раз выбирай ты. Я здорова, бодра и весела и могу гулять в любом направлении.  

— Белочка, не темни! Ты что, без меня собралась на запрещённую гулянку в субботу? — забеспокоился Влад.  

— Мы с девчонками, не переживай! Так, пошляемся где-нибудь. Всё будет хорошо.  

— Э-э-э, нет. Не пойдёт. Кто-то из ребят гуляет с вами? Серёга, Игорь?  

— Только Серёга и, возможно, Светкина мама, — сказала Бель.  

— Так себе телохранители. Если тебя невозможно отговорить, то я буду твоим оруженосцем.  

— Влад, ну ты же будешь ворчать. Ты же не хочешь! Зачем себя насиловать? Я не настаиваю! Не в первый раз, справимся.  

— Затем. Я настаиваю. Будем учиться делать глупости вместе, — сказал Влад тоном, не терпящим возражений.  

Нет, ну не может так бездарно пройти у человека отпуск, чтобы из развлечений только розыски двух коварных старух, больничка и один несанкционированный митинг! Непременно нужно себя отвлечь и развлечь! Сегодня Бель решила воспользоваться старым проверенным местом времяпрепровождения — планетарием. Вид далёких галактик обычно вызывал у неё восхищение и трепет, а именно этого ей сейчас не хватает для разгона неугодных мыслей. Она уже подходила к зданию с круглыми куполами в предвкушении полёта среди звёздных россыпей, когда позвонила мамина соседка.  

— Изабелла, срочно лети сюда! Гарью пахнет, дымом тянет из-под двери. Я вызвала пожарных.  

— А пробовали открыть дверь нашим ключом?  

— Конечно! Всё как обычно: на щеколду закрыта. Говорила я тебе, устроит она нам! Ох, Изабель, не слышишь ты меня! Быстро беги к нам!  

У маминого дома собрались скорая, полиция и пожарная машина. В подъезде, и правда, висели пласты дыма. Спиленная с петель дверь стояла рядом у стены. Огня не было. За столом на кухне пожарный с полицейским заполняли какие-то бумаги. На плите красовалась кастрюля, полная чёрной обуглившейся массы. Шкафы, лампа и полоток были покрыты копотью.  

— Что с ней? — спросила Изабель с тревогой.  

— Вы кто?  

— Я дочь, я здесь прописана. Здесь живёт моя мама.  

— Жива. С ней врачи, в комнате. Кашу она варила, понимаете ли… — недовольно ответил пожарный.  

Бель побежала в комнату. Мама лежала в кровати на засаленной подушке под драным, грязным одеялом, накинутым на ноги. Похоже, постельное бельё не меняли годами. В воздухе висел терпкий запах браги, смешанный с гарью. Мама много лет не пускала дочь дальше кухни, в комнаты. Бель и представить себе не могла, как тут всё изменилось.  

— Вы дочь? — спросила врач с усталым лицом.  

— Да.  

— Мы её заберём в больницу. Мало того, что алкогольная интоксикация, ещё и дыма надышалась. Эй, мадама, открываем глаза! — стала доктор теребить маму. — Что-то мы решили умирающей прикинуться? Женщина! Откройте глаза, а то придётся дефибриллятор запускать! Это очень, поверьте, неприятно!  

Мама приоткрыла отёкшие веки. Глаза были мутные, красно-жёлтые и шальные. Бель вздрогнула. Не глядя на неё, мама сказала: «Лучше бы я умерла» и отвернулась к стене.  

— Ну уж нет, уважаемая, не в мою смену! — возмутилась врач и велела дочери собрать в пакет всё необходимое для госпитализации и документы.  

Потом пришлось долго оправдываться и подписывать протоколы, объяснения, уведомления. Мама не держалась на ногах. Вывезти пациентку на каталке не представлялось возможным: в доме не было грузового лифта. Бель бегала по подъезду, искала офисное кресло на колёсиках. Всем приходилось разъяснять, что пожара на самом деле не было, просто кастрюля на плите подгорела. Соседи были не рады, но и претензий не высказывали, понимая, что сегодня не время для упрёков. Когда подходящее кресло нашлось, пожарные помогли вывезти маму на улицу и погрузить в скорую.  

Последним уходил полицейский.  

— У вас теперь могут быть большие проблемы. Вы ведь это понимаете? — предупредил он.  

— Главное, чтобы она была в порядке. Потом разберёмся, — ответила Бель, опустив глаза.  

— Слушайте, не надоело вам? Нам это благородное собрание «синяков» уже поперёк горла! — сказал полицейский зло.  

— Я не знаю, что с ней делать! Лечиться она отказывается категорически.  

— Это потому, что вы с ней цацкаетесь! Таких надо в страхе держать, а вы ей потакаете.  

— Она моя мама, я не могу по-другому...  

— Ваша мать — социально опасный элемент, и вы обязаны с этим работать, а не перекладывать всё на полицию. Вы ведь хотите всё это исправить? Хотите или нет? — настаивал полицейский.  

— Конечно, хочу! Но как? Мне её не убедить! Я много раз пробовала! — в отчаянии вскрикнула Бель.  

— Очень просто. Слушайте меня внимательно. Сейчас вы пишете заявление о том, что она хулиганит, пьёт и не даёт вам жить в квартире, где вы прописаны. Я поставлю её на карандаш и буду курировать — приходить сюда пару раз в неделю и проверять, как она себя ведёт. Вы каждый раз будете дома, когда я буду приходить.  

— Зачем? — не поняла Бель.  

Полицейский посмотрел на неё удивлённо.  

— Ты совсем ничего не понимаешь или прикидываешься? Я просто буду приходить к тебе пару раз в неделю. Маму твою мы перевоспитаем или закроем куда надо. Я буду приходить к тебе, малышка. Таким, как ты, нужна защита. Я — защитник, — говорил он почти шёпотом, низко наклонившись к её уху.  

Бель в ужасе отшатнулась. В это время щёлкнул замок соседской двери, и на пороге появилась спасительная Тамара Ивановна.  

— А, вы ещё не всё. Я думала, уже все уехали. Тихо, — сказала она.  

— Мы закончили. Держите мои контакты и звоните, как договорились, — сказал полицейский, сунул в руку Бель жёлтую карточку со своим телефоном и ушёл вниз по лестнице.  

— Кашеварка пятого разряда! Заварила кашу! — причитала тётя Тамара, ковыряя чёрные угольки в кастрюле с отвалившимися ручками. — Гречку, похоже, прожарила. Это ж надо так кухню уделать!  

Бель сидела на табуретке, закрыв лицо руками, и качалась из стороны в сторону.  

— Я слесарей из ЖЭКа позвала, скоро придут. Может, придумают, что с дверью делать, — сказала соседка. — Не убивайся так. Жива, и то хорошо!  

— Спасибо вам! Я не знаю, что с ней делать, честно, не знаю…  

— С коробками-то твоими как быть? Стоят у меня посреди квартиры, место занимают. Телевизор там и утюг.  

— Можно ещё немного постоят? Пока с дверью разберусь? — попросила Бель.  

— Ладно уж, пусть стоят покамест. Хоть на неделю у нас теперь передышка. Только бы её подольше продержали в больнице! Собака-то где? Не издохла? — сказала Тамара Ивановна.  

— Малышка! Я совсем про неё забыла!  

Бель ринулась в комнаты, стала звать, заглядывать под шкафы и кровати. В маминой спальне за креслом она обнаружила огромный бидон, из которого через край лезла пенная брага, заливая пол вокруг.  

— Фу, какое амбре! — возмутилась тётя Тамара, войдя за ней следом.  

Бель быстро отошла от кресла, чтобы соседка, приблизившись, не заметила огромную лужу в углу.  

— Малышки здесь нет, — сказала Изабель, заглянув под кровать.  

— Ты поищи, что тут так воняет. Соседи снизу говорят, что и до них вонь уже дошла. Живут, как в винном погребе!  

— Хорошо, я поищу. Я всё перестираю и уберу, пока её нет. Она ж меня в комнаты не пускала, я не видела, — оправдывалась Бель.  

— Ладно. Разбирайся тут. Если нужна буду — заходи. А я пойду, пожалуй, а то и захмелеть тут недолго, — сказала Тамара Ивановна и скрылась в своей квартире.  

Дверь комнаты Бель, в которой она жила раньше, была заперта на ключ. Она открыла и оторопела: всё сохранилось почти так, как оставила несколько лет назад. Аккуратно заправленная розовым покрывалом кровать, на столе подставка с цветными карандашами, на стене фотография, на которой они втроём: маленькая Белла, мама и папа. Счастливые. Кукла, которой мама сшила платьице, медведь из каштанов и пластилина, на шторе пришиты снежинки, только палас с пола пропал. Она не стала входить, заперла дверь и заглянула в третью комнату, которую они раньше называли «большой». Когда-то пятнадцать квадратных метров, и правда, казались просторами!  

Комната была обставлена в стиле «шик XX века»: старая мебельная стенка с пустыми витринами; напротив — продавленный диван, два сломанных кресла. Посреди комнаты пластиковый ящик из-под пива, на нём отломанная от шкафчика дверца — столик. Конструкцию укрывала газета, на которой громоздились опустошённые консервные банки, переполненная пепельница, бутылки. Паласа тоже не было. На полу валялись вонючие тёмные тряпки, мокрые и загаженные. Видимо, это место, где Малышка вынуждена «гулять», когда её не выпускают на улицу.  

— Малышка, Малышка, Малышка, — тихо позвала Бель.  

За диваном кто-то шевельнулся. Бель отодвинула его и увидела два маленьких блестящих глаза.  

— Вылезай! Не бойся, все ушли. Вылезай, малявка! — уговаривала она, но перепуганная собачонка забилась в дальний угол и дрожала. — Чем же мне тебя покормить, дурёха?  

Бель изучила холодильник: он снова был практически пуст, только квашеная капуста в избытке. По счастью, в шкафу нашлась банка тушёнки. Бель открыла её, тщательно отобрала весь жир. Налила воды в миску и отнесла Малышке за диван.  

Скоро пришли два слесаря, длинный и маленький, и оба пьянющие, но это не помешало им быстро приварить петли металлической двери на место так точно, что даже замки закрылись. Бель долго думала, что ей делать с собачкой. Понятно, что завтра придётся приходить и всё тут отмывать. Забрать её к себе? Или оставить?  

Собачка немножко поела, но вылезать по-прежнему отказывалась, и волшебным словом «гулять» её тоже было не выманить. Бель решила оставить перепуганную Малышку до завтра здесь.  

Когда она вернулась к себе домой и обнаружила, что теперь у неё обе ноги стали кукольными выше колена, её это не удивило и не встревожило. После этого дня места для переживаний у неё внутри не осталось. Да и какая уже разница? Превратится в манекен, поставят её в витрину, и ни перед какими соседями ей стыдно не будет. Проще представлять себе, что всё это: пожар, полицейский, протезы — происходит не с ней, а с каким-то манекеном.  

21 мая  

Да уж! Выдающийся отпуск, ничего не скажешь! И пятница не сулила хорошего — бешеный день. Сначала в больницу к маме. К ней не пустили, сказали, что пока лежит в изолированном боксе и всё, что ей можно, у неё есть. Врач смотрела на посетительницу очень мрачно и была неразговорчива.  

— Что с ней, доктор? Она будет жить? — беспокоилась Бель из-за неприветливого приёма.  

— Скорее, да. Она пока на карантине. Так положено.  

— А когда сможете? Завтра?  

— Нет, до понедельника не пустим точно. Вы не катайтесь к нам, звоните, если будут вопросы. Если что-то пойдёт не так, мы сами вам сообщим, — заверила врач.  

После больницы покупки: средства для уборки, собачий корм, поводок… Когда вставила ключ в замочную скважину, Малышка завизжала за дверью.  

— Ну что, малявка? Сначала гулять или кушать? — спросила Бель, показывая собачке новый поводок. Малышка выбрала поводок.  

Уборку Бель начала с опустошения фляги с брагой. Она вычерпывала пенное мутное содержимое ковшом в кастрюли, таскала и выливала в покрытую налётом ржавчины грязную ванну. На дне бидона обнаружились и пропавший рис, и макароны, и яблоки. Похоже, большая часть продуктовой корзины, которую она покупала каждую неделю, отправлялась в этот огромный чан. «Хорошо, что мама не видит, как я разоряю её житницу», — думала Бель, вспоминая, как неистовствовала мама, если заставала дочь за разорением алкозакромов.  

Всё, что можно было отстирать, Бель упаковывала в тюки, чтобы забрать домой — стиральная машинка из маминой квартиры давно исчезла. Всё, что нельзя отстирать, старые газеты и прочий мусор — в десятки мусорных пакетов, на выброс. По окончании рабочего дня на помощь к ней подоспели Янка, Светка и Катька. Дело пошло быстрее, и дотемна управились. Даже со старыми ободранными обоями квартира выглядела теперь «бедненько, но чистенько», и потолки от жёлтого никотинового налёта Катерина умудрилась отмыть. Подключили новый телевизор и расселись на продавленном диване.  

— Ностальгия! Помните, как в институте тут готовились к экзаменам? — сказал Катя.  

— Ночами! И тогда мы ещё хотели быть инженерами, а кем стали? — подхватила Света.  

— Не кисни, Белка, не кисни! Всё образуется! Отмыли же! Даже у псины морда стала довольная! — трепала подругу по плечу Катя.  

Сытая Малышка, растянувшись в кресле рядом с ними, повизгивала и бегала во сне.  

— Не образуется. Мне придётся к маме вернуться. Права тётя Тамара — нельзя её одну оставлять, опасно! Не будет мне больше жизни. А ещё этот мент…  

— Какой мент?  

Бель рассказала девчонкам о предложении «тёплых встреч» два раза в неделю за услугу «крыша», которое вчера получила.  

— Вот и не знаю теперь, можно ли мне от этого предложения отказаться, — закончила она свой рассказ и показала визитку с телефоном.  

— Дай-ка, — Катя выхватила карточку и стала набирать номер.  

— Нет, Катя, что делаешь-то? Только хуже будет! Не смей! — закричала Бель, но Катьку так просто было не остановить.  

— Александр Невзлин? Здравствуйте. Это вас помощник депутата, Екатерина Андрейченко, беспокоит, — сказала Катька деловито, понизив голос на пару тонов. Бель в ужасе вытаращила на неё глаза и закрыла рот рукой, но Катя продолжила: — Вы вчера были у Бельских, там, где мама кастрюлю спалила. Ага, да. Какие-то есть к ним серьёзные претензии? Нет? Я сама буду курировать это дело, так надо. Да, если потребуется ваша помощь, позвоню, конечно. Всего хорошего.  

Катька нажала отбой, выдохнула и засмеялась.  

— Ну? Что он сказал? — нетерпеливо спросила Света.  

— Что всё понимает, и если будет необходимо, готов помочь, — сказала Катя.  

— Ой, Катька, нарвёшься ты когда-нибудь со своим нахальством! Есть хоть на свете такой помощник депутата? — смеялась Яна.  

— А кто его знает. Думаешь, он искать будет? Зачем ему связываться-то? Они ж только к беззащитным лезут. Я ему показала, что Белка не одна, и хватит с него. Не сунется.  

Девчонки помогли Бель довезти до дома скарб и Малышку. Увидев собачку, Саймон изогнулся дугой и злобно зашипел. Малышка забилась под кровать, в самый дальний угол, и даже ужинать не вышла.  

— Сайм! Ты должен признать, что бывают на свете форс-мажорные обстоятельства. И не смей покрываться сыпью — на сей раз не поможет. Эгоизм прибереги до лучших времён. Наша жизнь меняется, и тебе тоже придётся меняться. Непреодолимая сила, понимаешь! Надо потерпеть. Скоро нам с тобой вообще придётся переехать к Малышке в дом, так что налаживай отношения, чудовище!  

22 мая, день  

Утром Беллу ожидали две лужи: одна на коврике — «подарок» Саймона, другая, посреди пола, — явно творение Малышки. Она вспомнила мамин лифт и порадовалась, что у неё мелкокалиберные звери с небольшим водоизмещением. Бель вытащила собачку из-под кровати, надела на неё новый поводок и на руках понесла на улицу. По пути провела с ней беседу: пообещала регулярно выгуливать, взамен просила не гадить дома и тем более не брать пример с Саймона ни в чём. Псина смотрела на неё сквозь длинную косматую чёлку испуганными глазами-бусинами, и разобрать, вняла ли она увещеваниям, было совершенно невозможно. Время покажет. Если людей не убедить, что на пол гадить нельзя, то от собаки много требовать не следует.  

После прогулки с собачкой, по сложившейся утренней традиции, Белла внимательно осмотрела кукольные ноги: протезы на месте. Она вздохнула, спрятала их под гетры, с глаз долой, засучила рукава и взялась за мамины тюки, превратившие её уютное гнёздышко в склад старых грязных тряпок. К полудню, когда пришло время «прогулки» по городу всем свободным миром, успела запустить уже четыре стирки. Квартира трансформировалась в прачечную, завешанную чистыми, пахнущими кондиционером, но тоже тряпками — от стирки старьё новее не становится. «Почему люди не знают имени изобретателя стиральной машины? Изобретателя радио знают, изобретателя лампочки знают, а избавителя женщин от тягот стирки — нет. Памятник ему надо поставить, этому золотому человеку! » — думала Бель, развешивая очередную партию белья по дверям и спинкам стульев. Место на бельевой сушке давно закончилось, и в ход пошли любые хоть как-то подходящие поверхности.  

Малышка по-прежнему пряталась под кроватью, Саймон ходил вокруг хозяйки, всем своим видом выражая протест вторжению собачонки и белья в его безмятежность.  

— Не передеритесь тут без меня! Сайм, не обижай Малышку. Будь мужчиной, рыцарем, а рыцари на коврик не писают! — назидательно сказала Бель, уходя.  

Погода выдалась прекрасная. Редкие тучки на небе периодически закрывали солнце, чтобы гуляющим не было слишком жарко. Народу на «прогулку» вышло очень много. Все улыбались друг другу, перешучивались: «Гуляете? И мы гуляем! Хорошей нам прогулки сегодня! »  

Влад тоже приехал, как и обещал. Предводитель Катька, как обычно, взяла оргчасть на себя:  

— Значит так. Держимся вместе, не теряемся в толпе. Если кого-то теряем, то останавливаемся, созваниваемся, воссоединяемся и движемся дальше. Если не получается встретиться, то те, кто отбился, едут домой самостоятельно. Остальные не теряются!  

— Ты знаешь, что вообще будет-то? — спросил Влад, недовольно озираясь по сторонам. — Народищу-то сколько! Никак не ожидал, что на неразрешённую акцию выйдет такая толпа безбашенных! Меня знающие люди предупредили, что всё может плохо закончиться.  

— Ничего. Всё как обычно. Все будут куда-то идти, и мы будем куда-то идти. Куда — известно, по какому маршруту — неизвестно. Ориентируемся по обстоятельствам. На провокации не поддаёмся, речёвки не кричим, в потасовки не ввязываемся, язык и иные части тела фараонам не показываем, даже если очень хочется. Гуляем, — разъяснила Катя.  

— Делать вам нечего. Могли бы погулять где-нибудь на самом деле, пообщаться, а теперь будем толкаться в толпе с единственной целью — не потеряться. Вот объясните мне, зачем вам так глупо тратить свой выходной день? — ворчал Влад.  

— Потому что Бабы-Яги против! — засмеялась в ответ Катька. — Ради «против» стоит гульнуть, веру в себя выгулять.  

— Вот и я о том — всё время «против» гуляете! Нет чтобы «за» что-то. «Старик, уходи! », «Свободу имярек! », «Нет закону подставить нужное! » Толпа упрямых «противников» всего, чего только можно. Вы скоро против снега зимой гулять выйдете!  

— Против содержания дельфинов в неволе, — уточнила Светка.  

— В смысле? — не понял Влад.  

— Следующая по плану акция — против содержания дельфинов в неволе, потому что они разумные существа, а себе подобных грех в неволе держать, только потому что они в ответ в морду дать не могут, — пояснила Света.  

— А-а-а-а! Так я и говорю: против снега зимой, — ответил Влад.  

— Так что сделать, если «за» выходить стало невозможно? Любого человека, который из чана вынырнул, голову свою миру засветил, тут же разбирают на молекулы. Мы политиков знаем как облупленных. Всех, из любой партии и без партии: какого цвета трусы, с кем спит, где живёт, какая яхта, что на завтрак ест, плюс к тому, какие идеи озвучивает. И то, что идеи меняет как перчатки, чтобы «электорат», то есть нас, «охватить», тоже понятно. «За» не выбрать, если слишком много знаешь, а «против» — легко, — вмешалась Катерина с жаром. — Надо же куда-то пар выпускать, чтобы не взорваться!  

— Говорят, женщины с этой целью носки вяжут, — поддел её Влад.  

— Ага-а-а-а, носки-и-и-и, — затянула Катерина и красноречиво посмотрела на Белку.  

Бель дёрнула Влада за рукав. Такая перепалка рисковала закончиться побоями, и не факт, что Влад вышел бы из битвы победителем. Сказать такое пятерым современным женщинам просто опасно, а настроенным митинговать женщинам — тем более. Янкин программист Серёга явно не встал бы на его сторону. Он слушал что-то интересное в своих наушниках и на всякий случай миролюбиво улыбался любому, кто направлял на него взор.  

— Не, я понимаю, что это не ваш вариант. Но разве для выпуска пара не нашлось ни одного, хоть завалящего приличного человека с искренними идеями, за которого можно на улицу выйти? — поспешил «перевести стрелки» Влад.  

— Если бы ты знал про меня столько, сколько знаешь про любого публичного «приличного» человека, ты бы со мной не только говорить не стал — на одну площадь не вышел, даже на пустую, — сказала Катька уверенно.  

— И про меня, — поддержала Светка.  

— И про меня, — сказала Светкина мама.  

— Поэтому мы не за людей, а за дельфинов. На них-то пока компромата не накопать, за них точно можно! — постаралась вытащить всех из неприятной дискуссии Бель. — И за «Не врите, не воруйте, не бейте, не воюйте, не бойтесь, не молчите и спите с кем хотите»…  

— Ладно, Белочка, за руку меня держи и от меня ни на шаг, — велел Влад. Он по-хозяйски отобрал у неё сумочку и убрал в свой большой рюкзак.  

Все долго топтались на месте, болтали, обсуждали мероприятие и его виновника. Кто-то вдалеке начал петь «Мы ждём перемен», все подхватывали — было весело. Только через час в толпе заметно стало движение, толпа потекла. Такие прогулки всегда вызывают ощущение неопределённости. Все собрались как бы низаче́м, просто так, почувствовать, что они вместе. Не знают куда смотреть, кого слушать, куда идти. Никаких выступлений, сцен с официальными речами, заявлений — просто гуляют в одном направлении. Все знают, «о чём» гуляют, и этот секрет Полишинеля роднит с каждым идущим рядом. Чтобы так гулять, надо стать единым целым с толпой, пугающей, огромной толпой, живущей по своим законам. Ты, словно капля в океане, попадаешь в течение, увлекающее тебя вперёд с непреодолимой силой, и не знаешь, где и когда тебя выбросит на берег.  

Широкие улицы оказались заблаговременно перекрыты, поэтому толпа, движение которой было уже не остановить, как лава, текущая из разбушевавшегося вулкана, сочится по расщелинам, утекала по прилегающим улочкам и переулкам. Темп ускорился — теперь только успевай гулять со всеми в одном ритме. Когда они перетекали улицы по пешеходным переходам, машины приветственно гудели. Это было здорово, но довольно страшно. Бель боялась споткнуться и упасть, чтобы не затоптали.  

— Пить очень хочется, — пожаловалась она Владу.  

— Хорошо, вот киоск, сейчас куплю водички. Кому ещё?  

Он принял заказ и пошёл к ларьку с надписью «Мороженое». В это время на очередном переходе как раз загорелся зелёный человечек.  

— Мы ждём тебя на той стороне, — крикнула Владу Катька, и широкая человеческая река полилась через проезжую часть, втискиваясь в узкий переулок, где движение становилось совсем плотным.  

— Надо подождать Влада, — противилась Белка, но поток затянул их, и сопротивляться было бесполезно.  

— Не теряйся! Не останавливайся, иди с нами. Там, где будет пошире, подождём его, — одёрнула её Катька, и вдруг поток замер.  

Ничего не было видно, ничего не было понятно. Все шатнулись назад, потом снова вперёд. Где-то впереди закричали: «Нас отрезали, уходите, только аккуратно! » Бель с надеждой посмотрела на Катю. Катька огляделась по сторонам, попробовала увидеть что-то со ступеней ближайшего крыльца, но безуспешно.  

— Серёга, забирайся на ступеньки, сажай Янку на шею. Надо посмотреть, что там творится, — скомандовала предводительница.  

Щупленький программист послушно встал перед любимой на одно колено. Яна, которая была выше на полголовы, взгромоздилась на него довольная. Возможно, она сидела на шее мужа в первый и последний раз в жизни: другие обстоятельства для такой акробатической фигуры сложно было представить, но, оглядев округу с высоты своего мужчины, она закрыла лицо руками:  

— Мы в ловушке! С обеих сторон оцепление. Нас отрезали.  

Телефон Бель, болтающийся в чехле на шее, запел: «Ты у меня одна, словно в ночи луна».  

— Меня к вам не пускают. Нас не пускают, даже улицу не дают перейти. Всё перегорожено, сплошные щиты! Чёрные спины, чёрные каски и железные щиты! — тревожно кричал Влад.  

— Ну что ж, дождёмся, пока выпустят. Не вытравят же они нас всех тут дустом! Что ты так переживаешь? Подождём, мы же гуляем просто. Не бойся, я с Катей — что мне будет! С ней сам чёрт не страшен, — утешала его испуганная Бель.  

— Дай-ка, — сказала Катька, бесцеремонно вырвав из её рук телефон. — Мы тут попали, похоже. Ты же снаружи? Что там? Автозаки подъехали? Ладно, будем пробовать уходить через дворы. На связи, бережём зарядку.  

Двери парадных и магазинов были закрыты. Те, кто прорывался через подворотни, докладывали, что сквозного прохода нет. Толпа встревоженно галдела, из громкоговорителей им велели не паниковать и садиться в подаваемый транспорт организованными группами. Ждали долго, девчонки ныли, что у них устали ноги. У Бель ноги не устали: похоже, её новые ноги не умели уставать. Когда подошла их очередь садиться в автобус, двое молоденьких пацанов перед ними рванулись вперёд, надеясь сбежать сквозь образовавшуюся в кордоне брешь. Их схватили, заломили руки. Бель попалась гвардейцам на пути, её свалили, протащили по асфальту, она пыталась встать, но её тоже почему-то схватили и потащили в автобус.  

— Что вы делаете? Вы же её сами уронили! Зачем ещё тащите? — орала на гвардейцев Катька и пыталась отнять у них подругу. Её тоже схватили.  

22 мая, ночь  

В автозаке сеть не ловила. Понять, куда их везут, было совершенно невозможно, очень хотелось пить. Бель смотрела сквозь зарешёченные окна и безуспешно пыталась узнать улицы, по которым они проезжают. Одно она смогла понять точно: их вывезли из города, кольцевую дорогу ни с чем не перепутать.  

— Суки-блюстители, — ругалась Катька шёпотом, когда автобус застрял на какой-то дороге среди ёлок. — Хоть бы в туалет выпустили! Куда они нас так долго везут? Почти два часа уже едем! Сразу в Сибирь, что ли?  

Сквозь разодранные джинсы Бель предательски торчали идеальные колени. Она стыдливо прикрывала их ладонями, отчего окружающим казалось, видимо, что ей больно: Белка ловила на себе сочувственные взгляды. Разбитая нижняя губа распухла и болела по-настоящему. Разговаривать им не разрешали. Все «за что», «не имеете права», «конституция» велели оставить до отделения, где обещали всё разъяснить. Янка с Серёгой где-то потерялись, а Светка с мамой перешёптывались и улыбались.  

— И чего вы такие довольные? — спросила Катя.  

— А потому, что я точно знаю, что мама меня за это ругать не будет, — тихо засмеялась в ответ Светка.  

«Я тоже», — подумала Бель. Но Влад наверняка будет, и поделом ей. Хотя если бы она заранее знала, то всё равно пошла бы гулять, разве что по другой улице и без любимого. Белла надеялась, что в отделении их пожурят, «идентифицируют» и отпустят с миром. Но всё оказалось не так просто.  

— Фамилия, имя, отчество.  

— Изабелла Борисовна Бельская, — гордо ответила она, когда усталый полицейский приступил к её «правильному оформлению».  

— Документы.  

— Нет документов. Мне их привезут скоро. Не брала с собой. Гулять ходила — зачем мне на прогулку документы?  

Полицейский неодобрительно покачал головой.  

— Знают, где вас искать?  

— Да, я сразу сообщила, когда нас привезли, — уверила Бель.  

— Пусть везут скорее, а то застрянете здесь до установления личности. Надо брать с собой на прогулку документы. Пока уведите её! Когда привезут, оформим все бумаги разом. Пальчики только снимите, — приказал он. Ей «откатали» пальцы на зелёной лампе, как настоящей преступнице, и отправили к остальным.  

Похоже, ночь им предстояло провести в камере, где даже лечь было негде. Мальчиков и девочек разделили. Девчоночки сидели кто где мог — на столе, на лавках, на полу, болтали, смеялись. Их пытались накормить безвкусными галетами, которые никто есть не стал. С водой было хуже: кипяток давали, а хотелось обычной холодной воды и спать.  

Катька «копалась» в телефоне, читала новости.  

— Эбонитовая палочка! По ходу, до суда будем сидеть. Дадут или штраф, или пару недель административки. Как раньше: «Ну, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы… Кто хочет сегодня поработать? » Хотя нет, пишут, что теперь это как санаторий: валяешься в кровати и книжки читаешь. Так что подмести город ведьмиными мётлами нам не светит, — сказала она. — Девчи, ну харе уже курить, голова лопнет! — крикнула она девицам в углу, которые «смолили» у приоткрытой форточки. Катькин авторитет зауважали и заключили мировое соглашение, что курить будут только электронные.  

— Я не могу на две недели. У меня зверьё, и мама в больнице, — вздохнула Бель.  

— Значит, надо что-то придумать, — сказала Светина мама.  

— Резонно, но «что-то» никак не придумывается, — изрекла Катька удручённо. — Зарядки совсем мало осталось. Янка никому не написала?  

— Не-а. Молчит. Непонятно, где они с Серёгой.  

В мессенджере появилось сообщение от Влада: «Я на месте. Требуй применения 51 статьи ». Вскоре Изабеллу вызвали. Перед полицейским лежал её паспорт и пустой протокол. Она ещё раз повторила, что гуляла и потребовала применения этой самой 51-й статьи. Ей показалось, что усталого полицейского это обстоятельство обрадовало. После оформления бумаг её вернули в камеру к девчонкам. К счастью, зарядка в телефоне ещё была.  

Любимый: «Меня к тебе не пустили. Пауэрбанк и воду передать не дали. Сказали, что ждать здесь не имеет смысла»  

Бель: «У меня дома кот и собака. Помоги, плиз. Собаку надо изъять из-под кровати и выгулять, и обоих накормить. Ключи во внутреннем кармане сумки»  

Любимый: «О чём ты думаешь? Какие коты, какие собаки? Ты в камере! Тебя судить будут, оштрафуют и даже арестовать могут! »  

Бель: «Штраф есть не просит, а у зверей и так стресс от совместного проживания. Заедешь? »  

Любимый: «Невозможная женщина! Невозможная! Я очень переживаю за тебя, Бельчонок! Никогда больше тебя и на шаг от себя не отпущу! Жду тебя у тебя»  

Потянулись долгие минуты. Теперь оставалось только сидеть и ждать неизвестно чего, и они сидели и ждали. Вдруг у Катьки, которая в очередной раз заглянула в телефон, заблестел глаз.  

— Янка появилась. Говорит, что у них всё о’кей. Интересно, как это так? Не признаётся. Видео какое-то кинула. Грузится. Ждём.  

Когда файл подгрузился, они увидели, как гвардейцы спинами сносят с ног «законопослушную» Белочку, а потом хватают и волокут в автозак.  

— Ай да Янка, ай да блогерша! Учитесь! Телефон всегда должен быть наготове! Телефон — наше всё!  

Никому ничего не объясняя, Катька ринулась к металлической двери, принялась долбить по ней ладонью и требовать, чтобы её отвели к следователю. Не было её довольно долго. Вернулась раскрасневшаяся и вымотанная.  

— Сидим. Ждём, — сказала она и рухнула на лавку.  

— Что было-то? — теребила её Бель.  

— Сидим, ждём. Всё остальное потом, — отрезала Катя.  

Время снова замерло. В душной прокуренной камере все дремали кто где мог. Вдруг дверь отворилась, конвоир выкрикнул четыре знакомые фамилии и добавил: «На выход с вещами». Они послушно встали и пошли куда-то по коридору. Ничего не объясняя, им вернули документы и вывели на крыльцо отделения в тёмную ночь.  

— Yes! — крикнула Катька. — Yes, yes, yes!  

— Что происходит-то? — не понимала Бель.  

— Неважно. Всё потом. Сейчас в такси и домой. В такси ни о чём не говорим. Всё потом, — приказала Катька.  

— Командир полка, нос до потолка! — поддразнила её Света.  

— Ага, — гордо сказала Катя, и они пошли к трассе. — Главное — результат. Дышите воздухом свободы, девочки!  

— Кать, ты что-то опять отчебучила? Прикинулась помощником депутата? — спросила Бель.  

— Нет. Сейчас неважно, что я отчебучила. Важно, что мы едем домой.  

— А почему тогда остальных девчонок не отпустили? — не унималась Бель.  

— Потому, что у кого-то дома живность и мама в больнице, справедливая моя! Или ты хочешь вернуться и поиграть в Жанну д’Арк?  

— Неужели нас отпустили из-за мамы, кота и собаки? — недоумевала Изабель.  

— Нет, зануда. Ты откупилась разбитой губой и содранными коленками. Ради нашего спасения пришлось пожертвовать одним очень хорошим видео, — сказала Катя, залезая на переднее сидение такси.  

Дверь Белле открыл сонный Влад.  

— Не понял. Ты откуда? Ты как?  

— Сама не знаю, как. Катька партизанит, ничего толком не объясняет, но нас почему-то вдруг отпустили, — сказала Бель и уткнулась ему в плечо. — Я так устала, безумно!  

— Зато нагулялась, — ответил Влад назидательно, и Бель закивала головой. — Не выгонишь меня в ночь, я надеюсь?  

— А надо? — спросила она.  

— Да уж не знаю… Походную зубную щётку я с собой так и не стал носить, — ответил он и поцеловал её в макушку.  

— У меня есть новая, пожертвую ради такого случая.  

— Ладно, уговорила! Остаюсь! — усмехнулся Влад.  

— На диване, — предупредила Бель.  

— Конечно, на диване, моя боевая подруга!  

Укрывшись в ванной, Бель оценила размеры потерь за прошедший день: обе ноги стали кукольными почти полностью. Интересно, что дальше? Она надела пижаму и отправилась в кровать. Влад уже мирно спал на диване. Впервые за три года он ночевал в её квартире. Мужчина, который готов был принимать даже такие её глупости, как прогулки по городу от Пушкина до автозака. Мужчина, которому она не могла рассказать, что с ней происходит, и которого ей так не хотелось терять! Саймон спал у него в ногах. «Предатель», — подумала Бель, но трогать кота не стала.  

23 мая  

— Что у тебя тут за прачечная? Ты ИП открыла? — спросил её утром Влад за завтраком.  

— Нет, забрала у мамы вещи постирать, пока она в больнице.  

— Это всё похоже на коммунальную квартиру из прошлого. Как будто мы с тобой женаты сто лет, у нас пятеро детей, живём мы от зарплаты до зарплаты и в ванной солим огурцы, — сказал он.  

Мамины тряпки действительно выглядели удручающе: линялые, местами драные. Бель дарила ей на праздники новое постельное бельё, полотенчики, свитера, тапочки, но всё это исчезало в чёрной дыре маминой «особенной» жизни.  

— Пожилые люди иногда очень привязываются к старым вещам, а новые не хотят даже распечатывать. Их выбор надо уважать, — ответила Бель печально.  

— А сколько лет твоей маме?  

— Много. Давай не будем об этом. Про маму сейчас тяжело, — попросила Бель. — После выписки из больницы мне, скорее всего, придётся пожить у неё, помогать.  

— Ну что ж, и я наконец-то с ней познакомлюсь! — сказал Влад ободряюще.  

Бель ничего не ответила. Они читали новости, переживали за судьбы «гуляющих». Оказалось, что вчера забрали почти две тысячи человек: мест в приёмниках не хватало, поэтому и увозили далеко за город. Многие ждали судов, жаловались на условия, на то, что их часами держали в автозаках.  

— Похоже, отгулялись вы, Белочка. Наступают иные времена, — с тоской сказал Влад. — Сегодня по городу точно гулять не стоит, как, впрочем, и в другие дни. А то устроят гулякам «идеальную посадку» и ограничат прогулки на свежем воздухе до часа по расписанию!  

— Да. Что-то странное вчера было. Мы же никого не трогали, ничего не громили, просто шли и всё. Неужто теперь и этого делать нельзя?  

— На рожон лезть нельзя. Меня предупреждали, что так может быть, я пытался тебя отговорить…  

— Но я упрямая…  

— Упрямая, как ослик! — улыбнулся он. — Кстати, как твои разбитые коленки?  

— Немножко побаливают, — соврала Бель, понимая его намёк и надеясь отвертеться.  

— А если спрятать их под твоими замечательными чулочками, меньше будут болеть?  

— Надо попробовать, — сказала Бель смиренно.  

— Может быть, я помогу тебе их надеть? — спросил Влад и привлёк её к себе.  

— Ой, нет, пожалуйста! Это я сама, — ответила Бель, отстраняясь.  

— Тогда я жду тебя с нетерпением!  

Бель прошмыгнула в ванную натягивать чулки. В конце концов, он вчера очень много для неё сделал, и объяснять, что у неё теперь совсем не игривое настроение, было бы сейчас неприлично. Придётся потерпеть.  

После обеда они пошли гулять с Малышкой. Медленно брели по парку, дышали весной, наблюдали за детьми, играющими на площадке.  

— У нас с тобой совсем семейный день неожиданно получился, — вернулся к теме Влад.  

Бель тяжело вздохнула. Сегодня он был очень настойчив. Обстоятельства привели её к разговору, которого она сейчас не хотела и о котором мечтала.  

— Раз уж у нас сегодня такая семейная тема, расскажи, что для тебя особенно важно в семье? — спросила Белла, стараясь увести разговор подальше от романтики.  

— Мне кажется, самое важное — здоровье. Чтобы генетика детишкам досталась хорошая, — ответил Влад, и Бель растерялась.  

— А как же отношения, любовь?  

— Ну, мы же люди, люди всегда могут договориться. Отношения — в наших руках, а вот здоровье или есть, или нет, и плохое здоровье может испортить любые отношения. Нездоровые люди нетерпеливы, раздражительны и не умеют радоваться жизни. Вот ты у меня спортивная, здоровенькая — умничка!  

— Да у меня только-только спина болела! — напомнила Бель.  

— Знаешь, женщина, которая гуляет с подругами всего два раза в год и каждый раз потом болеет неделю, — это самая здоровая редкость! Такую искать замучаешься! Ты у меня — идеальная.  

«Я у тебя пластиковая», — подумала Бель. И зачем только она начала с ним этот разговор?  

— Есть один исторический персонаж, который заморачивался евгеникой. Здоровенькими и сильненькими… — тихо ответила она.  

— Этот исторический персонаж умудрился и свастику, которая веками была символом добра и считалась приносящей удачу, опорочить. Теперь за неё сажают. За символ добра — сажают, потому что какой-то зализанный гад им без спроса воспользовался. Люди любят навешивать ярлыки.  

Бель молчала. Она представить себе не могла, что он так ответит! Хотелось уточнить, как Влад относится к спартанскому обычаю сбрасывать больных детей со скалы, но страшно было услышать даже «с пониманием». Что теперь делать? Сказать ему, что всё кончено, прямо сейчас, под кустом сирени? Что у неё с наследственностью всё очень худо, и мама вовсе не в аварию попала, а…  

— Белочка, ты что расстроилась? На тебе лица нет! — забеспокоился Влад.  

— Что-то много всего в жизни у меня сейчас происходит. Я заболела, мама заболела, погуляли вчера плохо, а завтра ещё и на работу, — ответила она грустно.  

— Сколько раз я тебе говорю: не таскай с собой вчерашние и завтрашние проблемы! Сегодня ведь у нас было такое чудесное утро! И представить себе не мог, что незапланированное воскресенье может быть таким!  

— Да, сегодня было хорошее утро, — подтвердила Бель.  

Они с Малышкой проводили Влада до остановки. У Беллы сильно кололо в мизинце правой руки. На всякий случай она спрятала руку в карман джинсов. Влад пропустил несколько автобусов — не хотел уезжать. Когда его автобус скрылся за поворотом, Изабель посмотрела на руку. Теперь ей нужны были не только чулки, но и перчатки.  

Дома Бель долго разглядывала свой новый кукольный мизинец без ногтя. Пора бы, наверное, уже к ним привыкнуть. Нет! К такому привыкнуть невозможно!  

24 мая  

Понедельник начался как самый обычный понедельник: с нежелания идти на работу, которое после отпуска вырастает многократно. Бель долго пыталась запудрить разбитую губу, но не слишком успешно. В крайнем случае, скажет, что это простуда такая. Ещё и непонятно, как быть с кукольным пальцем. Ради него одного прятаться в перчатки обидно. Бель купила в аптеке напальчник, пусть думают, что просто порезалась.  

Утром позвонила мама, сказала, что чувствует себя хорошо: у неё просто обострился бронхит, и скоро всё пройдёт. Сегодня врача нет, и поэтому навещать не нужно. Расспрашивала про Малышку, а про квартиру и пожар — ни слова, как будто ничего не было. Попросила завтра привезти ей детское яблочное пюре.  

Когда Бель подъезжала к офису, раздался ещё один необычный звонок. Звонил тот самый старик, Константин Гид из гостиницы.  

— Здравствуйте, Изабель. Я вернулся, в городе и хочу уточнить, какое время выделить под нашу встречу. Я как раз планирую текущую неделю и буду рад ответить на ваши вопросы, — сказал он подчёркнуто вежливо.  

— Спасибо! Я бы с удовольствием встретилась с вами прямо сегодня! Сможете вечером, часов в семь, где-нибудь в центре? — обрадовалась Бель.  

— А давайте лучше там, где вы встречались с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн! Это было бы очень аутентично, — предложил собеседник.  

— Боюсь, никак не получится: мы с ними встречались в женском клубе, мужчинам туда вход воспрещён, — ответила Бель.  

— Ох, уж эти мне гендерные преграды! Повсюду они вторгаются в нашу жизнь! Хорошо, тогда дама выбирает удобное ей место.  

— О’кей. Я скину вам адрес в мессенджер. В девятнадцать?  

— Да, в семь вполне подходит! — подтвердил он.  

На работе Бель всё время отвлекалась и витала в облаках, думая о том, что можно и что нельзя говорить профессору. Ужасно хотелось наконец-то выговориться, рассказать, что с ней происходит… Но почему ей кажется, что тайны, которые она не может доверить близким, можно выболтать совершенно чужому старику? Он ведь предлагал ей разъяснить, что такое теодицея, а не как справиться с пластиковым телом!  

Обстановка в офисе была нерабочая. Сотрудники часто сбегали курить, перешёптывались и переписывались, обсуждая «прогулку выходного дня». Некоторые ребята до сих пор не вышли на работу: получили по две недели ареста. Теперь все гадали, уволят их с работы или сделают вид, что не заметили. Руководительница как могла старалась вернуть дисциплину в коллектив.  

— Изабелла, вы себя хорошо чувствуете? — уточнила она, заметив, что Бель в очередной раз отвлеклась. — Я поручила вам два важных проекта. Если вам нужно время, чтобы втянуться в работу, давайте я пока передам их другим.  

Такие слова переводятся как «хватит валять дурака, работай, давай, отпускница! » Бель пообещала, что справится. Ей нужно совсем немного времени, чтобы вернуться в рабочий ритм. Два «важных» проекта — 3D модель названия одной никому не известной компании для видеоролика и наброски концепции дизайна новых бланков для её старого клиента — явно не были такими уж важными. Опытный дизайнер закончит их за пару дней, а она опытный дизайнер.  

В кафе «Счастье», выбранное для встречи, Бель приехала заранее, надеясь подготовиться и настроиться на разговор как следует, но господин Гид уже ждал.  

— О, Изабель, вы тоже пораньше! Как хорошо! Значит, у нас с вами будет больше времени для беседы. Хотя вряд ли нам и его хватит. Вопросы мироустройства требуют не то что лишнего часа — лишней жизни!  

— Да, наверное, — согласилась Бель. — Можно всё же узнать ваше полное имя? Мне сложно обращаться к вам без отчества, — призналась она.  

— Понимаю. Согласен. Константин Андреевич. Заказывайте, и давайте начинать, — деловито предложил профессор.  

Бель чувствовала себя неловко и уткнулась в меню, которое давно знала наизусть.  

— Здравствуйте, Изабель. Рады видеть вас. Вам как обычно? — спросил официант.  

— Да, пожалуйста, — ответила Бель и отдала ненужное меню.  

— Как я вижу, вы знаток «Счастья», — сказал Константин Андреевич, которому не терпелось начать разговор.  

Бель поняла, как неудачно выбрала для встречи «Счастье»: девчачье место в светлых тонах, цветочках и вензелёчках, более подходящее для сплетен и романтических встреч, чем для серьёзных разговоров. Но странный старик, похоже, не замечал этого. Он достал ежедневник, красивую ручку и надел очки. Видимо, первую скрипку в их беседе будет играть он. Изабель с радостью согласилась на ведомую роль.  

— Вы что-то конкретное хотите у меня спросить? — начал старик.  

— Если честно, я не знаю, как подступиться к своему вопросу, — призналась Изабель.  

— А вы начните с чего-нибудь, и дальше само пойдёт. Так всегда: главное — начать, — ободрил её опытный собеседник. — Я много работал со студентами и знаю, как это бывает!  

— Тогда давайте начнём прямо с них, с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн!  

— А почему они вас так интересуют? Ответ на этот вопрос направит моё объяснение в нужное русло, — заверил её профессор.  

— Я полагаю, что встреча с этими личностями оказала довольно серьёзное влияние на мою судьбу. Мне по-прежнему хочется их разыскать, чтобы спросить у них кое-что, а чтобы их разыскать, надо знать о них как можно больше, — уклончиво ответила Изабель.  

— Уважаемая Изабель! Мне скоро шестьдесят семь, и сорок лет из них я пытаюсь разыскать миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн. Тщетно пытаюсь, — признался старик.  

— Значит, вы знали их ещё молодыми? — удивилась Бель.  

— Нет, они всегда были такими, как вы их описали тогда в гостинице: две старушки, полненькая и худая, тёмная и светлая. Такими я встретил их впервые на одном из философских конгрессов сорок лет назад.  

— Сколько же им сейчас лет? — спросила Бель, прикидывая, что если её мама в свои пятьдесят пять выглядит больше чем на семьдесят, то, даже если они тоже плохо выглядели сорок лет назад, старушкам сейчас больше девяноста, а для этого почтенного возраста бабушки, пожалуй, слишком резвые.  

— В том-то и вопрос! Выходит, что очень много, но они не просто долгожительницы. Это очень необычные персонажи и не всегда старушки.  

— Как это, не всегда?  

— Иногда на наших встречах появляются двое мужчин — светлый и тёмный, иногда две женщины — светлая и тёмная, иногда два старика — светлый и тёмный, — продолжил профессор.  

— Но, простите, так ведь всегда бывает: кто-то любит светлое, кто-то тёмное, и эти двое часто ходят вместе, — противилась Изабель.  

— О, нет, Изабель! У этих парочек, кроме того, что они все внешне очень похожи на миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, есть нечто общее: с ними очень хочется пообщаться. Участники наших мероприятий тянутся к ним, как к магниту, пытаясь перекинуться хоть парой слов. Эти парочки не делают докладов, не пишут статей, не ведут полемику в форумах. Никто не знает, что они себе думают, каких взглядов придерживаются, но у каждого есть вопрос, который им непременно нужно задать. В очередь к ним стоят. Я и сам сорок лет назад сгорал от этого желания.  

— И вам удалось с ними пообщаться?  

— Нет. Никогда! Я не смог и парой слов с ними перекинуться. Всегда кто-то опережал меня, а те, кого я видел говорящими с этими парочками, потом пропадали.  

— Какой ужас! У них, получается, целая банда! Вы заявили в полицию? — перепугалась Бель и вся похолодела.  

— Нет-нет, не пугайтесь! Не совсем пропадали! Вполне себе живы и здоровы! Просто перестали рыться в истории рода человеческого и покинули ряды всех научных сообществ.  

— Все? Живы и здоровы? — испуганно воскликнула Бель.  

— Из известных мне — все живы, — успокоил профессор.  

Бель внимательно посмотрела на свои руки. Профессор как приличный человек постарался не заметить этого странного жеста. Девушка же поджала мизинец на левой руке и так и держала его весь вечер, не разгибая.  

— Тогда уж не пропали, а просто изменили свою жизнь! — выдохнула Бель.  

— Круто изменили, и рассказывать об этом совершенно не хотят! Янсон заделался заядлым путешественником. Всё время куда-то идёт, едет, летит или плывёт и никак не может остановиться. Я спросил его, почему он так изменился. Он ответил, что у каждого человека должна быть главная в жизни встреча, и у него она была. Я поинтересовался, как он, после стольких лет членства в философском сообществе, множества статей и книг, может лишать себя радости человеческого общения. Он ответил, что познал истинную радость общения и с тех пор не видит смысла в пустом трёпе, в том числе на наших конгрессах, а работы его предложил попросту сжечь. Фёдоров уехал сажать кедры в тайгу и вообще перестал разговаривать. Ким скрылся куда-то на дальние острова, где нет сети. И странности происходили с каждым, кого удостоили своего внимания эти двое: кто-то лезет в горы, кто-то ныряет в глубины, кто-то рвётся в космос, кто-то пытается заработать все деньги мира. Единственный, кто рассказал мне подробности беседы с ними, был тот самый молодой человек, который теперь проводит дни в сумасшедшем доме. Кажется, я вам про него уже говорил.  

Бель подтвердила. Она хорошо помнила историю со «счастливым» человеком. Они немного помолчали.  

— Вы так рассказываете, как будто всё это время за ними следите! — сказала она с сомнением.  

— Так и есть. Я за ними слежу. Сорок лет, с того самого дня, когда стал случайным свидетелем их беседы на одном из философских съездов. Я был молод, увлечён и весь отдавался проблеме добра и зла в различных религиях, так как видел в ней и загадку, и разгадку феномена религиозности людей, столь неестественной для остального животного мира. Ни муравьи, ни слоны, ни даже разумные дельфины в поклонении божествам, как известно, не замечены. И почему-то мне казалось, что именно эти дамы могут как никто помочь мне в раскрытии этой темы. Когда объявили перерыв, я, как и другие, кинулся к ним в надежде хоть на минуту общения, но не успел! Дамы сообщили всем их осаждающим, что будут общаться друг с другом. Я отправился в кафе, разместился подальше от всех за столиком в глубокой нише, чтобы в тишине перечесть речь последнего докладчика и разобрать непонятные термины и ссылки, как вдруг услышал их голоса. Не подумайте, я не собирался подслушивать, но они сидели слишком близко, спиной ко мне, и каждое слово невольно долетало до моих ушей. Дамы обсуждали участников конгресса. Называли фамилию и имя одного за другим и всем давали краткую характеристику. Рой Андерсон — слишком рано, Андре Бартеньев — фанатичен, не подходит, Леви Нише — не умеет думать, Кристиан Куяв — сибарит, Алмет Коч — гедонист. Но перед ними не было списка, они не заглядывали в научные работы, характеристику научного сообщества — они всех знали и чаще всего давали абсолютно верную оценку! Надо сказать, что участников у нас обычно немало — несколько сотен. Они знали каждого. Некоторые вызвали у них небольшие споры, за некоторыми они договорились понаблюдать, а когда дошли до моего имени, то рассмеялись и более ничего. Меня это задело, желание пообщаться с ними и прояснить причину насмешек стало нестерпимым. В тот день я не слышал докладчиков, не дискутировал — в моей голове звучал их смех и вопрос «почему? » Вечером я шёл за дамами до гостиницы, убедился, что там есть свободные места, и немедленно переехал в тот же отель в надежде встретиться с ними за завтраком. Безуспешно. Попробовал узнать у организаторов конгресса их контакты или хотя бы сообщество, от которого они аккредитованы — они оказались участниками с полной конфиденциальностью персональных данных. Только имена, возможно, вымышленные. Отчаявшись, я ждал их в аэропорту в надежде хотя бы узнать город, в который они направились, чтобы следовать за ними, но миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн так и не появились. Я бы смирился, но смех их не шёл у меня из головы. На встрече по проблеме оскорбления чувств верующих через несколько месяцев я заметил двоих мужчин, тёмного и светлого, которые также вызывали большой интерес участников.  

— У них были те же фамилии? — прервала его Бель.  

— Нет. Фамилии другие, но с тем же смыслом, и вели они себя точно так же. Да, на сей раз я подслушивал уже сознательно. Мужчины раздавали меткие характеристики участникам, а когда дошли до моего имени, засмеялись. Это становилось невыносимо! И к ним в гостиницу я переехал, и с ними пытался поговорить. Тщетно. То же повторилось на следующей конференции, где надо мной смеялись два старика, и потом, когда, назвав моё имя, хохотали две женщины. Я передавал всем им записки, умолял уделить мне хотя бы пару минут — ответа не было. Я сидел в холлах гостиниц и терпеливо караулил их выезд из номера, но каждый раз обнаруживал себя спящим, хотя вовсе не склонен к нарколепсии!  

Речи старика казались Бель очень странными, но как может обвинять кого-то в странности девушка с кукольными ногами? Проживший долгую жизнь человек имеет неотъемлемое право на навязчивые идеи и чудачества.  

— Как же вы узнали, что люди «пропадают»?  

— Я, возможно, был самым настойчивым из всех и всегда держал парочки в поле зрения. Каждый раз в конце мероприятия они определялись с решением наградить кого-то своим вниманием. Им достаточно было взглянуть на избранника, он без слов всё понимал, и они ненадолго уединялись в одной из переговорных. Я самым бессовестным образом завидовал этим счастливчикам, пытался выяснить у них, о чём им удалось побеседовать. Почти никто не желал разговаривать, или же бросали короткое «по нашим обычным темам». Я надеялся, что наделённые столь вожделенным вниманием станут более разговорчивыми на следующем мероприятии, но их больше не было. Ни один из тех, с кем пообщалась эта парочка, больше не появлялся в наших рядах. Некоторых я разыскивал, но в своём стремлении понять, кто и откуда эти необычные парочки, продвинулся очень мало.  

— Неужели вам совсем ничего не удалось выяснить? — расстроилась Бель.  

— Всё это выглядит совершенно антинаучным, но, с точки зрения неоспоримой логики, выборка из более чем полусотни человек, мужчин и женщин, которые покинули наши ряды после бесед с этими парочками, уже считается статистически значимой. Их внешнее сходство друг с другом может говорить о кровных узах. Единая методология поведения свидетельствует, что они принадлежат к одному сообществу. Закрытость персональных данных — о том, что сообщество это секретно, скорее всего, орден. Притягательность их личностей может также указывать на то, что они обладают некими телепатическими способностями, но это, скорее, догадка, чем утверждение. Секретных орденов много, но, судя по внешним признакам, они принадлежат к Ордену Света и Тени. Такой была моя стройная теория до нашей с вами встречи, которая разбила в прах все мои выкладки и догадки.  

— Со мной? — удивилась Бель, не осознавая своей роли.  

— Да, именно встреча с вами, ведь до неё я анализировал происходящее, основываясь на версии, что эти парочки интересуются исключительно философами и мыслителями. Если же допустить, что это не так (а судя по вашему случаю, это не так), моё исследование можно выбросить в мусорную корзину со всеми его антинаучными выводами!  

— Насчёт философов не знаю. К ним я точно не отношусь. В ваших терминах я «пропащая» изначально, потому что не слишком интересуюсь умными теориями. А тема у нас с ними была как раз вполне себе философская. Вот только рассказать об этом я сегодня вам не успею — живность дома ждёт, надо ехать к ним. Давайте ещё раз встречаться, например, в среду. Здесь же. Сможете?  

Профессор заглянул в свой ежедневник, что-то вычеркнул, что-то вписал.  

— Хорошо. На том же месте, в тот же час!  

Встреча с профессором не развеяла переживаний Бель. Получается, что целая банда орудует, организованная группа, значит, разгадать загадку будет ещё сложнее. И случаев «окукливания» Константин Андреевич не упомянул — ничего похожего. Но всё же он был единственным человеком, которому, как ей кажется, можно рассказать всё как есть. В любом случае хуже не будет, да и вряд ли он сочтёт её рассказ за помешательство — у него-то не лучше! Опять же старушки — телепатки, значит, она вполне может чего-то из произошедшего не помнить. Укол или таблетку какую-нибудь… Ещё разбираться и разбираться со всем этим!  

Прошедший день одарил её ещё одним кукольным мизинцем на руке — пора носить перчатки, а то, как сегодня, превратится палец в протез в самый неподходящий момент, напугает кого-нибудь невзначай. Хотя почему именно палец? Что если превратится нос? Вне очереди? Или глаз станет вдруг стеклянным? «Фу, какая мерзость», — ужаснулась Бель, представив себя с искусственным глазом.  

Изабелле не спалось. Она пыталась думать о хорошем, но никак не могла найти в своём будущем хоть какое-то радужное место, в которое можно мысленно сбежать перед сном и намечтаться всласть. Скорость превращения в куклу пугала её. Несложно подсчитать, что если за шестнадцать дней она потеряла почти треть своего тела, то через пару месяцев… Что будет через пару месяцев? Будет ли она ещё жива? Будет ли биться сердце-протез? А если останется жива, то её, скорее всего, заберут куда-нибудь «для опытов», будут держать под замком как диковинную зверушку и тыкать иголками с утра до вечера. На кого она оставит маму и Саймона? Во что бы то ни стало надо уговорить маму лечиться, чтобы она могла жить одна! У неё даже пенсии нет! На что ей жить? Это раньше в пятьдесят пять на пенсию выходили, а по нынешним меркам мама ещё девушка! И Саймона надо кому-то завещать. Да! Надо же составить завещание! И кому она завещает свой кредит? Вот кто-то обрадуется! Не дай бог, долг тоже на маму повесят и квартиру у неё отберут. Станет мама бомжом по её милости!  

Бель крутилась с боку на бок от каждой новой колючей мысли так, что сбила простынь. Встала, включила свет, зажгла ароматическую свечу с лавандой, перестелила кровать. Скоро рассвет, а завтра непростой день: после работы нужно ехать к маме в больницу, но усыплять себя снотворным поздно, иначе проспит и не услышит будильник.  

Кукольными стали три пальца на руках. Абсолютно непонятно, когда и как это происходит! То днём, то ночью, то много, то один пальчик. Не подгадать, и нет никакой гарантии, что однажды она не проснётся целиком «окукленной».  

Бель села за стол, включила лампу и стала разглядывать новые пальчики. Не поймёшь — пластик, не пластик. Ни складочек, ни морщинок, ни отпечатков. Гладкие, похожие на силиконовые палочки. Бель вспомнила, как однажды они с девчонками зашли в магазин «Игрушки для взрослых» и всё там пересмотрели. Трогать «экспонаты» им запрещали, но они не удержались от того, чтобы пощупать сиротливо стоящую в углу силиконовую ростовую куклу. Договорившись, прикрывали друг друга и по очереди гладили её по игриво торчащей из халатика коленке. Очень похожее ощущение. «Надеюсь, силиконовые куклы в сексшопах получаются не после общения таких, как я, глупых невоспитанных девчонок с незнакомыми старушками! » — подумала Бель и поскорее отогнала от себя перспективу такого будущего.  

Она открыла текстовый файл, напечатала: «ЗАВЕЩАНИЕ», перешла на новую строку. Кукольные пальцы были на удивление послушны, гнулись и прекрасно попадали по клавишам. Бель старалась формулировать, но в голову, забитую куклами и кредитом, как назло, не приходило ни одной сколько-нибудь толковой мыслишки. Сохранила и свернула пустой файл. Закрыла глаза, ещё раз прокрутила в голове ночной разговор в женском клубе. Посмотрела на свои неестественные пальцы и сказала тихо:  

— Вот ведь правильно тогда я вам сказала: бог «Что-то» не исправляет свои ошибки! Снова косяк: сделал вполне приличные пальцы — и без ногтей. Конечно, плюс в том, что не надо на маникюры-педикюры тратиться, но я бы лучше потратилась, ей-богу! Были бы ногти, так можно было бы и без перчаток на работу ходить. Там никто и не заметит! Всемогущий, непутёвый и безжалостный!  

Её разговор с пустотой прервал Саймон, который начал остервенело чесать лапой за ухом.  

— Ну, началось! Сайм! Мы же договаривались — без психозов! Принимаем обстоятельства непреодолимой силы со всем мужеством и гордо поднятой мордой! Вот пойдёшь ещё сыпью — как я тебя такого кому-то завещаю, плешивого?  

Кот продолжал упрямо раздирать ухо. Бель взяла его на руки, стала гладить, успокаивать. За ухом упрямец расчесал до крови. Она взяла мазь, чтобы обработать расчёс, и вдруг заметила в шерсти какое-то движение.  

— Да ладно! Какая я бестолочь!  

Как она сразу не подумала?! Конечно же, Малышка, живущая в антисанитарных условиях, была блохастой и «наградила» Саймона, который в жизни не изведал, что такое укус блохи! «Докатилась! Заблохастели! Паспорт и порода от блох не берегут», — подумала Бель, не зная, радоваться или печалиться. Во всяком случае, теперь она точно знала, чем занять время до утра. Когда за окном запели птицы, у неё уже было два мокрых свежевымытых зверя, которые вылизывались как одержимые. А ещё Бель поняла, что царапин на новых пальцах не остаётся даже после купания категорического противника водных процедур — кота. До завещания в ту ночь дело так и не дошло.  

25 мая  

Рабочий день пролетел быстро. Пальцы скользили по клавиатуре, задевали соседние кнопки, мешали работать, но Белла упрямо училась печатать в перчатках: надо скрывать куклу столько, сколько можно будет скрыть. Коллегам сказала честно, что пришлось экстренно мыть кота, руки изодраны, и пару недель их придётся прятать. Кошатники отнеслись с пониманием, собачники пожали плечами. После работы Бель купила в ближайшем минимаркете упаковку самого вкусного детского пюре из яблок, несколько бутылок воды и поехала в больницу. Передачу забрали, положили в тележку из супермаркета и обещали вручить адресату, но к маме её опять не пустили. В коридоре висел отвратительный запах больничной еды, отбивающий аппетит на неделю. «Хорошо, что я не исполнила свою детскую мечту стать врачом, а то работала бы в этом котлетном амбре каждый день», — думала Бель, стараясь заглушить запах мятной жвачкой. Терпеть и ждать лечащего врача пришлось более получаса.  

— Понятно, когда её выпишут? — уточнила Бель, когда врач наконец завела её в ординаторскую.  

— Ещё недели полторы ждать точно. Надышалась гарью, надо посмотреть за динамикой, — сурово пояснила доктор.  

«Может быть, она просто всегда такая злая? » — подумала Бель, вспоминая, что в предыдущий раз врач тоже была крайне неприветлива. Доктор протянула ей медицинскую карту мамы:  

— Пациентка указала вас в качестве человека, которому можно доверять информацию о её здоровье. Так что можете читать.  

Бель открыла карту, попыталась прочесть результаты осмотра скорой — разобрать почерк не смогла. «Можете полюбоваться на медицинскую тайнопись, а не читать», — подумала она и перевернула лист. Дальше шёл печатный текст с кучей непонятных терминов. Врач погрузилась в свой компьютер и словно не замечала вопросительных взглядов Бель. Дальше — таблицы с результатами анализов, в которых она тоже толком ничего не могла разобрать. В некоторых анализах показатели были обведены красной ручкой. Всё это для неё — китайская грамота, понять которую невозможно, только угадывать. Она закрыла карту и положила её на стол рядом с врачом. Врач оторвалась от своих дел и вопросительно посмотрела на Беллу. Белла в ответ ещё более вопросительно посмотрела на врача.  

— У неё впервые такие анализы? — спросила врач.  

— Я не знаю, — призналась Бель. — Она много лет не работает, больничные ей не нужны, и по врачам, как я знаю, особо не ходит. А что не так с её анализами?  

Врач открыла карту, долистала до анализа, в котором были обведены жирным красным овалом три плюса.  

— Вы понимаете, что это значит? — спросила врач.  

— Не понимаю, но, надеюсь, плюсы означают что-то хорошее. Или их слишком мало? — уточнила Бель.  

Врач недовольно поджала губы, изобразила фигуру «рука-лицо», показывая посетительнице своё презрение к её бестолковости, и сказала:  

— Больше не бывает. Реакция Вассермана — резко положительно. Понимаете, что это значит?  

Белла помотала головой в недоумении.  

— У пациентки сифилис. Надеюсь, это название вам знакомо, — сказала врач с раздражением.  

Бель замерла, кажется, даже сердце перестало биться. Как такое возможно? Нет! Такое невозможно! Это болезнь из историй древних путешественников и «жриц любви». Из книжек про Средневековье. Она не может иметь отношения к реальности. Ни к чьей реальности!  

— Как это может быть? Она же практически бабушка! — спросила она, наконец, почти шёпотом, потеряв голос или способность говорить. — Может быть, это ошибка?  

— Мы поместили её в изолятор как раз из-за этих анализов. Перепроверили, чтобы убедиться в результате. Ошибки нет.  

— Но вы же её вылечите? — спросила Бель с надеждой, чувствуя, как волны страха накатывают на неё.  

— Так, похоже, вы в этом не разбираетесь. Мы это не лечим. Такие болезни лечат заведения совсем другого профиля. Она полежит у нас в боксе, восстановится после пожара, и мы её выпишем. Дальше с лечением разбираться придётся вам. Она уверяет, что такого не может быть, мы придумываем или занесли ей сами эту болезнь. Нет! Не смотрите на меня с такой надеждой. Это невозможно. Результаты анализов показывают, что эта болезнь у неё уже несколько лет. Сифилис перешёл в третичный, в хроническую стадию. На самом деле при обычном контакте она не опасна: не является переносчиком, даже в быту. Но по правилам мы обязаны держать её в карантине. Она ведь не замужем?  

Бель помотала головой, не в силах сказать ни слова.  

— Хорошо. Иначе пришлось бы срочно обследовать партнёра. Сифилиса сейчас очень много, и его лечат — обычное дело. Вы постарайтесь разобраться со всем этим. До выписки у вас ещё есть время, — сказала врач сухо и спокойно, как будто говорила о порезе пальца или прыщике на носу.  

Бель вышла на улицу, но не увидела там весны. Вокруг неё была сплошная зима — лёд, лёд, лёд… «За что? За что мне всё это? Кто сказал, что дети не отвечают за родителей? Отвечают! Говорят, что человеку не посылают больше, чем он может вынести. Эй, вы, там, посылающие! Слышите меня? Я больше не могу! Не могу! — молча кричала она в пустоту. — Превратите меня уже в куклу, прямо сейчас, и пусть всё это закончится! »  

По улице, полной людей, она шла одна, совершенно одна. Если бы кто-то заглянул сейчас в её зелёные глаза, то утонул бы в молчаливом крике, но никому не было дела до её глаз. Одетый в асфальт и камень город гудел, шипел, сигналил и мчался мимо, не замечая скорбей своих горожан. Город для того и одевается в каменную броню, защищаясь от боли и радости. Слишком много в нём копошится человечков, чтобы каждому в глаза заглядывать. И сами эти человечки учатся у него правилам большого города: смотреть и не видеть, слушать и не слышать.  

Дорога к метро вела Бель по длинному мосту, висящему над рекой. Стоять там, ощущая под собой его дрожь, ей раньше нравилось, но когда дрожишь сам, чужую дрожь не почувствовать. Белла остановилась посредине, перегнулась через перила, вгляделась в мутные коричневые волны, в которых колыхались мятые пластиковые бутылки, фантики и пакеты. Вспоминала, как в фильмах люди, доведённые до края, отпускают руки и летят вниз, в эту грязь, чтобы никогда из неё не вынырнуть. Летят! Летят из известности в неизвестность, полагая, что в неизвестности, даже такой грязной на вид, не может быть хуже, чем здесь. Но вариант так «смотаться» отсюда немедленно не подходит тем, у кого есть больная мама, кот-эгоист и блохастая собака, которую наверняка придётся мыть ещё раз.  

Бель ушла с моста подальше от малодушных мыслей, достала телефон и написала маме смс: «Привет. Тебе передали яблочную пюрешку? » Ответ прилетел быстро: «Да». «Вкусно? » — написала Изабель. И снова: «Да». Похоже, мама тоже стоит теперь на своём мосту, и её мост значительно более шаткий, с такого немудрено и сорваться.  

Как хорошо, что Бель не спала прошлой ночью! Усталость взяла своё, и в метро она задремала, даже проехала свою станцию — пришлось вернуться. Домой она добралась совсем вымотанная. Малышка на этот раз честно её дождалась, Саймон тоже был душкой — ни одной лужи!  

— Спасибо вам, мои дорогие звери! Хоть вы ко мне милосердны! — похвалила хозяйка, взяла поводок и повела терпеливую героиню на прогулку.  

Мечты о ду́ше и кровати сейчас были для Бель самым сладким удовольствием, но когда она сняла перчатки, то ахнула! Перед ней были уже десять кукольных пальцев, но… На каждом из них ноготок, почти как настоящий! Маникюр был отнюдь не идеален и требовал коррекции длины и формы, но они были! Бель посмотрела на ноги — та же история: десять неаккуратных, но прочных ноготков! Конечно, теперь к мастеру по маникюру ей не обратиться. Она вздохнула, покорно взяла маникюрный набор и стала «пилить». Ногтевые претензии к богу «Что-то» были отозваны с извинениями. Бель с изумлением поняла, что рада. Ещё пару часов назад, на мосту, ей казалось, что больше радоваться она не сможет никогда и ничему, и вот она уже клюёт носом, засыпая на ходу, и радуется такой, казалось бы, мелочи. Ноготкам.  

26 мая, день  

Появиться в офисе без перчаток на следующий день Изабель не решилась. «Надо дождаться, пока все кисти превратятся, чтобы не так был заметен переход. Боже мой! О чём я вообще думаю! » — ругала себя она. Очень хотелось бросить всё и «копаться» в интернете в поисках информации о том, что её беспокоит, но на работе нельзя, а вечером у неё встреча со странным Константином Андреевичем. Значит, учиться жизни будет ночью.  

— Изабель, вы уверены в цветах и линиях? — спросила её начальница, когда Бель показала ей результат своей работы с бланками. — Всё слишком ярко, линии рубленые, резкие. Мы позиционируем вас как дизайнера классического профиля, а тут скорее авангард! Я боюсь, клиенту может не понравиться.  

— Он ведь хочет обновления. Можно показать ему как вариант? — предложила Бель, которая была уверена, что всё сделала как обычно.  

Руководительница согласилась на «как вариант». «Что-то много она стала ко мне придираться. Уж не собираются ли меня уволить, как ту женщину, с которой я обедала? Должность «Менеджер по этажу» мне точно не подойдёт», — подумала Бель, открыла свои старые работы на втором мониторе и сравнила с последним проектом. Нет, начальница не придиралась: цвета и правда более насыщенные, линии более чёткие, с резкими контурами. Белле почему-то казалось, что она всё сделала как обычно...  

Она всё же решилась отправить вариант клиенту. К концу рабочего дня получила ответ: «Прекрасно! Это именно то, чего мы хотели! Больше праздника и конкретики! » Переслала письмо руководительнице и, довольная собой, поехала на встречу с профессором.  

Изабель уже знала, что непременно надо себя чем-то занимать. Главное — не оставаться с собой наедине, не думать о будущем, иначе в груди холодеет. Слишком, слишком много всего… В дороге она списалась со всеми подругами, обсудила их проблемы, поболтала с Владом, узнала, как дела у мамы — скоротала время до встречи, не пустив к себе тревогу.  

Пока шагала от метро, обнаружила, что забыла переобуться. В офисе Бель обычно надевала «сменку» на высоких каблуках. Работа сидячая, не устаёшь, зато красиво: можно очень эффектно вытягивать ноги или ставить их на крестовину кресла. Но в дорогу всегда меняла туфли на «вездешлёпы», а сегодня забыла, и шла на высоченных каблучищах легко, словно летела. Ноги её больше не уставали, не отекали, не чувствовали боли. «Теперь я, как Барби, могу щеголять в дорогих туфлях даже по метро. Пусть все завидуют и думают: «Как же у неё, бедняжечки, ножки болят! » А у бедняжечки ножки не болят. Бедняжечку теперь на марш-бросок можно в таких туфлях отправлять! »  

Походка женщины на каблуках — это особый вид искусства для тех, кто умеет на них ходить, разумеется. Тут уж не пойдёшь кое-как, с пятки на носок. Ногу в каблукатой туфле надо ставить полностью, всей стопой уверенно вколачивая в землю, спину держать ровно, чтобы не потерять равновесие, поэтому все женщины на каблуках — немножечко модели.  

Профессор вновь её опередил и предусмотрительно заказал чай и чизкейк. Услышав стук каблуков, он поднялся навстречу и протянул ей руку для рукопожатия:  

— Здравствуйте, Изабель! Женщине, которая так элегантно идёт, руку, конечно, хочется поцеловать, но я боюсь, вы бы сочли это за вольность, а окружающие истолковали нашу встречу превратно.  

— Здравствуйте, Константин Андреевич! У меня сегодня снова немного времени, — предупредила Изабель, улыбаясь его старомодной галантности.  

— Питомцы ждут? — вспомнил профессор.  

— Да, питомцы. Кот и собака. Одного нужно кормить, а другого выгуливать.  

— Живые души, что ж поделаешь! Давайте тогда приступим не откладывая. Я позволил себе вольность заказать вам «как всегда», чтобы не отвлекаться.  

— Спасибо!  

— Итак, на чём мы остановились?  

— На том, что я разрушила вашу теорию, — улыбнулась Бель.  

— Да. А детали разрушения мне пока не совсем понятны. Очень жду подробностей вашей встречи с нашими общими знакомыми, миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн.  

Бель на удивление легко и честно рассказала старику всё, что случилось с ней в тот вечер, не упустив возможности поругать себя за «лишнюю каплю». Он слушал очень внимательно, записывал, просил по возможности слово в слово передавать их диалоги и эмоции. Глаза его блестели, как будто он слышал нечто необычайно интересное. Бель вспомнила, как хмурилась светлая старушка, когда тёмная настояла на шампанском. Как они переглядывались, сменяя друг друга в беседе, как она с удивлением смотрела им вслед, решив, что бабушки специально улизнули и оставили её расплатиться за их ужин.  

Когда Бель закончила, профессор погрузился в свои записи. Листал ежедневник, сверял что-то, надувал щёки, кивал головой, а потом сказал:  

— Точно такое же клише. Не слово в слово, конечно, но по этапам очень похоже на беседу с тем моим знакомым, который сейчас пребывает в сумасшедшем доме.  

Не сказать, что Бель очень обрадовалась такому сходству, но за то, как внимательно её слушал профессор, как ей верил, ему можно было простить некоторую неуклюжесть комментария.  

— Так что же было дальше, Изабель? — спросил он, и голос дрогнул, словно в ожидании самого важного — развязки, которая принудила Бель к поискам миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн.  

Бель молча сняла перчатки и показала ему свои пальцы. Константин Андреевич не сразу понял, надел на нос очки, пригляделся и ахнул.  

— Можно потрогать, — разрешила Бель.  

Профессор осторожно коснулся её мизинца указательным пальцем и тут же отдёрнул руку.  

— Вам не больно? — спросил он с тревогой.  

— Нет, ни капельки. Эти протезы, похоже, вообще не знают, что такое «больно».  

— Только пальцы на руках?  

— Нет, уже очень много. Я постепенно превращаюсь в один сплошной протез, — тяжело вздохнув, ответила Бель.  

— Этого не может быть! Не может быть! Это невозможно! — вскрикнул профессор.  

Он заметался: то хватал ежедневник, то стакан с водой, то снимал и надевал очки. Он был растерян, не знал, что сказать и как реагировать на откровение.  

— Когда это всё начиналось, я умудрилась сделать полное медицинское обследование. Тогда ещё были всего четыре пальца на ногах. У меня есть их снимки. Если хотите, покажу вам. Это довольно забавно, — предложила Бель.  

— Хочу! Я пока не знаю, что на это сказать, поэтому лучше и говорить ничего не буду. Давайте я подброшу вас домой, и вы дадите мне посмотреть снимки. Возможно, я что-то смогу всё же понять, — предложил профессор.  

У Константина Андреевича оказалась огромная машина с персональным водителем, мрачным и совсем неболтливым. Всю дорогу они молчали. Профессор перечитывал свои записи. Качал головой, вздыхал и снова перечитывал. Видно было, что он очень обеспокоен. Бель «копалась» в телефоне. Дома она быстро покормила Саймона, взяла Малышку на поводок и вынесла диск и бумаги с результатами обследования. Профессор ждал её на улице.  

— И вы никому не рассказали? Как же вы живёте с этим, бедная девочка?! — спросил он напоследок.  

Бель печально улыбнулась в ответ. Они попрощались, профессор аккуратно уложил бумаги и диск в портфель и уехал. Изабелла гуляла по скверу в туфлях на высоких каблуках, с маленькой лохматой собачкой на поводке, и на неё оглядывались люди. Пару недель назад она была обычной девчонкой в джинсах, а теперь — Барби. А что собачка — блохастый алкоголубь… Так об этом же никто не знает!  

26 мая, ночь  

Что-то изменилось. Изабель открыла файл с названием «ЗАВЕЩАНИЕ», посмотрела на пустую станицу и закрыла. Пыталась заставить себя поискать информацию о маминой непристойной болезни и тоже не смогла. Мысли снова и снова уносили её в разговор с профессором. «Как же вы живёте с этим, бедная девочка?!» — звучало у неё в голове. В ней теперь была какая-то необъяснимая лёгкость: как будто тащила что-то тяжёлое, и вдруг часть ноши забрали. Пусть даже профессор не сможет разобраться со всем этим: происходящее с ней вряд ли поддаётся объяснению, но он знает, он верит, и этого достаточно. Она ни минуты не сомневалась в том, что этот странный человек будет с ней до конца, не бросит, как тот трусливый доктор. Наверняка сейчас где-то далеко он не спит: читает, изучает, проверяет и думает о ней. Она не одна! Быть одной страшно, но стоит с кем-то поделиться, и громадный страх тут же съёживается, сжимается в маленький комок. Как вампиры боятся дневного света, страх боится показаться и быть узнанным.  

Рассказывая о той роковой встрече, Бель, пожалуй, впервые призналась самой себе, что всё это происходит на самом деле. Не выдумка, не страшный сон, не больное воображение, а реальность, подтверждённая свидетелем, пусть и недоступная для понимания. Реальность, которая невозможна. Или у всего этого есть какое-то простое объяснение и простое решение, которого она просто не нашла.  

Почему это происходит именно с ней? Она всегда сравнивала себя с другими, с подругами и приятелями. У всех была какая-то непростая жизнь, но чтобы с детства от неприятности до неприятности — ни у кого. С родителями ссорились, мирились, разъезжались, обижались, что получили не тот подарок на совершеннолетие, жаловались на недопонимание, упрекали: «Я не просил вас меня рожать» за требование предъявить уроки. Не знали, что на такие пустяки и обращать внимания не стоит! Когда кто-то ныл, что «предки» требуют домой в десять приходить, Бель завидовала: с тех пор как ушёл отец до неё никому не было дела. Когда другие наслаждались годами студенческой жизни, она уже работала, чтобы содержать себя и маму — научилась зарабатывать. Когда готовились к сессии, она сидела при свечах, потому что электричество отключили за неуплату — научилась платить по счетам и с тех пор полюбила свечи. Когда девчонки выходили замуж, Бель завидовала, думая, что её с таким «приданым», как мама, никто в здравом уме в жёны не возьмёт. Свой первый кредит она взяла не на новый гаджет, а чтобы купить домой еды. Она придумала всему этому название — приключения. Не неприятности, не проблемы, а приключения, которые попались ей на пути. Без дальних стран, без раздувающихся парусов бригантины или охоты за кладами, но с горьким вкусом и сердцебиением, когда дух захватывает от очередного обычного для неё дня, когда сокровищем становятся полчаса трезвости, которые можно провести с дорогим тебе человеком.  

Встретившись с одноклассниками через несколько лет после школы, она остро ощутила, что старше их всех. Не может же быть так, чтобы человеческая жизнь протекала у каждого в своём темпе? У кого-то год за год, у кого-то год за два, а у кого-то и за три? Почему у людей такие разные по силе вызова приключения? Может быть, по этим меркам она слишком долго уже прожила, слишком многое попробовала, ей пора «уходить за горизонт», и теперь ей подарили на прощанье ещё и вот такое приключение? Вопросы, вопросы, вопросы… Когда они только кончатся, эти вопросы без ответов!  

Будильник напомнил о наступлении полуночи. «Надо заставить себя поспать, а то снова встречу пение птиц и весь день буду варёная», — подумала Бель и отправилась к аптечке, но по дороге передумала, села за стол и стала разглядывать новые пальчики. Ноготки были такие гладкие, как будто накладные. «Как же отвратительно на самом деле выглядит всё идеальное! Раньше мне казалось, что суставы на пальцах слишком широкие, что ногти неодинаковые и бугристые, что вены некрасиво выпирают. Сколько бы я отдала теперь за то, чтобы вернуть эту «некрасоту»! Надеюсь, хоть материал негорючий, а то будешь яичницу жарить, и палец невзначай расплавится». Она аккуратно поднесла мизинец к горящей в подсвечнике свече. Ничего не почувствовала. Поднесла другой, подержала подольше — тоже ничего. Внимательно рассмотрела горячие пальчики: ни волдырей, ни покраснения, только немного копоти, которая легко стиралась. «Негорючая кукла, — подумала Бель. — После превращения пойду в пожарные! »  

27 мая, день  

Утром Изабелла привычно оценила размеры стихийного бедствия под названием «окукливание». Без изменений: пальцы рук и ноги из «чужого» материала. Интересно, когда она станет кукольной больше чем наполовину, то «чужим» материалом должно будет считаться тогда её собственное тело?  

Не терпелось узнать, удалось ли что-то понять профессору, но звонить ему было неудобно: наверняка старик не спал ночью. Он позвонил ей сам, сетовал, что вчера они забыли условиться о следующей встрече.  

— Я понимаю, что отнимаю своим любопытством слишком много вашего драгоценного времени, поэтому предлагаю изменить место и порядок встреч. Если погода позволяет, я могу подвозить вас с работы домой, и, пока вы гуляете с питомцем, мы будем общаться. Как вам такое предложение? — сказал профессор.  

— Давайте попробуем! — согласилась Бель, которой приелись чизкейки. Даже «Счастье» может надоесть, если оно чужое.  

Через несколько часов после начала рабочего дня с очередного перекура коллеги вернулись с печатью озабоченности на лице. В офисе, представляющем собой один огромный зал, разделённый невысокими перегородками, воздух наэлектризовался тревожностью. Отовсюду раздавались обрывки фраз: «уволены», «прогул», «слили ребят». В чате отдела, куда были включены только сотрудники, появилась информация: «На тех, кто «погулял» по городу в прошлые выходные и теперь «отбывает административку», составили бумаги о прогулах. Увольнять будут». В ответ посыпались нецензурные эпитеты и гневные эмодзи с оценкой решения руководства. Перед обедом начальница собрала всех у своего стола.  

— У меня официальное объявление. Короткое и неприятное. Все вы знаете сотрудников, которые попали под административный арест по итогам несанкционированных «прогулок» в выходные дни. Так вот. Они вели несколько важных проектов, которые нужно было сдать в срок. Так как они не только не явились на работу, но и не были доступны по телефону, чтобы передать свои наработки другим, в срок, естественно, не уложились. По договорам будет неустойка. Значит, мы все останемся без премии до тех пор, пока эти штрафы не перекроем.  

Сотрудники зашумели: «Много там? », «Сколько без премии сидеть? », «Несправедливо! », «Мы тут при чём? » Руководительница сообщила, что точной суммы не знает, но их предупредили, что без премии сидеть всем квартал, не меньше.  

Обедать сотрудники толпой пошли в столовую соседнего торгового центра, чтобы накричаться, избегая ненужных глаз и ушей. Праведному гневу не было предела: потеря премии была существенным ударом для многих. Ребята ругали алчное руководство, а про увольняемых никто и не вспомнил. Изабель же думала только о них. Она сама вполне могла оказаться на месте этих ребят, если бы не ушлая подруга Катька.  

— Может быть, мы попросим, чтобы ребят не увольняли? — робко предложила она, когда в потоке эмоциональных эпитетов возникла небольшая пауза. Коллеги посмотрели на неё, как на инопланетного гуманоида, незнакомого с земными правилами выживания.  

— Ты в уме, Белла? Хочешь следом за ними, на выход? Они сами виноваты, никто их на митинг не тащил! — рявкнул на неё толстощёкий корректор. — Это, вам, дизайнерам, всё равно — зарплата и так большая. А у нас без премии — копейки! И почему за этих козлов я должен отдуваться?  

— Гуляло полно народу, десятки тысяч человек, пацанам просто не повезло, что именно их взяли. Хватали кого ни попадя, — объясняла Бель, надеясь развернуть ребят от мыслей о «длинном рубле» к справедливости.  

— А ты откуда знаешь? Небось, тоже там была? Тогда иди сразу заявление пиши и клади на стол руководству! — поддел её корректор.  

Те, кто выходил на акцию в выходные и не попался, помалкивали «в тряпочку» и кивали головами, соглашаясь с возмущением невинно пострадавших. Что-то во всём этом казалось Изабель неправильным, нечестным, и если уж она опять осталась в полном одиночестве, то и тут бумажка «разбирайся сама» вполне подходит. Она знала самого крупного клиента, для которого один из сидельцев делал проект, даже немного поучаствовала в разработке. Только по этому контракту могла быть такая большая неустойка, за которую всем сидеть без премии целый квартал. Если бы ей сразу сказали, что нужно подхватить, поработала бы за них ночами — не в первый раз. Уложились бы в срок. Странно всё это… Бель отнесла поднос с грязной посудой на стойку, оставила растревоженных подсчётом убытков коллег, вышла на улицу и набрала номер клиента.  

— Здравствуйте, Вениамин Викторович. Это Изабель из «ПО Дизайн», я делала вам часть рекламного ролика, вместе с Артёмом, помните? — спросила она.  

— Здравствуйте, маленькая талантливая девочка! Конечно, помню, приятно было с вами поработать! — радостно приветствовал её клиент.  

— Мне очень неудобно за задержку, которая произошла в связи с обстоятельствами… За то, что Артём не смог сдать вовремя…  

— А я и не тороплю. У нас время терпит. Тёма написал мне, что попал в кутузку. Молодец парень, не то что некоторые амёбы — не трус. Я тоже гулял, но, к счастью, в тех местах, где не ловили, так что не переживайте: как выйдет, так закончит. Я не хочу менеджера проекта менять на переправе, тем более такого сильного, как Тёма, дождусь.  

— Не закончит. Его уволят, — тихо сказала Бель и тут же пожалела, но было уже поздно.  

— А ваши, что ль, «правильные» не гуляют? Кроткая угодная челядь несвободная? Ладно, придумаем что-нибудь, такой менеджер без работы не останется, — заверил клиент, и они попрощались.  

Зря Бель не попросила его никому не говорить об этой беседе, но перезванивать было неудобно.  

После обеда обстановка в офисе накалилась ещё больше. Никто не мог толком работать, все болтали и переписывались. Ни уговоры, ни угрозы от начальства не помогали. К трём часам всем сотрудникам было велено явиться в конференц-зал, где их ожидала руководитель отдела кадров. Таких называют синими мымрами: худая, измождённая, с заострёнными чертами лица, всегда в чёрных колготках, исчерченных зацепками, и стоптанных туфлях. Ходили слухи, что в свои сорок плюс она жила одна, никогда не была замужем, не любила сладкое и дома держала настоящую гадюку, а от женщины с такой репутацией и в таких колготках не стоит ожидать ничего хорошего.  

— Здравствуйте, коллеги. Я собрала вас ненадолго, чтобы разъяснить вам позицию компании по поводу вопиющего случая, о котором вы все знаете. Надеюсь, это позволит нам решить вопрос раз и навсегда, а вас в будущем заставит сделать соответствующие выводы и думать, когда и где нужно «гулять». Итак, в связи с безответственностью ваших коллег мы все попали в неприятную ситуацию — сорвали сроки контракта по производству рекламных роликов для одного из наших ключевых клиентов. Руководству пришлось провести тяжёлые переговоры, чтобы сохранить клиента и стабильность нашей компании, а значит, и стабильную выплату вам зарплаты, но неустойку по контракту мы обязаны заплатить. Её придётся распределить на всех. Это будет справедливо, и, я уверена, станет нам всем хорошим уроком на будущее. Не стоит подвергать ненужному риску своих коллег и себя из-за глупой прихоти «прогуляться». Сотрудники, которые стали причиной этого инцидента, будут уволены. Это тоже, согласитесь, справедливо.  

— А если бы они случайно умерли, мы бы тоже за них «справедливо» платили неустойку? — выкрикнул кто-то с места.  

— Нет. Это были бы обстоятельства непреодолимой силы, — спокойно ответила кадровичка.  

— Почему я-то должен за них платить? Я перевыполнил все планы, брал дополнительную работу на выходные! — возмутился толстощёкий корректор.  

— Потому, что мы одна компания, одна семья, и все отвечаем за поступки друг друга! Поэтому сейчас все вместе делаем соответствующие выводы.  

— Почему нам не передали их проект? Мы бы закончили, все навалились и закончили. Там ведь самая последняя стадия была, раз срок подходил. Пара штрихов, — возмутился один из руководителей проектов.  

— Там оставались открытые вопросы, которые невозможно было передать другим, — ответила мымра так же спокойно.  

— Этот клиент — «Дельмо́ндо»? — спросила Бель.  

Кадровичка вздрогнула и зло на неё посмотрела. Бель опустила глаза, но вопрос был уже задан.  

— Я не имею права открывать детали контрактов с клиентами, — на этот раз резко сказала кадровичка.  

— Да ладно, мы всех своих клиентов знаем — мы же одна семья. Только у «Дельмо́ндо» был такой большой контракт, который нужно было сдавать, — загалдели ребята.  

— Меня радует то, что вы команда и знаете о наших основных проектах, — попыталась отговориться мымра.  

— Я им звонила. Они не имеют претензий по срокам и не будут требовать неустойки, — тихо сказала Бель, и голос её потонул бы в общем шуме, но ребята, сидевшие рядом, услышали, зашикали на остальных и потребовали повторить.  

Бель повторила в полной тишине. Нос начальницы отдела кадров заострился ещё больше. Казалось, что из вытаращенных глаз вот-вот полыхнут снопы молний, она сорвётся с места и заклюёт бедную Белку.  

— Какое право вы имеете вмешиваться в чужие проекты и звонить клиентам не по рабочим вопросам? — завопила она, больше не скрывая эмоций.  

— Я тоже участвовала в этом проекте, поэтому позвонила клиенту извиниться. Он сказал, что извиняться не за что, время терпит, — ответила Бель в полной тишине.  

Телефон кадровички запищал, она взяла трубку, раболепным голосом ответила: «Да, я провожу собрание, разъясняю. Что? А… Хорошо», побледнела ещё сильнее, до землисто-серого, велела всем расходиться по местам, а Бель пройти с ней. Через несколько минут они оказались в кабинете с большим столом, панорамной картиной во всю стену и огромным директорским креслом, в котором тонул их генеральный с бордовым от гнева лицом. Рядом на стуле, положив руки на колени, словно школьница, сидела начальница, Наталья Андреевна. Похоже, ей уже изрядно досталось. На Бель она даже не посмотрела. Кадровичка стояла справа от провинившейся сотрудницы, потупив глаза. Сесть им никто не предложил. Бель чувствовала себя неудобно из-за алых атласных перчаток на руках, которые в сочетании с офисным костюмом в этой ситуации смотрелись нелепо.  

— Изабелла Борисовна, вы знаете, что такое субординация? Почему вы нарушили свои должностные обязанности и общались с клиентом на нерабочие темы? — спросил грозно генеральный директор.  

— Я общалась на рабочие темы, по поводу проекта, в котором принимала участие. Клиент сам сообщил мне о том, что у него нет претензий по срокам, — ответила Бель, глядя ему прямо в глаза и удивляясь собственной наглости.  

— Вы раскрыли клиенту наши планы по увольнению менеджера проекта. Это внутренняя информация, которая не подлежит разглашению! Вы подписывали соглашение о неразглашении! Напомнить его содержание? — чеканил генеральный и плевался слюной.  

На лбу его каплями выступил пот. В глазах руководительницы и кадровички Изабель увидела самый настоящий животный страх: похоже, они нечасто видели начальника в таком состоянии. Она же была в его кабинете впервые: рядовые сотрудники видели «главного» редко, пару раз в году, по праздникам, и то далеко на сцене. Кажется, терять ей было теперь нечего.  

— Не нужно напоминать, я помню, — ответила Бель и стала цвета своих алых перчаток, понимая, что, и правда, была не права, сболтнула клиенту лишнего.  

Раньше бы она никогда себе такого не позволила. Ни звонить клиенту, ни препираться с кадровичкой, ни тем более отвечать вот так нахально генеральному директору без «лишней капли» она бы себе никогда не позволила. Разве что поплакала бы тихо в уголке о несчастной судьбе уволенных и написала им сочувственные сообщения, но сегодня на неё что-то нашло. На корпоративах она всегда пила только сок, чтобы случайно не высказать по случаю всё, что думает о руководстве, и не нажить себе неприятностей, и вдруг… Наверное, из-за того, что она сама была бы на месте уволенных ребят, если бы не случайное везение.  

— Решите втроём этот вопрос и сделайте соответствующие выводы, — гаркнул генеральный. — Я не могу позволить себе работать с людьми, которые ставят под угрозу компанию и её ключевых клиентов!  

Из отдела кадров Бель вышла с зелёной трудовой книжкой в руках, где значилось, что по соглашению сторон её трудовые отношения прекращены.  

— Мне срочно нужны три новых сотрудника! — сказала за её спиной Наталья Андреевна. — Без троих разом я проекты не потяну!  

— Справляйтесь! — рявкнула синяя мымра. — Распустили оглоедов, разбаловали, сами виноваты!  

Внутри у Бель опять была звенящая пустота. Сколько же там места, чтобы так звенеть! Она ведь поступила правильно, заступилась за всех, но теперь из-за этого «правильно» совершенно непонятно, что они вчетвером, Саймон, Малышка, мама и сама Бель, будут есть? И чем платить кредит? И где искать работу? Она очень расстроилась и к своему потерянному месту подходила опечаленная.  

— У кого есть пакеты или коробка? — спросила Бель у ребят.  

— Что, и тебя? Одним днём? — спросила с тревогой соседка справа.  

— Конечно! Я же говорил, — ехидничал толстощёкий корректор.  

— Можно я по-быстрому свой монитор на твой поменяю? У тебя цвета лучше, — попросил сосед слева.  

— Делайте что хотите! Теперь это всё ваше!  

Её нехитрые пожитки: кружка, ежедневник, кактус, фотография Саймона, две пары офисных туфель, светлые и тёмные, женские мелочи и надаренные ей за годы работы на праздники рамки, фигурки, свечки — уместились в одну небольшую коробку. Остатки запасов чая, кофе, пряников и леденцов Бель раздала ребятам.  

Вернувшись на своё рабочее место под пальмой у окна, Наталья Андреевна долго сидела молча, держась за голову, потом снова собрала ребят около своего стола.  

— Ну что ж. Сегодня у нас день плохих новостей, потом хороших новостей и потом ещё раз плохих новостей. Хорошая: клиент подтвердил, что изменил своё намерение. Руководству удалось договориться, неустойку взыскивать клиент передумал, а значит, премия у нас всех будет. Но при этом от нас решила уйти лучшая сотрудница, Изабелла Бельская. Жаль, что это происходит в такое непростое время, и жаль, что это вообще происходит. Нам было приятно работать с вами, Изабель!  

Когда к офису подъехал огромный джип Константина Андреевича, во дворе оказалось довольно много людей. Коллеги помогли вынести коробку из офиса.  

— У вас тут запоздалая майская демонстрация? — спросил профессор, когда Бель открыла дверь машины.  

— Нет, несвоевременное увольнение, — печально улыбнулась она в ответ.  

— Надеюсь, не ваше?  

— Как раз моё.  

Бель обернулась, чтобы попрощаться с ребятами, и вдруг кто-то начал хлопать в ладоши, и скоро уже все во дворе аплодировали, громко, как в театре после хорошего спектакля.  

— Спасибо, Белка. Ты настоящий друг! Удачи тебе! — сказал ей бывший сосед слева.  

Белка поскорее скрылась в машине, чтобы никто не видел её слёз.  

27 мая, ночь  

По дороге Бель сняла перчатки. Обе кисти стали кукольными.  

— Теперь можно перчатки и не носить, — вздохнула она и убрала перчатки в сумочку.  

— Вы, кажется, не собирались увольняться. В наше время это довольно смелое решение, которое нужно хорошо обдумать! — беспокоился профессор.  

— А я сама и не увольнялась. Мне сделали предложение, от которого я не смогла отказаться.  

— Хорошее?  

— Прекрасное! Покинуть компанию немедленно и подобру-поздорову. Когда предлагает наша кадровичка, уйти так хочется, что отказать ей просто невозможно! Её, похоже, на этом месте только для этого и держат, чтобы от одного её вида людей в дрожь бросало. А уж если заговорит, то только молиться, чтобы побыстрее избавить от визга пилы свои уши. Не хочется вспоминать, — призналась Бель.  

— Не хочется — не вспоминайте. Отдохните пока. Музыку включить? — предложил он.  

— Я в наушниках, спасибо. Вы как подгадали, что сегодня мне понадобится доставка до дома!  

— Ну, уж поверьте, дара провидца у меня нет, иначе я бы о нём непременно знал!  

— Может быть, это только начало, — улыбнулась Бель.  

— Нет уж, увольте! Ванговать мне совсем не хочется. Лучше не знать о том, что ждёт впереди. Предпочитаю сюрпризы! — воскликнул профессор.  

— Приключения, — согласилась Бель.  

Она вежливо отказалась от предложения профессора донести коробку и скоро вышла во двор с Малышкой на поводке. В сквере они присели на её любимую скамейку. Сирень, которая ещё недавно зацвела, уже покрылась редкими коричневыми высохшими цветками. «Как же быстро всё проходит! Как мало времени дано, чтобы цвести. Лишили меня старушки в этом году весны», — подумала Бель.  

— Вам удалось что-то понять? — с надеждой спросила она.  

— На сей момент только то, что это технологии, недоступные современной научной мысли. И это меня, пожалуй, запутало ещё больше, — признался профессор. — Раньше я сталкивался только с ментальными изменениями после бесед с нашей с вами парочкой, к которым я отношу и проблему, возникшую у моего знакомого, сошедшего с ума. Физических изменений я никак не мог предположить. Возможно, мне просто нужно больше времени, чтобы разобраться.  

— Возможно, — печально откликнулась Бель, сознавая, что на самом деле понять это невозможно.  

— Вы понимаете, как это происходит? Каждый день понемногу?  

— Нет, Константин Андреевич, непонятно, как. В какой-то день не меняюсь вовсе, иногда изменения небольшие: один палец, например, а иногда огромные, как сегодня — обе кисти разом. Я думала сначала, что это от воды. Проверила — увы, вода тут ни при чём.  

— А вы что-то чувствуете, когда происходят изменения?  

— Да. Покалывание, как при онемении. Так бывает, когда ногу отсидишь, например. Сегодня кисти кололо так сильно, что хотелось снять перчатки и посмотреть немедленно, но вокруг всё время было много людей, — вспомнила Бель.  

— Конечно, если у вас сегодня было такое неприятное «приключение», то изменения должны быть значительные, — сказал профессор.  

— Почему вы так думаете? — удивилась она.  

— Как я помню из вашего рассказа, миссис Дороти Деус предупреждала вас, что меняться вы будете постепенно. Когда вам будет от чего-то нестерпимо больно, вы будете становиться прочнее. Помните? Видимо, число изменений прямо пропорционально душевной боли, которую вы испытываете.  

— Помню, но я не думала, что это так буквально! Дело в том, что моя жизнь довольно странно устроена, и больно бывает очень часто. Просто такая судьба: у кого-то через тернии к звёздам, а у меня через тернии к покою, и большего не надо, — пояснила Бель.  

— Ни боль, ни радость не могут быть перманентными. Миг или чуть больше. Человеческий организм устроен так, что не может долго испытывать крайние эмоции, выгорает.  

— Да, конечно, не постоянно, но довольно часто. И, знаете что, вы ведь совершенно правы! Конечно! Колет всегда, когда я чувствую боль в груди. Когда происходит что-то такое, что не зависит от меня и с чем я не могу справиться, я испытываю такую физическую боль, и сразу где-то начинает покалывать! — воскликнула Бель и развернулась к профессору, готовая его расцеловать, но сдержалась.  

Всё так просто! Как она раньше не замечала этой явной связи! Сколько боли — столько куклы!  

— Что ж, пока мы будем со всем этим разбираться, вам надо научиться не реагировать так остро. Возможно, вам придётся продержаться до следующей встречи с необычной парочкой целый год. Они могут посетить ещё несколько мероприятий в разных городах и странах. Если я пересекусь с ними раньше, то, конечно же, непременно сообщу вам. Но этого может и не случиться! Вот конгресс религиоведов они удостаивают своим присутствием всегда, — обнадёжил её профессор.  

— Я уже прикинула, что такими темпами не протяну и нескольких месяцев. У меня на самом деле так устроена жизнь, что избежать боли совершенно невозможно! Я какая-то особенная, меня словно специально несёт туда, где поджидает боль. Как сегодня, неожиданно! — переживала Изабель.  

— Или, может быть, вы всё слишком остро воспринимаете? — предположил профессор с сомнением.  

Изабель ненадолго задумалась, стоит ли ей говорить слишком много, но потом решила, что человеку, который знает о твоём «окукливании», можно говорить всё, и она, последовательно загибая пальцы, пересказала кратко события, произошедшее за девятнадцать дней после той роковой встречи. Профессор был обескуражен.  

— Как же можно так жить? Это у вас период такой? — удивился он.  

— Это у меня жизнь такая! Вся жизнь у меня такая. То взлёт, то посадка. С детства. Нет, бывают иногда периоды некоторого затишья, но теперь, как назло, всё навалилось. Одно к одному. Утром по дороге на работу я и представить себе не могла, что уеду с трудовой книжкой. Когда соседи пожарных вызвали, я вообще к планетарию подходила, уверенная, что скоро буду любоваться на небо в алмазах. И так чаще всего. Всё это происходит помимо меня, само по себе. Траблы впрыгивают в мою жизнь ниоткуда, без спросу…  

— Изабель, поймите, как бы то ни было, у вас нет возможности сейчас так остро воспринимать боль! Это единственная закономерность, которая чётко прослеживается: боль — изменение тела. Уменьшить число травмирующих событий, которые валятся на вашу голову, у нас вряд ли получится. Разве что заточить вас в высокой башне, но, судя по рассказу, вы и там себе приключений найдёте. Пока мы не придумали что-то ещё, вам нужно учиться, уж простите за банальность, не принимать всё близко к сердцу! Не спорьте! Вам нужно это обдумать — такие вопросы требуют серьёзного обдумывания! Завтра мы увидимся?  

— Только днём. Я теперь безработная, так что могу бездельничать. А вечер как раз занят. Встречусь с подругами, буду им плакаться на жизнь, не упоминая протезы, конечно.  

— Это правильно. В вашем случае это как для других исповедь у священника или посещение психотерапевта. Я заеду к двенадцати, если не возражаете. У собачки будет прекрасная возможность нагуляться.  

Хорошо говорить: не принимай близко к сердцу. Как можно не принимать близко к сердцу лежащую в сумочке трудовую книжку? Вспомнив события дня, Изабель испугалась, как бы не получить ещё пару кукольных частей тела только от воспоминаний. Она переложила трудовую книжку из сумочки в ящик стола, к другим документам. Легче от этого не стало.  

Позвонила Владу, мило с ним поворковала. Рассказать ему об увольнении пока не смогла: любимый точно не поймёт её опрометчивого поведения. Для любого рационального человека оно покажется странным и беспечным, а Влад был очень рациональным человеком. Он терпел бесконечные несправедливые нападки своего сумасбродного руководителя только потому, что выжидал, когда сможет занять его место, караулил момент карьерного роста. «Обрадовать» подруг тоже лучше при встрече.  

В мессенджере высветилось сообщение от уволенного заочно сидельца — менеджера по проектам Артёма: «Белка, ты герой! Ребята написали, как ты умыла кадровичку. Это было красиво! Жаль, я не видел своими глазами! Спасибо, что вступилась за нас». «Дура я, а не герой. Дура дурацкая», — подумала Бель, но в ответ отправила улыбающийся смайлик и пожелание хранить гордое терпение во глубине сибирских руд административного ареста.  

Бель впервые стала такой «героиней». Всегда считала, что геройство и самопожертвование — самый глупый и никчёмный из всех видов альтруизма. Героям ставят памятники посмертно и, бывает, даже помнят их фамилии, но кем был человек, рискнувший собой ради других, что он потерял, что потеряли те, кто его любил, — никого не трогает. Она много думала о ребятах, которые недавно вышли на мирные протесты в одной далёкой близкой стране. Некоторые из них потом отказались уехать за границу, порвали паспорта и отправились в тюрьму. Они не сделали по сути ничего преступного, кроме того что думали иначе, чем было положено, и получили огромные сроки заключения за мнение и смелость его выразить. И хоть она много об этом думает, но сейчас не может вспомнить имён этих героев. Кто-то плачет о них, своих детях, или своих матерях и отцах, а они оставляют бесценные минуты, часы, годы жизни в тюрьме, в неволе, в созданном на земле аду, в который официально помещают тех, кого судом имени пожелания левой пятки диктатора сочли достойным «чистилища». Такова истинная цена геройства, и ей, при обилии событий на жизненном пути, не стоило ещё и геройствовать. Так думала Бель до сегодняшнего дня. Но когда она сама попала между двух огней, оказалась перед выбором сделать или отсидеться в кустах, оказалось, что выбор этот устроен совсем иначе, вовсе не прагматично. И не только потому, что она горела желанием кому-то помочь, кого-то спасти. Нет. Поступила так, как сочла нужным поступить. Не ради памятников или своего имени, начерченного гвоздём на заборе офиса с припиской: «Любим, помним, благодарим». Ради сохранения в себе того самого человека, о котором так много болтают, но которого так мало кто может позволить сохранить в себе. Человека с правом думать, говорить и действовать. Поэтому не герой — просто человек или просто Белка. И не ради них — ради себя самой. Результат предсказуем: она безработная, и сколько о высоких материях ни рассуждай, денег от этого в кошельке не прибавится.  

Теперь можно выбирать себе занятие из множества вариантов: завещание написать, поискать информацию про лечение маминой французской болезни или резюме для поиска работы составить. Выбор шикарный: что ни вариант — подарок судьбы! С ума бы не сойти от таких подарков.  

«А точно! Хорошо бы пообщаться со «счастливым» сумасшедшим приятелем Константина Андреевича. Мы с ним можем понять друг друга как никто другой. Свидетели старушек. Там, где «разумным» не осознать, тот, кто за гранью разума, не помешает! Надо завтра спросить профессора, возможно ли организовать такую встречу», — подумала Бель.  

Заботиться о режиме дня больше не было необходимости: подъёмы по утрам отменяются, на работу успевать не нужно, а значит, и спать вовремя ложиться не нужно. Резюме до понедельника терпит, завещание потребуется, похоже, больше чем через месяц, а на изучение неприличной болезни есть ещё неделя. Бель достала чистый лист бумаги и написала на нём красивым каллиграфическим почерком:  

«Уважаемые миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн,  

Пишет вам Изабелла Бельская, которая имела несчастье встретиться с вами в женском клубе 8 мая сего года. Возможно, вела я себя на этой встрече недостаточно вежливо и учтиво, но, поверьте, я вовсе не хотела вас обидеть! Дело в том, что шампанское оказало дурное влияние на мой характер, что и явилось причиной излишне грубых суждений в ваш адрес. Надеюсь, вы будете милосердны и сможете простить мне эту досадную небрежность.  

Также на нашей встрече я высказала пожелание стать суперпрочной, которое вы, видимо, из добрых побуждений, обещали удовлетворить. В данный момент я понимаю, что моё пожелание было излишним, необдуманным, суперпрочность мне не требуется, поэтому прошу вернуть мне моё предыдущее непрочное состояние без изменений.  

С надеждой на понимание и благосклонность,  

Изабель»  

Бель аккуратно сложила лист, убрала его в белый конверт, подписала: «Миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн от Изабеллы Бельской» и хотела было заклеить, но передумала. Снова достала письмо, положила перед собой и повторила всё, изменив лишь одно слово: «имела несчастье встретиться с вами» заменила на «имела счастье встретиться с вами». Теперь уже оба письма убрала в конверты и спрятала в сумочку.  

Выспаться не удалось: у неё теперь были два будильника, которые невозможно отключить. Один, вечно голодный, толкал её лапой и демонстративно чавкал в ухо, второй скулил у входной двери и просился гулять. Хвостатое большинство было настойчиво, мольбам «не будите в безработной зверя — он не высыпается» не внимало и в случае неудовлетворения потребностей могло отомстить лужами. Пришлось подчиниться.  

28 мая  

Утром раздались два довольно странных звонка. Сначала позвонила незнакомая девушка, представилась репортёром свободной прессы и стала допытываться, принимала ли Бель участие в «прогулке» по городу в выходные. Изабелла на всякий случай отнекивалась, но девушка не отставала:  

— Я вас разыскивала днём с огнём! Вы не бойтесь, я тоже из «гуляющих». Это ведь вас с ног сбили, когда кого-то тащили в автозак? Вас? Это же так важно! Надеюсь, вы телесные повреждения зафиксировали? — настаивала она.  

— Простите, я никаких телесных повреждений не фиксировала. В этом не было необходимости, — честно призналась Бель, ведь показывать кому-то идеальные кукольные коленки после того, как проехалась ими по асфальту, было бы глупо.  

— Что ж вы так! — раздосадованно сокрушалась журналистка. — В следующий раз фиксируйте, пожалуйста. Это важно!  

— Так себе у вас пожелания «счастья-здоровья», извините. Надеюсь больше по асфальту коленями не ездить, — ответила Бель с обидой.  

На том и попрощались.  

Следом позвонила бывшая начальница.  

— Изабель, давайте я без всяких экивоков прямо всё скажу, — предложила она неожиданно.  

— Хорошо, — согласилась удивлённая Бель, которой казалось, что вчера все точки над «ё» были расставлены и говорить больше не о чем.  

— У нас в итоге полный завал с проектами. Принципы — хорошо, но рисовать принципы, увы, не умеют. Увольнять с барского плеча легко, а сроки горят. У меня к вам деловое предложение. Давайте устроим кого-то из ваших знакомых к нам на работу как «специалиста на удалёнке». Даже на собеседование не нужно будет приходить, я всё возьму на себя, а на самом деле работать будете вы, только из дома.  

— И надолго я вам нужна? — засомневалась Бель.  

— На пару месяцев, я думаю, пока дизайнеров найдём. После вашего ухода ещё двое заявления на стол положили. Всё сложно, — ответила удручённо Наталья Андреевна.  

«Сами виноваты. Нечего людям врать! » — подумала Бель, но обещала подумать над предложением.  

— Я вам сделала временный доступ к проектам. Если сможете в выходные поработать на удалёнке, нагнать упущенные дни, буду очень благодарна. Скинуть данные для доступа?  

— Кидайте, — вздохнула безотказная Бель.  

Неожиданное трудоустройство её всё же обрадовало. В нынешней картине мира жить ей как раз примерно пару месяцев, а потратить оставшееся время жизни на шатания по собеседованиям вовсе не хотелось: вряд ли с её способностью к приключениям там её ждёт что-то хорошее. Вопрос «Что я есть? » на сей раз благоразумно уступил пальму первенства вопросу «Что нам есть? », который обязаны пропускать вперёд все люди, обременённые ответственностью за других.  

Профессор был точен как часы. В полдень они брели с ним по скверу к той самой лавочке. Бель отчитывалась перед ним, словно перед строгим родителем, что изменений со вчерашнего дня не произошло, что работу ей практически вернули. Старик интересовался, что она думает по поводу изменения градуса своего реагирования на неприятности.  

— На приключения, — поправила его Изабель.  

— Да, да, на ваши приключения!  

— Пока не понимаю, возможно ли это. Нельзя же вмиг измениться!  

— Вам ли такое говорить, Изабель? Уж вы как никто другой знаете, что можно вмиг измениться! — напомнил он.  

Бель достала из сумочки два написанных ночью письма.  

— Константин Андреевич, я на всякий случай написала две «записки». Если увидите парочку раньше меня, сможете передать? — попросила она.  

— Конечно, хотя, судя по моим предыдущим попыткам, это не слишком действенная мера.  

— Хоть что-то, — ответила Изабель.  

— А второе для кого, если не секрет?  

— Для них же. На случай, если я сама их встречу, а поговорить не удастся, как вам, — пояснила она.  

— Я вижу, вы очень обстоятельно готовитесь к развитию событий. Это хорошо, — одобрил профессор.  

— И у меня к вам ещё одна просьба, — добавила Бель. — Я бы хотела поговорить с тем самым вашим знакомым, сумасшедшим. Вдруг он чем-то сможет мне помочь?  

— Резонно, — согласился профессор и тут же назначил свидание с пациентом на завтра.  

У Бель появилась ещё одна, пусть крошечная, но надежда разобраться в происходящем.  

На пятничной вечеринке, которую девчонки обычно проводили дома у Катерины, Изабель со своим экспресс-увольнением готовилась быть звездой. Почти каждая пятница традиционно посвящалась болтовне, по итогам которой объявлялся победитель в номинации «Сплетня недели». Ради этого неделю напролёт собирались самые вкусные события, прожитые свои и подсмотренные чужие. Бель, с её особым умением находить «приключения», часто брала первый приз, но сегодня, похоже, порадует особенно.  

У Катьки дома для сплетенных встреч предусмотрены все условия. Это была, по её меткому определению, «бабья хатка», куда из мужиков допущен только говорящий попугай жако, да и того закрывали пологом, чтобы не орал и не подслушивал. Большая квартира-студия с широкими подоконниками, на которых можно было лежать, просторным балконом, где можно было пить кофе, множеством пуфов, кресел и удобным диваном вместила бы и тридцать гостей, а пятерым там было и комфортно, и привольно. И главное — Катька берегла «женский дух» хатки как зеницу ока. Даже после неизбежного допуска в квартиру газовщика или сантехника мужской дух тщательно изгонялся благовониями. Всех мужиков Катерина считала «маврами», утверждая, что они есть главный источник вселенского зла, с которым женщине необходимо мириться исключительно для деторождения, — коварные и жестокие обманщики, движимые похотью. Секс с мужчиной был в её картине мира истязанием над несчастным женским телом, а любовь — сказкой с несчастливым концом, каким бы он ни был. Взгляды свои в обществе подруг она выражала открыто, но никому не навязывала, а их мужей и очередных возлюбленных терпела, за глаза называя «необходимое зло».  

Сегодня тем для обсуждения набралось предостаточно. Лене, которая пропустила из-за командировки «прогулку» прошлой недели, было особенно интересно всё-всё-всё.  

— Чур, я последняя, — напросилась Бель, сразу заявляя высокую ставку на свою сплетню.  

— То есть ты полагаешь, что у тебя получится «побить» Янкин рассказ о том, куда они с Серёгой делись тогда из автозака? — усомнилась Катя.  

Бель уверенно кивнула.  

— Вечер обещает быть томным! Уважаемые гостьи! Занимайте удобные места, наполняйте чаем чашки, вынимайте наушники из ушей, ибо имеющий уши, сплетней да насладится! Мы начинаем! — провозгласила хозяйка, и попугай громко свистнул под покрывалом. — А ты, мужчина, молчи, а то отправишься в кладовку! — предупредила его Катька.  

— Шикоша хороший, — тихо прошептал в ответ попугай, и Бель подумала, что завещать Саймона Катьке нельзя: не сойдутся характерами.  

В качестве аперитива Света рассказала, как её маме влетело от отца за то, что сплавили его на рыбалку, а сами пошли на акцию, где их могли затоптать, обокрасть, арестовать и т. д. и т. п. Про автозак и камеру ему и говорить не стали: пожалели тонкую мужскую душевную организацию.  

Командировочная Лена — о том, что «гулять» в небольшом городке было скучно. Все гуляли чинно-благородно, без провокаций и автозаков, хотя народу тоже было полно.  

— Ну, Янка, колись! Как вы умудрились испариться из автозака? — спросила Катя, когда пришла Янкина очередь.  

— Мы в него не попали. Я снимала, как Белку уронили, готовилась за вами следом полезть, и вдруг Серёга меня за рукав потащил обратно в толпу, в переулок. Я пробовала сопротивляться, а он тащит и тащит куда-то вглубь, потом во двор. Код набрал, дверь щёлкнула и открылась. Мы туда нырнули, потом в какую-то квартиру, а там народу полно, стоят стоймя в коридоре, сидят повсюду, даже на полу. Оказывается, Серёга написал своим ребятам в форум SOS сообщение, они быстро подсуетились, нашли мужика, который живёт в одном из домов на этой улице, и нас туда отправили. Сидели мы там до утра как мыши, даже пиццу не могли заказать — боялись, что спалят. В итоге и не поняли, кто хозяин этой квартиры. Утром, когда уходили, только и крикнули кому-то: «Спасибо! »  

— Вот везунчики! Хотя… Мы в автозаке прокатились и на экскурсию в КПЗ сгоняли. Повеселились от души, галет казённых откушали. Но твоё «необходимое зло», которое зовётся Серёга, меня удивил, реально. Я думала, он у тебя ватный, а он — мавр! — одобрила Катька геройство Янкиного мужа-программиста.  

Потом она рассказала всем, как, оценив видео, где гвардейцы сшибли Белку с ног, решила попробовать поторговаться с тюремщиками. Пригрозила им, что снимут с Белки телесные повреждения, выставят неустойку за драные штаны, а кадры выложат в сети на обозрение широкой общественности. Предложила им уничтожить видео взамен на освобождение четырёх «случайно попавших в автозак» участниц. В итоге, как известно, уболтала. Подруги единогласно признали её героиней, впрочем, как всегда.  

— Ну что, Белка, есть тебе чем перебить Катькину карту? — усмехнулась Лена, которой казалось, что круче ничего и быть не может.  

— Начнём с того, что в перчатках я потому, что Саймон подцепил блох от Малышки и пришлось вымыть обоих, — сказала Бель специально, чтобы потянуть время, подождала, пока лица подруг, которых такая новость не восхитила абсолютно, станут кислыми, и продолжила: — И ещё одна коротенькая корпоративная история.  

Белла пересказала события своего последнего рабочего дня. Девчонки слушали затаив дыхание, а когда дошли до эпизода, в котором на собрании она сказала кадровичке, что на самом деле не требует клиент никакой компенсации, Катерина не выдержала и перебила:  

— Белка, да ты никак бухну́ла на работе? Такое с тобой может только после «лишней капли» произойти!  

— В том-то и дело, что ни капли! Сама на себя поразилась. Говорят, что все бывшие заключённые становятся друг другу братьями. Видимо, мне пары часов хватило, чтобы этим братством «заразиться». Не смогла сдержаться! И есть ещё вишенка на торте: утром начальница мне предложила всё же поработать, но с переподвыподвертом.  

Бель объяснила девчонкам предложенную схему трудоустройства. На работу вместо неё коллективный разум постановил устроить домоседку Свету. Номинация «Сплетня недели» досталась Белке по праву. «Если бы я показала вам свои ручки, то получила бы, наверное, сразу «Сплетню года». Или даже «Сплетню жизни», но скорее мне пришлось бы вас нашатырём в чувство приводить. Всех, даже Катьку», — подумала Бель.  

— Да-а... Похоже, это была прощальная наша прогулка. Не к добру вся эта история, и увольнения эти не к добру. Приходят времена сидеть на попе ровно и не высовываться. И это не на один год, — сказала Лена уныло.  

— Мы с Серёжей, когда забеременеем, рожать в Англию поедем. Если ребёночек там рождается, то он потом может их гражданство получить, — сказала Яна.  

— Вас там ждут на роды с распростёртыми объятиями! Очередь туда из рожениц на границе видела? — спросила Катька с усмешкой.  

— У меня знакомая туда ездила рожать в бочке из-под селёдки. Там родила, её потом депортировали, конечно, но для ребёнка хорошее дело сделала! — ответила Янка.  

— Ян, ты серьёзно, что ль? В бочке из-под селёдки готова ехать? — удивилась Света.  

— Если для ребёночка будет нужно, я на что угодно готова!  

— Пионерка наша, — сказала Катя. — Вы бы заранее туда переехали, без компании селёдок. Чем думали-то?  

— А мы раньше не знали. В той квартире ночью много было разных историй. Все говорили, что жить нам здесь дальше молчаливыми привидениями режима, и если не уедем вовремя, то потом сложнее будет. Учинят деды́ дичь какую-нибудь, будет интернет, как на Кубе, только на центральных пальмах, и знать не узнаем, что в мире делается! Придётся телевизор смотреть и картошке с селёдкой на праздник радоваться…  

— Чур тебя! Может, пронесёт ещё! — засмеялась Катя.  

— Ты зря смеёшься. Непонятно вообще, что будет, но теперь не только на улицу выходить — говорить лишнего не стоит, а писать — тем более. Всех, кто худо-бедно может быть авторитетом, пересажают или выгонят, вот увидите! Народ, говорят, запрещённая организация, нечего ему под ногами тех, кому принадлежит жизнь, мешаться, — серьёзно сказала Лена.  

— Ты откуда знаешь? — спросила Белка.  

— Люди важные сказали, которым ещё важней люди сказали. Так решено!  

— Кем-то решено за нас, о чём нам думать, кому верить, кому подчиняться, — сказала Катя зло. — Я чувствую себя вещью. Тумбочкой серийного производства, из ДСП, которую легко можно подвинуть. Тумбочка — прекрасная вещь: она молчалива, не занимает много места, не требует особого ухода. Если облупится или треснет, легко выбросить на помойку. Дешёвенькая. Сломается — проще выкинуть, чем чинить. Я могу запихивать в свои ящики какие угодно продукты, украшать себя шмотками-салфетками, но от этого я не перестаю чувствовать себя бессловесной тумбочкой. Как же это бесит!  

— Янка, неужели ты, правда, уедешь? — с тревогой спросила Света.  

— Если будет так, как говорит Лена, — уеду. Пока не знаю куда, но уеду точно. Не хочу, чтобы мои дети росли «тумбочками»!  

29 мая, день  

Никогда раньше Бель не бывала в сумасшедшем доме. Это, наверное, последнее место, которое человек мечтает посетить. Воображение рисовало привинченные к полу железные кровати, на которых сидят сумасшедшие с дикими улыбками и безумными глазами, а за ними неусыпно наблюдают накачанные амбалы-санитары, держащие наготове смирительные рубашки. Визит туда тревожил, но ради истории человека, попавшего в схожую с ней ситуацию, стоило попробовать. Тем более что она будет там не одна.  

— Давайте я вас немного подготовлю, — предложил по дороге профессор, без труда угадывая настроение Бель. — Зовут его Вадим. Он абсолютно неагрессивен, неопасен, так что не стоит по этому поводу переживать. Я думаю, чтобы не вызывать у вас удручающую реакцию от помещения, мы погуляем с ним по территории. Это позволит вам минимально погрузиться в обстановку, не отвлекаться на неприятные детали и сосредоточиться именно на общении. Но не ожидайте слишком много: просто так людей в таких заведениях не держат.  

— Я думала, что в таких заведениях держат только агрессивных.  

— Увы, нет. Непредсказуемых тоже. Вадим уже много лет находится в одном и том же настроении: активный позитив. Понимаете? Приподнятое настроение. И вывести его из этого состояния не могут никакими препаратами. Даже во сне он смеётся и улыбается, — пояснил старик печально.  

— Разве от счастья с человеком может произойти что-то плохое? — удивилась Бель.  

— Это и есть то самое плохое, что может произойти с человеком. Как бы вам объяснить… Представьте себе, что в мире остались только светлые тона, только сладкий вкус, только радость, только хорошее. Только мёд — ни соли, ни перца.  

— Даже представить себе не могу…  

— Хорошо. Попробуем иначе. Вам сейчас не понравилось моё объяснение, и вы мне об этом честно сказали. Представьте себе, что вам всё нравится, и это неподходящее объяснение тоже понравилось! Что бы ни происходило — нравится. Рядом с вами плачет человек, а вы смеётесь, или умер человек — вы счастливы. И вы знаете, что так быть не должно, но всё равно счастливы.  

— Кажется, я поняла. Нет, это слишком ужасно! Это, наверное, невыносимо!  

— Вот потому его там и держат, что невыносимо, — пояснил профессор. — На всякий случай, предполагая, что однажды он сорвётся, а как именно сорвётся — никто не знает.  

За массивной сплошной стеной скрывался больничный комплекс из нескольких высоких серых зданий, большинство окон в которых были одеты в решётки. Пропускной режим, охрана на входе, а во дворе яблоневый сад. Нежные бело-розовые цветы только-только начали распускаться: для весны даже проходная строгого режима не преграда. Кое-где окна были открыты, на подоконниках сидели мужчины в линялых пижамах. Ничуть не стесняясь, они выкрикивали вслед Бель непристойности, свистели и улюлюкали. Она старалась не слышать, профессор тоже делал вид, что не слышит.  

По саду прогуливались люди в спортивных костюмах с вполне разумными лицами.  

— Это посетители? — спросила Бель у своего спутника.  

— Нет, скорее, пациенты. Подождёте здесь, пока мы выйдем на прогулку, или подниметесь со мной?  

— Пожалуй, лучше с вами, — ответила перепуганная Бель, которой совсем не хотелось оставаться одной среди «скорее пациентов».  

Они поднялись на старом громыхающем лифте на шестой этаж и остановились перед металлическими дверьми, выкрашенными в тот самый холодный серый цвет, который означает абсолютное отсутствие жизни. На площадке ожидали ещё несколько посетителей с пакетами в руках. Профессор позвонил в звонок. В двери открылось маленькое окошко, такое, как бывает в тюремных камерах.  

— Я к Вадиму Галинскому. У меня передача, и мы договаривались о прогулке.  

— Ждите. Они ещё не готовы выходить, — ответила женщина и со скрипом задвинула металлическую заслонку.  

— Муж пишет, что у них обход сегодня задержали. Новеньких много — вопросов много, — пояснила одна из ожидающих.  

— Что поделать, часто так бывает, подождём, — примирительно ответил профессор.  

Они отошли к большому зарешёченному окну. Разделённый на квадратики город со снующими машинами и спешащими человечками показался Бель чем-то нереальным. Из такого места должен быть вид на пустынную степь или на бескрайний лес, а тут — самый обычный город.  

«Скорее бы! » — подумала Бель, и, словно слыша её мысли, профессор сказал:  

— Обычно более десяти минут ждать не приходится. Может быть, всё же спуститесь пока вниз, в сад?  

— Нет, лучше с вами, — ответила Бель.  

Она представляла себе, что такая огромная железная дверь должна открываться с жутким скрипом, но вдруг она распахнулась легко и беззвучно, и на площадку вышла большая группа людей. Кто-то отправился вниз по лестнице, кто-то пошёл к лифтам, а невысокий аккуратный мужчина с сияющим радостью лицом — прямо к ним.  

— Константин Андреевич, как хорошо, что вы пришли! Как я рад вам! Как конгресс? Вы мне так ничего не рассказали, я вас так ждал!  

— Здравствуй, Вадим! Мне пришлось срочно уехать сразу после конгресса. Я на следующей неделе непременно приду надолго — всё обсудим. Надо ещё разобраться с кое-какими делами. Я принёс книги, которые ты просил. И одну от себя, как раз новую, с конгресса. Это теория ядов, написанная довольно приятным языком с отсылками в Средневековье, и, наверное, там больше сути Средневековья, чем самих ядов. Думаю, тебе будет интересно. Научно, доказательно и вполне в твоём вкусе!  

— Очень благодарен, очень! Я бы вам улыбнулся сейчас, если бы я уже не улыбался, — ответил Вадим, принимая пакет с книгами.  

— Да, и позволь тебе представить: Изабелла Бельская, очень серьёзная и обстоятельная девушка, — представил профессор. — Про тебя я ей рассказывал, так что заочно она с тобой знакома.  

— Философия, религия, история? — уточнил Вадим с улыбкой, не протянув руки для приветствия.  

— Нет, никакой науки, но несколько общих знакомых, — ответил вместо Бель профессор. — Отнеси книги, и пойдём погуляем. В саду разговаривать приятнее.  

— Да, зацветают яблони. Это лучшее время здесь! — подтвердил Вадим и скрылся за дверью.  

На площадке никого не осталось, и Бель решилась спросить:  

— Их всех отпускают вот так, просто. А зачем тогда железные двери?  

— Чтобы защитить их от тех, кого нельзя отпускать «так просто», — пояснил профессор.  

— От таких, которые кричали из окон?  

— Да, от таких. Пациенты же этого отделения свободно выходят даже в город, — добавил старик.  

— Зачем тогда их держат вместе, в одном здании? Это ужасно угнетает! Почему не отдельно? — недоумевала она.  

— Я тоже не раз задавался этим вопросом. Нам с вами этого не понять. Здесь жизнь течёт совсем по иным законам…  

В саду оказалось довольно людно. Пациенты заняли все свободные скамейки, бродили по дорожкам парами или поодиночке, встречаясь, останавливались, перекидывались парой слов и продолжали неспешное движение. Женщины фотографировали и фотографировались на фоне цветочных облаков; мужчины, устроившись кто где мог, играли в карты и шашки. Лица у них были успокоенные, блаженные, совсем не такие, какими их надумала себе Бель. «Иные законы, — думала она. — Простой забор способен отделить город суеты от сада безмятежности. Я думала, этот город поглощает всё, что попадает в кольца его удава, но проходная не пускает сюда реальный мир. Если кто-то задумает снимать фильм про рай, ему непременно надо идти сюда, когда цветут яблони».  

Профессор не спешил переходить к сути. Он обсудил с Вадимом утренние новости, какую-то статью, словно разминался перед стартом. Вадим сиял. Восторгался неверной позицией автора статьи по вопросу «является ли злом существование ада» и отсутствием оригинальности суждений.  

— Автор — чудесный человек! Взял затёртую до дыр тему и ещё раз «перетряхнул ветошь». Чтобы решиться на такой поступок, нужно быть очень смелым человеком.  

— Или непроходимым тупицей, — заметил профессор.  

— Или непроходимым тупицей, — откликнулся эхом Вадим, широко улыбаясь. — Мы, наверное, утомили нашу спутницу своими неинтересными беседами.  

— Нет. Я не слишком в них погружаюсь, если честно. Давно не была в яблоневом саду. Вернее сказать, никогда не была в таком огромном яблоневом саду. Утонула в цветах, — улыбнулась Бель в ответ.  

— Давайте всё же перейдём к вашим общим знакомым. Хотя Изабель и не относится к людям, копающимся на раскопках истории человечества, но, как и ты, имела встречу с двумя известными тебе дамами: миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, — пояснил профессор.  

— Неужели? Какое счастье! Неужели и вам повезло! — воскликнул Вадим, и Бель стало немного не по себе. Не так она представляла начало этого разговора.  

— По поводу позитивной оценки события я бы не был столь категоричен, — заметил старик.  

— Любая встреча, любое событие, происходящее с нами, есть везение, потому что оно присутствовало в нашей жизни, наполняя её смыслом, — ответил счастливый Вадим.  

— Мою жизнь это событие, пожалуй, переполнило, — включилась в разговор Бель, собравшись с духом.  

— Не сомневаюсь! — поддержал её Вадим. — Мы с профессором категорически расходимся в мнении об этих парочках, хотя оба согласны, что такие встречи переполняют счастливчиков, по моему мнению, или несчастных, по мнению профессора, их удостоенных. И практика последствий, судя по всему, подтверждает этот вывод.  

— С моей точкой зрения Изабель знакома. Поделись своей, это будет познавательно, — предложил старик.  

— С удовольствием! Когда я удостоился чести беседовать с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, я был ещё максималистом, кидающимся в крайности в поисках своего пути. Впрочем, это скорее не моё персональное свойство, а примета молодости как таковой. Они задали мне всего несколько вопросов о том, каким я вижу устройство этого мира. Я с жаром сыпал научными выкладками и результатами исследований, цитатами из Джона Бернала, Мартена Руттена, Чарльза Дарвина, пока они не остановили меня. «Как вы объясняете, что столь любимая вами эволюция сделала только одно существо из миллионов видов, живущих на Земле, особенным, отличным от других? » — спросила меня миссис Деус. Из меня в ответ хлынули аргументы, подтверждающие, что таких отличий не так уж и много и человек, на основании естественнонаучного знания, — животное с развитым головным мозгом. «Вы претендуете в будущем на звание учёного, не так ли? Сейчас мы с вами находимся в небоскрёбе. Приехали вы сюда на метро. На стене телевизор, у вас в руках смартфон с вашей любимой музыкой, которую кто-то исполнил за тысячи километров на другом конце планеты. На ногах у вас туфли, на шее — галстук. Вы тщательно выбриты, надушены, и беседуем мы с вами о вещах, абсолютно ненужных для выживания вида Homo Sapiens. И вы пытаетесь уверить нас, что нет практически никаких отличий между людьми и животными? » — уточнила миссис Моргенштерн. Она так это сказала, что я почувствовал себя человеком в небоскрёбе, именно человеком, но, полагая, что победа моего мнения есть значимое достижение, продолжил мямлить что-то про уникальную роль речи, развитие которой и привело нас на высоты этажей небоскрёбов. Я был тогда недостаточно искушён в спорах, и мои воззрения легко можно было поколебать. Дамы смотрели на меня и улыбались: миссис Сат Моргенштерн — насмешливо, а миссис Дороти Деус — мило и понимающе. Потом спросили: «А если бы всё же существовало что-то, чего мы, люди с эволюцией головного мозга, пока не смогли понять? Что-то, послужившее причиной этой самой эволюции, приведшей к странному стремлению людей отличаться от животных, пестования в себе той особой «человечности», которую мы столь тщетно пытаемся осознать на своих конгрессах? » Я признал, что гипотетически это возможно, потому что рамки познания ограничивают наше осмысление действительности, но это «Что-то» точно не есть божество в любом из его существующих представлений. Возможно, какой-то вид энергии, которую мы ещё не в состоянии уловить, а значит, и измерить. И тогда они задали мне последний вопрос: что бы я попросил у этой «энергии», если бы встретился с ней однажды и она готова была бы сделать мне подарок в виде исполнения одного моего желания? Я счёл, что они проводят научное исследование, для статистики собирают мнения или насмехаются, и ответил, как, наверное, и многие другие на моём месте: «Я попросил бы быть счастливым». «Всегда? » — уточнила миссис Моргенштерн. Я подтвердил. Они переглянулись, пообещали, что я буду счастлив, и ушли.  

Вадим замолчал, хотя чувствовалось, что он ещё не закончил. Какое-то время он улыбался и мечтательно смотрел на яблони, потом продолжил:  

— После этой встречи я был поначалу раздосадован. Ругал себя, что не смог быть убедительным и доказать цельность своих взглядов. Я «перелопатил» горы литературы, написал несколько статей с ответами на их вопросы, где выстраивал логические цепочки, доказывающие, что метро, галстук и смартфон — это всего лишь побочные явления развития головного мозга человека. Включился в научный спор на тему человеческой культуры как критерия этой самой эволюции мозга. Я испытывал огромный душевный подъём, летал как на крыльях, принимал любую гипотезу, радовался тому, что не один я занят этой темой; и чем больше я погружался, тем глубже становилось моё осознание её непознанности. Ведь на самом деле человек, создавая культурное наследие и двигая технический прогресс, совершенно иррационален! У нас нет реальной необходимости в песнях, галстуках, метро, смартфонах и небоскрёбах. Мы с древних времён выходим за рамки принципа необходимого и достаточного, ищем что-то, создаём что-то, чего нет в природе, хотя спокойно могли себе лежать в пещере у очага, отдыхая после охоты. Наша «человечность» — либо серьёзная побочная реакция, избыточность, возникшая в процессе эволюции, которую мы не понимаем, либо что-то ещё, чего мы также не понимаем! Да, на самом деле в результате своих изысканий я вернулся к их началу, ведь именно об этом мы говорили с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн. Один вопрос — один ответ. Осознание этого сделало меня абсолютно счастливым, и то, что я теперь учусь жить в этом счастье, ещё одно подтверждение постулата непознанности.  

Профессор посмотрел на Бель вопросительно, пытаясь убедиться, поняла ли она сказанное. Бель кивнула, хотя это было довольно запутанное объяснение.  

— Кто же тогда эти миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн? — спросила девушка, которую значительно больше интересовала практическая часть вопроса, нежели теоретические смыслы.  

— В том-то и дело, что в моей теории это совершенно не имеет значения. Они как запускающий механизм, как драйвер движения, они и есть суть этой нашей избыточности, нашей человечности. Они — вопрос. Понимаете?  

Бель помотала головой. Не поняла. Объяснение профессора было чётким и понятным: орден, что-то типа секты, организованная группа. А у Вадима какой-то сферический конь в вакууме.  

— Вы, как и я, видели двух пожилых женщин с конкретными именами. Профессор полагает, что встречался с ними в других образах. Я уверен, что с нашей с ними встречи мы с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн не расставались ни на один день. Наш разговор не закончился тогда и не закончится сейчас. Они теперь со мной, мы одно целое, понимаете? Мне не нужно искать их, передавать им записки, я могу в любой момент спросить их о чём угодно, и они мне отвечают!  

— И что они тебе отвечают по поводу перманентного счастья? — вмешался профессор.  

— Что я получил то, о чём другие не могут и мечтать. И они абсолютно правы! Поначалу я чрезвычайно тяготился этим подарком, но теперь признал: тяжесть, с которой я осваиваю его, говорит не о том, что надо оставить эту ношу, а том, что я — человек, я — иной, я предназначен существовать за рамками необходимого и достаточного.  

Бель окончательно запуталась, и, видя её смятение, профессор прервал разговор:  

— Ну, что ж, я думаю, тебе будет интересно узнать, как прошла встреча Изабель с миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн?  

— Несомненно! Чужой опыт ценен больше своего! — продолжал сиять Вадим.  

Изабель не очень хотелось после услышанного бреда рассказывать и показывать этому странному человеку заветные тайны, но нужно было ответить на его откровенность. Она кратко пересказала обстоятельства своей встречи и даже сняла перчатки, демонстрируя последовавшие превращения.  

Вадим улыбался всё так же широко.  

— Я стал счастливым обладателем результатов обследования новых частей тела. Спасибо, Изабель, за откровенность. Технология, в современном мире неопознанная, — уверил его профессор.  

— Что и требовалось доказать! Константин Андреевич, всё сходится! Вы же сами видите! То, что мы не можем познать. Пока не можем!  

— Но кто-то ведь может, если это со мной происходит? — возмутилась Бель. — Если вы говорите, что миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн всё время с вами, можете вы их попросить это прекратить?  

Профессор посмотрел на неё неодобрительно. Пожалуй, это было грубовато, но сдержаться было выше её сил.  

— Нет, не могу. Они ничего не могут прекратить, иначе бы у нас с вами не было небоскрёбов, галстуков и смартфонов! Если происходит что-то, чего мы не понимаем, это нужно не прекращать — это нужно понять и возглавить! До понимания непознанного нужно дорасти — это и есть эволюция человека в отличие от эволюции животных! Как хорошо, как прямо они с вами говорили… Всё, что человечеством названо «Бог», нам уже мало́. Мы выросли из этого названия, из тех подсказок, которые даны были человечеству религиями, а иных объяснений пока не создали. Это переходный этап от «было» к «будет». Вы, Изабель, переход человечества от «было» к «будет». Это же так чудесно!  

— Вадим, я понял твою точку зрения. Изабель нужно больше времени, чтобы её осмыслить, — сказал профессор.  

— Да, да, да, я понимаю, но какой же подарок вы мне сегодня сделали! Спасибо, я так счастлив! Я безумно счастлив! — радовался Вадим.  

По дороге домой Изабель тихо плакала. Её накрыла такая тоска, такая безысходность, что, казалось, стало темно вокруг. В предплечье закололо, она резко сдёрнула перчатку и увидела то, что и ожидала увидеть. Профессор вежливо предложил ей обсудить услышанное, но она отказалась. В следующий раз они условились встретиться в понедельник.  

— Простите, я недооценил возможные последствия такой беседы. Я был беспечен. Если я буду нужен вам, звоните в любое время дня и ночи и не забывайте, что пока из всех возможных инструментов в ваших руках только «не принимать близко к сердцу», — напомнил профессор, когда они прощались.  

29 мая, ночь  

Какое подходящее решение — сойти с ума! Стать счастливой, как Вадим, и радоваться тому, что ты не можешь осознать и изменить происходящее! Считать себя «переходом от того, что было, к тому, что будет», признавать, что ты всего лишь винтик в чьих-то руках, и с наслаждением отдаться обстоятельствам, в которые тебя вкручивают. Оставалась самая малость — сойти с ума, но Бель была в уме. К сожалению или к счастью — непонятно, но она знала, что стала участницей какого-то эксперимента, с которым не согласна. Это её жизнь, а значит, только она может ею распоряжаться! Лавировать между бесконечными приключениями, радоваться, огорчаться, страдать и жить дальше. День за днём жить дальше, упрямо поднимаясь после очередного подзатыльника, щедро отвешенного ей судьбой. Человечество существует несколько сотен тысяч лет и будет существовать ещё невесть сколько, Бель же отпущены считанные десятки, и она не хочет потратить их на чужие эксперименты. Ей бы пожить, вывести блох у Малышки, вылечить маму, может быть, даже выйти замуж — ей многого не надо! На далёкие галактики можно и в планетарии посмотреть, о высоких материях в книгах прочесть, а всё, что у неё самой есть, — это её жизнь, и никто, кроме неё, не вправе эту коротенькую жизнь отобрать для своих экспериментов! «Верните мне меня, — причитала Изабель, глядя на кукольные руки, — или лишите меня разума, как лишили Вадима! Я не хочу видеть эти пальцы! Во что вы меня превращаете? Для чего вы меня превращаете? Какое право вы имеете меня превращать? Верните мне меня! »  

Внутри Бель бушевала буря. Ей хотелось оторвать эти проклятущие кукольные пальцы, не её пальцы. Она не справлялась с собой, не справлялась с нахлынувшей на неё лавиной протеста и, хотя часы показывали почти два ночи, позвонила профессору. Он взял трубку немедленно.  

— Изабель, — звучал в телефоне его взволнованный голос, — не молчите, говорите со мной!  

— Я больше не могу! Я хочу это прекратить! Немедленно! За что мне всё это?  

— Послушайте, конечно, это ваше право — прекратить немедленно, но тогда больше не будет шанса. А шанс ещё точно есть: вы живы, вы здоровы, вы в своём уме, а значит, есть надежда встретить будущее, — говорил профессор размеренно, словно стараясь её убаюкать.  

— Я слишком устала, чтобы продолжать. Я больше не могу. И не хочу. Я сдаюсь, — тихо сказала Изабель.  

— Возможно, моё предложение покажется вам странным, но прежде, чем вы сдадитесь окончательно, я предлагаю прогуляться немного по ночному парку. Сирень ещё не отцвела, поёт соловей. Вам это стоит сейчас услышать. Я жду вас у подъезда.  

— Вы не уехали? — удивилась Изабель.  

— Нет. Я не уехал. Оставить вас сегодня было бы преступлением. Я жду вас. Только оденьтесь потеплее, ночь прохладная.  

Изабель накинула плащ и выбежала на улицу. Они снова бродили по пустынному скверу, освещённому большими круглыми фонарями, похожими на лунные диски. Соловей надрывался, не соблюдая законов ночной тишины, а профессор рассказывал ей сказки о том, как жили люди в давние времена. Как мало раньше понимали устройство мира, где за каждым углом подстерегают боль, страх и смерть. Люди без конца воевали, стараясь поработить других. Медицина не могла справиться даже с простым аппендицитом, эпидемии стирали с лица Земли целые города. Для лечения головной боли не находили лучшего средства, чем просверлить дыру в черепе, чтобы «выпустить боль». Обычный разряд молнии казался гневом небес, а нашествие саранчи или извержение вулкана — карой не пойми за что. Чтобы объяснить необъяснимое и не сойти с ума, люди создавали себе богов, которых и делали ответственными за всё непонятное. Пантеон, одного или трёх, но обязательно таких, которые смогут ответить на вопросы «зачем я здесь? », «за что мне всё это? » и «что будет, когда я умру? » Ответы находили разные, они менялись в зависимости от времени и места, но всегда создавали правила жизни. Простые ритуалы, заповеди, объяснения, которые дают человеку уверенность в том, что он всё делает верно, такую необходимую, чтобы жить и не умирать и чтобы потом умирать.  

Вопрос «за что мне всё это? » и есть та самая пресловутая дилемма добра и зла, раскрывшаяся для конкретного человека. Одним из таких людей был Будда, который под деревом Бодхи нашёл причину страданий в человеческих желаниях. Людям так нравится сама возможность достижения нирваны, где страдания прекратятся, что они готовы упорно работать над собой, чтобы к ней прикоснуться. Суть многих человеческих исканий — именно в поиске способа избежать страданий. Индуисты полагают, что и блаженство, и страдания не зависят от божественного проведения и являются неотъемлемой частью мира, в котором мы существуем, и задача человека как раз и состоит в том, чтобы научиться с этим жить. Синтоисты считают, что зло не присуще человеку и миру. Оно вторглось сюда извне. Соблазны и дурные помыслы из мира тьмы приносят злые духи, но зло и добро не может толковаться однозначно, только в применении к конкретной ситуации. В христианских верованиях всемогущий Бог наделил людей свободой воли, чтобы они имели возможность выбора между добром и злом. Но самое главное, что люди во все времена думают и говорят об этом, называя злом отсутствие добра для себя самого в конкретной ситуации.  

— С вами сейчас происходит именно это: вы мечетесь, не находя ответа на вопрос «за что мне всё это? » На вопрос, на который всё человечество за сотни тысяч лет своего существования так и не нашло единого ответа. Обстоятельства делают вас философом, Изабель, а это непростой путь.  

Слушая профессора, Бель немного успокоилась. Когда понимаешь, сколько людей веками мучились тем же вопросом, и, ощупав голову, не находишь в ней дыры, настоящее принимать легче.  

— А как же вы справляетесь? Вы ведь тоже не можете многого объяснить в этой истории? — спросила она.  

— Я не справляюсь. Раньше справлялся, нашёл объяснение почти всему, кроме, разве что, причины их смеха надо мной. С тех пор как увидел, что с вами происходит, категорически не справляюсь, но именно это даёт мне силы продолжать поиски. Я очень надеюсь, что и вам их тоже достанет — вы сильная девушка!  

— Они смеются, потому что знают, что вы их слышите. Всегда знают. Они для чего-то дают вам слышать эти разговоры. Эта парочка, похоже, ничего не делает просто так, — ответила Бель.  

— Да. Я тоже им для чего-то нужен, — устало улыбнулся профессор. — Выходит, Вадим прав. Всё дело в непознанности. Так что в его сумасшествии сокрыта большая доля истины.  

— Во всяком случае, есть люди, которым понятно то, что непонятно нам, и это миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн.  

— Если допустить гипотезу, что они понимают. Люди часто делают то, чего сами не могут ни понять, ни объяснить, так что за старушек тоже нельзя ручаться. Тем более что это очень странные парочки! — возразил профессор.  

— Я иногда сомневаюсь, что они вообще люди. Так и в инопланетян недолго поверить! — воскликнула Бель.  

— Да, Изабель, вы правы! В кого верить — это всего лишь вопрос веры, — засмеялся профессор.  

Светало. На молодую траву опускалась холодная дымка тумана. Изабель не спасал уже даже плащ — стало зябко. «Он, наверное, совсем продрог в одной рубашке», — подумала Бель, но профессор словно не замечал ни холода, ни усталости.  

— Спасибо, Константин Андреевич. Мне стало легче, — призналась Бель.  

— Я рад. Вы сильная! И вот ещё что: у меня есть знакомый врач по профилю лечения неприятной болезни вашей мамы. Возьмите контакты, он проконсультирует, куда обратиться. Я предупредил, что вы будете звонить, — предложил профессор.  

Они вновь договорились встретиться в понедельник. Бель вернулась домой. Сна не было, и она принялась за работу, которую так просила выполнить в выходные начальница. Чтобы не отвлекаться на кукольные пальцы, натянула на них одноразовые резиновые перчатки: к такому сложно привыкнуть.  

30 мая  

Утреннее сообщение от Влада гласило: «Бельчонок. Сегодня моя очередь придумывать наш день. Тебя ждёт ужин с сюрпризом. Встречаемся в 17:00 на выходе из метро ВДНХ в сторону ВВЦ»  

Хорошо, что вечером: у Бель была возможность вздремнуть несколько часов. Собираясь, она бросила на кровать лёгкое вечернее платье, чулки и перчатки, потом долго крутилась перед зеркалом и рассматривала своё новое тело. Идеальные руки, идеальные ноги: ни родинки, ни венки, ни пятнышка. Сколько можно будет скрывать от своего мужчины это неживое совершенство под чулками и перчатками? Если будет не слишком много приключений — ещё неделю или даже две. Может быть, рассказать ему всё прямо сегодня? Он ей сюрприз — она ему сюрприз. Один-один. Или тянуть до последнего, подождать, пока он сам заметит и задаст вопрос? В конце концов, она имеет право ещё на пару недель безмятежного женского счастья!  

«Если я проживу долго, то моё лицо сделается похожим на лик с иконы, глядя на который хочется плакать», — подумала Бель, изучая в зеркале опущенные вниз уголки грустных глаз. Она насильно улыбалась своему отражению, старательно стирая с лица отметины печали. Сегодня она будет счастлива, и ни одного сантиметра кукольного тела не добавится!  

Они встретились у метро, как условились, и пошли в сторону выставки вдоль стихийных торговых рядов, где продавали всякую всячину, от носков до котят. «Вот вполне нормальные бабульки. На ящичках разложились и болтают о глупостях, никакой теодицеей не заморачиваются, в душу прохожим не лезут, только в кошелёк», — думала Бель. Она остановилась ненадолго у церковной лавки, где продавали кольца с надписями, браслеты из узелков, крестики, иконки, благовония и книги. Продавщица в старомодно повязанном под шею платке посмотрела на неё пристально и сказала:  

— Вам здесь ничего не нужно.  

— Да? — удивилась Бель её нежеланию продавать.  

— Да, — ответила женщина. — Идите.  

— Ну хорошо, — согласилась Бель и посмотрела на Влада.  

— Эти люди очень странные, не нужно с ними связываться. Оскорбишь ненароком религиозное чувство верующего — посадят или оштрафуют. Они ж такие чувствительные: чуть что оскорбляются, и не поймёшь отчего, потому занесены в специальную Красную книгу особо охраняемых скреп вместе с чиновниками, символикой и патриотизмом. Неприкасаемые, а неприкасаемых лучше не касаться, — сказал он, когда отошли на несколько шагов.  

— Очень-очень странные… Зачем она тут стоит, если разгоняет покупателей? Показать, что у неё есть?  

— Оставь её там, где она стоит. Не надо нам брать её с собой. У нас сегодня планы на двоих, — улыбнулся Влад.  

— Расскажешь?  

— Не-а. Терпи, дорогая! Ты доверчиво идёшь со мной куда-то в неизвестность, — засмеялся он в ответ.  

— Нечестно! Я всегда предупреждаю о том, что тебя ждёт, — притворно надулась Бель.  

— Да, оказаться на прогулке с автозаками без предупреждения было бы неприятным сюрпризом!  

— То есть я могу быть уверена, что автозак меня впереди не ждёт?  

— Ох, Бель… Боюсь, что по нынешним временам никто уже в этом не может быть уверен. Говорят, когда это происходило с нашими дедами, чтобы не пугать горожан обилием зарешёченных машин, их просто заменили на фургоны с надписью «Хлеб».  

Изабель машинально огляделась в поисках фургонов с такой надписью.  

— Э-э-э-э, стоп! Сегодня не тот вечер, чтобы вспоминать о «хлебе»: у нас заказаны другие блюда! Не отвлекайся — сегодня только мы! Лучше смотри по сторонам и угадывай, какое из мест на пути будет нашим, — предложил Влад.  

— Мы будем купаться в фонтане? Полезем по канатам в верёвочном городке? Пойдём колотить тарелки о стену? Погоняем на картах? — перебирала Бель.  

— Нет, нет, нет и нет, — отвечал Влад.  

— Оранжерея? Мы идём в цветник?  

— Почти, но не совсем.  

Они вошли в дверь под вывеской «Оранжерея», обрамлённую гирляндами из живых цветов. На входе ждала табличка: «Закрыто на спецобслуживание».  

— Что ж, значит, всё же полезем по канатам? — сказала Бель, стараясь его ободрить, чтобы не расстраивался из-за неожиданной неприятности.  

— Вряд ли в платье и на каблуках тебе будет удобно висеть на верёвках. Лучше всё же в оранжерею.  

Девушка-администратор приветливо пригласила их войти. У входа в зал на стене красовались два огромных голубых крыла — место для фотографий. Влад предложил «запечатлеть Белку с крыльями», Бель без удовольствия согласилась — она не очень любила постановочные фото, как свою внешность.  

Внутри было влажно и пахло прелой землёй. Лианы и пальмы перемежались с причудливыми тропическими цветами. По замшелым камням струились водопады. В мгновение ока они перенеслись из пыльного шумного города в маленький тропический рай. И вдруг один цветок вздрогнул и полетел — это оказалась огромная бабочка.  

— Здесь бабочки! — воскликнула Бель, заметив вокруг яркие пятна крыльев.  

— Да. Здесь много бабочек! Пойдём! — Влад увлёк её вперёд по дорожке, ведущей в глубь оранжереи.  

Среди тропических деревьев пряталась цветочная арка, под которой был накрыт стол. В ведёрке со льдом — шампанское, лёгкие закуски и с краю — ровным рядком красивые вазочки с нектаром, рядом с которыми суетились разных размеров и цветов бабочки.  

— Сегодня мы с тобой ужинаем в прекрасной компании! Только аккуратнее, не спугни. Они к людям привыкли, но, если слишком резко двигаться, всё же пугаются.  

— Хорошо, — сказала сияющая Бель и аккуратно села на ажурный кованый стул, который Влад для неё вежливо отодвинул.  

— Белочка, ты даже дыхание затаила! Дыши, пожалуйста. Они гостеприимные хозяйки, не кусаются, — улыбнулся Влад.  

Она фотографировала цветы, бабочек, он фотографировал её, они пили шампанское, болтали и улыбались. Бабочки не боялись: прилетали, улетали, кружили вокруг. От взмахов их крыльев мир вокруг Бель дрожал, переливаясь разноцветными пятнами. Ей показалось даже, что это не реальность, а мультфильм, нарисованный гениальным художником.  

— Знаешь, этот сюрприз стоил того, чтобы его подождать. Что-то происходит совершенно необычайное, такое, что бывает только раз в жизни. Мне очень нравится! — сказала Бель.  

Влад кивнул и взял её за руку.  

— Бельчонок, я не случайно привёл тебя именно сюда. На моих глазах ты, как бабочка, превращаешься в женщину, каждый день становясь прекраснее, и я хочу быть участником этой метаморфозы. Ты моя самая особенная, самая странная и лучшая из всех бабочек и белочек, которые бывают на свете. Изабелла Борисовна Бельская, я прошу вас стать моей женой!  

Он достал из кармана бордовую бархатную коробочку и открыл её. Там было кольцо в форме бабочки. Бель в ужасе замерла. Глаза её наполнились слезами. Он достал кольцо из коробочки и взял её руку. Она отдёрнула её, закрыла лицо ладонями.  

— Я… Я не знаю… Я не готова… Слишком рано…  

— Бельчонок, ну что ты! Моя самая необычная женщина на свете! Мы же с тобой уже столько лет вместе! Я всего лишь хочу быть с тобой рядом, защищать тебя, делать так, чтобы ты улыбалась, как сегодня! — уговаривал он.  

Бель вздрагивала от беззвучных рыданий. Перчатки намокли от слёз. В руках бежали предательские колики.  

— Бель, ты можешь сейчас не отвечать. Сними перчатку, надень колечко. Ты будешь смотреть на него и вспоминать о моём предложении, привыкнешь к нему и скажешь мне «да».  

— Влад! Мы действительно давно вместе. Но ты пока не всё знаешь обо мне. Есть вещи, о которых я не рискнула тебе рассказать. Это нечестно с моей стороны, и я не могу сейчас принять твоё предложение, потому что выходит, что обманываю тебя! — начала она тихо, когда немного успокоилась.  

— Ты имеешь в виду свою маму?  

— И её тоже, — ответила Бель печально. — Я не случайно тебя с ней не знакомила…  

Он приложил палец к губам.  

— Даже если последствия её травмы тяжелы, это не изменит моей решимости. Я люблю тебя, Бель, люблю, и готов быть с тобой в горе и в радости, девочка моя! Хорошо. Давай мы перенесём этот разговор. Ты соберёшься с духом и всё мне расскажешь, когда будешь готова. Я выслушаю тебя, достану из кармана кольцо, которое будет там лежать вместе с походной зубной щёткой, и надену на твой прекрасный пальчик. Я подожду, но сам я отныне принадлежу тебе одной!  

Бель посмотрела на него с благодарностью.  

В тот вечер она ненадолго заехала к Владу и вернулась домой самой несчастной женщиной на свете.  

«Что, миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, довольны? Разве такое можно устроить кому-то за пару грубых слов, брошенных навеселе? Вы самые подлые и бессердечные старухи на свете! » — думала, глядя на свои кукольные руки, Бель. И плакала, плакала, плакала.  

31 мая  

Переживания прошедших выходных истощили Изабель. В понедельник она проснулась разбитой и несчастной. От слёз болела голова, веки припухли, и сквозь щели смотрели глаза побитой собаки. Чтобы отправить Владу обычное фото с пожеланием доброго утра, пришлось копаться в архивах галереи в поисках подходящей милой заспанной Белочки. Ещё совсем недавно у неё были обычные руки и довольный вид. «Если бы переживания, как цистерна алкоголя, о которой твердит мама, могли бы просто иссякнуть! Закончиться. Открываешь кран, а оттуда ничего не льётся. Всё выпито до дна», — мечтала Бель. Уже обе руки до самых плеч стали кукольными. Она заставила себя подняться с кровати, накормила и выгуляла зверей, отправила начальнице сообщение о том, что работа закончена, договорилась с приютом, что завтра придёт к ним помочь. Всё машинально, как в дыму. В полдень приедет профессор: возможно, он сможет вернуть её к жизни.  

Звонка в полдень не было. Бель выглядывала из окна, ожидая увидеть там большой чёрный джип — стоянка была пуста. Написала вопрос с уточнением времени в мессенджер — оно осталось непрочитанным. Может быть, она перепутала и профессор говорил про тринадцать часов, а пока занят? У него ведь плотный график. Когда он и в это время не появился, Бель решилась позвонить. Ответил женский голос.  

— Здравствуйте. Могу я услышать Константина Андреевича? Это Изабелла Бельская. Мы с ним договаривались о встрече сегодня.  

— Здравствуйте. Вы его студентка? — спросила женщина.  

— Можно сказать и так. Мы вместе работали над темой теодицеи, — уклончиво ответила Бель.  

— Он умер сегодня ночью.  

— Нет! Я видела его в субботу, он был совершенно здоров! — выпалила Бель, не задумываясь.  

— Он умер, — повторила женщина негромко. — Во сне. Не проснулся. Я его дочь. Похороны на Николо-Архангельском в среду в четырнадцать. Там будет прощание.  

— Извините. Примите мои соболезнования, — растерялась Бель, с трудом разбирая её слова.  

— Вы придёте?  

— Да.  

— На поминки останетесь?  

— Нет.  

Бель машинально встала из-за стола, несколько раз бесцельно прошла по комнате от балкона до двери и обратно, упала навзничь на кровать и замерла. Человек, который её не бросит, бросил. Взял и умер. Если бы его не было вообще, если бы она не почувствовала плечо, на которое можно опереться, не услышала: «Оставить вас сегодня было бы преступлением», ей было бы проще жить. Теперь она зачем-то узнала, что на свете бывают такие люди, каково это — жить под чьей-то защитой. Узнала, чтобы тут же его потерять. Но странное дело: боль внутри была какой-то притуплённой. Изабель словно смотрела со стороны на лежащую на кровати несчастную девушку, которой очень-очень больно, но при этом чувствовала, как горячие слёзы текут по щекам. «Будут ли слёзы у куклы, когда превращусь окончательно? Скорее всего, нет, она не умеет плакать. Или умеет? Современные игрушки умеют, если их заправить водой», — думала она. Видимо, её «заправка» кончилась. Через какое-то время слёзы высохли, и, хотя в мире ничего, по сути, не изменилось, Бель вдруг вспомнила, что у неё есть дела: надо устроить Свету вместо себя на работу, надо позвонить врачу по поводу мамы, надо что-то поесть. Человек умер, и у него нет больше дел! Он свободен, а у неё дела есть.  

Бель по привычке проверила, сколько кукольного тела ей прибавило это утро, но, к своему удивлению, видимых изменений не нашла. В теории она должна была выть от горя, но ей не вылось. Вместо этого набрала номер начальницы и спокойно обсудила с ней, как прошло трудоустройство подруги на её место, результаты своей работы и новые проекты. Потом так же спокойно набрала номер врача по «неприличным» болезням. Записала, куда и когда нужно будет подъехать с мамой. Разве что есть не хотелось.  

Белла нырнула в работу и выходила из дома, только чтобы выгулять Малышку. На улице было холодно и неуютно: июнь преподнёс сюрприз в виде заморозков, впрочем, как обычно. «Жалко яблони. Побьёт холод цветы», — думала Изабель, вспоминая, как дед разжигал в саду костры, если холода приходились на период цветения, и кутал кусты смородины на ночь в телогрейки. Вряд ли в сумасшедшем доме будут жечь костры. Хотя… Какое ей до этого дело?  

К полуночи глаза устали от свечения экрана, зато Бель выполнила проект, на который по плану были отведены два дня. Когда работаешь дома, не с кем попить чаю, потрещать о разном и даже не хочется втихаря лазать по сайтам в телефоне. Оказывается, если ты не на работе и никто за тобой не следит, удовольствие от растраты рабочего времени на всякую чушь пропадает как таковое. Азарта нет! Можно лежать в рабочем кресле, задрав кукольные ноги в гетрах на стол, непричёсанной, без макияжа, в пижаме. От этого сама работа перестаёт быть работой и течёт из-под пальцев вне времени и пространства. Изабель удовлетворённо выдохнула, хотела уже отправить письмо о том, что задача выполнена, но передумала: так можно новый проект схлопотать. Лучше завтра отправить, а самой весь день провести в приюте со зверьём.  

Она опять направила лампу на руки. «К этому силиконовому нечто невозможно привыкнуть! — досадовала Бель. — Сколько на них ни смотрю, мной это не становится. Разве нельзя было сделать новое тело хоть более-менее похожим на настоящее? Топорная работа, хоть теперь и с ногтями, а всё равно — манекен. Экспериментальные технологии, вообще-то, на людях не положено испытывать. Интересно, сколько мышей и кроликов до меня превратили в пластиковых зверушек? Миссис Дороти Деус и миссис Сат Моргенштерн, вы могли бы и поделиться результатами других ваших экспериментов! Или хотя бы облагородить эти несчастные культи, сделать их похожими на реальные человеческие конечности. Когда до лица дело дойдёт, страшно представить себе, какой я стану идеальной пластиковой уродиной! »