Что у тебя во рту?

Странно это слышать от молодого парня, но о такой сестре, как моя, только мечтать можно. Я младше её на два года, но мы никогда не воевали, не ссорились. Единственный раз в жизни, когда я её ударил, был, когда мне было шесть, а ей восемь, и она отнимала у меня "Змейку", чтобы я пошёл есть суп. Тогда я ударил её в грудь, и она сильно плакала. С тех пор у нас не было ни единого конфликта.  

Но когда мне исполнилось тринадцать, она начале вести себя странно: отказывалась от еды, остерегалась незашторенных окон, близко не подходила к зеркалу. Чтобы вы знали, Трисса (так её звали) всегда гордилась своей фигурой. Я бы хотел понять, что случилось, но сестра ничего не рассказывала. Может, её кто-то напугал? Я обещал вступиться, но она лишь качала головой.  

Трисса доводила себя до полного истощения, и мне нечем было помочь. Это злило. Хотелось узнать правду.  

Странностей стало только больше. Я сидел на диване в гостиной и поедал плитку шоколада, когда мимо проходящая сестра вдруг остановилась и вперила в меня свой взгляд. Взгляд, полный ужаса.  

– Что ты ешь, Бред?  

Мне было лень отвечать вслух, ведь от шоколада рот стал липкий и язык едва ворочался. Я просто показал упаковку.  

Трисса бросилась ко мне и полезла пальцами мне в губы.  

– Что у тебя во рту?  

Стало страшно. Она говорила без угрозы, только легче не становилось. Ещё и пальцы, пытающиеся протиснуться через мои зубы, не доставляли удовольствия.  

– Что у тебя во рту, Бред? Выплюни, немедленно выплюни!  

Я любил сестру, но сейчас искренне не понимал. Мысли о том, что она сошла с ума, казались мне предательством. С чего бы? Я знал её как никто другой, предпосылок для этих странностей не было и быть не могло. Когда мой рот открылся, она стала выскребать шоколад, чуть ли не добираясь до моего горла. Рвотные позывы заставили меня вскочить и убежать в ванную, а в мыслях крутились её перепачканные пальцы и этот смертельный ужас в глазах, будто я чуть не отравился.  

Говорить родителям не решился. Они бы точно посчитали её сумасшедшей. Мне хотелось верить, что есть разумное объяснение и сестра просто заботилась обо мне.  

Но её забота распространилась не только на меня. Трисса могла выхватить тарелку с салатом у мамы из-под носа и вывалить в мусорку, могла отнять у папы жареную колбаску, могла налететь на кого-то посреди улицы и забрать мороженое. Моя дорогая сестра страдала от чего-то, чего я не мог понять, и от родителей это скрыть уже было невозможно.  

Они стали пичкать её едой насильно. Трисса плакала, умоляла их не делать этого, звала меня на помощь. Она боялась еды. Настолько боялась и сопротивлялась, что папа не выдержал – привязал её к стулу. А я боялся заступиться. Я думал, это будет ей на пользу, и заталкивал сострадание глубоко в сердце, прикрываясь благими намерениями. Единственное, что я делал для неё, это убирал рвоту, вытирал слёзы. Тогда я не задавался вопросом, почему мы не обратились к врачу.  

– Бред... Они убьют меня! Развяжи меня! Помоги!  

Я молчал. Моё сердце уже разрывалось от всех тех чувств и мыслей, что я в него запихнул, словно в старый шкаф. Ради старшей сестры я готов был причинить боль ей самой, лишь бы она была жива и здорова.  

Её снова стошнило... И я с ужасом обнаружил в лужице непереваренной еды стекло. Откуда оно взялось? Не могла же она его проглотить, будучи привязанной? Родители точно не давали ничего стеклянного! Зачем бы они стали кормить её стеклом?  

Я позвал их. Родители тоже были в ужасе и ничего не понимали. А стекла становилось только больше. Оно порезало её горло изнутри и лезло изо всех щелей вместе с кровью. Трисса ничего не могла сказать, но её заплаканные глаза горели ненавистью. Она ненавидела своего младшего брата и родителей, она винила нас в своих муках.  

Папа развязал её, посадил в машину, повёз в больницу...  

Её желудок был полон стекла. Не просто полон, а разорван в клочья этим стеклом, источник появления которого остался неизвестен. Родителей обвиняли в насилии, в жестоком убийстве. Дело со временем замялось само собой... Я очень горевал по сестре. Винил себя в её смерти. Я должен был что-то сделать, но просто не понимал, что именно.  

Эти мысли неотступно следовали за мной по пятам. Её глаза мерещились мне везде. Её кровь мерещилась мне везде. А ещё...  

Когда я ел спагетти, что-то больно кольнуло меня в щёку. Я выплюнул на тарелку кусок стекла и увидел, что папа с мамой преспокойно хрустят таким же стеклом, ломая зубы.  

Все тарелки на столе были полны стекла.