ЮГ

Маленький, усыпанный мелкими камушками перрон железнодорожного полустанка у самых гор. Короткий как щелчок газон высохшей травы. Кусты акации. Россыпь гравия. Гребень холма в осколках ракушечника и гальки. Каменистая тропинка. Обрыв. Море! По кромке волнореза летит со стоном ракета. Разрывается. Сверкает. Взлетают, кружатся водяные искры. На пирсе две узенькие фигурки. Под берегом возятся малыши, торчат черные головенки. На волне высоко подпрыгивает катер.  

Мальчик, весь смуглый, от головы до хвоста. Зеленая пыль в солнечном луче, в ней золотая мошкара. Мальчик скривился от солнца, смеется.  

Водяные смерчи перемалывают волнорез. Вскипают горячие фонтаны. Бьет волна. В воздух летят водоросли. Пена кишит. Высыпается на берег, становится водой. Ушат, гроздья воды и песка. Малыши убежали, а купаться идет целая делегация. По длинному коридору, как в самолет. Спускаются по трапу. Берег качает, болтает, кружит. Море как слон в посудной лавке, все кругом трещит, гремит, падает, трясется, рушится, а оно улыбается, щурится подслеповато. Мерно, плавно раскачивается море. Из тумана далеко выплыл парашютист и повис, коснулся воды и полетел вверх. На горизонте будто бы были три корабля, так и не появились. Волна взрывает берег, проносится в бешеной пляске.  

Тишь да гладь, рыжая собака спать улеглась. Зной.  

Море извергается, шныряют чайки. Берег дрожит. Море! В обе, в четыре стороны, повсюду. Крестная купель земли, ее счастливая кровь, ее тайна и чудо.  

Глухие тучи. Ливень. Душно. Горы в тучах. Фонари наморщились от дождя. Фасады набрякли серой влагой. Зонтов почти нет. Головы непокрыты. Все в пляжных сандалиях на босую ногу. Море в открытом окне. Ветер. Камни купаются в море, ныряют как русалки. Дым и туман. Душная терпкая мгла. Над морем ливень, на берегу сухо. Берег поднимается из глубины, море оставляет его неохотно и лениво. Люди идут по берегу удивленно. Светятся как огоньки.  

Яркое, блестящее, светлое, солнечное утро. Кружит моросящий туман над вершинами гор, как будто капризные, чувствительные ноздри вдыхают терпкий, пряный запах. Над городом мчится поезд, словно собираясь взлететь. В воздухе смесь гниющих водорослей, тропических садов, пыли, душной влаги и пряностей. На улицах с рассвета энергичное и упорное движение. Пекут белый хлеб, из открытых окон пекарни по улице ест глаза влажный запах горячего свежеиспеченного мякиша. Туда и сюда снуют фургоны, грузовики, самосвалы и малолитражки, поднимая тучи пыли. Мчат автобусы и маршрутные такси на вокзал и в аэропорт. В пансионаты и гостиницы утренний заезд. Группу туристов не видно за горой баулов и рюкзаков. На строительных лесах, а строят много, можно сказать, учащенно строят, верхом сидят рабочие-строители в забрызганных краской спецовках.  

На центральных улицах моют нарядного паркетного рисунка тротуары, поливают и стригут газоны. Продолжение тротуаров мостят той же ярких и мягких цветов крупной брусчаткой. Потихоньку просыпаются вытянутые по главным улицам магазины и киоски сувениров, одежды, всяческого ширпотреба. Плакаты и палатки экскурсионных бюро, с зазывалой под балдахином с кисточками. Приглашения в Красную Поляну, в Новый Афон, на гору Ахун звучат нараспев как голоса муэдзинов с самого начального утра. Разводят пары и запасаются снедью прогулочные катера. На пиратскую шхуну «Черная жемчужина» грузят бесконечные ящики. У вокзала вьются такси. Прибывающих отдыхающих окружают с поднятыми руками и наперебой предлагают расселяться. Такие рои бегают по вокзалу. Тех, кого удается соблазнить, выхватывают из толпы, чуть не за руку провожают до машины, несут множественный багаж, бережно усаживают в такси и увозят с дикарской прытью, громко сигналя и мигая фарами. Вдоль дороги сидят мальчишки и бабушки с плакатами «жилье». У дорог установлены также специальные риэлтерские беседки. В них довольно крепкие тетеньки и дяденьки загорают и играют в нарды. Неназойливо щекотят нос запахом омлета, помидор и восточной кухни летние общедоступные столовые без стены на улицу, с потолком, переходящим в легкий солнечный навес. Есть посетители в кофейнях, где за столиком на двоих деловые люди и богема пьют по маленькой чашечке кофе по-турецки, в закусочных, пирожковых, шашлычных. В уличном кафе звучит песня: «Знаю, мама Армения, ты ждешь меня». Понесли надувные резиновые лодки и плоты, надувные матрацы, лежаки, стулья, кресла, столы, зонты. К десяти часам утра уличное движение обращается в один непрерывный поток. Все машины останавливаются перед пешеходами. Сколько бы ни было пешеходов. Независимо от их пола и возраста. Всегда. На любой скорости прерывают разбег и замирают. Притом что пешеходы пересекают магистраль вполне неожиданно, по потребности. Притом что светофор здесь понятие скорее лирическое, движение регулируется совестью и мудрой интуицией водителя. В наиболее оживленных точках сооружены два переходных моста. С этих мостов хорошо фотографировать горы. Еще бабушки водят на них маленьких внуков. Начинают работу офисы и учреждения. А какие мальчики консультируют клиентов в тени акаций на свежеполитом газоне районного суда. А на каких машинах подъезжают эти клиенты. Тю! Открылись дельфинарий, аквапарк, парк аттракционов на площади, кинотеатр, последний сеанс в два часа утра, районный этнографический музей, кстати, очень симпатичный, с экспозицией по истории шапсугов. На каждом шагу дискотеки под полотняными навесами. Называются «ночной клуб». Вход 100 рублей.  

Бредут, вздыхая семьи с надувными матрацами.  

Юноша с красным попугаем ара на руке болтает с приятелем.  

Девушки в голубом.  

Смуглая девочка ведет вдоль причала рыжую таксу, такса прыгает по плиткам набережной: жарко лапкам.  

Разнообразные туристы. Руководитель группы говорит мальчику: «Рыжий, рыжий, встал в толпу! » Другой мальчик из группы нечаянно толкнул попой летящую ворону. Ворона дальше полетела.  

На солнце под часами целуются голуби. Через семь минут уходят целоваться в тень.  

Под высоким прохладным куполом обилен, тесен, дымчато-розов, зелен и душист городской рынок. Среди курчавой мраморной крошки редиса и салата, мясных росистых угодий, румяных фруктовых булок, бледных испуганных плачущих сыров, чащоб столовых трав, от мшисто зеленых до багряных чистенькие холщевые мешочки специй. Глазам скользко. «Уцхо-сунели», «кандари», сумах (толченый гранат), сванская соль, «чаман», «зира», имбирь, «янеме (корейская соль)», «армянская универсальная», «хаубен адыгейская», шафран, «приправа восточная для 1-2 блюд», розмарин, «царская для рыбы и мяса». Живая форель. Карп живой, живые раки. Русский мужик под сиртаки грузит картошку. Во дворах стрелка указывает в глубину дворовых построек: «Домашнее вино. Гранатовое, Кизиловое. Каберне. Черный лекарь». Из-за каждого закутка выходят люди, Сидит старая гречанка и смотрит на прохожих со смесью любопытства и безнадежности.  

Вечер. По городу ездят открытые джипы с танцующими девушками.  

Девушка прижалась к шоферу на мотоцикле как птица, разбившаяся о ветровое стекло.  

По опавшей красной хвое гуляют кошки.  

От многоэтажных жилых домов к соседним горам протянуты бельевые веревки, устроенные по принципу канатной дороги. За одну веревку тянут, на другой едет белье. Веревки протянуты и между самими домами, таким образом мелодично позванивая белье путешествует над городом вверх, вниз, вдоль и поперек практически на головокружительной высоте. Городское население выходит на балконы, и, расслабившись в тени, наблюдает уличную жизнь.  

Горное ущелье похоже на вечернее платье, брошенное на куст, рукав запрокинулся, другой изогнулся. На перевале, на обочине куцей ленточки серпантина лежат рыжие волы и жуют жвачку. «Давай, давай, проезжай, что ты встал, проезжай – обращается водитель маршрутного такси к своим пассажирам – давай! Ну что ты как!.. Вот, понимаешь, из-за чего я не люблю лето, так это из-за таких вот». Входит красивая девушка. «Девушка, Вам до какой остановки ехать? » – «До конечной». – «Ай, как хорошо. Хоть мне повезло». Радостно прищелкивает языком. «Деньги? Какие деньги? Ты мне удовольствие делаешь. Всегда в мою машину садись. А вот это, видишь, – продолжает шофер – это машина не его. Кататься не умеет. Это ему теща подарила. А? Не теща? Ты откуда знаешь? А, знаешь его. Тогда другое дело. А я думал, теща подарила, кататься не умеет. Так, теперь слушайте меня все! Последняя маршрутка уходит в десять часов вечера. После десяти часов никто вас не повезет. Это вам для общего развития». «Здесь, здесь, здесь выходить Вам» – участливо предупреждает весь салон, и жестяная коробчонка останавливается. У автобусной остановки под дорогой в горе проложен туннель. При выходе из туннеля грузин с седыми усами, таксист на белой Волге продает домашнее вино. Рядом образовался небольшой базар. Местные женщины продают черешню, ягоду шелковицу (нечто вроде крупной ежевики), персики, огурцы, помидоры и жареные подсолнечные семечки. Почти во всякое время, с утра до сумерек наверняка, можно застать в урочном месте такси и домашнее вино.  

Ни телевизора, ни новостей. По утрам крик зеленщика: «Овощи, овощи! » Маленькая комната, потрескавшиеся обои, покривилась дверная рама. Из сливного отверстия в душе выползают большие жуки и огромная, какая-то ей-богу ушастая сороконожка. Простыни пахнут пряностями. На шкафу сидит изумленный солнечный лев с оранжевой гривой. По забору растет спелая черешня. Маленькая терраса, крыша соседнего сарая, на крыше кусочки мха. Заурчал грузовик, можно считать за стеной – булочная. Прямо в доме. Через веранду, где сидит семья, проходишь в булочную. Маленькие дети играют у стола, сидят у бабушки на коленях и нисколько не удивляются. Впрочем, в Сочи из-за кадки с пальмой в двенадцатом часу ночи выбрался карапуз и направился в магазин «Dolce & Gabbana».  

Удар грома. Молнии сыплются сквозь листву. Листва такая густая, что пропускает только голубой ветерок молний. Показались под забором четыре кошачьих лапы. Осторожно прошли мимо. Затем высунулись усы. Вытянулась спина, в тоненькую щелочку проскочила маленькая кошка, с шерстью на спине как перо белой вороны. Посмотрела как испуганная девочка и убежала. Листья нервно вздрагивают от дождя. Отдаленный крик петуха. Ходят лохматые взъерошенные взрослые котята. Покрикивают из кустов.  

Надпись мелом на ржавом гараже: «Ваня на море». Из парка видел, в волнах, совсем близко к берегу нырнул дельфин. С одной стороны парка над обрывом высокая беседка, с другой среди деревьев каменная арка, потом ступени, еще одна арка, наконец, балкон и терраса. Тропинка усыпана опавшими ягодами шелковицы, идешь как в блюдечке с вареньем. В парке лавровишневые деревья, сосны с длинными томными мягкими иглами, китайская акация с розовыми цветками, стволы акаций и каштанов увиты диким виноградом. По траве гуляют какие-то непонятные южные сороки: загорелые, с клювом как у чайки и с голубым пером. С наступлением темноты переливаются, пылают, трепещут, мерцают электрическими чешуйками кроткие неслышные стрекозы. Огнистые черты и стрелы разлетаются и сталкиваются в темноте.  

Поздним вечером тихо. Ни звука. Моря не слышно. Не летают сверкающие светляки. Только желто светят редкие фонари в аллее старого парка. По дорожке вверх поднимается пожилая пара. Из мобильника играет Нино Рота.  

Ровный месяц над облаком. С ним звезда. Над крышей пятиэтажного дома по серпантину убегают вдаль машины.  

В ясном полуденном солнечном море ходят причудливые синие водяные стаи на голубом поле, кружит пенный кратер. Разливаются чернильные пятна, изумрудно-голубые струи, изжелта-лиловые озера, черно-синие воды. Над сизой влагой пепельно-голубое пекло.  

Зеленой ящеркой меж зеленых гор летит электричка. Пересвистываются гудки. На юг поезда едут медленно, часто замедляя ход и вовсе останавливаясь. «Столичный экспресс» Москва – Адлер обогнул гору, вытянулся в линию, сбросил скорость у остановки Водопадная. Следом спешит скорый из Мурманска. Мальчишки лазают по отвесным скалам на четвереньках как мартышки. Потом чинно усаживаются на камушек провожать поезд. А в поезде на окне сушится штук десять распашонок.  

Когда я утром жду электричку, чтобы ехать в город завтракать, рядом со мной на станционную скамеечку усаживается старичок очень похожий на персонажа Яковлева из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Причем на двух. Электричка оглушает таким свистом, что уши немеют. В вагоне предлагают нитки, полотенца, панамки, пляжные вязаные сумки, карты. Проходит по вагону пожилая абхазка: «Семечки, жареные семечки, орешки, вода, пиво, пепсы». Проходит цыганка с попугаем и билетиками: «Кто желает погадаться? Очень интересно, попугай гадает». Встречный локомотив звучит соборным органом. Маленький домик, ларчик вокзала соседнего разъезда. Трубя и вздыхая, подкатил скорый, сорвал с головы панаму, замер у моря. Остановка Аше. С двух сторон в вагон вступает по пионерскому отряду. Дети устраиваются на сиденьях, из-под рук у них разметываются коробки конфет, вафли, печенье, кульки семечек, цветные карандаши, фломастеры, книжки с картинками и без; открывают банки с шипучкой, пакетики чипсов и рисуют фломастерами в книжках-раскрасках друг у друга на плече, помогая языком. Самодеятельный поэт читает стихи:  

« Вентилятор как живой  

Через длинный ротик  

Подает опилок рой  

Бункеру в животик».  

Остановочный пункт Лесная. Кстати «Лесная» глава в Рамаяне называется. Платформа Долина очарования. Остановка Якорная щель. Станция Чемитоквадже. Остановочный пункт Варданэ. Магри, Макопсе, Шепси, Мамедова Щель, Уч-Дере, Гизель-Дере, Дедеркой, Лоо. Маленькая светловолосая девочка строит страшную гримасу, выпячивает пальцы, делает большие глаза, взмахивает руками и говорит сильно в нос: «Лоо! »  

Железнодорожная мачта № 329. А за ней голубое море, сиреневый закат.  

Шум прибоя. Маленькая луна. Провода натянуты в обе стороны. И небо.  

Кассиры в поезде продают билеты, какие угодно. Один раз продали мне детский билет, другой – льготный билет с надписью: «безденежно».  

Горит зеленый семафор. Поезд прошел – горит красный. Фонарики засветились на перроне. Сумерки.  

Молодой таджик говорит жене: «Я хочу на поезде по всей России кататься. Чтобы посмотреть всю Россию. Добрый я мужик? Хорошо? » Краснолицый парень спрашивает разбитную разносчицу: «Почем твое пиво? » – «Пиво за двадцать – дама надолго задумывается – пять». «Че? Почему такое дорогое? » «Э-хе-хе – торговка чуть не падает на клиента – пиво не дорогое. Дорога работа, милый мой! » Электричка идет берегом моря. Закат.  

Волны как кипящий голубой янтарь. Вдаль море бирюзово-гладко. Закат ал. На горизонте появляется пятимачтовый парусник. Над ним бежит облако, похожее на рысь. В прибрежных кафе загораются разноцветные фонарики. По пляжу гуляют и выбирают гальку на сувениры. Десантники купают автомат. Рыболовы вышли на пирс. Далеко в глубине неба над морем полыхнула зарница.  

Южный городок. Среди обветренных приземистых улочек с нечастою листвой, вороватых потаенных заулков трамвай по булыжной мостовой мечет петельки. Проржавевшие вывески молочных и аптек, мерцающий изменчивый свет. Тепло. Глухие заборы. Внутрь двора уводит арочный коридор, оплетенный виноградом, и скрывается под навесом из буйной растительности. Трамвай проезжает каменными заборами, ступенчатыми тротуарами, из пыльного тупичка высовывает мордашку на привокзальную площадь. Есть, разумеется, и широкие проспекты, обсаженные высокими деревьями, как поднятые вверх руки с раскрытой длинной ладонью. Пологие и прочные скамьи. В конце бульвара, конечно, фонтан. А за ним Большая вода реки. Неподалеку драмтеатр, рынок и здание городской администрации. В воздухе светло и чисто. Небо пегое как вымытая лошадь.  

От перрона автовокзала ежеминутно отправляются разгоряченные автобусы в Кисловодск, Баку, Армавир, Геленджик, Новороссийск, Ставрополь.  

В расщелинах гор туман. Дорожный указатель: «Мотель «Отдохни у реки», беседки, шашлык, баран на вертеле, живая музыка, кафе «Охотничий хутор».  

Дорога – сплошная пелена тумана, в которой автомобильные фары прокладывают две резкие колеи. Из тумана поднимаются как опара из кадки, как вечный хлеб темные, волнистые, бесформенные горы. Они сужаются, теснятся и запирают дорогу. Сверкнула надпись: «начало перевала». Автобус, запыхтев, тяжело пополз вверх. На высоте туман поредел, разлетелся. Желтый свет фар заплясал и заметался на синих камнях. Водитель торопился опередить грандиозный ливень. Гроза приближалась. В такую ночь остановились, прижавшись к горам и потушив огни, караваны дальнобойщиков. Осталась свободной лишь половина шоссе по краю пропасти. Прогремел гром, и одновременно брызнули, изогнувшись десять молний. Автобус развернуло поперек. Был четвертый час утра. Пассажиры мирно спали. Знакомый сонно интересуется у водителя: «Ты в Туапсе заезжал на автовокзал? » – «Нет. Зачем мне заезжать? Только деньги платить автоинспектору».  

– Простите, Вы не могли бы меня высадить перед Аше, может быть Вы знаете, там есть такое место…  

– У тебя билет куда?  

– У меня билет… дальше.  

– Вот дальше и поедешь.  

Он продолжает недовольно неторопливо рассуждать: «Тут по этим горам как на самолете летаешь…» Начался спуск. Автобус устремился вниз с горы, совершая пируэты под 360 градусов. Голова у меня пошла кругом. Повсюду полыхали зарницы. Последнее что помню – выхваченный из темноты автомобильными фарами дорожный указатель: «Совет-Квадже». Водитель аккуратно остановил автобус у неприметного дачного местечка. Я пошел по тропинке в ночи, освещая путь карманным фонариком. Над морем парят зарницы. В полной тишине как будто поджигают край облака.  

В кромешной темноте лесов сноп зеленого света. Зарница. Зарница приближается. Летит над морем. Слышны шаги за спиной. Это море. Точно толкается в спину. Море бушует, ворочается, топчется. Зарница. Маленький круглый луч плывет меж лесов, тянет за собой ниточку огней. «У-ух! » – говорит поезд. Зарница. Зарница, Шум поезда почти равен шуму моря. Семиглавый цветок слепит глаза. Поезд обнимает склон горы. «А-ах! » -говорит поезд. Небеса шлют свет за светом.  

Пасмурным утром на берегу моря высокий, смуглый, могучий старик, совершенно голый, лицом к морю, сложил ладони узлом и высоко поднял руки над головой. В непогоду море как будто плавится и одновременно как бы замыливается. Илистое у берега, аквамаринно-зеленое в сердцевине, лилово-синим смыкается с небом. В пенных бурунах, как в снежных шапках. Оно не выплескивается на берег, а неожиданно вскипает, вырывается, выбрасывается из глубины. Из волны вылетела мертвая птица и с волной обрушилась вниз. Встает радуга.  

Горы похожи на змей, поднявшихся во весь рост. Они медленно, сонно, тягуче перемещаются. Гудят, дрожат и вздыхают. И вдруг раскрывают огненную пасть. Стремглав сворачиваются, камнем падают на дно.  

За узенькой светлой ленточкой лесопосадки стелятся бескрайние горы в туманных отсветах. Над ними вечернее алое солнце роняет свой свет. На вершине тихо. Солнце опускается в золото моря. Ровно, падает. Как таблетка в стакан. Горы смешиваются с туманом. Тают, тают.  

В сочинском дендрарии на почетном возвышении растут пальмы Ниобия Чилийская и Вашингтония Нитчатая (родина: северо-западная часть Северной Америки). В пруду распустились розовая и голубая лилии. На горке камней сидит пеликан с волнующимся клювом и смотрит на воду. К его островку плывут черные лебеди. В живописной чересполосице тюльпанное дерево, рододендрон пурпурноцветный, гибискус, розы, самшит, тис, граб. В «японском дворике» слышно, как за оградой ботанического сада поют петухи. На жердочке, уткнув голову, в плечо спит павлин. «Ой, барсук! » – кричит мальчик. Удивляется: «Ой, нет, это дядя».  

На площади под пальмами милицейский газик. Милиционеры в белых рубашках. Плиты тротуара на спуске стучат под ногами. Деревянная терраса на последнем этаже многоэтажного дома из розового туфа. «Торговый дом Бабаевский» с коробкой шоколадных конфет на фасаде. «Платановая аллея». «Курортный проспект». Ангел с крестом на белой колонне. Гостиница «Москва». У подъезда иномарки вперемежку с милицейскими Жигулями. И целая выставка цветов.  

Стемнело. Кругом гигантские развесистые чудовища. Стрелы башенных кранов в неоновых огнях. Маленькие, ярко освещенные автобусы. Переполненные маршрутки. Пальмы в подсветке. La Scala, Dolce&Gabbana, Dior как само собой. В витрине зевают на стульях мальчишки охранники. Вдруг кто-то с визгом ударил по тормозам, и выехало что-то красное как ноготь красавицы. Стоящие по сторонам улицы зааплодировали. Тут заиграли «Cheri Cheri Lady» из Мерседеса и в воздух понеслись лазерные лучи.  

Водные велосипеды ставят в гараж, вшестером, между прочим. Шестеро крепких мужчин его несут. Сдувают надувные матрацы. В пляжных кафе никого нет. На берегу торчит палка-купалка. Такая высокая труба, к ней приделан гибкий шланг, открываешь кран и обливаешься толстой струей воды, как из кастрюли.  

Над морским вокзалом луна. Красным огоньком моргает маяк в бухте. Нехотя шевелятся тяжелые яхты. Море плещет и пенится. На рейде светятся огнями корабли. Фарватер отмечен зелеными фонариками: вспыхивают и гаснут. Сложены стопкой пляжные лежаки. Под щекочущим светом луны на деревянном пирсе очень славно валяться. Южное ночное небо, нарядное как новогодняя елка. Играет музыка. Движение на набережной не перестает до утра.  

Под холщовыми пологами дискотек воздух гудит. Из обжорных рядов вырываются снопы живого огня. Открыты все магазины. Сувениры, «настоящий папирус из Египта в ассортименте» etc; посуда. Почему-то очень много посуды. Никелированные сковородки просто сыплются на дорогу. Чашки, вилки, ложки, стекло, хрусталь. И все тонет среди огромного числа морских ракушек. Зычно выговаривает вислоусый ковбой в кожаном прикиде: «Закончились танцы-шманцы-обжиманцы. Начинается шоу! » На соседней с набережной улице светятся лишь оранжевые гребешки такси. Шоферы сидят под деревьями и густо курят. На тротуаре танцует чернорунный грузин в белой кепке «аэродром», из-под ладони выглядывает кого-то в темноте. Молодые люди на скамейке в парке спрашивают подошедших девушек: «Девочки, вы за нами? »  

Свет маяка над водой. Далеко.  

Ресторанный бард зовет «Девочкам отдать любовь, а друзьям шампанского! » Изысканные окна с длинными ставнями неожиданно выглядывают из сплошных камней, из листвы. Кто-то бегает в ночи, пересмеивается. Ночные ха-ха и хи-хи. Плеск и треск. В воду прыгают нагиши. Мужчина кричит: «Любаня! Любаня! »  

Ночь. В уличных кафешках дотанцовывают. На тротуаре брошенная пыльная пляжная туфля. По мостовой рассыпана крупная черешня. На автомате coca-cola кошка моет языком спину. Ночью нежно работает Торговый порт Туапсе. Гибко раскачиваются величавые и ласковые портовые краны. Откровенный до бесстыдства и волшебный в своей естественности организм. «Не останавливаемся. Не расходимся. Продолжаем танцевать»- говорит ведущий. Пожилой мужчина сидит в пляжном кресле у самого парапета набережной, развернув кресло в сторону празднично освещенного павильона, не шелохнувшись, внимательно смотрит на танцующих. Лицо его серьезно и спокойно.  

Обратные поезда с юга идут скоро, легко постукивая на стыках. По стене железнодорожного пакгауза проведена широкая стрела с подписью: «к морю». На перроне пасхальные фонари. В вокзале темно. Дует свежий ветер. Прохладно. Пассажиры прощаются перед вагоном. Солнце садится. Локомотив набирает обороты. Вагоны тихо шепчут. Юноша-проводник в расстегнутой рубашке выбрасывает флажок.  

Кубань. Течет река с широкой и мутной водой, ходят вальяжные шоколадные коровы. Из тростника выглядывает белая козочка. По краям насыпи цветет оранжево-алый мак. Белые хаты в садах. Просторные правильные под прямым углом улицы распахнуты в поля. Станция Тихорецкая. Стоянка поезда пять минут. Разъезд Тихонький.  

Солнце почти касается деревьев. Яркий свет розовеет в темнеющей листве, лучится и сверкает. Рдеют румянцем, вечереют, влажнеют и пенятся сады. Золотятся маковки кустов. Синее и длиннее ложатся тени.  

Солнце летит над землей. Большой станционный колокол. Мальчик едет на огромном двухколесном велосипеде, машет рукой поезду. Поля, тополя. Скоро и Воронеж. Солнце восхищенно мчит, стиснуто вздрагивая порывчатой дрожью. Облака как опята на пне. Кутаются в рубиновую росу стебельки Иван-чая. Навстречу багряно-алому окоему завтрашнего утра солнце выпускает шасси.  

Черноморское побережье – Москва, 2007