ВЕСНА

Все светлее с каждым днем.  

Настоящий мороз, сухой и колкий. Вольный ветер. Улицы пусты. Тротуары белы, тротуары, стены наморщились, скукожились, озябли, нахохлились, граница стен и мостовой – белая полоса. Ярко. Светло. По чистой, выбеленной морозом мостовой, любопытно вертясь по сторонам, подскакивая, вприпрыжку едет клочок полиэтилена. Быстрее, быстрее, едва касаясь земли. Аккуратно, осторожными прикосновениями, ощупью соединяется с другими клочками. Ездят друг около друга, поворачиваются, трутся боками, проезжают вперед, уступают место, пихаются, трепещут, вздрагивают, светятся, блестят, сверкают, посвистывают деловито, разъезжаются в разные стороны, перескакивают друг через друга, едут поверху, дрожат, скрипят, разгораются. Полиэтилен едет дальше, уже по воздуху, поднимается вверх, кувыркается, разминается, вздрагивает, трепещет, вздыхает, расправляет крылья, вертикально поднимается вверх, как ракета, ввинчивается в небо, как огненный столб, отталкивается, вверх!  

Отходят грозы, окрест, по небесным холмам дивными сполохами разливаются бесподобные, просветленные сияния. Все кругом исполнено света. Все будто светится изнутри, излучает, испускает свет. Удаляются тяжелые дождевые оковы и открывается горизонт. В каждом окне отражается небо.  

Тоненькие веточки деревьев вытягиваются, натягиваются, как струны. На земле яркий свет, как санный след. Ветер течет, плещет, бурлит, наполняется светом, взмывает вверх, с шипением рассыпается прозрачной пеной. Дует в свирели и трубы, гремит. Брызнули лучи, свет закрутился, как в спицах колеса. Небо, как голубой баллон, наполовину без воздуха и шуршит. В круге света луч голубой, в нем быстрая тень птичьего крыла. Солнечные лучи медленно, как будто ощупью движутся, соединяются в один луч… Свет плавится в солнечном луче, в нем сгорает дыхание воздуха, идет голубой дым. Звезда лучей приближается, сходит, медленно ступая, в зените славы… Зябкий, утренний, родниковый холод. Капают медом на мартовский лед фонари.  

Блошиный рынок у станции Марк.  

Террикон. Трубы ТЭЦ. Мачта ветряного электрогенератора, как ветряная мельница. От ветра слезятся глаза. На землю стелится полиэтилен. На нем детские топочки. Алая курточка. Распутица, слякоть. Главное не утонуть в глинистой жиже.  

«Итак, пожалуйста! » «Брюки на изящного молодого человека. 10 р».  

– Да что Вы? Неужели десять?  

– Ну а сколько же?  

«Кресло. Старинное». «Английские часы с боем. Висят на стене. Идут».  

– Всю неделю будет минус пять.  

– Да не надо, я не верю Вам, перестаньте.  

Шкатулка красного дерева. «Деревянная шкатулочка. Двести лет. Это шкатулка моей бабушки».  

– Хочу предложить сборники сказок и для женщин, которые больше увлекаются фэн-шуем – книга, 50 рублей.  

– Чьи ботинка? Почем торгуешь? Красная шапочка, почем продаешь предложишь?  

Штофики, полуштофики, граненые стаканчики. Патефон с пластинкой. Вдоль железнодорожной насыпи на проталине двухэтажная вешалка, заполненная битком новенькими мужскими костюмами в упаковке. Звонница. В ней весы, масляный светильник, самовары, латунные, с клеймами, начищенные до блеска, с высокой, полированной, блестящей трубой, колокола.  

– О, какой товар. Вы не переживайте: все есть. Даже сколько хотите.  

Гипсовый Горький сидит на пеньке. Балерина с лицом рыбы хек и розовыми щеками. Морячок с гармошкой. Граммофон. Артиллерист с пушкой. Иван-царевич на сером волке. Корнет-а-пистон. Кумган. Стоит крупный человек молча. Перед ним надпись: «Продам гирю». Строгий младенец раскачивается в родительских руках. Разговоры о большой политике. Чугунный олень с телом свинки и тоненькими рожками. Водка «Самородок».  

– Ну, Вы будете проходить? Встали!  

– А тебя вообще тут нет, молодой, шел бы дальше и не вякал!  

Зонтик с видами Каира. На электрическом столбе свадебное платье. Индийская ваза.  

– Ой, между прочим, я хочу сказать, что Вы так беспокойно себя ведете, стоит за километр, прибежал?  

– Между прочим, а Вы какие умные!  

– Женщина, берите мыло роза, я Вам скажу, это даже женщине можно.  

– Что это у тебя за флажок такой американский?  

– Значок.  

– Дай сюда! Сколько стоит?  

– Пятьдесят рублей пока.  

– Да. Не забалуешь.  

– Купи носкы! Купи носкы! Кто не купит, плакать будет. Купи носкы! Купи свежий пальто!  

«Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта». «Бомарше. «Драматическая трилогия». «И. Ильф. Е. Петров. «Двенадцать стульев. Золотой теленок».  

«А внимание, с четвертого пути грузовой поезд. Освободите стрелки»! Сбоку вылетает красный экспресс, гудит и гремит. Слова пропадают в поездном гудке.  

Отходят грозы, окрест, по небесным холмам дивными сполохами разливаются бесподобные, просветленные сияния. Небо, как будто впервые, как будто его не существовало доселе вовсе. Все кругом исполнено света. Удивительный сиренево-розовый цвет, как мякоть цветка. Свет распределился, лег ровно по воздуху и на земле, облил мир горячей волной. Удаляются тяжелые дождевые оковы и открывается горизонт. В каждом окне отражается небо. Замковые башни облаков расступаются. Вход открыт. И входит солнце.  

В воздухе перемешиваются подтаявшие льдинки. Глыбы льда свалены по обочинам. Проснулись кошки. Пахнет водой и рыбой. Ручьи прорезались из подо льда, пригоршнями выплескиваются, булькают и текут. Лезвие ручья обожгло руку. Блестят.  

Двое молодых артистов, судя по тому, что до слуха долетает «гримерки», «выставить свет» идут, прикрывая друг друга плечом и головой этак вверх (ну, обычно так пробка, с усилием, отвинчивается). Девушка – не видят, зеленый свет – не замечают, разговаривают, а тут  

видите ли случилась такая лужа, что все по кромке ледяной ползут, за дерево держатся – перепархивают как-то непонятно, идут, брюки на попе болтаются, нога за ногу практически заплетается и сейчас, наверно, вообще улетит, и притопывает, и подпрыгивает, подскакивает, подпрыгивает от смеха. И выходят на яркое солнце и солнце как-то торопливо и спокойно их освещает. Над домами открыты рамы в небо и город проветривается. Пахнет тающим снегом, водой. Улицы, как после дождя, бледно-голубые прожилки в небе, по улицам стекает вода и собирается в трепетные лужи. Мостовая дрожит, как мотор и солнце в стекла. Капель падает, как будто из середины неба, крупной, полновесной каплей.  

Я там, где весна. Воробьи кричат из кустов. Просыпаются глаза, распахиваются широко. Промывные ливни света хлынули с небес. Брызг, и глаза засияли. Ветер раздувает горло матерчатого капюшона парня. Ветер забрасывает волосы на лицо девушке, играет кончиками волос в воздухе и оставляет их за стеклами очков.  

Аэропорт Домодедово.  

Вольтова дуга фонарей. К зданию аэропорта ярко освещенные автомобильные фары приближаются, как бильярдные шары. Знойно пахнет керосином. Стонут турбины.  

– Check in passengers. You are welcome! Sector B. Second floor. Exclusee now.  

Бесшумно распахиваются стеклянные створки лифта. Крупногабаритный багаж, запеленатый в сверкающий, хрустящий полиэтилен проплывает, как диковинные рыбы в ярком, радужном оперении вслед за девушками в голубых пончо и тропических бусах. Эскалатор включается только когда есть пассажир, видимо у эскалатора, как у сыщиков на ушах, есть такие тепловые точки… Серебряные педальки эскалатора образуют тихие волны. Белый верх, черный низ: деловой костюм. Поднимаются две девушки стюардессы. Хохотушки. Одна в юбочке чуть пониже бедер, другая в брюках клеш в обтяжку. С портфелями.  

– Sector B. Second floor. Exclusee now.  

Дама в лакированных лодочках с золотыми искрами, с мысками, как кошачьи носы, на золотом каблуке, походка, как будто кошка трется носом, рыжем парике, ядовито-розовых рюшах и клубнично красными губами в пол-лица. Малыш поднимается на эскалаторе в коляске, спит сидя. Капитан армянского лайнера в черном блестящем, словно стеклянном галстуке, таком широком, как обеденная салфетка. По вестибюлю проходит арабская женщина в темном платке с золотыми звездами, совершенно закрывающем шею и с ней за руку турчонок в оранжевом комбинезоне, как черепашка. Широко и плавно ступает почтенный хасид в черной широкополой шляпе, за его брюки держатся две девочки в узких розовых юбочках с рюшами и такими необычайно кудрявыми головами, что лиц их не видно. Волоокие красавцы-индусы с «дипломатами». Вальяжный финансист с кожаным портфелем.  

– Area. Sector B. Second floor.  

Девчушки, школьницы по возрасту, с веснушками, в рюкзаках, все в черных меховых ушанках с краснозвездной золотой кокардой, группа человек двадцать, перед ними молодой человек, как дирижер, картинно и поспешно разводит руками. Пауза. Никто не едет. За окном летная ночь. Зашелестели ступеньки. Девушка-продавец из «Кофемании», вся в черном, говорит по телефону, с какой-то космической улыбкой. Женщина в джинсовых шароварах и сиреневых туфлях на высоком каблуке. Пассажиры едва лишь не в пижамах, в пляжных шортах, гавайских рубашках, в домашних тапочках. Притом же у мужчины дорожный ридикюль крокодиловой кожи с бронзовыми застежками. Сходит с эскалатора, как с трапа под оркестр мужчина с распущенными волосами до пояса, орлиным профилем, в открытой на груди льняной рубахе под мягким кашемировым пальто. У него крупный перстень с черной жемчужиной в бриллиантах. Вокруг эскалатора, как индейцы перед очагом, неподвижны и внимательны, сидят трое очень интеллигентных пожилых китайцев, дама и двое мужчин, одетые  

по-североамерикански, в ковбойских шляпах и джинсовых костюмах.  

Летная ночь. Поле в россыпи желтых и бело-голубых огней, как звездная гладь. Далекое, мерцающее, бескрайнее. Движется по полосе самолет, как ночной вихрь. Самолеты с сияющими огнями по фюзеляжу. На летном поле парадная карусель, мигает и кружится. Почтовые вагончики, тонкая цистерна. Грузовички, автобусы, малолитражки. Легковые мелькают, как иголочки, широкими и быстрыми стежками. И каждый словно танцует, вприпрыжку, на одной ножке, совершая замысловатые па. В одном волнительном и чарующем ритме. Тяжелый тягач катится легко, как коньки по льду. Меж этой каши снуют внимательные самолеты. Темнота пульсирует огнями. Тяжелый, приземистый тягач кажется, зубами скрипит от натуги. Тягач зацепил самолет и повел бережно, от себя, самолет изумленно застыл, как стрекоза. Вокруг разлетелись легковушки. Рассекая темноту вертящимися огнями, легковой автомобиль сопровождения ведет за собой белый самолет. Прямо к зданию аэропорта. Тот не доезжает нескольких метров, мягко сворачивает. Гудит, гремит, ревет. Ходит обходчик, светит фонарем самолету на хвост, под крыло и на шасси, а потом подвинчивает, подкручивает, подстукивает. Стремительней и таинственней совершаются взлеты. На поле магические желтые меты. По середине поля катится марсианского вида плоский тягач. Плывет рядом, ласково сияет огнями простая белая акула. На летном поле появились тени. В подоконнике отразились облака.  

Самолет струей жара обливает широко рассветное небо. Взмыл ракетой, оставляя пенный след, и тихо поплыл под облаками, исчезает, тает.  

Разбежался, взлетел и замер в воздухе, почти остановился и так скоро, с ненавязчивой быстротой превратился в синюю пичужку.  

Оторвался, затрубил, запел в воздухе, убрал шасси, как-то мягко присел на крыло и полетел.  

Блещет маячок на серебристой глыбе. Колеса недвижны. Рулевая лопасть не шевелится. Окутывается неожиданно морозными парами. Тронулся. Медленно, до головокружения. (Воздух прилил, как кровь к глазам). Незримо оторвался, вспух, раскрылся в воздухе белым бутоном, взмыл. Вздрагивая перебегающей россыпью огней.  

Стоит. По крыльям пробежали огни. На лобовом стекле блестит солнце. Пошел. Пешком пошел. Побежал. Бежит. Бежит. Приподнял нос. Оторвался. Сложил колеса на животе. Качнул крылом, проскочил между двумя облаками. За ним летит чайка, взмахивает крыльями. Тень от облака проходит по самолету и снова он белый. Зачерпнул край облака. Приподнял нос с горбинкой. Самолеты кружат под облаками. Утро. Горизонт. Русский лес.  

Мучительно сладостно пахнуло оттаявшей землей. Пахнет рекой, песком. Слышнее шаги и стук колес. Заметнее дороги и тропки. Утром, несмотря на заморозок, по-летнему знойное небо.  

Пыль летит тучей. В воздухе пылевая завеса. Ветер. По-прежнему ветер, не утихает. Холодит щеки. А солнце печет.  

Солнце выскакивает из-за крыш, кипит и брызжет светом. Солнечный луч касается плеч, рыжих волос женщины. Голова исчезает в солнечном луче.  

Подсыхает газон. Тень птицы на земле. Голуби на проводах, как маленькие курочки, чистятся. Развешивают на просушку белье. И надели открытые платья.  

Глаза умылись, взбодрились, приглядываются. Но сон еще остался, опустился ниже, залег на дно. Я там, где весна. На приоткрывшихся губах упоенная, быстрая, пугливая, летучая улыбка.  

Парик из зеленого мочала, зеленые шелковые чулки. Зеленый трилистник на щеке, зеленый фартук. На голове зеленые рога. В косе зеленая, из плюша, лента. Девушка сощурилась, лукаво и выжидательно. Причесанные пудели встают на дыбы.  

Постукивает, словно удаляясь, капель. Грибной дождь из солнечных лучей. Сверкнули вкось зеленые глаза. Мимо чиркают велосипедисты. Убегает розовое облако и открывает голубой простор.  

По тротуару в одиночном автокаре проносится юноша в рекламном шарфе от «Билайна». Шарф развевается. Шляпа с полями надвинута на лоб. Автокар вибрирует. За забором, раскрасневшись, бьются в футбол. Рябят ноги, шаркая, мелькает мяч. Удар! Удар! Дребезжанье, звон. Есть!  

Девушка в зябкой юбочке, как в панаме набекрень и черных чулках, и сумка через плечо и частая походка. А вот девушка в мягких замшевых ботиночках (светлых) и собачка пятнистая с кроткой, жилистой лапкой. Молодо синее небо.  

Я там, где весна, где солнечный свет касается губ тепло. Головы воспряли, в походке явились решительность и устремленность, грудь выпрямилась, приобрела горделивую осанку, все в радостном волненьи и ожидании. Дыханье дрожит от радости и хочется песен. Так хочется песен веселых, радостных, звонких, счастливых, новых, таких, каких никогда не слышал. Тех, что еще никто не пел. О любви, о близости, о мечте, нежности, грусти и счастье. О счастье! Да, о счастье.  

Хочется услышать тот единственный, навек любимый голос, и чтобы пел он только для тебя. И тогда ты забудешь все на свете и будешь слышать лишь этот голос и в песне воплотится твоя Весна и ты воскреснешь! Ветер по-прежнему в лицо, но теплеет. Теплеет ветер.  

Поехали на дачу.  

Куртки, светлые плащи, береты. Ветер. Пиво, папиросы. Смех. Девушки. Голуби. Коробки, клетчатые сумки (на колесах и в руках), рюкзаки. Солнце.  

Цыганка молодая с детьми, с российским флагом. Вагон электрички зеленовато прозрачен от света. Лавки свежевыкрашенны. Пахнет свежей стружкой.  

В руках золотистый зонтик от солнца. Из сумки торчит пила. Зазеленели придорожные откосы.  

Недавно выкрашенные, залитые солнцем перроны. Порт за окном. Пикники. Приветливо машут ладонью (в другой пиво). Флаги.  

Пестренькая, кудрявая тень на земле (как молодая петрушка).  

И даже гаражи, все как один, выкрашены зеленым. Первая зелень на деревьях, как брызги неба. Голубое небо. Солнце.  

Первые босые ноги в сандалиях. Солнце в волосах. Кепки с длинными носами, солнечные очки. Светлые туфли. Он изменился с тех пор, когда на перроне вырастал лес из деревьев и кустов в сумках, черенков лопат, грабель, прочего инвентаря, зеленая стена вдруг всколыхнувшись, вплотную подступала к составу, а в вагоне слезно просили «передать сумку по людям». Дачник переменился. Он носит два перстня черненого серебра с гравированным руническим узором, черный рог на груди, читает «Походы викингов» и журнал «Softline» и пьет минеральную воду, обогащенную кислородом. Светлые ажурные кофточки, укладка. Дачник с портфелем и мобильным телефоном.  

По земле бежит тень от вагона. Пятна выжженной травы. Пламя и дым костра. Собака пьет из пруда. На лесной опушке женщины пасут коз. Собаки без поводков. Мальчишки на свободе носятся, как шальные, хохочут. Вереницы машин по дорогам, как воздушные змеи. Поезда. Над крышами поездов дым, дым голубой.  

Ветки так скоро плывут перед глазами, как рыбы. Лист, бедный лист. Подлетел к окну вагона. Откуда ты? Прощальный, бледный, сухой. Гаркнул локомотив: «Я-а иду»! Дрезина бежит по рельсам, как косынка вьется. Вдруг солнце облило меня светом. Шум колес, рев мотора. Вперед и вдаль! Вперед и вдаль! Любимое, милое солнце, здравствуй, здравствуй, прекрасное, родное, я рад! Солнце целует глаз. Машины стоят, все стоят. А она едет, быстро! Под вагоном мелькает электричкино вымя. Насыпь шуршит под ногами. Улыбается вслед. Уже не видать и улыбки, лишь ветер на насыпи. Прощай! Прощай! Прощай!  

Подрастает трава на поляне. Шишки шуршат. Дым на поляне, дым в деревах. Мошки в рот. Черт возьми, как славно жить. Мошка в глаз! Голова дятла мелькнула в ветках. Ветки, как жемчужины. Муравей бегло ползет по стволу. Ветер пошел шуметь по верхушкам деревьев, по насыпи железнодорожной. В лесу лист разговаривает с листом, как человек, ясно, взволнованно и горячо. Вокруг щебетали птицы. Дым и вино. Лес полон солнца. Желтая бабочка пляшет в небе голубом.  

Но сверху еще льется холод, каплет, донный холодок, остатки. Лимонным светом пестрит листва. Удушливо пахнули подсыхающие лужи. Деревья раскрыли лепесточки, грянул яблоневый цвет. Каштаны выпустили длинные листья в мгновение ока и затеплили свои свечи.  

Битцевский парк ночью. Соловей поет в ночи. На земле лежит туман. По мокрым тропинкам текут ручьи. Запахло подгнившим деревом с ослизлых мостков. Пахнет пьяно травой, рекой. Ноги вязнут в глине. Сиреневый свет. Утка заплескалась в реке. Темная тропинка, как черный шелковый рукав в серебряных звездах. Пышно клубится туман в луче фонарика, смешиваясь с дыханьем. Соловьиный пересвист за каждым деревом. Соловьиное эхо. Расходятся по сторонам тропинки под влажною листвой. Шуршат камешки под ногами. Трещат дождевые капли. Света фонарика далеко не хватает, да и не хочется его. Тьма. Ухожу во тьму, как в глубину, ныряю, и там, и я там… Я ночной житель, и глаза у меня, должно быть, желтые и круглые. Пьянящий дух ночи. Почти полет. Ты напрягся, сжался, как пружина. Прокрасться в ночь. Пью влажный, певучий сумрак. Волшебная тьма. Темный старый дуб, как раскрытые объятья. Зашумел дождь. Выскочит из темноты расщепленный ствол, темные стволы берез, влажные корни. За забором сад и дом. Кто в нем? Светит голубо в дождь окно. Сильно, ярко! Снова шумит дождь. Березы и клены в тропической, влажной пелене. Вдруг впереди тревожно, истово засверкал неровный, желтый огонь. Кто ты, кружишь по лесу в ночи? Кто ты, ищешь меня во тьме, летишь мне навстречу?! Странное бледно-голубое свечение над лесом, разрыв между облаками, почти точка в небе. Запахло грибами. Кто здесь, как филин хохочет, пылает желтым огнем в ночи?! Качнув деревья до самой вершины, взметнулись испуганно тени. Тускло блестит серая полоса асфальта, как лунная река. Прямая, как стрела, дорога под высокими, зелеными сводами уводит вверх. Манит зеленый свет впереди. Молчание. Шум дождя.  

И утром. Обильная, свежая, терпкая листва поднимается вверх густым зеленым паром. Трава в росе. Под деревьями воздух синий, на траве глубокая, влажная тень. Верхушки деревьев неподвижны и пропускают немного светло-голубого неба. Бледно-розовые солнечные пятна на сыром песке. Солнечные пятна на мокрой тропинке утвердились и окрепли. Зеленый дым в кустах проникся солнцем. В ручье с быстрой водой у широкого, кривого, деревянного моста дрожит сорванная ветка сирени, а рядом на песке другая. Соловей поет, как будто спросонья. Рябина, осина, береза и клен, и сосенка, молодая и стройная. Солнце прорвалось сквозь листву, растворив стволы деревьев. Неспеша пересекает дорогу собачка, маленькая, как белка. Голубые стволы берез. Щелкает орешки соловей. Пахнет острыми духами. Звенят птицы, вьется золотая мошкара. Пахнет подстриженной травой. На лужайке хозяин причесывает пятнистую собаку, собака с наслаждением верит головой в такт с движением щетки, бросается вскачь по траве, размахивая шелковым, пушистым хвостом. Девушка на ходу читает утреннюю газету и улыбается, разворот листа свежим типографским шрифтом горит на солнце. Бабушка набрала полную сумку целительной травы, не спеша идет домой. И начинает уже довольно сильно припекать. Бегут трусцой спортсмены, зевая на ходу. По траве обильная роса. У встречного измок подол майки и мужчина им умывается. В траве ныряет голова собаки. Солнце купается высоко в ветвях деревьев. Голубая мозаика в ветвях. Сиреневый покров. Полуявь, полусон. Пронзительная утренняя истома. Мелодии птиц. Солнце влетает в Битцевский парк, как в раскрытое окно. Скоро в парк придут дети, а пока они спят.  

Автомобильные фары накопляются, маячат на перекрестке слепящей куколкой света. Автомобильные фары вырываются, как комары из банки и мчат, прорезывая, гоня прочь, развеивая по сторонам непрерывными залпами сияющих лучей дорожную пыль, густую, тугую и плотную, как мраморная крошка. Воздух, как нашатырь, разбилась ампула и ты очнулся, темно, ни звезды, ночь. Холодно, и хочется вернуться вспять, но ты очнулся уже, дыши.  

Я пою о весне, о любви, о счастье, громком, шумном и смелом, об руки с ним взяться, обняться и бегать, немного вроде бы, но и не мало. Близком, простом и понятном. Простом человеческом счастье. Меч блестит подъятый, звон идет. Я пою. А полынью пахнет, а ноги босые и смуглые, а вот, а вот! Со щитом или на щите. Либо-либо. Будем счастливы. Да сбудется так!  

И настает рассвет. Отходят грозы, окрест, по небесным холмам дивными сполохами разливаются бесподобные, просветленные сияния. Все будто светится изнутри, излучает, испускает свет. Небо, как будто впервые, как будто его не существовало доселе вовсе. Все кругом исполнено света. Ветер течет, плещет, бурлит, наполняется светом, взмывает вверх, с шипением рассыпается прозрачной пеной. Дует в свирели и трубы, гремит.  

В круге света луч голубой, в нем быстрая тень птичьего крыла.  

Брызнули лучи, свет закрутился, как в спицах колеса. Солнце. Свет. Как кочующий дым, в городском сквере птичьи стаи. В одном углу площадки, у тяжелой диванной скамьи с выгнутой спинкой, мокрой от росы, на песке. Солнце. В другом углу, тоже у скамьи. Свет. Посредине слева, у скамьи. Солнце. Одна стая в воздухе, кружит над крышами, пройдет, покажется над вершинами крыло, птичий стан и разлетится. Солнечные лучи медленно, как будто ощупью движутся, соединяются в один луч… Свет, солнце. Птицы просыпаются, умываются, полощутся, чистятся, охорашиваются, оглядываются, осматриваются. Лопочут. Солнце. Вдоль дорожки сквера на подстриженных кустах сидят воробьи в солнышках. Вовсю крутят головками, беспрерывно отряхиваются, почти беззвучно гомонят. Свет, тень. Немного дальше, наискось на узкой дороге еще одна стая. Нервно выклевывают корм под ногами. Торопливо подлетают, подтягиваются на крыльях. Взволнованные, возбужденные. Не находят себе места. Солнце, свет. Машут, трясут крыльями, задыхаются от возбуждения. Издают короткие, отрывистые, сердитые, крякающие звуки. Сверкают глазами. Солнце. Беззвучно, яростно открывают клюв. Неожиданно озираются, выворачивая шею, глядя на затылок. В мягких войлочных туфлях шаги пастуха, пастушеский рожок, как с далеких гор, из тумана, резной колокольчик, эхо. Прозвучал сигнал к началу. Прозвенел. Крылья разом поднялись и наполнились ветром, шумно, буйно расцвели огненно синими цветами. Солнце. Ненадолго зависли над землей, закрутились, перемешались, смешались, толпятся, давка, толпа, туча. Гром. Молния солнца. Солнце погасло. Стеснилось сердце. Гул нарастает. Земля дрогнула, съежилась. Гул тысячи тел, гуд тысяч крыл, бой тысячи сердец. Рокот. Рокочут барабаны. Крылья трутся друг о друга, гнутся, мнутся. Затянули с собой тучу пыли, песка, помета, пуха, перьев, извести, сора. В этой мусорной вьюге машут птичьи лапы. Барабаны. Барабаны, дробь, барабаны. Взметываются фонтанами, бурлят в воздухе, закручиваясь в водовороты, сталкиваются, сбиваются, соединяются, смешиваются, вскипают. Барабаны, трубы. Скрипки. Одним жестом приветственного салюта вдаль по городскому скверу с верхушек деревьев, с веток, от корней, из травы взлетают птицы. Взмах, и полет! Взмах, и полет! Из-под кустов вылетают воробьи парами. Птицы взлетают под углом 30 градусов, как дробью из ружья. Закладывает уши, как при взлете. Барабаны, трубы. Скрипки. Птичка семенит ножками, подпрыгивает. Барабаны, трубы. Литавры. Вальс. Поднимаются постепенно, как лента, одна стая за другой. Птица нечаянно влетела под скамью и забилась, покатилась в пыли. Выскочила. Скрипки. Фанфары, трещотка. Литавры. Скрипки. Солнце! Зеленые пятна в глаза. И в уши! Птицы отталкиваются, отмахиваются от ветра, летят. Одна за одной. На одном дыханье. Солнечные лучи, как длинные слезы. Светлый ветер принимает птиц в ладони, раскачивает на своей голой груди. Лети. Лучи солнечного света проходят по птичьей груди. Солнце заглядывает в глаза птиц, отражается в зоревых глазах, как в горячих, крупных слезах. Небо тихо и празднично, омыто солнечным светом. Яблони в цвету. Цвет осыпается, застилает песок. Утренний свет. Летят, как будто раскачиваются на качелях. Выше, дальше! Быстрее, сильнее! Скорей, скорей. В утро. В лазоревую синь. В свет. В радость! Горизонт близок. Вот рядом. Солнце! Солнце! Солнце! Аплодисменты в вышних. Зазвенело, засверкало, запищало, зачирикало. Весенняя великая стая поднялась ввысь за птицей-вожаком. Радался шумный и разноголосый птичий звон. Стон. Зов. Песня.  

2009