Лёд или камень

Мы сидели на морском берегу, он смотрел снова вдаль, снова молчал – за время прогулки не проронил ни единого слова; волны и камни вторили меланхоличному настроению. Я старалась отвлекаться: на разноцветную гальку, маленькие и не всегда понятные растения под ногами, но даже свежий воздух с неповторимым ароматом водорослей не давал расслабиться до конца – молчание убивало.  

– Почему?.. Что я не так делаю?  

Он спокойно повернулся ко мне и лишь устало опустил голову. Какое-то время сидели, прижавшись друг к другу, а его тёплая, даже горячая рука хладнокровно покоилась на песке. Лишь иногда, точно забыв и вспомнив, стремительно рвалась вверх и временами пересекалась с моими пальцами.  

– Я не знаю, почему так происходит, Ив. Я, правда, не знаю. Всё хорошо, нет, даже больше того: всё прекрасно! Я и помыслить ранее не мог о такой жизни, мне нравится этот город, этот берег, море, особенно наши прогулки к нему, но и я, как бы сказать…  

– Это сложно передать словами.  

– А о другом могу говорить…  

– Часами! Знаю. Поэтому и удивляюсь тебе. Думаю иногда… – определённо лишняя мысль снова начала кружить и проситься стать голосом: Даже думаю иногда, что это из-за меня.  

– Нет!  

– Да дай сказать. Что это…  

– Нет, это не из-за тебя.  

– Что я… – надломленный голос готов был сорваться, на глазах уже заблестели слёзы. – Что я… Не та, и поэтому так получается.  

– Я не встречал никого лучше тебя, Иви.  

Как бы ни странно это звучало, какой бы ни казалась сказанная красивая фраза, а мне казалось или хотелось думать, что в ней не звучал обман. Спутник говорил от чистого сердца, однако… В нём-то и было всё дело. Его сердце было закрыто ото всех.  

Потом мы собирали цветы. В этом году побережье щедро украсилось маками: красными, рыжими, белыми и редкими жёлтыми тюльпанами, ромашками и дикими травами. Из них получился бы прекрасный букет или венок, а ещё я уже предвкушала, как здорово бы пройтись здесь босиком на рассвете…  

– Ты по-прежнему ничего не чувствуешь?  

– Я готов раствориться с ветром и петь его голосами. Смотреть на море так долго, чтобы растаять и превратиться в морскую волну. Стать крошечным жучком, божьей коровкой, и жить среди этих пахучих холмов, летать маленькой алой точкой, только бы видеть Солнце и быть слепцом в мрачный безрадостный день. Но я…  

– Однако при всём при этом ты… я же вижу.  

– Да, ничего.  

Руки пытались исправить это, но мало что сегодня могли.  

Ещё одна полянка, кристально-белого цвета, смеялась под ногами, расстилаясь на весь пейзаж. …Он стоял, глядя куда-то далеко-далеко, выше моря и выше окрестных гор, далеко-далеко, ввысь, в облака, за облака. Такой близкий и такой далёкий, одновременно и настоящий, и точно призрачный. Его разум обитал где-то в ином месте, перемещаясь, не долетая, не доходя до настоящего дня, или в прошлом, или в будущем, или в мечтах. Где же был он? Наши руки соприкасались, и слова говорили о том, однако чувства, чувств не было! И ни море, ни волны, ни пшеничные поля вдалеке и лаванда, ни виноградники не могли, увы, побороть это невыразимое обстоятельство. Он говорил, что это «давно уже больше, чем боль». И страдал, по-своему, по-особому, даже больше чем те, кто находились рядом.  

…К тому, что мой парень такой, привыкнуть получилось не сразу. Каюсь, да, долго думала, вся причина в отсутствующей взаимности, или его тянуло к другой девушке, например, из прошлого, но оказалось, это не так. И не было прошлого – только книги, стихи и мечты, и не мешали никакие лишние обстоятельства, просто с детства что-то однажды сломалось, забылось, щёлкнуло и с тех пор – так.  

Он признавался не раз, что тоже хочет понимать меня, думать вместе одними мыслями, угадывать, переживать, как переживают и думают друг за друга все остальные «нормальные» влюблённые пары, дословно: «пылать от огня любви». Ни одним словом никогда не пытался дать понять, что причина во мне, принимал свой недостаток и с гордостью нёс боль внутри. Впрочем, относительно боли, пожалуй, переусердствовал. Она только рвала его, он молчал – такого рода терпение впоследствии оставляло шрамы и ни к чему возвышающему не приводило. Или вело, не знаю.  

В иных обстоятельствах, когда рядом находился кто-то ещё, мы старались не поднимать «нашу» тему.  

Он замечательно рисовал и делал фотографии, которые выглядели как картины. В лучах бархатистого солнца или в потоках дождя, помню, как неоднократно ходили в горы, в ущелье, искали и находили пещеры. Я сидела и улыбалась от одного вида своего спутника, и пусть такого, и пусть неприступного, пусть таинственного. Однажды мы вместе поклялись перед Силами, и плевать, насколько безумной выглядела эта любовь.  

Любовь ли? Но что ещё?  

…А иногда было грустно. Не являясь человеком, слишком жаждущим телесной ласки, однако и я приходила к мысли, что было мало одних только добрых слов. И как можно было любить таким образом? Или что это такое, что это могло быть? Какие тайны стояли за подобной печалью? Или нет, не было никаких тайн?  

…Однако мы были вместе. Пол устилала трава, в волосах развивались листья. Нам особенно нравилось сидеть на ветвях большого раскидистого дуба на окраине леса и, находясь там, на границе, оглядывать или лес, или город. Многие летние дни остались проведёнными там, остались и зажили своей жизнью, навеки соединив две судьбы столь красивыми и тёплыми воспоминаниями.  

Мы говорили, говорили всегда, обо всём. А я раз и опять, между строк, не зная, правильно делаю или нет, касалась запретной темы.  

– Как же так получилось, почему? Из-за чего?  

– Может, виной тому моё прошлое?  

– А что было там? Кроме того, что знаю.  

И как-то странно становилось от этой близости, игры слов, невольных прикосновений, от взглядов, того факта, что мы делим одну и ту же – пусть и широкую – ветвь, и ветер качает и путает в один клубок наши волосы, что начинали мерещиться разные сны и фантазии. Мой спутник, чьего имени повелось не упоминать лишний раз, нет, он не просто казался, он определённо был в такие моменты больше, чем человек. Но кто он – не знаю, да и неважно.  

А какие у него были удивительные длинные волосы! Цвета настоящего золота, местами с прожилками серебра, они отдавали платиной и перламутром, если падало солнце, и горели, точно ангельский нимб. Может, он – ангел? Отсюда и столь особый взгляд на любовь двоих?  

Мы никогда ещё не целовались – не пробовали, боялись, ведь для каждого это было бы в первый раз, никогда не занимались тем, что делают взрослые, но притом знали, что составляли друг другу весь мир и были без ума от этого мира.  

…У красивых историй в конце обычно счастливый конец. Что это могло бы быть в нашем случае? Внезапное озарение, пробуждение точно от вечного сна, оттепель? …Ветер трепал ковыль и развивал наши волосы, и мы тоже казались сейчас двумя маленькими травинками, так близко сидящими на ветке дерева. Но ничего не происходило; хотя и этого было достаточно нам двоим.  

Мы делили в маленькой комнатке один диван и кутались под одним мягким пледом.  

– Ты по-прежнему ничего не чувствуешь?  

– Я знаю, что ты мой мир, но расскажи: как это можно чувствовать? Где тот огонь, костёр, о котором шепчут другие?  

– Люди говорят… – так смешно было предаваться простым словам, озвучивая уже не юному мальчику давно известное иным с малых лет. – Говорят, что… думают без конца друг о друге. Хотят быть вместе. Ещё… А ты? Ты думаешь обо мне?..  

– И вижу, и слышу.  

– А кроме того? А сейчас?  

Рука схватила его за шею и начала щекотать.  

– Я… не знаю.  

Но это было смешно.  

…И снова тишина и непонимание стучались в дверь. Снова казалось, этот день пролетит в тумане радостного предвкушения. И всё же это окажется только сном? Больше ничего не случится. Разрушатся мои мечты?  

Внезапно парень заговорил, невыразимо печально, с отчаянием, совсем иным голосом. Я ещё никогда не видела его таким, хотя мы жили вместе уже не один год, и многое успело случиться за эти месяцы.  

– Слова не могут передать того, что я понимаю. Когда-то, – говорящий точно от смущения дёрнул за краешек одеяла и набросил его на голову. Так, что остались видимыми только чёлка, нос и фиалковые глаза. – Когда-то я пытался представить будущее – и не смог. Знал, что, как другие, тоже выберу кого-то, мы станем жить вместе. И я тогда воображал…  

– Почему же говоришь: не мог представить?  

– Потому что видел перед собой красавицу вроде тебя, слышал её слова, наши диалоги, видел какие-то фрагменты совместной жизни и быта. Но не мог представить то, что буду испытывать при этом «пожар».  

– И ты встретил…  

– Тебя! Да. Но не могу объяснить, что не даёт мне стать таким, как другие.  

Я хотела добавить: «Но нужно ли это вообще? »  

А потом его точно прорвало, из-под одеяла полилась уже целая история. История, пролившая свет на холод и снег, и многие морозы из прошлого.  

– Иви, я виноват пред тобой. Очень виноват. Я соврал. Было много плохого задолго до того, как мы встретились. Но я молчал, вынужденный молчать, хотел не вспоминать прошлое и начать с белого листа – взлететь и лететь дальше. Как птица! Пересилить себя, забыть шрамы. Но даже самые незаметные шрамы остаются с нами до конца жизни.  

Я не хочу рассказывать всё, однажды один человек дал совет: менять имена, никогда не признаваться в словах. Пусть будет так, только ты одна будешь знать, о ком это сказано. Я иногда… Иногда упоминал между строк разных людей. Не имеет уже значения, что они говорили и делали. Это в прошлом. Некоторых из них даже нет. Лично для меня они все давно умерли. Точно воздух изменился и стал иным с тех пор, легче, чище, но холоднее. Вот так неожиданность! Мы влияем друг на друга и даже сейчас ты влияешь на меня. Ни за что бы не поверил, что снова начну говорить о былом. Однако, это создало меня, я лишь хотел сказать, что был совсем другим много лет назад до тебя. Настолько другим, что это может испугать и шокировать. Я не каменный и пойму, если ты оставишь меня… Что же ты молчишь теперь? Согласна? Коли так – уходи.  

Ну же, что ты сидишь, ты не слышишь?  

– Я останусь. Сам знаешь, не спрашивай, почему.  

– Зачем тебе такой я? Мне жалко, что мы встретились не тогда, а намного позже. Я изменился, я стал хуже, слабее… Был в сто раз лучше себя. И ты бы сделала меня иным, всю жизнь иной, хоть и изменила её своим светом с первой минуты первой встречи.  

– Но этого мало?  

– Немало, но прошлого не изменишь. Там навсегда темно, а без прошлого, знаешь, нет настоящего. Так вот, тогда, – и печальный голос снова углубился в историю, – раньше я был другим. Изменился благодаря тем, кто окружал и жил рядом. Люди очень сильно умеют менять людей. Они всегда так делают, даже когда ничего не делают. Кстати, даже тогда. Не хочу и не стану рассказывать о тех личностях. Не проси, всё равно не скажу. Прости меня.  

– Я пытаюсь понять, что ты пережил.  

– Было много всего: и света, и тьмы. Свет делает нас чище, заставляет взлетать мыслью и делом. Тёмное – только рвать сердце. Я выжил, но стал другим, холодным, ледяным, замкнутым, но я не камень. Только теперь больше понимаю, что чувствую. Так жить, думается, проще и легче, и даже веселее, а нет, так жить невозможно. Я остался в живых, но затем...  

…И хотелось и понять, и помочь, обхватить его незримые крылья, расправить их, осмотреть и согреть. Но крылья оставались невидимыми, крылья не поддавались. Его что-то по-настоящему искалечило, а тем, кто сотворил это, спорится, эгоистично смешно сейчас смотреть на подобное.  

– Я хочу чувствовать, самому больно, но не могу ничего, не выходит. Хочу и самому тошно. Почему я такой?..  

Или, помню, мы сидели на море, на ином берегу, перед иными волнами, солнце горячо и приятно ложилось на плечи, игривые тени прыгали по песку и камням. Я радовалась, что уговорила его не сидеть снова целый день дома. И продолжала пытаться, хотя бы пытаться растопить этот каменный лёд.  

За прогулку и новое живописное место он был благодарен. Безумно. Кружил по воде, разглядывал пену, искал янтарь, постоянно встречался со мной взглядом и улыбался. Но холод оставался с ним, неприступным, независимым, радостным и одновременно отрешённым, в одно мгновение меняя лучистый цвет глаз на серый и убивая надежды.  

– Ты разве не чувствуешь ничего, даже сейчас?  

– Нет. Это, наверно, другая форма существования?  

Не признавался, или скрывал, а сам-то между тем улыбался…  

…Или как сидели в беседке и уплетали клубнику и вишни, купленные только что во дворе, такие спелые, обжаренные солнцем, с солнечным вкусом и запахом.  

Я не могла не коснуться его мягких волос. А он смотрел во все глаза и жевал, изображая крайнюю занятость. Думаю, всё же скромничал, всё чувствовал, всё понимал (или постепенно начинал чувствовать? ). Занимался ягодами, да не признавался из страха, из гордости, упёрто изображая мраморную маску трагедии, а между тем просто стесняясь признать, боясь, что однажды разбитое сердце второй раз уже не склеится…  

– Как тебе угощение?  

– Точно не из этой планеты, а из сада самых высших богов, принесённое в жертву твоей красоте. Внеземной вкус!  

– Ха-ха! И… как же? – я упёрто пыталась подвести его к разгадке пресекретнейшей темы.  

– И как же что?  

– И ты не чувствуешь, что влюблён?  

– В лето, этот мир, или жизнь?  

Дурачился и говорил «нет», а вёл себя как настоящий влюблённый.  

…Затем наступила зима. Я надеялась, что холод природы не разрушит наше хрупкое потепление, достигнутое таким трудом. Верила до последнего, что снег и мороз – это роль, просто роль, давно разученная, возможно, любимая. Только-то и всего.  

А потом выпал белый снег. Настоящий.  

Мы вышли во двор, немного там прогулялись.  

Огромные снежинки упали на щёки и нос.  

– Какие они большие в этом году! Красивые, точно вата! Но хватит уже, давай в дом. Есть и другие планы.  

Если бы не северный ветер, можно было продолжить гулять, нос ветром существовала опасность простудиться – а потом лечись, снова сиди дома с таблетками.  

– Так быстро, только вышли ведь, подожди. Эй! Подожди, не холодно сегодня совсем, так хорошо. Я не чувствую холода, – вдруг отчеканил короткий ответ. В глазах была опять пустота. Лёгкая куртка едва ли могла согреть тело. – Хорошая температура, что ты, даже тепло, – и вымучено добавил: совсем не больно.  

Я с ужасом встретила этот ледяной взгляд. Так было много лет назад, при нашей первой «прекрасной» встрече. Слова не важны, названия, данные позже встречам, эпитеты, песни, сонеты…  

– Совсем не холодно, да куда же ты, давай походим ещё, – повторил он.  

А мне стало жутко.  

– Как? Совсем?..  

Красный нос, обветренные щёки и губы.  

Он покачал головой. А потом подошёл ближе, взял за руку, посмотрел пристально прямо в глаза. И улыбнулся, как-то подозрительно начав моргать.  

– …Девятую зиму я не чувствую холода, всё потому, что рядом есть ты!  

Марево. Нет, я хотела услышать такие слова. Это сон.  

Мы смотрели друг другу в глаза. Обеспокоенный взгляд, испуганный, немного расстроенный.  

– Всё, хватит на сегодня. Простудишься.  

– Почему я не ощущаю ничего? Почему?..  

Севастополь, 22 – 30 мая 2022, 514