Диана

– А ты, если такой смелый, чего сам к ним не сходишь? – прервал своим высокомерным тоном голос «скрытого», как тогда говорили, богача Казбича. Он был из неособенно знатного, но очень предприимчивого и бережливого рода, что, конечно, способствовало сохранению большей части семейного капитала в послереволюционные годы. Кулак. Кулаком он пригрозил хохотавшему чабану тех лет, когда о трогательных порывах юности забывает душа, но тело ещё (если не более того) способно воплотить эти мечты в жизнь.  

– Мужик и испугался собаки какой-то, – успокаиваясь, говорил пастух. – А зачем мне на их кошару ходить, мы с Маратом друзья что ли? Тем более ночью: кому я скот оставлю? – он покрутил пальцем у виска и подумал: «А он, верно, думает, что все мы тут друзья. Нет, брат, нет у меня друзей. »  

– Зачем ходить, зачем ходить. … А я тебе даже коня готов подарить, если сходишь и кинжал для отца нашего заберёшь! – сказал Казбич с вызовом.  

– Ага, но знай, что эта собака хуже волков будет! Сам видел, как она лошадь толкнула, седока сбросила и хвать его за бурку! Если бы не Марат, утянула бы куда-то, а там и «салам-алейкум», – глядя исподлобья, второй наездник при последних словах провёл по жирной шее пальцем.  

– А с конём не обманите? – чуть-чуть подумав, спросил чабан.  

– Обижаешь, – улыбнулся Казбич, – слово джигита.  

– Тогда оставайтесь, но и за стадом тоже следите, а то я одним твоим конём за него не отвечу потом. С этими словами он улыбнулся и вошёл в тёмную кошару.  

Небольшое однокомнатное жилище. Серенькие пыльные стены, низкий потолок без лампочки. Он никак не мог найти свечу, подумал: «Кончились. Или не было их». Он улыбнулся. За эти три года они ему так и не понадобились. Зажёг спичку, увидел бурку и большую тяжёлую дубину, хотел взять и глянул на старую фотографию на столе, рядом с верёвкой и недопитым чаем. Смотрел и смотрел на это молодое, полное жизни женское лицо. А глаза… чёрные-чёрные, грустные, а улыбка весёлая. «Интересно, почему всегда такие грустные? » – в очередной раз задумался он. Смотрел недолго, но спичка уже успела догореть и обжечь пальцы. Надел бурку, взял дубину и вышел на тропу.  

Его догнал третий наездник, долговязый юноша с вьющимися рыжими волосами. Он окликнул чабана, смотрел пару секунд в глаза путнику и, не заметив даже тени страха или волнения, повёл себя странно. Это неприятное удивление в его чёрных глазах испугало чабана, будто что-то сжалось у него в груди.  

– Тебе чего?  

– Не боитесь?  

– Мне нечего бояться, – и улыбнулся, – Не сегодня, так завтра помру. Ха-ха, смысла в этом нет.  

– Да как можно так равнодушно? А как же завтра и послезавтра? Разве можно так легко это отдать? Вы же не старик совсем, а смотрите так, будто завтра помирать собираетесь. Не понимаю…  

Пастух не ответил. Только улыбнулся опять и ушёл.  

Луна в тот день скрылась за облаками. Темно, тихо, но глаза уже привыкли. Кроны деревьев над тропой старались, словно заботливые руки, обнять землю. А пастух думал: «Почему так равнодушно? А ему какая разница? Будто я в их жизнь лез. Почему сижу тут на горе? А для чего мне спускаться? Идти всё равно некуда, дом продали, «эти» все в Турции себе счастье ищут, а мы… я тут остался. И что я со всеми её уже не довёз туда? Диана бы вытерпела, наверное… хоть в пропасть прыгай…»  

Он прислушался. Показалось.  

Дождь собирался. Рядом была маленькая пещера, куда во время дождя он однажды загнал скот. Внутри было душно и сыро. Он сел у входа, отцепил бурку, чтобы она просто висела на плечах, и глядел в тьму леса. Из головы всё не выходил этот черноглазый мальчик. Ему-то ещё жить и жить. Семья, дом есть. Ждёт его кто-то.  

Он поглядел на небо. Луна вышла из-за туч на мгновенье. Быстрое такое. Будто моргнула ему оттуда сверху.  

«Луна вот одна, – он думал, – и моего отца и мать, и сестру пережила. Меня тоже переживёт. Как люди радовались, спали безмятежно, умирали, видела. И не менялась. Только боком разным на нас смотрела без конца и забывала. Конечно, куда нам до Луны? Она может забыть о чём-то, что уже не существует, а мы думаем-думаем и стыдимся, если не думаем…»  

– Отчего человек – не луна?, – спросил он, – Да и пусть! Как заберу коня, то дела начну делать и начну всё с чистого листа! Дом построю, как у нас был тогда и семью заведу! – пастух кричал, снова что-то засветилось в нём!  

Луна снова моргнула и вдруг скрылась. Что-то во тьме пещеры поднялось. Глаза уже могли различить нечеловеческий силуэт. Рычит. Прыжок! Прямо в бурку! Он не мешкал – прикрыл бурку и крепко держал силуэт. Дубина. Удар. Ещё один. Ещё. «Это не собаку я бью, » – промелькнуло у него. Слышит: плачет. Отступил, держа дубину. Смотрит: дождь уже прошёл и силуэт туда, во тьму леса.  

Марат уже собирался ложиться спать, но решил отчето-то подождать пока луна выйдет из-за туч. И вот, видит: идёт его сосед Ахали под светом месяца:  

– О, Ахали, а ты чего тут?  

Ну, Ахали и рассказал ему и о Казбиче, и о коне, и о собаке как всегда улыбаясь. Спросил о свечах.  

– Нет свечей уже, но могу тебе фонарь отдать. Мне-то с огнём он тут ни к чему, а тебе в твоей тёмной кошаре не помешает, – и Марат подарил ему фонарь. Понадобится.  

И Ахали снова идёт в кошару и думает, куда он поедет на своём коне теперь, когда столько дорог видно под луной.