Анекдот

Мне сегодня сорок один. Но никому до этого нет дела. Всей вселенной не до этого жалкого дня. Хотя сегодня утром, когда вся труппа разбирала декорации после гастролей, мне на миг почудилась улыбка. Дрессировщик тигров, огромный медведеобразный человек, чьё лицо почти наполовину скрывала огненно-рыжая борода, улыбался мне, сидя на краю манежа. Мне показалась его улыбка, наполненной каким-то особенным смыслом именно для меня. Хотя не смотря на свой устрашающий внешний вид, он был невероятный и даже простоватый добряк. С его лица улыбка сходила лишь на время выступлений. Но чем бы всегда его улыбка не была вызвана, она никогда не адресовалась мне одному. Но тогда, когда я обливаясь потом, пересекал манеж, я был уверен, что на этот раз в его ухмылке есть послание только для меня. Я увидел как он, посмеиваясь, поднимает своё огромное тело и вразвалку направляется прямиком ко мне. Мне почему-то стало не по себе. Перехватило дыхание и захотелось как нашкодившему малолетнему пацану смыться. Я кажется врос в землю. Он подошёл ко мне, на секунду задумчиво взглянув в моё лицо, вдруг, с выстрелом разразился громовым смехом. Своей самсоновской ладонью хлопнул меня по плечу и сквозь смех произнёс:  

–”До чего же у тебя смешная шевелюра! Так и есть клоун! ”.  

Ещё долго был слышен его заставляющий вибрировать воздух гогот, а в моих ушах он звенел и того дольше. Я аккуратно опустил то что у меня было в руках(Что же это было? ) на пол и своей неуклюжей походкой как в тумане побрёл к выходу.  

Рванув дверь на себя, так что она с визгом скрежетнула стену, я резко и отрывисто вдохнул морозный воздух. Смесь стыда, отчаяния и беспомощности разливалась по моим жилам. А потом неожиданно для самого себя я рассмеялся. Я хохотал как одержимый, я не мог остановиться. Мне даже пришлось сесть на ступени, смех забрал все мои силы. Я смеялся над собой, над своей судьбой, жизнью. Я клоун. Моя жизнь реприза, идиотская шутка, насмешка.  

Вдруг я вспомнил отца. Он- первые строчки моего анекдота длинной в 35 лет.  

Мой отец тоже был клоуном.  

Я помню своё первое впечатление от смеющейся толпы. Заливистый смех детей, смущенный, но искристый смех женщин и беззастенчивый грубый, но живой хохот мужчин. Я сидел рядом с матерью и смотрел как по арене скачет разрисованный, невозможно нелепый, какой-то игрушечный человек. Он падал, вставал и снова падал. Это было так смешно. Он казался каким-то ненастоящим, персонажем из сказки, но почему-то таким близким и знакомым. Я смеялся вместе со всеми. Помню свой восторг, я хлопал пока он, запутавшись в кулисах не скрылся и пока мои ладони не начали гореть краснотой. После представления мама отвела меня за сцену. Она так уверена шла по лабиринтам цирка, а я все крепче сжимал её руку. Она отворила зелёную свежевыкрашенную красивую дверь. За ней был он, тот самый волшебный клоун сидел перед огромным зеркалом и стирал с себя лицо. Меня парализовал ужас, страх пригвоздил меня к полу. А потом появился папа. За одним лицом оказалось другое. Тогда я так и не понял. Долго еще думал, что это волшебство. Я тоже хотел быть магом, как и мой отец.  

Когда повзрослел, я начал стыдиться отца. Мне казалось, что это унизительно, когда над тобой смеются. Уже тогда я проводил в цирке всё своё свободное время. Я мечтал стать акробатом и учился этому. Я был хорошо сложен, смугл. Но в 14 лет я почти перестал расти. В 15 лет мои кости стали раздаваться, сделав меня грузным и неуклюжим. Лицо стало округляться, проклятые волосы стали патлами торчать во все стороны. К 20 годам они стали неуправляемой своенравной пенистой массой. В этом возрасте я уже был нелепым слепком человека, бракованной его версией, куда не посмотри. Неуклюжий тучный карлик с копной блеклых волос с лицом престарелого упитанного младенца. И правда- так и есть клоун!  

Уже в 17 лет я понял, что акробат из меня не выйдет. Никто не решался сказать мне это прямо, но моё отражение в зеркале сказало мне все за них. Вынесло вердикт. Без права обжалования.  

Отца уже тогда начинали мучить приступы, но он не пропускал ни одного представления. Когда выходил на арену, он оживал и был снова тем волшебным существом, которое я впервые увидел в 5 лет. Дома он подал на кровать и страдал от боли. Когда он умер на этой самой кровати, я понимал, что мои цирковые мечты рушатся. Но расстаться с цирком я не мог. С детства я впитал в кожу его запах. Запах животных, закулисной пыли, грима и еды на скорую руку. Когда отца не стало, а вскоре и матери, цирк остался моим единственным домом. И я стал клоуном. Тогда меня еще замечали.  

Перестав смеяться, сделав последний глоток воздуха, я вернулся в свой единственный дом.  

***  

Представление началось без задержек. Всё шло по накатанной. Номер за номером. Я ждал свой выход.  

Я стоял за форгантом, в тёмном углу, за пропыленной шторой, где меня никто не видит и где я проводил все свои последние минуты перед выходом на манеж. Я нервно теребил свой выцветший накладной нос. Слышу восторженные крики толпы. Я знаю с точностью до минуты, что это она сейчас работает на качелях под куполом. Я так же знаю, что она боится высоты. Она сказала это мне в свой первый день, когда я застал ее плачущей в гримерке- такую хрупкую и небесно красивую. Уткнувшись мне в сгиб локтя, она рыдала и говорила про свой страх. Тогда, да пожалуй тогда, я и полюбил её.. Ей тогда было всего 17 лет..  

Аплодисменты усиливаются, скоро конец. Я привык к восторженому рёву, вызванному акробатами, жонглерами, дрессировщиками. Они всегда приводили публику в неистовство. Особенно акробаты. Особенно она.  

В зале притихли. Скоро апфиль. Публика всегда чувствует, что скоро кульминация, чувствует бессознательно. И на миг совсем тишина. Я закрыл глаза. Сейчас она сорвется с рук ловитора и стремительно полетит вниз. Слышу долгий, полный страха и ужаса протяжный -Ааааах!. У меня на миг сжимается сердце. Как и в сотни раз до этого. Я словно вижу сквозь закрытые веки, как она едва коснувшись пальцами ковра, устилающего манеж, зацепив всего несколько его волосков, взлетает ввысь на страховке. На меня обрушивается шквал облегченных голосов. От оваций вибрируют стены. Выдохнув, открываю глаза. Через несколько минут мой выход. Слегка колыхнув занавес, она пробегает мимо меня. Я вижу её пылающие восторгом глаза. Пора. Выхожу. Поднимаю уголки своей нарисованной улыбки. Вижу много свободных мест. Меня ослепляют вспышки камер на телефонах детей. Вижу разочарованные лица, ждавшие следующий захватывающий смертельный номер, а не мою буффонаду. Знаю. Я лишь антракт между другими выступлениями, я чёртова надоедливая рекламная пауза, только вот меня нельзя переключить. Слышу редкий смех и вежливые аплодисменты. Вижу несколько совсем маленьких детей. Они смеются искренне. Выбираю одну малышку, лет пяти. Беру за руку. Она мне доверяет и идёт со мной. Её рука дрожит от восторга. Она то и дело озирается на немного встревоженную мать. Но сценка проходит гладко, Девочка хохочет и даже смеётся зал. Отвожу её на место. Она не хочет отпускать мою руку. Я дарю ей шарик. Она мотает головой. Хватает второй своей крохотной фарфоровой ручкой меня за полосатый пиджак. Тянет меня к себе. Я наклоняюсь. Она щекотит мне ухо своим вибрирующим голоском. Шепчет: «Вы волшебник? » Я киваю. Не могу выдавить ни слова. Надо заканчивать антре. Ухожу, путаясь в кулисах. Мой шлюз как у отца. Мешаю жонглёрам пройти, потому что, стою, вцепившись в форгант, и не дышу. Чувствую течет грим. От пота, а может от слёз.  

***  

Я бреду домой под завывание морозного ветра. Острые снежинки кромсают мне щёки, путают ресницы. Мои уставшие стопы тонут в снежном болоте. Но я ничего этого не чувствую. Я все еще в кабинете директора цирка. После представления меня туда вызвали. Исключают из шоу программы клоунаду. Ещё два представления и всё. Не смотрит мне в глаза, но говорит твёрдо. Предлагает остаться в цирке помощником. Я уже второй раз за сегодня не могу говорить, слова царапают горло изнутри, но так и не выходят наружу. Я снова просто киваю. Он расцветает, жмет мне руку, и я ухожу. Начинаю ощущать как мороз парализует мне руки. Только сейчас заметил, что в правой руке сжимаю свой поролоновый нос. Сквозь танцующую передо мной метель я едва различаю мерцающие вывески на моём доме. Вдруг такие послушные ноги несут меня туда. В темноте, в эпицентре балета снежинок, я закрываю глаза и сам себе коротко киваю.  

***  

Пол скрепит под моим тяжёлым телом. Пахнет пылью и холодом. Я наливаю себе стакан воды из под крана. Сажусь на единственный стул. Еще давно я сделал открытие, что лишние стулья в доме предназначены для гостей. Глядя на них, безмолвно укоряющих меня за моё одиночество, мне становилось невыносимо себя жаль и я их отдал. Конечно в цирк.  

От чего-то кружится голова и темнеет в глазах. Почти на ощупь нахожу кровать. Падаю навзничь и мне вдруг так хорошо. Разъедающая раньше тишина, сейчас мягко окутывает меня и шепчет маминым голосом колыбельную. Я улыбаюсь, вспоминая её восторженные глаза сегодня. Она совсем перестала бояться высоты. Закрываю глаза и шепчу ее имя. И слышу как она говорит мое. Я счастлив. А потом -темнота и глухая боль. Мой анекдот окончен. Можно смеяться. Только дайте забрать с собой свой поролоновый нос.