Худшее решение

Дверь в Залу Совета распахнулась с оглушительным треском, перепугав местных заговорщиков, решивших в перерыве между заговорами немного поработать и разобрать, наконец, накопленные бумаги, прошения и письма.  

Местных заговорщиков было трое: все, как и полагается, знатные, умные, и коварные настолько, что несколько раз умудрились уже перехитрить сами себя. Ближний к дверям – высокий и худощавый, нескладный граф Гедеон с вечной бледностью лица, даже вскочил на дверной треск.  

Два других – барон Гаде и маркиз Ламарк, как более опытные, остались сидеть на месте, не выражая никакого удивления внезапному не самому тактичному вторжению, в конце концов, они видали и не такое!  

На пороге, всё ещё тяжело и яростно дыша, стояла леди Алоизия – женщина очень мрачная, вошедшая когда-то в Совет Короны по протекции мужа, а после сжившая его с этого поста, полностью заменив, оказавшись беспринципной интриганкой, рвущейся к власти.  

–Какой сюрприз! – граф Гедеон сумел очнуться от этого внезапного вторжения и сел обратно за стол, с насмешливостью глядя на проходящую в залу Алоизию, – вы, дорогая, как летний луч!  

–Ваши шутки неуместны! – огрызнулся «летний луч», усаживаясь за стол интриганов. – Вы не представляете! Нет, вы даже не представляете, что творит этот проклятый Ронан!  

Ронан был головной болью всех заговорщиков королевства. Во-первых, он был первым в Совете Короны, во-вторых, был наставником и учителем Его Величества короля Карла с детства, призванный по личному доверию отца Карла. Стоило ли удивляться тому, что молодой король, лишившись отца, с которым не был близок и, заняв трон, что пугал и манил его, занял позицию и посвятил своё абсолютное доверие старому Ронану?  

Имея Совет Короны под боком, куда входила вся знать и Высший Жрец, король оставлял слово за Ронаном, усиливая недовольство среди всего Совета, поскольку то, чего хотел Ронан, обычно расходилось с тем, чего хотел Совет, вернее, большинство Совета, ибо плохи министры и советники, что могут договориться в каждом вопросе на единодушное решение.  

–Что на этот раз? – барон Гаде сделал вид, что происходящее его не волнует, но это была лишь видимость, выработанная привычкой многих лет.  

–Ронан воспротивился заключению торгового соглашения с Монтгомери! – Алоизия обхватила голову руками. Здесь у нее был и личный интерес, и интерес короны. Монтгомери – сильный, не отличающийся преданностью род, торговал как с врагами короля Карла, так и с друзьями. Он не имел никакого морального терзания и стремился лишь к прибыли. Алоизия рассчитывала в течение трёх месяцев проект торгового соглашения, надеясь стать во главе этого дела и пополнить свой карман.  

–Как? – маркиз Ламарк побледнел. Его тоже прельщала идея торговли с домом Монтгомери, у которых были возможности достать любой товар, даже тот, что приходилось добывать во вражеских землях.  

–Вот так! – Алоизия ударила ладонью по столу. – Он считает, что Монтгомери могут использовать шпионов и доносить вражеским землям все наши расположения и вообще оказывать моральное разложение среди наших торговцев!  

–Бред! – возмутился Ламарк, – среди всех древних родов, да не в обиду вам, друзья, Монтгомери самые честные. Они честно говорят, что торгуют со всеми и плевать хотели на трон, власть – их волнуют деньги.  

Алоизия, Гедеон и Гаде впились в Ламарка тяжелым взглядом. Маркиз не смутился:  

–Разумеется, я не одобряю этого, как не одобряю действий… Ронана.  

Опасная пауза ясно дала намек на недовольство самим королём, ведь болтают все: советники и крестьяне, жрецы и бродячее отребье. Но послушал король именно Ронана. Послушал и слепо доверился. А Ронану легко – он учил своего короля добродетели и истории, учил языкам, философии, астрономии, географии и милосердию. Но разве трон остаётся надолго в процветании за тем, кто имеет в сердце добродетель, преисполнен милосердия и может назвать все реки королевства, которым управляет? Для власти нужно нечто большее – готовность сподличать ради блага народа, выбрать меньшую жертву, принести её и позаботиться об истории.  

Ронан не король, поэтому может жить принципом: с продажными людьми нельзя связываться.  

Но Карл – король. Его принципы должны быть иными. Так почему это понимают все, кроме него?  

–Мы все знаем, – медленно заговорил Гедеон, – каковы последствия этого решения. Монтгомери не будут оказывать нам поддержку, мы потеряем часть товаров и торговых путей, не сможем пополнить казну, а дальше…продолжать?  

–Не надо, – попросила Алоизия, ещё не отошедшая от удара. Торговое соглашение было в кармане! Карл как-то не препятствовал ему, не выражал удовольствия, но давал относительную свободу. И тут всё накрылось. А виной всему Ронан!  

Ронан, потому что короля винить нельзя.  

–Значит, нам нужно действовать… – Гаде не спрашивал, он медленно обводил собравшихся в зале, ища поддержки, первым высказывая то, о чём они давно думали. И не таких губили и подставляли. А теперь хоть для блага. Надоел этот Ронан! Лезет всюду, не разбираясь совершенно. Надо бороться.  

Это встряхнуло советников. Действие – свершённое или хотя бы обдумывающееся, гораздо лучше, чем слепое прозябание и жалобы.  

Действовать! Опасное слово в опасном обществе.  

–В чём его слабость? – быстро спросил Ламарк, принимая игру и даже распрямляясь от удовольствия.  

–Добродетель! – фыркнула Алоизия.  

–Вера в свою непогрешимость! – в тон ей добавил граф Гедеон, тоже оживляясь. Ему нравилась борьба.  

–Подставить? – барон Гаде оглядел своих соратников. – Кто на нашей стороне?  

–Те, кто не достиг чего-то из-за Ронана. То есть, почти весь совет. Вопрос не в этом, – Ламарк уже прикидывал варианты, – король привязан к Ронану. Нужно сделать так, чтобы у него не оставалось выбора. Нужно чтобы за Ронаном вскрылось страшное преступление, и Карл должен будет уступить. Нужно, чтобы это преступление дошло до народа.  

–Может того…- неуверенно предложил Гедеон, – в ссылку его?  

–Нет! – резко возразила Алоизия, – король вернет его. Нужно сделать так, чтобы не оставалось никакого пути! Никакого отступления!  

–Как же вас задело! – усмехнулся Ламарк, – идеи, друзья, идеи?!  

***  

Шёпоты оплетают королевство. в этих шёпотах зарождаются опасные слухи. Нет ничего опаснее того, что сказано в этом шёпоте.  

Ламарк, Алоизия, Гаде и Гедеон выступают единый силой. Они продолжают переругиваться на совещаниях, а после, собравшись то в одном закоулке, то в другом, забывают мелкие нападки, видя перед собой одну цель: Ронан!  

А Ронан благостен и добродетелен. Тихим тоном он вещает от имени короны о милосердии, о необходимости заботиться о благе нищих и сирых, кормить голодных и исцелять проказных. Со слезами восхищения слушает его речь король Карл – эти речи милы его сердцу.  

–Да ради богов! – не выдерживает среди совещания Верховный Жрец, – нельзя думать о внутреннем благе. Вы слышали, что говорят наши полководцы? Они говорят о новых набегах наемников то с севера, то с юга… поверьте, мне мила мысль о том, чтобы заботиться о народе – она мила всем, но поддаваясь врагу внутреннему, мы проиграем врагу внешнему!  

–Бог милостив! Он видит наши щедроты земного пути, он защитит нас! – возражает Ронан и в тихом восторге вздыхает король Карл, в сердце его благодать, ему тошно от мыслей о всяких войнах и наемниках – постигло его сердце нечто большее, и его ли вина, что это большее не вяжется с троном?  

Верховный Жрец капитулирует. Он умолкает с тем, чтобы не сорваться. Он политик и служитель бога. Это нужно совмещать. Приходится!  

Алоизия переглядывается с Гаде, он едва заметно кивает ей. Вечером леди Алоизия навещает Верховного Жреца и тихо беседует с ним.  

***  

Растёт число сторонников падения Ронана, растёт число врагов ближайшего друга и наставника короля. Но Ронан не чувствует – полагается он на молитву или слеп? Полагается на защиту короны или на внезапную добродетель своих врагов?  

Ронан тихо предлагает открыть приют для сирот – народ ликует в удивлении. Ронан тихо вещает о необходимости милосердия у переулка прокажённых – народ переглядывается. Ронан говорит на совете о том, что нужно делиться с ближним и речь эта, стараниями многих советников доходит до народа – и молчит народ: делиться ему больше нечем.  

Падением неминуемо и безжалостно. Оно приближается. Ронан уже не герой в народе. Ронан уже виновник бед. Народ не хочет забот о сиротах и прокажённых, не хочет делиться, потому что сам нуждается в пище и в заботе. Ему приятнее рассуждать о добродетели и милосердии в сытости, а в тяжёлые времена – это лишь издевки и насмешка. Самому бы выжить…  

Советники разогревают народную ярость. они сами бросают недовольство, задерживают поставки хлебов, лишь бы пошатнулось могущество Ронана и оно шатается. Ронан остаётся совершенно один – даже если есть в совете те, кто сочувствует ему, те не высовываются, зная, что в такой момент нужно присоединиться к большинству, зная, что трусость позволяет выжить и пережить. А грехи и замолить можно! Да и грехи ли? Так, методы!  

В роковой день выходит король Карл к своему народу. Говорит, слёз в глазах не скрывая. Речь не трогает толпу. Толпа хочет крови. Толпа хочет падения Ронана. И Карл, наученный Ронаном, вынужден отступить.  

Выходит Ронан к толпе, та сминает его без всякого сожаления и раздумья. Еще пару мгновений можно различить его седую голову, да хрупкое тело, но миг – и всё кончено. Бездыханное нечто – всё, что осталось от советника.  

Плачет король. Отворачиваются советники, вроде бы смущенные, а некоторые едва таящие триумф. Верит толпа – теперь всё будет иначе.  

***  

Зала Совета мрачна и тиха. Нет слов у советников, вечных заговорщиков, вечных борцов за благо народа.  

Молчит Алоизия, скрестил руки на груди Гедеон, ни на кого не смотрит Ламарк, голову опустил Гаде…  

Молчание длится и разъедает всё несказанное душу, выворачивает и терзает, мучает. Наконец Гедеон не выдерживает, нарушает эту тишину, разбивает преступное молчание:  

–Но мы же уничтожили Ронана!  

–а толку? – замечает резонно Ламарк и Гедеон осекается.  

Ронан исчез, затихла жизнь его, смялась. Растерзанное тело похоронили в спешке, но что делать с королём, который уже отравлен всеми идеями своего наставника, такими приятными для его сердца!  

Исчез Ронан, но на его идеях появился Тиго – непонятно откуда вытащенный, привезенный и кем являющийся, но разделяющий идеи Карла, новый седовласый старец с заклейменным рвением служению милосердию в сердце.  

–Досье у меня есть, – напоминает Гаде, – в прошлом был жрецом, потом странствовал по деревням, просвещал всех о добродетели и благе, о необходимости дележа и прочее.  

–Избавьте! – шипит Алоизия. – Откуда их только берут?!  

–Уничтожим! – решает Гедеон. – Да? Сможем же?  

Он заговорил первым. Но не о том речь его. Опять краткосрочное решение проблемы! Это понимает Ламарк, это понимает Гаде, и даже Алоизия, наверное, уже поняла, хоть и боится сказать об этом.  

–Ну, ведь да? – Гедеон напрасно ищет поддержку.  

–Не в Тиго дело, – возражает Ламарк, взяв на себя эту смелость, дерзость и преступление. Друзья, мои речи могут казаться вам преступными, но вы сами видите, как я скорблю от них. и всё-таки надо признать…  

–Молчи! – Гедеон вскакивает. – Это невозможно! Он король, король!  

–Он больше жрец! – рявкает Боде с неожиданной силой. Гедеон оседает в кресло, беспомощно моргая, оборачивается к Алоизии, – скажи хоть ты?  

–Жрец на троне не к добру! – она морщится, но встаёт на сторону всеобщего блага, презрев собственное чувство и отвращение к себе самой.  

–Да вы…да я…- Гедеон пытается найти слова. – Да кто?!  

Так гибнет человек. пытается сопротивляться верный слуга трона и в целом личность весьма порядочная. Но гибнет! Нельзя не погибнуть, когда уже были сделаны шаги к падению. Нужно лишь смириться и принять.  

–Как насчёт принца Филиппа? – спрашивает Ламарк так быстро, словно уже не первый час обдумывает эту мысль. И так буднично, будто говорит о выборе варенья.  

Принц Филипп – личность твёрдая. Он молод, в его землях порядок, наведенный железной рукой и волей. Он – родственник короля, его племянник, не высовывается, правит себе тихонько в одной из захваченных когда-то отцом Карла землях и почитает венценосного дядюшку.  

–Твёрд характером, волен, почитает короля… – Гаде размышляет. – Согласится ли?  

–Согласится, коль выбора не будет, – отмахивается Ламарк. – В его землях порядок и полная прибыль казне. Похоже, что умён и не страдает грехом всеобщего милосердия.  

–Не нравится мне это! – замечает Гедеон. – Нехорошо…  

–Народу нужно процветание. К процветанию прилагается железная рука, – тихо возражает Алоизия. – Тиго, Ронан – это хорошие люди, но таких не должно быть подле трона. Король должен быть королем.  

Гедеон сдаётся.  

***  

Взывают к родственным связям советники, к радости Карла, и соглашается он на частые визиты своего племянника. Филипп производит на всех благостное впечатление, держится почтением, приезжает скромно – с тремя своими советниками, а те словно тени – хлопот никаких! А советники Карла не дремлют, повышают популярность принца в народе, привлекают на свою и его сторону все новых и новых людей. И вот уже в храмах Великие жрецы возносят Филиппу «Славься! », и в народе говорят с почтением, и распевают хвальбу уличные поэты.  

Грозы не чувствует Карл. Не чувствует и перемен Филипп, держится улыбчиво и мягко, но воля живёт в нем – советники Карла видят это. Им нравится. Они верят в светлое будущее своей земли, видят ответ на свои муки в его лице.  

«Пора! » – сходятся советники во мнении. К делу приступает Алоизия – ей не привыкать. Так она стала вдовой, так осталась единственной наследницей поместий…  

Пара капель яда доверчивому королю – так выглядит нездоровье. Целитель, уже подкупленный, разводит руками и назначает неверное лечение. Алоизия травит все больше и больше, присылая яд с лекарствами.  

В народе молва: болен король!  

Филипп проводит все дни у постели дядюшки, бледен, скорбен, послушен. И до последнего часа не оставляет он своего поста. Сжимает руку – ослабевшую, безвольную, мертвую, заливаясь горькими слезами.  

А в трауре народа – триумф советников! Вот теперь заживет королевство, вот теперь будет настоящий король!  

Верховный Жрец благословляет Филиппа на правление. Тенями держатся его личные советники, выдыхают с облегчением бывшие советники Карла.  

***  

Мрачна зала Совета…  

Кто же знал, что Филипп, управляющий железной рукой в своих владениях, почтительный племянник и волевой человек – это оболочка? Создали его таким собственные советники, диктовали и взращивали принца в клетке, каждый шаг ему прописывали, разветвляли… лик же самого Филиппа – глупость, овечья покорность, наивность и серость мысли.  

–Ни фантазии…- заметил Гаде с горечью, – ни тени, ни намёка!  

–Надо признать, его советники лучше нас, – Алоизия прикрыла усталые воспалённые глаза. Она имела тяжёлую схватку с троицей советников Филиппа. Их слаженные действия разнесли Алоизию, низвели до крупинок ничтожества.  

Они действовали так, словно являлись продолжениями друг друга. Они заканчивали одну мысль, придя к какому-то странному соглашению и единению.  

–Надо, – согласился Гаде безразлично.  

–Не надо! – Гедеон всколыхнулся в негодовании. – Да мы…мы же столько сделали! Мы столько провернули! Неужели теперь позволим остаться на троне такому болвану и глупцу? Неужели мы не сделаем того, что велит нам сделать наш долг для блага народа?  

Эта пылкая речь не произвела никакого впечатления на измотанных советников. Они даже не переглянулись меж собою.  

–Ну же? – Гедеон не желал отступать, – давайте! Объединим наши силы…  

–К чёрту! – Ламарк, молчавший весь вечер, неожиданно поднялся. Гедеон, еще не понимая сути этого движения, решил, что его слова подняли соратника. – К чёрту всех этих советников, королей и принцев. Я подаю в отставку!  

–Как в отставку? – от волнения Гедеон даже заикаться начал. – Ка-ак? В такую минуту? В такой сложный час?  

–Час всегда сложный, – возразил Гаде, поднимаясь. – Я тоже в отставку. В лужу сели мы вместе. Мне надоело.  

Не сговариваясь, не проронив и звука, два бывших советника покинули залу. Гедеон, не веря, смотрел им в след. Когда, возвещая неотвратимое, захлопнулась дверь, он вдруг вспомнил еще об одном человеке:  

–Алоизия! Ты ведь не такая!  

–Верно, – согласилась женщина устало, – я не такая. Но я тоже ухожу. Гаде прав – час всегда сложный, а я не хочу. Мне надоело. Короли и советники, и мы, вечно недовольные, не умеющие найти выхода…  

Алоизия не договорила, поднялась, направилась к дверям.  

–Стой! – взмолился Гедеон, – но не спешно ли твое решение?  

–Это лучшее решение в моей жизни, – спокойно отозвалась она. – И, что важнее, оно всецело моё. Впервые.  

И более не сказала и слова, вышла в немой гордости.  

–Но как же…как же так? – Гедеон, не понимая, не веря, смотрел на закрытую дверь, разделившую его мир на две части. Он совершенно не знал, что теперь ему делать! Каждое решение, возникающее в его мыслях, было худшим и его сил не хватало, чтобы выстроить какую-то классификацию и определить категории этих худших решений. Все его не устраивали.  

Не устраивали так, как не устраивали совет Ронан, Тиго, Карл, Филипп…