Игрушечный суд

Теперь он появлялся здесь крайне редко. Заходил не чаще одного раза в две недели. Он стал гостем в том доме, где прошло его детство. Здесь он научился ходить, сюда к нему вызывали врача, когда в три года он подхватил очень сильное воспаление лёгких, в эти самые комнаты он возвращался на протяжении многих лет, в окружении знакомых стен он занимался написанием диплома.  

За двадцать два года он слишком сильно привык к родительскому дому, поэтому переезд в собственную съёмную квартиру дался ему с таким трудом. Он понимал, что это правильное решение, что он слишком долго сидел на шее родителей, знал, что ему в любом случае предстоит выход из зоны комфорта, но всё равно несколько затянул с отъездом. Однако теперь он уже несколько месяцев существовал в своём, отдельном мирке и очень редко заходил проведать мать с отцом. Не потому что был плохим сыном — потому что и ему, и им нужно было как можно скорее привыкнуть к раздельности существования.  

У него остались ключи от родительской квартиры, но на правах гостях он предпочёл позвонить в дверь. Ему открыли практически сразу, видимо, мать не находила себе места в ожидании единственного сына и караулила прямо за дверью. Едва только дверь успела раскрыться, как она уже заключила его в объятия. Ей приходилось вставать на цыпочки, чтобы иметь возможность обнять его за шею. Она приложилась тёплыми губами к его щекам.  

— Питти! Как здорово, что ты пришёл! Давай быстрее снимай куртку. У нас всё стоит на плите! Всё уже готово! Мой руки, и сразу сядем ужинать! — Он увидел робкую слезу, скользнувшую в уголке её глаза, но мать быстро смахнула её и попыталась улыбнуться ещё шире. — Весь худой стал, вообще не питаешься! Ну это ничего… это мы сейчас в один миг поправим.  

«Питти» — только ей он и позволял себя так называть, только она одна хранила в сердце это ласковое имя, на которое он откликался в детстве. Коллеги по работе и оставшиеся друзья называли его кратко — Пит; директор фирмы обращался к нему «Питер», и это было правильно. Это было солидно. Именно так было принято во взрослых кругах.  

За спиной возбуждённой и очень словоохотливой матери стоял отец, он просто пожал сыну руку и молча наблюдал за тем, как тот снимает обувь и вешает куртку в шкаф. Питеру подумалось, что отец сейчас испытывает тоже самое, что и он сам, — неловкость. Все их последние встречи носили ощущение неловкости, словно с переездом Питера что-то нарушилось в механизме их маленькой семьи. Между ними разрасталась прозрачная звуконепроницаемая стена, за столом они чувствовали себя чужими, и словно не было тех двадцати двух лет, когда они представляли единое целое.  

Скорее всего, Питер начинал догадываться о корнях этой неловкости, она заключалась в том, что с течением времени Питер постепенно начинал осмысливать поступки и слова обоих родителей и уже с высоты собственного опыта понимал, что не все их решения были верными и что не все действия были правильными. Дети всегда считают родителей чем-то непогрешимым. И только с возрастом эта наивность начинает рассеиваться. Вполне вероятно, что и отец приходил к точно таким же выводам, этим и объяснялась молчаливая атмосфера, царившая в коридоре.  

На кухне весело звенели тарелки, мать напевала себе под нос, жужжала вытяжка, и на всю квартиру начинали распространяться запахи прожаренного мяса.  

— Остаёшься сегодня у нас? — Отец первым решил нарушить затягивающееся молчание. Он рассматривал собственные пальцы.  

Прозвучавшее «у нас» ещё больше усилило ощущение чужеродности и обособленности. Постепенно нужно было свыкаться с мыслью о том, что отныне они живут в двух разных мирах.  

— Да. Две ночи проведу здесь. — Питер намеренно долго поправлял форменную рубашку перед зеркалом, у него не хватало сил смотреть в глаза отцу.  

— Мы застелили постель в твоей комнате. — Констатировал отец и резко двинулся в направлении кухни, посмотреть, не нужна там его помощь. Отношения у них всегда складывались с натяжкой.  

Питер до сих пор не мог понять, рад он предстоящей ночевке в доме родителей или нет. На все выходные его квартира находилась в распоряжении строителей, предстояло провести ряд ремонтных работ, и в ней невозможно было оставаться, первым его порывом было позвонить матери (он всегда звонил ей) и попроситься к ним. Естественно, она эту идею восприняла с большим энтузиазмом. Конечно, приходи! Оставайся! Мы будем только рады! И только после звонка его посетили сомнения… Как будто он никак не мог оторваться от этого места, Питер слишком глубоко пустил свои корни.  

Он подхватил рюкзак с кучей нормативных документов и ноутбуком и собирался двинуться в направлении манящих ароматов, доносящихся с кухни, но не удержался и двинулся в другом направлении.  

Его комната (старая) находилась в конце коридора, дверь была чуть приоткрыта, приглашая его зайти. Он остановился на пороге. Не было нужды зажигать свет, он прекрасно помнил её внутренние очертания, но рука сама нашла расположенный слева рубильник и щёлкнула им. Абсолютно всё осталось, как и прежде. Левую стену занимало окно, перед ним был установлен стол, когда-то на нём располагался компьютер, но тот перекочевал вслед за Питером в новую жизнь, оставив после себя лишь несколько позабытых кабелей да глухие колонки.  

В школьные годы Питер считал себя страстным фанатом, и одна из стен целиком была заполнена футбольные героями. Десятки мужчин в разноцветных майках и коротких шортах бегали по его стене, поднимали кубки, целовали медали… Потом эта страсть прошла, и все чемпионы, защитники, бомбардиры стыдливо направились в мусорную корзину, оставив после себя лишь крохотные дырки в обоях, куда втыкались иголки.  

Возле раскладного дивана стоял книжный шкаф — опять же гордость Питера, которой сейчас он не придавал большого значения. Он читал взахлёб, читал много и с упоением. Для него не существовало досуга более интересного, чем чтение. Куда бы он не направлялся всегда имел при себе увесистый томик или небольшой сборник рассказов. В трамваях, в метро, в парках, на переменах он отгораживался от мира книжкой и находил блаженство между напечатанных строк.  

Увы, но ради взрослой жизни ему пришлось отказаться от этого. Для него существовала работа, и только она полноценно распоряжалась его жизнью, неуёмные амбиции и большие карьерные перспективы заставили Питера пересмотреть приоритеты. Ему очень посчастливилось практически сразу после диплома устроиться в уважаемую фирму с весьма высокими требованиями к сотрудникам, лентяев там не жаловали. Приходилось выбирать.  

Молодому, неопытному сотруднику приходилось нелегко в условиях каждодневной конкуренции. Поневоле приходилось отказываться от прошлых удовольствий — ему не хотелось оказаться за бортом успешности и состоятельности. Его целью было получить место начальника подразделения до Нового Года. Это вынуждало Питера задерживаться на рабочем месте каждый день, он носил документы и планы домой и после спешного ужина продолжал работать. Реалии взрослой жизни вовсе не были окрашены цветами радуги. «Как жаль, что в сутках не тридцать часов! » — не переставал Питер сокрушаться каждый день.  

Там же с книжных полок на него глядели животные. До определённого возраста он увлекался коллекционированием плюшевых игрушек. Занятие, может, и не самое подходящее для мальчика, но Питер по этому поводу никогда не испытывал стеснений. Собирать модельки машинок пришлось ему не по вкусу, тем более в них он никогда ничего не понимал, а вот мягкие игрушки стали предметом его жадного коллекционирования. Больше всего его увлекали персонажи известных мультиков, но помимо них он не брезговал и самыми обычными экземплярами.  

Обвившись длинным бело-жёлтым хвостом вокруг стойки от шкафа, с верхней полки на него смотрел вылупленными глазами лемур с непропорционально большой головой. Немигающий взгляд огромных полусферических зрачков доводил маленького Питера до ужаса. Рядом с ним располагался плюшевый мишка, его мордочка размещалась на согнутых передних лапах, хвост отсутствовал, и в некоторых местах торчали нитки. Длинная такса, которую он раньше любил использовать вместо подушки, лежала поверх вереницы приключенческих книг, её длинный язык, как закладка, застрял между страниц романа Джека Лондона. Покрытый рыжим волосом орангутанг сморщенным пластмассовым личиком выглядывал из-под кровати, а компанию ему составлял толстый далматинец, которому Питер так и не сумел придумать кличку.  

Корова из мультика со шляпой на голове, малыш-бегемот, одетый в майку, заяц с нелепым подсолнухом в руках… И у всех одинаковый, стеклянный взгляд, пригвождённый к одной точке. Почему-то сейчас Питер нашёл подобное зрелище мрачным и немного завораживающим.  

— Раньше тебе очень нравилось с ними играть! — Голос за спиной заставил его вздрогнуть. От неожиданности он чуть не выронил из рук тяжёлой сумки. — Ты всё детство занимался их коллекционированием.  

Мать неслышно пересекла коридор и застала его врасплох. Интересно, долго она наблюдала за ним?  

— Глупости какие! — Ответил на это Питер. — Почему вы их до сих пор не выкинули? Я думал, что их уже нет…  

В глазах матери он увидел самое настоящее удивление. Казалось, такая мысль никак не могла прийти к ней в голову.  

— Выкинули? Зачем? Ведь они тебе очень нравились!  

— Да но… — Питер не нашёлся, что сказать. Он аккуратно поставил сумку на пол, расстегнул манжеты и выправил рубашку из тёмных брюк. — Пойдёмте-ка есть, а то я сегодня без обеда.  

И вместе, как в прежние времена, они пошли по коридору, выключив свет и погрузив комнату с её обитателями в темноту.  

***  

Был пятничный вечер, время подходило к девяти, но посидеть спокойно не вышло — трижды в кармане брюк Питера оживал телефон и выдёргивал его из-за стола. Да, за место начальника подразделения нужно было быть готовым сражаться и во вне рабочее время. Он неизменно извинялся, отодвигал свой стул и уходил в собственную комнату — ему было привычнее вести телефонные переговоры в одиночестве. Родители понимающе улыбались, но в их лицах Питер читал обиду. Он заглядывал к ним так редко, а тут ещё постоянно приходилось прерывать ужин и неспешную, текущую и обыденную для их семейного круга беседу.  

Было множество вопросов о работе, отвечать на которые Питер старался как можно пространнее, просто потому что непосвящённым в специфику было абсолютно непонятно, в чём именно заключается суть его обязанностей. Он старался подбирать слова, объяснял термины, переводил на родительский язык то, с чем сталкивался каждый день. Для него это были аксиомы, для них — китайские иероглифы. И, тем не менее, они продолжали оживлённо кивать его словам. От этого чувство неловкости обострилось, помимо того, что жили они теперь раздельно, так и говорили на совершенно разных языках.  

И всё равно ему было неловко и стыдно за звонки, из-за них вечер происходил урывками, а в результате порция Питера успела остыть и стала не такой вкусной. За оборудованным на троих человек столом сидело только двое, а он большую часть ужина прохаживался по своей комнате и разбавлял реплики на том конце провода собственными замечаниями.  

Он имел дурацкую привычку ходить туда-сюда во время разговора по телефону, в офисе он прохаживался по светлым стеклянным коридорам, здесь ему приходилось довольствоваться короткими дистанциями. Из угла в угол он пересекал свою комнату, останавливался возле полок и пальцами свободной руки бережно проводил по корешкам давно забытых книг. Его брови начинали хмуриться, а ноги снова требовали движения — так он и перемещался по обители собственной юности, всякий раз останавливаясь возле книжного шкафа.  

Последний разговор затягивался, Питеру пришлось перехватить телефон другой рукой и, в очередной раз завершив круг по комнате, он по привычке приложил ладонь ко лбу плюшевого мишки и стал его поглаживать. Мягкая игрушка показалась ему тёплой, словно кто-то совсем недавно выпустил её из крепких объятий. Он несколько раз пробежался ладонью по выгнутой спине медвежонка, щёлкнул по носу длинную и неуклюжую таксу и начал накручивать висящий хвост большеглазого лемура на палец.  

— Да, да, прекрасно понимаю. Это было указано в сегодняшнем отчёте. — Он немного помолчал, вслушиваясь в голос собеседника. — Обязательно подготовлю к среде. Да. И вам тоже хороших выходных. До свидания.  

Уф... Можно было возвращаться на кухню, где его всё это время с нетерпением дожидались родители. Их лица имели одинаковое выражение: "Понимаем, понимаем — работа". Питеру показалось, что смотрят они на него с укором, пусть и ненамеренным. Чтобы хоть как-то компенсировать собственное невольное отсутствие и подтвердить свои лавры хорошего сына, Питер вызвался помыть всю посуду, а так же закипятить чайник.  

Мать принесла из холодильника небольшую упаковку пирожных, что по мнению Питера было излишним. Неужели для них действительно такой большой праздник, когда он находит время заглянуть к ним? На это ему в ближайшее время не дано было ответить.  

Сил сдержаться у него не хватило, и он в одного умял целых три пирожных — у себя на квартире ему не часто доводилось баловать себя подобной роскошью. По хорошему он ещё планировал посидеть часок другой с ноутбуком, не зря же тащил его на себе, да к тому же телефонные разговоры прояснили некоторые моменты, на которые он раньше не обратил внимания, но... но в этом месте, в этой знакомой и обжитой обстановке он вдруг резко утратил рабочий настрой. Уже к концу чаепития его немного клонило в сон, сказывалась накопленная усталость, да и, честно говоря, прошедшая неделя показалась ему небывало затяжной и напряжённой. Тело требовало отдыха.  

Путь наименьшего сопротивления казался таким простым — отложить все дела на завтра и сразу же лечь в кровать со свежепостеленным бельём. Питер презирал себя за подобные слабости, но после сытного ужина в нём осталось только расслабление. Он засыпал, сидя с кружкой остывающего чая. Всё же он не был выкован из стали, да и вряд ли в таком состоянии смог усмотреть в документации что-нибудь путное.  

Он пожелал спокойной ночи родителям, обнял перед сном мать и направился в свою комнату. Вещи привычно легли на стул, он махнул рукой застывшим игрушкам и погасил свет. Голова устроилась на подушке, пружины матраса заскрипели, как будто он и не переставал на них спать.  

"Но завтра, завтра сразу же займусь составлением нового отчёта. Завтра же, с самого утра... "  

***  

Сон потревожило лёгкое прикосновение. По открытой ступне скользнуло мягкое, пощекотало пятку, добралось до пальцев. Питер рефлекторно дёрнул ногой, но прикосновение никуда не делось, снова по его ступням пробежала лёгкая дрожь щекотки, этого оказалось достаточно, чтобы нарушить его покой.  

Питер приоткрыл один глаз и пошевелил ногой — никакого результата. Он собирался перевернуться на другой бок и завернуться в одеяло, но внезапно осознал себя лежащим на спине и полностью обездвиженным. Руки и ноги судорожно дёргались, а грудь была придавлена чем-то тяжёлым, затрудняя дыхание. Он хотел разлепить губы, но и те оказались перетянуты и не способными к движению.  

Потрясённый и запуганный Питер полностью раскрыл глаза и в свете уличного фонаря, проникающего в его комнату, увидел прямо перед собой плюшевого медвежонка. Тот лежал на груди, упираясь мягкими локтями в рёбра юноши, голова покоилась на подставленных игрушечных ладонях, а взгляд был устремлён на лежащего человека. Раньше он часто засыпал с этим медвежонком под одеялом, а сейчас вид детской игрушки производил ужасающее впечатление. Стекляшки глаз ловили фонарный свет и немного походили на настоящие зрачки.  

Разглядеть медвежонка мешало что-то, перекрывающее рот Питера, он пробовал приподнять голову, но неведомая сила сразу же вдавила его в подушку.  

"Здравствуй, Питти! А мы думали, когда ты навестишь нас! "  

Не может быть... Это всегда происходило только у него в голове, голос оказался знакомым, потому что... потому что раньше у Питера — тогда ещё Питти — была игра: он делился со своими игрушками секретами, рассказывал им истории, и для каждого плюшевого питомца у него был придумал особый голос. Так в его детских фантазиях звучал медвежонок.  

"Приятно быть узнанным. — Глаза медвежонка, как лазер, смотрели только в одну точку. — Но и со всеми остальными тоже поздоровайся, Питти, ведь мы так долго ждали твоего возвращения! "  

Безумием было верить в происходящее, Питер закрыл глаза, желая прекратить кошмар.  

"О нет, нет! Ты вздумал прятаться от нас? Питти, это мы — твои друзья, разве ты не скучал без нас? Разве мы после стольких лет не заслужили твоего внимания? "  

Противиться голосу было невозможно, кошмар не прекращался, тем более с закрытыми глазами Питер, обратившийся в маленького мальчика, чувствовал себя ещё более беззащитным.  

"Умница. Не откажи в любезности поприветствовать остальных участников нашего стада".  

"Здравствуй, Пит. — Прозвучало с правой стороны, ему пришлось скосить глаза, чтобы увидеть фигуру коровы, прижимающей его руку. На ней была фиолетовая шляпа, а на шее болтался плюшевый колокольчик. — Мы все скучали по тебе. Почему ты так долго не приходил и не звонил в мой колокольчик на удачу? "  

Его брови ползли наверх, он пялился на мягкую корову и прилагал усилия, чтобы освободить руку. Происходящее в его комнате было ненормальным, ненормальным было и то, что он не мог сбросить с себя обыкновенную игрушку. Питер бы уже вовсю кричал, если бы его рот предусмотрительно не был заткнут.  

"Привет, мой путешественник. — На этот раз слева, слова растягиваются, говор с негритянским акцентом, который так забавил его в детстве. Малыш-бегемот сидит на левой ладони в нелепой майке. Его ноздри небывало раздуты, а глаза-бусинки практически не различимы в темноте. — Когда мы с тобой отправимся в следующее путешествие по Африке? Какие области будем исследовать в этот раз? "  

Да, Питти всегда брал собой бегемота, когда грезил путешествиями, сколько приключений им удалось пережить, но для воспоминаний не оставалось времени, потому как приветственная эстафета переходила к другим.  

"Гав-гав, хозяин. — Утробный, тягучий рык с уровня живота. Там произошло какое-то шевеление, и рядом с физиономией улыбающегося медвежонка появилась вытянутая и обвисшая морда набивного и толстого далматинца. Становилось понятно, отчего так тяжко дышалось. — Преступники совсем потеряли страх, пока ты где-то пропадал. На нашей с тобой границе ходят одни только разбойники. Их нужно прогнать! "  

С толстым далматинцем, которому он так и не сумел придумать геройской клички, Питти играл в пограничников. Им двоим предстояло противостоять вражеским отрядам, только на них и могли рассчитывать мирные граждане.  

"Ну а я? Разве не был для тебя проводником в мир прекрасных сновидений? — На этот раз возле носа Питера появилась такса, она-то и перекрывала длинным, вытянутым телом его рот. — Мне нравилось, когда ты гладил меня по голове, ложился мне на спину, и мы вместе засыпали. Разве тебе не было хорошо в те ночи? "  

Было очень хорошо, особенно в те ночи, когда маленький Питти подолгу не мог заснуть, тогда он сбрасывал подушку на пол, брал таксу и ложился прямо на неё.  

Изогнувшаяся змееподобная собака провела по его щеке плюшевым, сухим языком, Питера пробила дрожь — до того это было противно.  

А следующий тоненький писк донёсся из района его ступней. Длинный бело-жёлтый хвост обвивал пальцы ног, и большие полусферические выдавленные вперёд глаза преломляли уличный свет.  

"Дружище, а помнишь, как однажды ты попытался почистить мне зубы? Намазал пасту на свою щётку и принялся водить мне по губам? — Хвост не прекращал щекотать пятку, мягкие ворсинки возбуждали особо чувствительную кожу. — Знаешь, а мы все тут ломали голову над тем, куда ты мог подеваться! "  

"Да. Именно ломали. — Снова медвежонок. — И все скучали по тебе. Даже орангутанг, который немного стесняется говорить, но в эту ночь он с нами заодно".  

Возле другой ноги обозначились лохматые очертания обезьяньей фигуры. Пластмассовое лицо в обрамлении скомканных, рыжих волос слегка кивнуло Питеру. А он прокручивал последние слова медвежонка, они по кругу проносились перед его заблудившимся сознанием. "... с нами заодно"... Что значит эта формулировка?  

Давление на грудь резко возросло, Питер еле-еле успевал насыщать организм воздухом через единственно оставленные ноздри. Медвежонок продолжал улыбаться, они все хранили те эмоции, которые были вышиты на их мордах, но Питеру казалось, что улыбки не сулят ему ничего хорошего.  

"Ты предал нас, Питер. — Видимо медвежонок руководил тем процессом, на котором Питеру была отведена роль обвиняемого. — Ты любил нас и всё равно предал. Почему? За что ты бросил нас тут?! Оставил на полках и позабыл про те счастливые моменты, что каждый из нас делил с тобой! Мы считали тебя другом, но друзья так не поступают... "  

Питер хотел им крикнуть, что он их не бросал. Хотел объяснить, что он уже взрослый, что у него есть работа, что ему нужно до Нового Года занять место начальника подразделения... Он хотел крикнуть, но не мог... А если бы крикнул, разве они бы поняли его? Игрушки из его детства, созданные фантазией ребёнка и существовавшие сугубо для него одного, как им было понять речи взрослого человека? Для них на свете был только Питти, но вместо него на кровати маленького мальчика лежал юноша, оттолкнувший от себя забавы прошлых лет.  

Он был жалок и бессилен перед сосредоточенными и примагниченными к нему взглядами. В глазах медвежонка он видел собственное отражение, и оно не походило на бывшего обитателя комнаты и хозяина игрушек. Они видели перед собой чужака и самозванца.  

"Ты причинил нам боль, Питти. — Детское прозвище прозвучало оскорбительно, и первые капли неподдельных слёз потекли из глаз распятого на кровати взрослого. — Ты по всем нам очень больно ударил и просто не оставил нам другого выхода... "  

Питер пытался им сказать, что исправится, что заберёт их всех собой в новый дом, но такса не пропускала через себя ни звука. Они не собирались давать ему возможность оправдаться.  

"Когда у тебя болел живот, ты всегда сворачивался под одеялом и прижимал меня к себе. И я помогал тебе, Питти, забирал боль, приносил облегчение".  

"А перед каждым экзаменом ты неизменно гладил мой колокольчик и с закрытыми глазами просил о том, чтобы тебе выпал лёгкий вопрос. Вспомни, сколько раз за всё время обучения у тебя возникали проблемы с экзаменами! А, Питти? "  

Ответ был простым: нисколько.  

"Когда тебе снились страшные сны, за кого ты хватался в первую очередь? Я охранял тебя по ночам, стерёг, а ты не нашёл ничего лучше, как запрятать меня на узкую полку и заставить книжками? Я всегда по-другому представлял себе благодарность! "  

"А на твой пятый день рождения, когда ты внезапно заболел, и никто из гостей не пришёл к тебе. Ты получил в подарок меня и очень радовался этому. И в первую же ночь мы с тобой совершили путешествие в Африку. Или это было для тебя неважным? "  

Слёзы катились из глаз безостановочным потоком, но суровые судьи продолжали опускать на его сердце слова-молоты.  

"Никогда в этом не признавался, но мне ты так и не удосужился придумать кличку! Мы с тобой охраняли границу, боролись с разбойниками, и всё это время я оставался безымянным. Ты просто никак ко мне не обращался. Скажи, Питер, я был для тебя пустым местом? "  

Нет! Нет! Нет! Он мог кричать только глазами, но этим их невозможно было разжалобить. Питер крутил головой, и со всех сторон натыкался на осуждающий, непреклонный, остановившийся взгляд. С книжной полки на него смотрели остальные игрушки: заяц с подсолнухом, мамонт с навострёнными бивнями, безхвостый кот...  

"И зубы! Не забывайте про зубы... Он мне их чистил... Помните про мои зубы! "  

Давление на губы немного ослабело, длинная такса сдвинулась со своего места, Питер судорожно втянул в себя воздух и собирался закричать, но вместо этого в раскрытый рот устремилось мягкое, податливое и неприятное на вкус... Питер чувствовал, как царапаются внутренности щёк и щекочется нёбо.  

***  

Несмотря на выходное утро, она встала рано. Первым делом подошла к комнате сына и постояла рядом с дверью. Тихо. Питер ещё спал, и она не собиралась тревожить его. Пусть отсыпается, вчера вечером у него был усталый вид.  

Она занялась своими делами, но когда в половине двенадцатого из его комнаты по-прежнему не доносилось звуков, она почувствовала тревожный укол и снова приблизилась к прикрытой двери. Постучала.  

— Питти! Ты спишь? — Нет ответа. — Питти?  

Как и любая мать, она имела право войти в его комнату, ну чего она там не видела?  

Она толкнула дверь и вошла внутрь. Полуденное солнце освещало комнату лучше уличного фонаря, и в этом свете всё выглядело неприкрыто и голо. Было видно абсолютно всё, солнце не скрывало ни единой детали. Она кричала, а он лежал на кровати, раскинув руки в стороны и устремившись выпуклыми глазами в потолок. Его лицо, щёки, шея были раздуты, а из раскрытого рта торчали задние лапки плюшевой таксы. А вокруг лежали другие мягкие игрушки, и взгляд их был бессмысленным, как и его собственный.