беги, сынок...

«Беги, сынок, на площадь.  

Там есть лавка, где выдают спасительный наш хлеб.  

Будь аккуратен: много танков,  

И забери отцовскую шинель.  

Сама бы я пошла, но нет уж мочи:  

Совсем слаба, и возраст уж не тот.  

Я помашу тебе платком на счастье,  

Чтобы целёхонький вернулся в родной дом».  

И надеваю я отцовскую рубашку.  

На улице метёт коварный, красный снег;  

Он закрывает от несчастных глаз соседку-Машку,  

Всем телом охладевшую от изморози и точёных стрел.  

Иду я тихо – слышу выстрел,  

Второй и третий. город спит.  

Это немецкие фашисты громадой тел убитых дам  

Скрывали их мужей и мам.  

И вот вдали мелькнула лавка. к ней подошёл.  

За пазуху засунул я наш хлеб,  

Отправился домой я сразу,  

Но не успел – раздался рёв:  

«Огонь» – суровый, волчий голос пронзил ночную тишину.  

Отцовская шинель вдруг стала пузырём.  

И парень… он уже не дышит.  

Ну а в глазах: "Прости, мам, не дошёл».  

Усталая седая мать  

его ждала до ночи,  

Но сын её под снегом уж лежал.  

Ну а за пазухой хлеба кусочки,  

Что окровавлены, от сильных ран.