Призрак дождя

Автор романа «Призрак дождя» Кристина Громова  

Как странно, оглядываясь в прошлое, вдруг понимать, что через твою еще относительно недолгую жизнь прошли не один и не два человека, а целые десятки и сотни людей, и иногда их будущее, да и сама жизнь зависели от твоих поступков...  

От имени главного героя  

Пролог  

Увижу – поверю, – сказал человек.  

Поверишь – увидишь, – сказала Вселенная...  

Эта необычная, удивительная история мне приснилась, впрочем, как и почти все остальные написанные мной сюжеты.  

На сей раз сон начался с ощущения свободы и свежего, вкусного запаха морского ветра – я лечу! С высоты птичьего полёта вижу старый замок из белого камня с высокими, остроконечными шпилями, построенный явно исторически давно в уникальном, строгом стиле, характерном только для Шотландии. Замок имел вид крепости, рассчитанной в прошлом на длительные осады. Его большая часть была расположена на скалистом берегу извилистого водоема в обрамлении деревьев почему – то с ярко – красной кроной и отличалась масштабными оборонительными сооружениями, судя по всему, не использующимися уже несколько веков по прямому назначению.  

Чувствую, что попала во время, близкое к тому, в котором живу. Однако, зная, что Шотландия – территория с суровым менталитетом и почитанием традиций, передаваемых из поколения в поколение, ожидаю увидеть нечто странное. Ощущения меня не подводят. Начинается действие, а я – в первом ряду.  

Глава 1  

Говорите «спасибо» тому, что осталось за спиной. Пусть это было неприятно и болезненно. Но оно непременно научило нас чему-то важному.  

Эльчин Сафарли  

– Анрейн, все уже за столом, мы ждём только тебя, – осторожно зовет сына статная, ухоженная рыжеволосая женщина, неслышно подойдя к нему сзади. Звук ее шагов заглушает роскошный напольный ковёр.  

– Дай мне ещё несколько минут, пожалуйста, спускайся, я скоро присоединюсь, – рассеянно отвечает ей молодой мужчина лет двадцати по меньшей мере шести футов росту с огненно-рыжими, как у матери, волосами и бледной веснушчатой кожей. Женщина, не говоря больше ни слова, выходит из комнаты сына и направляется к гостям.  

В огромном холле, который в давние времена, должно быть, использовался как пиршественный зал, довольно светло за счёт многочисленных окон. Пол, выложенный из каменных плит, потолок с деревянными балками, покрытыми резьбой, поражают величественной красотой. В одном из торцов зала находится возвышение, а за ним – большой открытый камин. На возвышении стоит старинный трапезный стол, уставленный старинной же фарфоровой посудой. За длинным столом, непринужденно переговариваясь, сидят десятка два гостей, среди которых есть и взрослые, и дети, при этом заметный оттенок рыжих волос вкупе с сине – фиалково – голубыми глазами у всех (за одним только исключением) присутствующих выдает безусловное семейное родство между ними.  

Неожиданно голоса за столом смолкают, и десятки глаз, словно по команде, переключаются на широкую винтовую лестницу, по которой грациозно спускается хозяйка дома. Влияние древнего замка никак не сказалось на стиле ее одежды, впрочем, как и на внешнем облике других обитателей дома: свободного покроя белые и кремовые платья у девушек и девочек, лёгкие комбинезоны и рубашки с коротким рукавом на мальчиках, современные деловые (явно очень дорогие) костюмы на женщинах и мужчинах, включая саму хозяйку.  

– Анрейн скоро к нам присоединится, начнём без него, – приятный голос эхом разливается по огромному холлу, давая понять семье, что можно приступать к праздничной трапезе. Непринуждённый шум и веселье возвращаются, а загадочная женщина склоняется к сидящей рядом молодой леди, единственной из присутствующих имеющей другой цвет волос, пепельно – русый, и совсем необычные для шотландцев «ореховые» глаза:  

– Не волнуйся, дорогая, он у себя в кабинете, – вполголоса произносит она, накрывая ее миниатюрные ручки, гладкие и нежные, словно лепестки магнолии, своей полной грации и спокойствия женственной ладонью.  

– Неужели снова вспоминает?! Но прошло уже три года, а он все никак не забудет ошибки своего прошлого! – с болью в голосе шепчет молодая леди в ответ. Она сидит прямо, как стебель тростника, лишь сквозящим во взгляде напряжением выдавая своё беспокойство. Несмотря на нежные черты лица и стройную, едва сформировавшуюся фигуру, незнакомка, подобно глубокому, мудрому озеру дышит уверенностью и силой.  

Молодой человек, которого все ждут, закрывшись в комнате наверху, в очередной раз просматривает свои школьные фото трехлетней давности, мрачно листая страницы богато вышитого золотыми нитями альбома. По безвольно опущенным плечам и поникшей голове чувствуется, что внутри у этого мужчины идёт непримиримая борьба между прошлым и настоящим, которая отнимает у него очень много сил. Но он не может сопротивляться происходящему: его глаза сами собой закрываются, и годы начинают обратный отсчет, подобно стрелкам часов, которые крутятся в другую сторону.  

Будто со стороны наблюдаю за тем, как с ним происходят метаморфозы: двадцатилетний мужчина стремительно молодеет до семнадцатилетнего подростка. Натуральные волосы из естественно- рыжих трансформируются в ярко – синие с четко выкрашенными в белый цвет по диагонали белыми полосками на висках, мимические морщинки вокруг глаз и рта разглаживаются, плечи распрямляются. Уроки, преподнесённые судьбой, забываются. По мере приближения памятного 2001 года к сидящему за антикварным столом из дубового массива человеку возвращаются присущие на тот момент качества: наглость, жестокость, тщеславие и (сомнительным бонусом) полное ощущение собственной безнаказанности.  

Глава 2  

Они нуждаются, обладая богатством, – а это самый  

тяжёлый вид нищеты.  

Луций Анней Сенека  

Анрейн Сверре Сан, потомок шотландской королевской династии скандинавского происхождения, нарочито медленно двигался по пестрым, готовящимся к наступлению осени городским улицам современной части Эдинбурга, небрежно управляя роскошным автомобилем пурпурного цвета с открытым верхом. Он был одет в безукоризненно выглаженный светлый костюм, единственным ярким пятном на котором выделялся шеврон с изображением фамильного герба Дома Сверре Сан: золотой коронованный лев на красном поле наслаждался властью в лучах оранжевого солнца.  

После окончания привилегированной старшей школы, где семнадцатилетний юноша не столько учился, сколько числился, умудряясь при этом оставаться школьным президентом и капитаном сборной команды по регби – футболу, он собирался поступать в университет Северной Каролины – один из самых старинных и почетных университетов США, входящий в пятерку лучших вузов международного рейтинга. Эта тема стала неотъемлемой частью семейных завтраков и ужинов в небольшом старинном замке, в котором юноша собственно и проживал. Впрочем, являясь сыном конгрессмена, «золотой» во всех смыслах молодой повеса особого внимания данному вопросу не уделял, переложив все заботы о своём светлом будущем на любящих родителей.  

Занятия в школе начались всего неделю назад, однако в старших классах умы прехорошеньких юных леди главным образом занимал он – Анрейн Сверре Сан – огненно – рыжий (а на время футбольных матчей сине – белый, крашенный в цвета национального влага) обладатель фиалковых глаз, самый богатый и перспективный молодой человек в этом элитном учреждении! Правда, пальму первенства по поводу популярности Анрейн не без сожаления вынужден был регулярно делить со своим приятелем, Грегом Гордоном. Их регби – футбольная команда, в которой Грег виртуозно и результативно играл защитником, считалась одной из лучших в округе, в связи с чем девчонки попроще (в плане внешности) так и висли на высоченном светловолосом здоровяке, наперебой пытаясь обратить на себя внимание его насмешливых серых глаз.  

Несмотря на дружбу, звездные парни постоянно вели между собой борьбу за негласное лидерство, используя для состязаний все средства, делая мишенью для нападок более слабых одноклассников, в том числе и доверчивых девушек. Вот еще одна причина, кроме демонстрации своего благосостояния, по которой Анрейн любил проводить время в школе. И если бы кто – нибудь тогда сказал юноше, что совсем скоро он будет очень сожалеть и раскаиваться в своих поступках, тот непременно рассмеялся бы говорившему в лицо, обнажив два ряда безупречно белых зубов в неприятной, сардонической улыбке.  

В то сентябрьское утро приятели, как обычно, встретились на парковке перед школой, исполнив доступный только им особый ритуал приветствия.  

– У меня для тебя есть новое развлечение – тебе понравится! – прищурив на солнце глаза, Грег с усмешкой посмотрел на одетого с иголочки Анрейна.  

– Ну, выкладывай! – нисколько не смущаясь, откликнулся рыжеволосый баловень судьбы, потирая руки в преддверии очередного розыгрыша.  

– Только, чур, не соскакивать с темы! – Гордон, крутя во все стороны белокурой шевелюрой, искал кого – то в толпе среди спешащих на занятия подростков.  

– Что за тема? Мне кажется, или я слышу в твоём голосе сомнения на мой счёт?! – Анрейн невольно проследил за указательным пальцем руки Грега, и ехидная улыбка медленно сползла с его лица, а фиалковые, отталкивающе холодные глаза больше не смеялись, – они смотрели жёстко и колюче, превратившись в два кристалла льда. – Это не смешно, Гордон! Что бы ты ни задумал, я в этом участвовать не буду!  

Мимо них, виновато пряча глаза, словно натворила что – то ужасное, неловко просеменила местная «мисс библиотека» – прямая противоположность любой девушки из этой элитной школы. Худая, светловолосая и голубоглазая Несси Иннс казалась такой нескладной, что никто попросту не обращал на нее внимания, за исключением разве что сильно заикающегося Ирвина Нокса, безуспешно мечтающего попасть в знаменитую регби – команду. Она не заботилась о своей внешности и выглядела соответственно: почти бесцветные волосы, всегда заплетенные в две аккуратные косички; личико узкое, без грамма косметики, с высоким белым лбом, розовыми, как у восковой куклы, щеками, острым подбородком и маленьким ртом, всегда полуоткрытым, будто у рыбы, выброшенной на берег.  

– Струсил!? – Грег неприятно засмеялся, откидывая кучерявую тяжелую голову назад. – Тогда на сегодняшнюю школьную вечеринку по случаю начала учебного года приглашу ее я! – здоровяк, неторопливо перекатывая во рту жвачку, показательно равнодушно косился на местных красоток. – Но учти: с этого момента я – главный по женской части, ну а ты – ты мой преданный вассал!  

К такому повороту событий Анрейн готов не был: ходящие ходуном желваки и отсутствующий взгляд – все говорило о напряженной работе мысли.  

С одной стороны, молодой человек сильно рисковал своей репутацией школьного президента, ловеласа с безупречным вкусом, предвосхищая реакцию многочисленных подружек на такую странную выходку, но, с другой, он не мог допустить, чтобы именно о Гордоне в школе заговорили как о главном покорителе женских сердец, сумевшем разжечь пламя любви даже у такой, как Несси. Видя, что Сверре Сан сомневается, предприимчивый приятель решил спровоцировать его:  

– Несси! Эй, Несси, подожди секунду! – окликнул он девушку, чем сразу вызвал появление румянца на и без того розовых щеках своей одноклассницы. Девушка замерла, словно статуя, не зная, как реагировать на неожиданно свалившееся внимание одного из самых популярных юношей школы. Анрейн же, не имея времени как следует все взвесить, рывком преградил путь Грегу, собравшемуся (так он думал! ) продолжить разговор с ожидающей его «мисс библиотекой»:  

– Постой! Твоя взяла! – нехотя согласился он, прошипев Гордону, чтобы тот как можно быстрее отделался от застывшей восковой фигуры. Грег, вновь усмехнувшись, согласно кивнул, спросив у Несси, какой у них сейчас урок. Ответив, не глядя на парней, девушка, разочарованно вздохнула и наконец скрылась за стенами школы.  

– Ты бы видел свою физиономию! – Гордон весело хлопнул по накаченному от постоянных тренировок плечу Анрейна.  

– Отвали! Это удар ниже пояса! – скривившись, юноша медленно провёл по лбу тыльной стороной ладони, вытирая проступивший пот.  

– Раньше тебя это никогда не останавливало! – не слишком интеллектуальное лицо Грега выражало удивление.  

– Ладно, проехали! В чем суть вопроса? – Анрейн заметно нервничал.  

– Вот, другое ж дело! Узнаю потомка шотландской королевской династии! – не без сарказма отреагировал довольный своей работой Гордон. – Все элементарно, как ты любишь: приглашаешь девушку на сегодняшнее мероприятие, танцуешь весь вечер, естественно, только с ней, ну и (как гарант своего успеха) демонстрируешь публичный поцелуй с «милашкой» Несси! – здоровяк снова запрокинул голову назад и рассмеялся, наслаждаясь замешательством попавшего в ловушку приятеля.  

Анрейн впервые засомневался в правильности спонтанно принятого решения, не понимая пока причины недовольства собой: раньше розыгрыши и шутки (часто неуместные и злые) над окружающими щекотали нервы, приносили удовлетворение, однако сегодня все было не так. Где – то глубоко внутри у бессердечного молодого человека впервые робко шевельнулась совесть.  

Глава 3  

Доверие, оказанное вероломному,  

даёт ему возможность вредить.  

Луций Анней Сенека  

Всю вторую половину дня Анрейн собирался с духом, чтобы фактически впервые в своей бурной донжуанской карьере пригласить девушку на свидание. Раньше за него с видимым удовольствием это делали представительницы слабого пола, причём их очаровательные внешние данные не оставляли юноше шансов и желания им отказать. Сегодня же ситуация осложнялась ещё и тем, что Несси Иннс, к дому которой молодой человек подъехал на своей шикарной машине, мягко говоря, была не в его вкусе. Пригласить такую – для него означало выставить себя на посмешище перед всей старшей школой, а отказаться – значит проиграть пари и довольствоваться вторым местом. Последний вариант в сознании президента школы и капитана регби – футбольной команды не рассматривался вовсе. Поэтому робко подававшая еще утром голос совесть юноши была безжалостно отправлена на самое дно его души, задавленная эгоистичными и тщеславными помыслами.  

Дом Несси, выстроенный в стиле красивой викторианской виллы (название направлению в архитектуре и интерьере дала королева Виктория, которая правила во второй половине 19 века в Соединённом Королевстве Великобритании и Ирландии), располагался в живописном саду и выделялся на фоне соседних зданий оригинальными архитектурными особенностями: сочным персиковым цветом, ломаной, многоступенчатой кровлей из черепицы, террасой с колоннами, разными по величине и форме окнами.  

Неожиданно Анрейну показалось, что за его спиной раздался издевательский смех Грега. Он резко обернулся, но никого не увидел.  

Больше не давая себе времени для отступления, изрядно вспотевший юноша поднялся на крыльцо и постучал. Дверь открыла Несси, широко раскрыв от удивления голубые глаза, ещё больше напомнив Анрейну рыбу, выброшенную на берег. Впервые она предстала перед ним как нормальный человек – в джинсах и светлой водолазке, а не в синем, почти до пола, сарафане. Ее волосы по-прежнему были собраны, но на этот раз в пучок. Несмотря на столь неожиданный визит самого завидного парня, как минимум, в школе, Несси выглядела непринужденнее, чем обычно.  

– Анрейн, вот так сюрприз! – воскликнула девушка. – Ты что, бежал?  

– Нет, с чего ты взяла? – молодой человек чувствовал себя крайне неуютно.  

– У тебя вся рубашка мокрая.  

– Ах это… Ничего страшного. Просто иногда я сильно потею.  

– Может, тебе следует обратиться к врачу?  

– Нет-нет, все в порядке.  

Девушка потупилась и переступила с ноги на ногу.  

– Я бы пригласила тебя в дом, но родители уехали в город. Они не разрешают мне впускать мальчиков, когда их нет.  

– Никаких проблем, – мрачно пробурчал юноша, про себя чертыхнувшись.  

– Хочешь лимонного соку? – вдруг предложила Несси, сразу густо покраснев.  

– Не отказался бы, спасибо.  

– Сейчас принесу, – она вернулась в дом, оставив дверь приоткрытой, так что Анрейн смог заглянуть внутрь.  

Помещение, которое он увидел, представляло собой просторную гостиную. В качестве оформления главной стены был выбран натуральный камень разного размера и фактуры. За подогрев помещения отвечал необычный камин-печь. Мягкая мебель с кожаной обивкой природного охристого оттенка, оригинальная поленница, встроенная в одну из стен возле камина, продуманная разноуровневая система освещения, рабочая зона мини-кабинета, включающего ансамбль из письменного стола и стула в классическом стиле, – вся обстановка гостиной представляла своих владельцев в самом выгодном свете как людей обеспеченных и, безусловно, обладающих хорошим вкусом.  

– Не суди книгу по обложке, а человека-по внешности, – юноша невольно вспомнил слова своей матери и сейчас, пожалуй, был с ней согласен.  

Тем временем девушка вернулась со стаканом сока и неожиданно в лоб спросила:  

– Анрейн, зачем ты пришёл?  

– Юноша так и замер со стаканом в руке, не донеся его содержимое по назначению.  

– В смысле зачем?! – эта странная девчонка застала его врасплох. – Я что просто так не могу зайти к своей однокласснице?! – обескураженный таким вопросом парень пытался выиграть время.  

– Только не ты и не ко мне!  

В ее словах не было вызова – напротив, она улыбалась, наблюдая за нелепыми потугами оправдаться всегда наглого и уверенного в себе юноши. Как ни странно, этот хлесткий ответ обычно запуганной и молчаливой девушки ему помог:  

– Я хотел бы пригласить тебя на сегодняшнюю школьную вечеринку! – выпалил Анрейн одним махом.  

Сказать, что Несси была удивлена, значило не сказать ничего. Вместо того, чтобы ответить сразу же, она в течение долгого времени рассматривала растущие в собственном саду величественные розы и скромные фиалки, соседствующие с красавцами – пионами, ароматной лавандой и мальвой, будто видела это сказочное великолепие впервые.  

Самолюбию Анрейна, привыкшему, что на него девчонки вешались сами и, по слухам, даже устраивали бои без правил за право быть с ним, был нанесён непоправимый ущерб.  

– Все в жизни возвращается бумерангом, Анрейн, – юноша внезапно услышал в своей голове голос отца, но проанализировать его подсказку не успел, поскольку в этот момент Несси повернулась к нему, наконец оторвав взгляд от лицезрения цветочного рая, и, искренне улыбнувшись, сказала:  

– Я согласна, заезжай за мной в восемь.  

Анрейн облегченно вздохнул, все еще не веря в то, что действительно пригласил такую нестандартную особу. Формально попрощавшись, молодой человек поспешил покинуть место встречи, озираясь по сторонам: не хватало ещё, чтобы кто-то из знакомых увидел его с «мисс библиотекой» раньше времени.  

– Ну, держись, Гордон! – процедил сквозь зубы Сверре Сан, на ходу запрыгивая в припаркованный рядом с домом автомобиль. – Я выиграю это гребаное пари, а потом обязательно тебе отомщу!  

Он до упора выжал педаль газа, и через несколько секунд белый Кадиллак скрылся за поворотом, неумолимо приближая своего хозяина к беспощадному часу расплаты за совершенные им поступки.  

Глава 4  

Бессердечность – глухота душевная, а жестокость – сознательное причинение боли другому.  

Кристина Громова  

На следующее утро вся школа гудела, словно пчелиный улей: школьный президент пригласил на дискотеку Несси Иннс – самую неприглядную и незаметную старшеклассницу в элитной тусовке! Будто этого было мало, он ещё и танцевал весь вечер только с ней, не меняя партнёрши до окончания пати!  

Девушки были в бешенстве, а Грег Гордон, напротив, только ухмылялся, нашептывая, пользуясь случаем, комплименты то одной из них, то другой, и всем своим видом выражая (насколько мог, правдоподобно) недовольство сумасшедшей выходкой приятеля. К обеду страсти немного улеглись, однако новая информация о том, что вчера после дискотеки Анрейн провожал «невидимку» до дома, не оставила парню выбора: два последних урока и перемены он просидел в библиотеке – единственном безопасном месте, куда могли забрести исключительно такие, как Несси Иннс.  

Сверре Сан настолько был поглощён собственной персоной (впрочем, как всегда), что ему и в голову не приходило найти Несси и поинтересоваться: каково ей пришлось в этой ситуации всеобщего помешательства. Анрейн даже не догадывался, что Несси не было в школе! Более того, ее не было и дома: накануне девушка «случайно» узнала о пари, где она являлась главным действующим персонажем, «скаковой лошадью», на которую делали ставки, и ночью попала в больницу с сердечным приступом. Оказывается, за все годы, что Несси обучалась в школе, никто (за исключением школьной администрации и учителя физкультуры) не знал, что у этой неприметной девушки была тяжелая форма порока сердца, и переживать, нервничать по любому поводу ей категорически воспрещалось! Родители по возможности ограничивали общение своей дочери с потенциальными обидчиками, но до конца уберечь ее от стресса так и не смогли.  

На следующий день, в субботу, школьная команда Анрейна по регби – футболу встречалась с соперниками из соседнего округа (футбольный сезон был в самом разгаре), поэтому вернуться к разговору о нашумевшей пати приятели смогли только по окончании матча, когда в раздевалке остались одни.  

– Ну что, выкладывай, каково оно – зажигать с такой «красоткой»? – как ни в чем не бывало начал Грег, по привычке перекатывая во рту жвачку. Они выиграли сегодняшнюю игру, что, несомненно, повлекло за собой его приподнятое настроение.  

– Нормально, – нехотя отозвался Анрейн, пожимая плечами и удаляя с естественных, рыжих волос остатки синей краски.  

Гордон игриво ткнул приятеля под ребра, и тот охнул. Несмотря на то, что оба были примерно одного роста, Грег выглядел тяжелее по меньшей мере фунтов на двадцать.  

– А ты, между прочим, был на высоте, только что – то я не видел, как вы целуетесь. А ты вообще ее целовал? – Гордон продолжал веселиться, старательно делая вид, будто не замечает протестующего жеста Анрейна.  

– Нет, – коротко ответил Сверре Сан, стараясь казаться равнодушным.  

– А я думал, ты хотя бы поцелуешь ее, после того как она помогла тебе выиграть пари.  

– Мы не целовались.  

– Ты даже не пытался?  

– Нет.  

– Почему?  

– Несси не из тех девушек.  

Анрейн неожиданно для себя стал защищать вчерашнюю спутницу, хоть и понимал, что Грег прилипнет к нему, как пиявка. И снова, как пару дней назад, в глубоко запрятанной душе юноши что-то шевельнулось. Что-то похожее на сострадание к ближнему.  

– А по-моему, она тебе нравится! – фальшиво улыбнувшись, Гордон хлопнул приятеля по спине.  

– Дурак, – отрезал Сверре Сан, все больше раздражаясь.  

– Может, я и дурак, – ехидно заметил Грег и подмигнул, – но все-таки именно ты пришел на дискотеку с Несси Иннс!  

Они ступили на скользкую почву.  

– Я всего лишь использовал ее, чтобы выиграть пари, забыл?! – Анрейн невольно повысил голос, чем только ещё больше раззадорил не блещущего интеллектом Грега, отменно работающего преимущественно кулаками.  

– Про пари я помню, как и про то, что выигранным оно считалось бы только в случае публичного поцелуя, забыл?! – не остался в долгу Гордон, передразнивая закипающего приятеля. – Ты проиграл!  

У Анрейна внезапно потемнело в глазах, вызвав минутное помутнение рассудка. Однако этого хватило, чтобы избалованный вседозволенностью потомок королевской династии преступил законы жизни, возомнил себя Всевышним, повелевающим судьбами людей:  

– Я проиграл?! Неет! Пока ты не выиграл – я не проиграл!  

– И что ты собираешься мне предложить?! – у Грега зажегся недобрый, азартный огонь в глазах.  

– О, не переживай, тебе понравится! – не вполне владея собой, своими мыслями, Анрейн без оглядки шёл ко дну: чёрная волна мести стремительно заливала его утопающую душу.  

Глава 5  

Лестница жизни полна заноз, и больше всего они впиваются, когда вы сползаете по ней вниз.  

Уильям Крейри Браунелл  

Пятнадцатое сентября 2001 года. Выходя из дома в этот вечер, Анрейн оглянулся, чего раньше никогда не делал. Небо над его головой было пасмурное и серое, похожее на огромный, пребывающий в постоянном движении океан. Рябь, исходящая от этого гипертрофированного серого полотна, бросала холодные фиолетовые тени надвигающейся ночи на фамильный замок, в котором он родился и жил.  

Предстоящую туманную ночь юноша запомнит как самую ужасную, бесконечно долгую и одновременно самую прекрасную в свои неполные восемнадцать. И, уж точно, седая покажет самовлюбленному эгоисту, насколько он может быть жалок – песчинкой в пустыне, но также поведает, насколько могущественным он может стать – целой вселенной, отдавая себя без остатка другим. Правда, путь этот, от песчинки до вселенной, будет длиной не в одну ночь, и пожертвовать ему придется самым дорогим, что у него было, – собственной жизнью...  

Золотистая вывеска на фасаде белого здания гласила: «Центр сердечных патологий г. Эдинбург».  

В чистом, стерильном окружении больничного коридора темно, не считая бокового освещения, и тихо. Высокий рыжеволосый парень осторожно зашел в комнату с табличкой «Палата интенсивной терапии» и замер. От правой руки девушки, одиноко лежащей между этажерками с многочисленной аппаратурой, отходила трубка капельницы, поднимаясь вверх, к бутылочке с лекарством. Увидев Анрейна, она слабо улыбнулась и протянула руку – хотела показать ему, куда можно присесть, но рука обессиленно упала на кровать.  

– Привет, – это я попросила родителей, чтобы ты пришел. Мне очень нужна твоя помощь.  

Внутренне вздрогнув от звука ее голоса, эхом разлетевшегося по огромной палате, Анрейн кивком головы показал, что готов ее выслушать.  

– Присядь, – она глазами, полными тревоги, указала на белый стул возле кровати.  

Юноша молча подошел ближе, стараясь не задеть накинутым на плечи халатом провода, но остался стоять. В горле и во рту было сухо, как в пустыне.  

В палату стремительно вошла медсестра лет за пятьдесят с иссиня – черными волосами и чересчур большими жемчужными серьгами в оттопыренных ушах.  

– У вас, молодой человек, пять минут! – безапелляционно заявила женщина, сверля парня рассерженным взглядом. – Это реанимация, а не дом свиданий! – раздраженно бросила она вдогонку, забирая штатив с капельницей. Потом резко развернулась и вышла из палаты.  

– Несси, послушай, – начал было Анрейн, но девушка, часто и неровно дыша, его остановила:  

– Анрейн, спаси Ирвина!  

– Ирвина?! – кровь резко отхлынула от его лица, а мозг пронзила страшная догадка.  

– Да, Ирвина Нокса, – Несси, неверно истолковав реакцию Анрейна на произнесенное ею имя, уточнила, – он учится в параллельном классе, в нашей школе. – Она словно извинялась за то, что такой, как Анрейн мог и не знать долговязого, сильно заикающегося парня, одержимого мечтой попасть в его регби – футбольную команду.  

– Понимаешь, – торопливо продолжила девушка, – Ирвин сегодня навещал меня, и из его сбивчивого рассказа я поняла, что он собирается прыгнуть с моста через реку Лейт в районе порта! Твой приятель, Грег, – тут она осеклась, на мгновенье вспомнив, что сама недавно стала жертвой их глупой и жестокой выходки, но, быстро взяв себя в руки, возобновила разговор, – в общем, Гордон убедил бедолагу, что если он прыгнет с моста (а там не меньше 50 футов! ), то ты возьмешь его в команду!  

– Вот же пройдоха, чтобы у меня выиграть, придумал беспроигрышный вариант! – пронеслось в голове у Сверре Сана, но вслух он этого, естественно, не сказал.  

– А ты уверена, что он действительно собирается прыгнуть? – недоверчиво поинтересовался юноша, но, посмотрев в полные молчаливого укора глаза девушки, тут же пожалел о заданном вопросе.  

– Неужели ты думаешь, что я стала бы обращаться к тебе, не будучи уверенной, что ради исполнения своей мечты (как он наивно полагает, не веря мне, что это ваш очередной розыгрыш! ) Ирвин прыгнет с высоты пятиэтажного здания без необходимой физической подготовки?! Но, даже если с ним ничего не случится после прыжка в холодную воду, в чем я сильно сомневаюсь, он просто не доплывет до берега! Он не умеет плавать!  

– Как это – не умеет плавать?! А как же обязательные уроки плавания по три раза в неделю в школьном бассейне? – до сознания Анрейна наконец стал доходить весь ужас от возможных последствий придуманного им же, черт возьми, задания, казавшегося заведомо невыполнимым для такого чудака, как Ирвин Нокс.  

– Ирвин освобожден по состоянию здоровья, – уже совсем тихо ответила Несси, – ей стало слишком сложно дышать без специальной маски, подающей чистый кислород в легкие.  

– Когда Ирвин собрался прыгать с моста? Несси, ответь, пожалуйста, – запричитал Анрейн, боковым зрением замечая входящую в палату дежурную медсестру.  

Девушка набрала в легкие побольше воздуха и с видимым усилием ответила:  

– Сегодня, он уже туда едет.  

Глава 6  

– Люди забыли эту истину, – сказал Лис, – но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил.  

Антуан де Сент – Экзюпери  

Анрейн по привычке на ходу запрыгнул в свой автомобиль, параллельно пытаясь набрать Грега по новенькому, только недавно появившемуся у представителя «золотой» молодежи средству сотовой связи – мобильному телефону. Гордон не отвечал, и молодого человека понемногу начала охватывать паника. Он уже проклинал себя за это бессмысленное пари, которое могло привести к фатальным, необратимым последствиям, и торопился исправить ситуацию.  

– Куда ты гонишь, идиот!..  

– Ты что, не видишь, парень, горит красный!..  

– Надень очки, болван, здесь же сплошная!..  

Со всех сторон Анрейну сигналили недовольные водители: юноша гнал по трассе на огромной скорости, нарушая все предписанные законом правила дорожного движения.  

Наконец его мобильный телефон завибрировал – это звонил Грег.  

– Ну что, тебе уже не терпится поднять бокал шампанского за свою победу? Не спеши, все еще может измениться! – с ехидной интонацией в голосе начал Гордон, но Анрейн, держащий в одной руке телефон, а другой – руль автомобиля, его бесцеремонно перебил:  

– Грег, послушай меня! – он, что было сил, закричал в трубку, перекрывая шум движущихся по автостраде других машин. – Я отменяю наше пари – ты выиграл!  

– Не понял! Ты что – сдурел!?  

– Это ты сдурел, точнее, мы оба! Отменяй пари, я сказал! Я через пять минут буду на месте и все объясню! Отбой!  

На старом железнодорожном мосту, переброшенном через реку Лейт и соединяющем старый район Эдинбурга с набережной, стоял долговязый, согнувшийся под сильными порывами ветра юноша. Его глаза неестественно блестели, а зубы стучали друг о друга так сильно, что заглушали остальные звуки находящегося совсем рядом порта. Парень смотрел вниз, туда, где под густой молочной пеленой тумана плескалась темная вода, ощущая полнейшую безнадежность своего положения. То, что он собирался сейчас сделать, было невероятно смело и абсолютно глупо.  

– Эй, Нокс, слышишь меня?! Спускайся! Анрейн и так берет тебя в команду, без прыжка! Он звонил! – прокричал Гордон, сложив огромные ладони в подобие рупора, а потом, страшно разочарованный, объявил собравшейся на берегу компании, что Сверре Сан теперь обязан придумать крайне вескую причину для отмены запланированного шоу.  

В отличие от Грега, еле сдерживающего гнев, Ирвин такое развитие событий посчитал настоящим чудом! Он спешно стал отвязывать свою черную кожаную куртку, которую перед прыжком привязал к торчащему из моста металлическому пруту, чтобы ее не унесло ветром.  

Компания, состоящая в основном из одноклассников, подъехавшего на пирс Анрейна встретила враждебно. Даже в глазах Сары Мортон, девушки, которая висла на нем чаще других, мелькнула легкая досада. Она была удивительно привлекательна: высокая, с рыжими волосами, в усыпанном стразами брючном костюме, плотно обтягивающем ее пышные формы. Однако этим вечером (неожиданно для себя) Анрейн вдруг осознал, что за красивой, вульгарно – женственной внешностью скрывается пустышка.  

– Где Ирвин? – требовательно спросил он у Грега, не обращая внимание на мрачный блеск его серых глаз.  

– Спускается! – не менее резко ответил Гордон. – Ты собирался объяснить...  

– Какого черта! – воскликнул Анрейн, глядя куда – то вдаль и в очередной раз перебив Грега. – Он же не умеет плавать! – Уже на бегу Сверре Сан сорвал с себя стильную золотистую ветровку и прямо в брюках и рубашке кинулся в воду.  

Вся компания застыла в недоумении, совершенно не понимая происходящего: стоя спиной к реке, они просто не видели того, что с ужасом увидел Анрейн – черная тень упала в воду, и одновременно с этим в вечерней туманной мгле все услышали вопль Ирвина Нокса.  

С разбега ныряя под воду, Анрейн на полном ходу врезался в железную балку, не заметив ее в темноте. От этого жесткого удара его голова с глухим тошнотворным стуком отскочила от металла. Сразу все поплыло у него перед глазами, а череп по ощущениям словно раскололся надвое...  

Темнота смыкается. Он в конце туннеля. Тьма поглощает его. Где-то далеко начался ад кромешный. Визг автомобильных шин… хлопанье дверей… крики… топот ног.  

Боль. Одна только боль. Голова, грудь… обжигающая боль. Бок, рука. Боль. Боль и приглушенные голоса во мраке. Наконец темнота окончательно накрывает его, избавляя от боли.  

Глава 7  

Вам придется поверить в легенды о призраках, вы среди них...  

Пираты карибского моря  

Рассвет на берегу реки Мойки начинается с тишины. Тишины просто невероятной. Тихо так, что кажется, будто внезапно лишился слуха. В тишине ползет холодный туман, и черные тени медленно передвигаются по прибрежным постройкам.  

Набегающие волны неспешно одевают каменные дамбы белой кружевной пеной, и тогда они кажутся совсем безобидными; когда же вода спадает, дамбы выступают на поверхность, как грозные стражи дикого берега.  

Утро 16 сентября 1833 года не явилось исключением: на набережной Санкт – Петербурга было хмуро и безлюдно, даже сурово и пугающе тихо... и не было ощущения времени... вообще...  

Рассвело... однако сентябрьское солнце было надежно скрыто за низкими свинцовыми тучами. Пошёл беспорядочный дождь. Он колотил почти беспрестанно по чугунным перекрытиям моста, называемого в народе «зелёным» за цвет, в который он был выкрашен. Серые космы тумана, как живые, медленно ползли по нему, гонимые ветром.  

К невысокому, выложенному неровной брусчаткой берегу реки только что пристал рыбачий баркас, и на пристани сразу столпились люди, чтобы посмотреть, как разгружают улов. Из ниоткуда появились стаи чаек и ждали, когда рыбаки начнут чистить рыбу; на стене дамбы восседали кошки и чинно облизывались. Начался новый день.  

А над водой по – прежнему зависал туман. Он вытягивался, изгибался, плыл дымом и порою так густо окутывал мост, что редкие прохожие, запряженные в пролетки лошади и извозчики казались друг другу призраками, двигающимися, точнее, утопающими в белой вате.  

Внезапно привычный уклад осеннего утра был нарушен: очутившиеся волею судьбы в районе набережной Мойки люди увидели, как поверхность реки покрылась рябью тысячи маленьких блестящих волн, похожих на рыбью чешую, и из воды появилось нечто гигантских размеров, напоминающее огромную медузу своим бесформенным полупрозрачным телом. Больше того, у этого речного пришельца имелась удивительная способность разрастаться до невероятных размеров и практически моментально сжиматься. От такой жути очевидцы мгновенно застыли, не смея даже дышать.  

Тем временем таинственное существо желеобразной фактуры приобрело форму гигантского человека, безуспешно пытаясь исчезнуть в воде. Река не принимала чужака, и раз за разом выталкивала его назад, издавая при этом ужасающий, леденящий душу грохот.  

– Призрак! – наконец опомнился один из рыбаков, разбудив толпу. – Чур меня, чур!  

– Свят – свят! – просипела какая – то старушка.  

–Приведение! – воскликнул чумазый пацан, пользуясь всеобщим ступором спрятав за пазуху крупную рыбину.  

И тут началось! Вся толпа пришла в движение и разразилась пронзительными разноголосыми воплями, устремившись прочь от набережной, сбивая с ног друг друга. Даже бывалые рыбаки не выдержали и, гонимые первобытным страхом, побросали свой улов, без оглядки покидая берег реки. Та же участь постигла редких в этот час пешеходов «зелёного моста» – свидетелей мистического появления гиганта из тумана, что плотным слоем укрывал поверхность воды: все разбежались кто куда.  

Шумного столпотворения избежали только извозчики и пассажиры пролеток, запряженных лошадьми: белая пелена тумана и беспрестанный цокот копыт по чугунным перекрытиям моста, заглушающий все другие звуки, лишили их исторического зрелища.  

Наконец, напугавшее всех до полусмерти привидение стремительно исчезло в туманном облаке под мостом. Послышался своеобразный булькающий звук. Затем все стихло.  

Глава 8  

Бросая бумеранг поступков, заранее думай, как будешь ловить бумеранг последствий…  

Кристина Громова  

Анрейн сидел под сводами моста на связке металлических труб, которые торчали из воды, прислонившись к влажной стене чугунного перекрытия. Он точно потерял разум, поражённый только что увиденным: среди тумана, словно мистическое видение, вырос совершенно другой город! И река, и мост, и постройки, даже люди выглядели и говорили совсем иначе!  

Будто этого кошмара было мало – юноша совершенно не чувствовал своего тела, а последнее, что он помнил, была ледяная вода, куда он, не раздумывая, кинулся, чтобы спасти парня, которого сам же чуть не погубил. Или погубил? Этого он не знал.  

Утренний туман над рекой немного рассеялся, и Анрейн вновь рискнул попытать удачу – оказаться в воде, чтобы вынырнуть у себя дома. Или проснуться. По крайней мере, в фильмах – фэнтези – их юноша пересмотрел великое множество – все было именно так.  

Снова напрасно. Вместо того, чтобы уйти под воду, он скользил по ее поверхности, как по льду, безуспешно пытаясь пробить твёрдую оболочку студенистыми руками. Он наклонился, встав белёсыми коленями на водную гладь, и впервые за последние сутки увидел своё отражение будто в зеркале: сероватое мутное пятно с безумными фиалковыми глазами! Оно трепетало там, внизу, точно хотело оторваться от воды и взлететь вверх. Это было жутко.  

– Аааааа! Аааааа! – крик отчаяния, многократным эхом отражаясь от стен моста, прозвучал, словно клич настоящей дикой совы.  

Жизнь на Зелёном мосту и в его окрестностях с этого момента замерла: перепуганные призраком, поселившимся под мостом реки Мойки, люди стали объезжать и обходить это гиблое место...  

О, Боже, какой странной была наступившая ночь! В этом незнакомом Анрейну мире, где правил бал вездесущий туман, взошла одинокая и печальная луна, отражая внутреннее состояние чужеземного героя. И что-то апокалиптическое было в этом желтом круге, что-то нереальное, полное молчаливой тайны.  

Анрейн бесшумно рассекал ночной воздух, как птица, меняя направление полёта по собственному усмотрению. Его движения были ровными и размеренными – он парил в фиолетовых облаках и совершенно не ощущал нехватки кислорода.  

Поразительные контрасты земли и неба порождали воспоминания. Будучи мальчишкой, Анрейн мечтал увидеть себя в бескрайнем воздушном океане, хотел рассмотреть облака сверху, причем находясь не в самолете, а внутри этой белой ваты. Ну разве мог он подумать тогда, что его детские фантазии станут его же реальным кошмаром?! Никакая, даже самая буйная фантазия, не смогла бы нарисовать такие картины!  

Теперь он воочию увидел сверху ночные облака, подсвеченные полной луной, зачарованно наблюдая, как цвет и свет смешиваются друг с другом и неотделимы один от другого. Однако юноша, не задумываясь, отказался бы от этого неземного великолепия, чтобы очутиться дома...  

Он не понимал молчаливых тайн этой ночи, как и вообще ничего не понимал. Вдруг все, чем он жил когда-то, в другой жизни, показалось ему таким маленьким, таким жалким и ничтожным! Если бы можно было вернуться назад и все изменить...  

Над кромками охристых опушек, тоскливой гладью реки, что беззвучно колебалась внизу, занималась новая заря, и пора было возвращаться назад, под мост, в ожидании следующей ночной прогулки.  

Глава 9  

Кто полон милосердия, непременно обладает мужеством.  

Конфуций  

В одно осеннее утро над Мойкой, в дышащей свежестью вышине, лениво повисли редкие клочки облаков. Спустя какое – то время эти тонкие, как паутина, белые нити медленно зашевелились. Поднялся неожиданно теплый для этого времени года ветерок и погнал их по небу, а когда они скрылись из виду, ветерок налетел на город.  

Первое, что он встретил на пути, была высокая церковь, которая стояла, словно маяк, на месте слияния двух улиц и четко выделялась на опаловом небе, напоминая неподвижную тушу громадного слона. Неугомонный ветер обогнул церковь и быстро пронесся по мощенным серым булыжником дорогам старой части города, а затем медленно проплыл по главной улице, где находились здание Государственного совета и лицей для детей из аристократических семей и семей высших чиновников. Миновав эту чинную улицу, ветер стремительно закружился в гостеприимно открытом пространстве главной площади. Потом как-то нерешительно, словно в раздумье, направился между чопорными зданиями расположенного в ряд аристократического квартала жилых домов, овеяв мимоходом круглые цветники разноцветной герани, украшавшие палисадник перед каждым домом. Затем, беспечно пробежав по широкому красивому проспекту, который вел за город, к Мойке, ветерок внезапно похолодел, налетев на последний дом в конце улицы.  

Дом представлял собой своеобразное сооружение: это было прямоугольное здание в стиле барокко, состоявшее из цокольного хозяйственного и двух верхних «парадных» этажей. Особняк за всю свою историю сменил много владельцев, что неизменно наложило отпечаток на его внешний вид. Корпус был перепланирован, фасад изменен в духе казенного ампира. С левой стороны двора был выстроен г – образный флигель, с правой – прямоугольный, а окна утратили наличники. В парадном дворе одиноко желтели листвой три березки, резко контрастируя с мрачным видом серого дома, на свежевыкрашенной двери которого висела медная табличка: «Демидовскiй домъ трудящихся».  

Владими́ра Морозова проснулась утром, когда в окно ее спальни брызнул поток солнечных лучей. Она в очередной раз молча порадовалась, что ее вместе с младшим братом после смерти единственного родственника приютили в этом учебно-воспитательном заведении и поселили именно в этой комнате на третьем этаже, в передней половине дома. Девушка любила, чтобы яркие утренние лучи ударяли в окно и, будя ее, словно просачивались сквозь одеяло в ее тело, наполняя его надеждой на светлое будущее.  

Владими́ра аккуратно зевнула и блаженно потянулась всем своим худеньким телом, некоторое время с удовольствием наблюдая из-под полуопущенных век за золотистым роем пылинок, плясавших в солнечном луче, затем вопросительно сощурилась на каминные часы, стрелки которых показывали без пяти шесть, и рывком села на кровати: если она опоздает к завтраку, то Елисей останется голодным! Убедившись, что ребёнок, неподвижно лежащий в своей кровати с высокими боковыми стенками, уже не спит, девушка с почти материнской нежностью погладила его по непропорционально большой голове, увенчанной свалявшимися от постоянного лежания тускло – рыжими волосами. Ей было невыносимо тяжело ежедневно видеть страдания на юном лице мальчика, однако она, внешне невозмутимая, как могла скрадывала его печальную участь, научившись в силу жизненных обстоятельств радоваться каждому новому дню.  

Наспех умывшись водой из медного кувшина над стоявшим здесь же тазиком, Владими́ра быстро облачилась в темно – синее камлотовое платье с накрахмаленным белым воротничком и, шепнув на ходу: «Елисей, я скоро приду», покинула комнату.  

Столовая находилась на первом (хозяйственном) этаже, поэтому девушка торопливо спустилась в парадное по широкой двухмаршевой лестнице с ажурными металлическими перилами, не забывая при этом заглянуть в овальную по форме комнату с образами святых, украшенную запрестольным крестом из малахита и бронзовым Распятием (подарками благодетеля), чтобы перекреститься.  

Несмотря на солнечное утро, на щекотавший ноздри аппетитный запах овсянки, чувствующийся повсюду, настроение Владими́ры было безнадежно испорчено: из дверей столовой вышел исполняющий обязанности попечителя и дальний родственник их благодетеля Демидова Антон Казимирович Чертков. Это был человек беспринципный, наглый, который в любой молодой женщине видел лишь объект вожделения и подчинения своей воле. Завзятый меломан, большой поклонник искусства, в особенности итальянского, он никогда не упускал случая уличить в невежестве воспитанниц старшего возраста, якобы для приобретения практических навыков по домашнему хозяйству отправляя их по очереди на дежурство в общей кухне заведения. Современник так бы описал его: «Беловолос, как чухонец, бледного лица, глаза оловянные, высокого роста, сухощавый, и длинное его туловище огибал бледно-оранжевого цвета бархатный, блестками покрытый французского покроя кафтан, исподнее – того же цвета и также покрыто блестками».  

– Ну, здравствуй, Спящая красавица! Видимо, общие правила распорядка этого дома тебя не касаются, не так ли?! – в бездушном взгляде мужчины сквозила неприкрытая ирония.  

– Извините, барин, – девушка, внутренне сжавшись, постаралась внешне не выдать охватившего ее страха.  

– Абсолютно распоясалась, чертовка! – Он вплотную подошёл к Владими́ре, взяв тонкими пальцами ее за подбородок. Его глаза плотоядно блестели. – Соблаговоли объясниться...  

– Антон Казимирович, голубчик, – за спиной у Черткова, словно тень, появилась стройная невысокая женщина лет сорока в темно- сером платье, на котором ослепительно ярким пятном казался белый передник. – Ну что же вы даже чаю с малиновым вареньем не изволили выпить! – преувеличенно громко произнесла она.  

Момент был упущен, и мужчина, морщась, как от зубной боли, не без усилий перевёл тяжёлый взгляд на стоящую сзади женщину, служившую в доме в качестве экономки, воспитателя и учителя по прикладным предметам.  

– Анна Сергеевна, голубушка, умеете вы в нужный момент перебить своего попечителя, – в тон ей, еле сдерживаясь, съязвил Чертков. Владими́ра хотела было осадить этого напыщенного щеголя: попечителем и их благодетелем является вовсе не он, но, перехватив предостерегающий жест экономки, промолчала.  

– Извините, Антон Казимирович, – в больших серых глазах женщины читалось презрение, – нам пора.  

Владими́ра с облегчением прошмыгнула в столовую, не оглядываясь. Она торопилась накормить шестилетнего брата, с рождения страдающего водянкой головного мозга и потому не способного себя обслуживать самостоятельно. О том, что у неё самой было больное сердце и такого рода стрессы, как сегодняшний, для девушки были смертельно опасны, она в тот момент и думать забыла.  

Глава 10  

Самые важные встречи устраивают души, ещё прежде, чем встретятся телесные оболочки.  

Пауло Коэльо  

В музыкальной гостиной особняка XIX века на набережной реки Мойки, ранее принадлежавшего старинному дворянскому роду, было светло даже вечером за счёт высоких арочных окон. Колокольный звон, доносящийся из соседней церкви, высокие потолки с декоративной лепниной, белые стены с уникальными картинами, уютная мебель, обитая серым льном, создавали подходящую атмосферу для погружения в волшебный мир музыки.  

У девушки, сидящей за чёрным фортепиано и задумчиво играющей какую – то несложную, при этом завораживающую, мелодию, было тонкое лицо, прямой красивый нос с изящно вырезанными ноздрями, аккуратный, выразительный рот. Гладкий белый лоб оттенял очарование кротких глаз редкого орехового оттенка. Во всем ее облике ощущалась меланхолическая прелесть, чистота, светлая печаль, точно какое-то пережитое в прошлом тяжкое горе наложило на каждую черточку юного лица едва заметный, но неизгладимый отпечаток страдания. Эта легкая тень, как будто еще больше подчеркивавшая красоту девушки, делала ее на вид старше недавно исполнившихся семнадцати лет, но вместе с тем придавала удивительную утонченность и благородную простоту, дополняемую строгостью казенного наряда.  

– Снова бездельничаешь, Владими́ра? – приторный голос Черткова, незаметно появившегося в дверях гостиной, мгновенно разрушил музыкальные чары, безжалостно вернув девушку в суровую реальность.  

– Нет, что вы, барин, как бы я посмела! – угодливо ответила Владими́ра, прекрасно понимая причину бесконечных оскорблений и посягательств в свою сторону, однако изменить ничего не могла.  

– Почему ты не в мастерской?! Особого приглашения ждёшь? Ты ведь знаешь, что наше учреждение рассчитано лишь на присмотр за воспитанниками и их частичное обучение, но никак не на круглосуточное довольствие! Уже только этот факт обязывает тебя приносить хоть какую – то пользу дому и оказывать уважение своим покровителям! – мутные, глубоко посаженные поросячьи глазки отвязного тридцатилетнего ловеласа так и бегали по стройной фигуре прижавшейся к фортепиано девушки. Ее сердце сжалось от ощущения неотвратимости надвигающейся беды.  

– Не извольте беспокоиться, Антон Казимирович, в мастерской я была, – судорожно ртом глотая воздух, пролепетала Владими́ра. – Просто я сегодня закончила пораньше, выполнив весь причитающийся мне объём работы досрочно.  

– И кто же определил для тебя этот объём работы?! – Чертков медленно приближался, наслаждаясь каждой секундой страдания беззащитной девушки. – Уж не Анна ли Сергеевна взяла на себя смелость?! – он прекрасно знал ответ и просто издевался сейчас, пользуясь отъездом экономки в город за продуктами. Негодяй почти вплотную подошёл к своей жертве, как вдруг остановился, бросив мимолетный взгляд поверх головы Владими́ры. Его лицо внезапно побледнело, а губы приняли синеватый оттенок. В оловянном взгляде отчетливо читался ужас.  

– Призрак! Тот самый, с Мойки! – одними губами прошептал Чертков и, не помня себя, выбежал прочь из гостиной, даже не посмотрев в сторону несостоявшейся жертвы. Владими́ра не могла поверить в происходящее: ее мучитель ретировался?! Но тут же, повернувшись к окну, застыла как вкопанная: прямо сквозь стекло в гостиную плавно просочился... призрак молодого человека с необыкновенно выразительными фиалковыми глазами.  

Странное ощущение овладело ею: девушке вдруг показалось, что тело ее стало необычайно легким – легким, как воздух, голова закружилась. Пол гостиной тихонько начал раскачиваться вверх и вниз перед ее помутившимися от испуга глазами, медленно и непрерывно, как маятник. Стены тоже зашатались, падая на нее, как рассыпающийся карточный домик, а перед глазами пустились в пляс огненные параболы, мгновенно сменяясь мраком. Наконец ноги под ней подломились, и она без единого звука упала в обмороке на блестящий от воска паркет.  

Глава 11  

В реальной жизни всегда есть место чуду...  

Кристина Громова  

Владими́ра с трудом открыла глаза. Она лежала на мягком диване в гостиной. Было очень тихо. Постепенно под мертвенно – бледной кожей заструились едва – едва ощутимые потоки крови, вызвав слабое кровообращение. Встревоженная, она поднялась на локте, поспешно кинув взгляд на то место, где какое – то время назад увидела существо, повергшее ее в шок, отключив сознание. Никого.  

«Как она оказалась на диване? А был ли вообще призрак? Если привиделся, то почему столь поспешно сбежал этот негодяй? » – мысленно рассуждая, Владими́ра после нескольких тщетных попыток в конце концов смогла встать. Она ощущала слабость, с трудом держась на ногах, но голова была ясной. Вялыми, неловкими ногами, которые совсем ее не слушались, девушка через силу добралась до своей комнаты и, бесшумно открыв дверь, обомлела: в полумраке белел студенистый силуэт сегодняшнего призрака, склонившийся над кроватью ее младшего брата.  

Владими́ра приготовилась закричать как вдруг впервые за шесть лет услышала голос Елисея – он заговорил! Робко, тихо, односложно, и все – таки это было чудо! Крик замер у неё в горле. Она не смогла даже пошевелиться, будто мигом превратившись в кусок льда посреди тёплой воды.  

– Привет! Не бойся, я не причиню вам зла! – как можно спокойней произнёс призрак, сделав предупредительный жест белесыми руками. Потом замолчал, внимательно наблюдая за реакцией неподвижно стоящей в дверях комнаты девушки.  

«Святые угодники! Призрак с фиалковыми глазами!? Говорящий на странном английском!? Говорящий!? Верно у меня лихорадка! Может, и не жива я вовсе!?» – ее мысли, одна безумней другой, скакали испуганными зайцами, обгоняя друг друга.  

– Кто вы? – наконец спросила Владими́ра, нарушив молчание. Она не сразу поняла, что бессознательно тоже перешла на английский. На гладком лбу призрака появились складки – он был удивлён.  

– Ты говоришь по – английски?!  

– Кто вы? Что вы здесь делаете? – повторила свой вопрос девушка, на всякий случай не отпуская ручку двери. – А разве по мне не видно? – вновь погрузившись в меланхолию, откликнулся незваный гость. – Ещё совсем недавно меня звали Анрейн, и я был обычным семнадцатилетним юношей, проживающим в Шотландии. Ходил в школу, играл в футбол, спорил с родителями и наивно полагал, что имею право играть с человеческими судьбами..., – последнюю фразу юноша произнес особенно тихо. – А теперь вот пугаю людей. – В его удивительно выразительных фиалковых глазах, которые только и казались живыми во всем облике, было столько отчаяния и боли, что отзывчивое сердце Владими́ры невольно екнуло от жалости к нему.  

Оторвавшись наконец от двери, девушка осторожно подошла к кровати Елисея. Мальчик слабо улыбнулся.  

– Дождь, – вдруг отрывисто сказал он, показывая на призрака худеньким пальчиком.  

– Нет, малыш, это не дождь, – виновато улыбнулась Владими́ра, нежно погладив ребенка по огромной голове, радуясь первым в его жизни словам. – Это мой брат, Елисей, у него водянка головного мозга – результат сложных родов у матушки; она, рожая, умерла...  

– Мне очень жаль, Владими́ра, – искренне посочувствовал девушке призрак, и, видя ее недоумение, пояснил, – я некоторое время наблюдал за вами, из разговоров узнав, как тебя зовут. Честно говоря, кроме имен я больше ничего не понял.  

Его белесые губы растянулись в подобии усмешки, а Владими́ра неожиданно для себя представила, как привлекательно этот юноша, должно быть, выглядел, когда был человеком. Даже сейчас, будучи в студенистой оболочке, поверх которой угадывались белые очертания рубашки и брюк, он (теперь, при ближайшем рассмотрении) показался ей эталоном мужской красоты.  

Тут же устыдившись собственных мыслей, она покраснела, отчаянно надеясь, что призрак этого не заметил.  

– Откуда ты так хорошо знаешь английский? – вновь вернулся к заинтересовавшей его теме призрак.  

– От матушки, точнее, от мачехи, – девушка смутилась, будто в этом было что – то постыдное. – Они с моим батюшкой встретились в Англии, когда он по делам торговым в Лондон приезжал. Купец он у меня... был. Мне тогда всего только семь исполнилось, немногим больше, чем Елисею сейчас. Она приняла меня, как родную, и я в ответ всячески старалась ее порадовать, без труда выучив родной для нее язык. А потом уж почитай до самой ее смерти мы изъяснялись только по – английски, пока батюшка бывал в отъезде. Год назад и батюшки не стало – несчастный случай на его лесозаводе: придавило сосновым срубом. – Девушка тяжело вздохнула, утомившись от болезненных воспоминаний. – Если бы не друг батюшки, любезный Николай Петрович, уж и не знаю, что с нами сделалось бы тогда.  

– Рейн, – вновь обратил внимание на себя маленький Елисей, немало удивив Владими́ру. – Рейн – дождь, – вполне осознанно повторил мальчик слово и его перевод, ощутив бурный прилив гордости со стороны сестры, кинувшейся его целовать.  

– Научил на свою голову! – развеселился призрак, чувствуя собственную причастность к произошедшему только что чуду. – Теперь не отстанет!  

– Так это ты научил!? – девушка, не заметив, перешла с призраком на «ты». – Когда же ты успел!?  

– Ну у меня с некоторых пор полно свободного времени, а из всех смертных, с которыми я пытался выйти на контакт, не испугался меня только Елисей. Вот мы и коротаем уже недели две, наверное, вместе. Только как малой мою речь понимать умудряется? Ты дело ясное, с тобой занимались, а он?  

– Я по просьбе нашей воспитательницы, Анны Сергеевны, тоже занимаюсь частенько с маленькими девочками, которых некуда деть. Скорее всего, Елисей запомнил что – то с моих уроков, – глаза девушки радостно блестели.  

– Теперь понятно, сообразительный у тебя парень растет. – Анрейну очень хотелось дотронуться до нее, или хотя бы подойти поближе, но он боялся все испортить.  

– Теперь мне не понятно! Как же я тебя не замечала столько времени!?  

– Когда ж тебе меня замечать: ты постоянно пропадаешь в мастерских или музицируешь!  

При упоминании о мастерских и гостиной легкая тень, словно облако, набежала на красивое нежное личико Владими́ры.  

– Так ты хотел с этим... (девушка силилась подобрать нужное слово) Чертковым познакомиться!? – в ее огромных ореховых глазах появились слезы, и она невольно попятилась назад, к двери.  

– Стой, стой! – Анрейн испугался, что Владими́ра не даст ему возможности все объяснить. – Подожди, не убегай!  

– Ми́ра! – позвал из кровати Елисей, просунув худенькую ручку сквозь высокие прутья боковых стенок.  

– Я достаточно увидел, чтобы сделать вывод о намерениях этого мужчины по отношению к тебе и появился только для того, чтобы ему помешать тебя... обидеть! Это правда, поверь мне! Я еще найду способ с ним поквитаться!  

Владими́ра настороженно смотрела в фиалковые глаза, она размышляла. Каминные часы пробили пять – в это время в столовой давали полдник. Видимо, что – то для себя решив, девушка вернулась к постели Елисея, взяв мальчика за руку: «Елисей, я сейчас приду». Потом, еще раз бросив взгляд ореховых глаз, с поразительной точностью отражающих и кротость, и силу духа этого, в сущности, еще подростка, в сторону застывшего призрака, она примирительно сказала:  

– Я за полдником для нас с Елисеем. Если тебе угодно, Призрак дождя, останься.  

​  

Глава 12  

Если мечтаешь о радуге – будь готова попасть под дождь.  

Долли Партон  

Владими́ра сидела в мастерской, без особого энтузиазма дошивая очередную пару меховых рукавиц (так называемых мохнаток) на продажу. Мыслями она была далеко.  

Прошла неделя со времени ее первой встречи с призраком, и теперь, привыкнув к его внешнему виду, она называла его только по имени.  

За окном шел дождь – не ливень, а унылый, нескончаемый дождь, сыпавший из низких свинцовых туч. Комната, в которой она и дюжина таких же бедных девушек, существующих за счёт благотворительных пожертвований состоятельной петербургской общественности, отрабатывали свой хлеб, вдруг показалась ей такой же мрачной и унылой, как и вся ее теперешняя жизнь. Лишь только яркие, нереально волнующие ее нежную душу встречи с Анрейном являлись приятным исключением из череды тоскливых, монотонных будней. Она скучала по просторам, открывавшимся из окон их дома в Лондоне, где большую часть времени раньше проживала вместе с мачехой. Скучала по гомону морских птиц, по непрерывному шуму прибоя, приглушенному зубчатыми скалами. В Питере у ее отца был свой особняк, однако часто находящийся в отъезде купец предпочитал, чтобы его дамы сердца, так мужчина в шутку называл жену и дочь, ждали его в спокойной и почти круглый год зелёной Англии. И кто теперь живет в этих домах?  

Она равнодушно посмотрела в окно, но вдруг мгновенно покраснела, стараясь скрыть от подружек по несчастью безотчетную радость от увиденного: в желтой листве одной из молодых пушистых крон берёзок акробатические сальто исполнял... Анрейн.  

У Владими́ры резко участилось дыхание, а в ушах гулко застучало сердце. «Наверное, снова подскочило давление», – мелькнуло у нее в голове, хотя она давно уже и думать забыла о своем здоровье. Раньше, в Англии, в таком случае ей делали кровопускание, удаляя из организма «дурную кровь» специально обученные врачи. Но в сложившейся ситуации сегодня до ее больного сердца, как, впрочем, и до неё самой, не было никому дела.  

– С тобой все в порядке? – спросила одна из девушек, обеспокоенная сильным покраснением обычно бледных щёк на лице подруги.  

– Да... да, в порядке, – спешно ответила Владими́ра, стремясь не выдать истинного положения дел. – Что – то душно здесь, – расстегнув верхнюю пуговицу строгого платья, она, делая глубокий вдох – выдох, попыталась успокоиться.  

– И все же, какая странная у меня реакция на этого юношу – он ведь даже не человек! – укоризненно прошептала она себе под нос. Но это не помогло.  

Девушка прижала палец к пульсу. «Никаких волнений! » -вспомнилось вдруг ей наставление врача после очередного обморока. Господи Боже, да она за всю жизнь столько не волновалась, как за последнюю неделю! Странно, но ее почему-то это не пугало. Никогда раньше она не ощущала, как играет адреналин в крови, и непонятное возбуждение словно опьяняло ее.  

Наверное, ей надо рассказать Анрейну, что она больной человек. У Владими́ры была довольно редкая болезнь – в 21 веке ее назвали бы «порок клапанов сердца». В обычных условиях болезнь не давала о себе знать, но при сильном возбуждении вызывала несрабатывание клапанов и, таким образом, могла привести к смерти. С этой болезнью девушка жила почти всю свою жизнь, во всяком случае с тех пор, как себя помнит. В раннем детстве она перенесла ревматизм, что вызвало осложнение на сердце – сужение клапанов и, следовательно, их неполноценное закрытие. Хороший уход и лекарства помогли облегчить последствия заболевания, но вылечить его полностью не удалось, и в стрессовых ситуациях ее сердце могло перестать работать совсем. Владими́ра не любила говорить об этом. И, вообще, она стеснялась своей болезненной слабости, которую так ревностно охраняли отец и мачеха. После их смерти Владимира на какое-то время забыла о болезни, но хамское поведение Черткова, знакомство с Анрейном и сильное волнение при каждой новой встрече с ним напомнили девушке о ее уязвимости.  

В свою комнату она вернулась, полная решимости рассказать о своей проблеме Анрейну.  

Юноша по обыкновению зависал над кроватью Елисея, развлекая его, надев на студенистые руки самодельные (сшитые Владимирой) тряпичные куклы. Мальчик негромко смеялся. Подойдя ближе, девушка в очередной раз почувствовала прилив нежности, чего-то острого, щемящего и, легко перегнувшись через металлические прутья, обняла и поцеловала брата в душистые рыжие волосы.  

– Здравствуй! – искренне улыбаясь, Анрейн приветствовал Владими́ру.  

– И тебе доброго дня! – откликнулась она, пытаясь побороть накатившую волну слабости.  

– Мира, Мира пришла! Рейн – дождь играет! – неожиданно Елисей произнёс целую фразу и, довольный полученным эффектом, щелкнул маленьким язычком. Хрупкая на вид, Владими́ра, охваченная сильными эмоциями, как пушинку, подняла его с постели и закружила по комнате, заливисто смеясь.  

– Благодарствую! – наконец, вернув мальчика в кровать, она совсем близко подошла к призраку.  

– Всегда пожалуйста! – Анрейн был заворожен красотой и невинностью девушки. Буквально за неделю из туго закрученного бутона она превратилась в невероятно привлекательный, распустившийся цветок.  

– Как бы я хотел вновь оказаться человеком, – с чувством благоговения вглядываясь в огромные ореховые глаза Владимиры, он внезапно понял, что влюбился.  

Владими́ра была опьянена своим успехом. Впервые в жизни она испытала силу своего девичьего обаяния, и, судя по реакции Анрейна, оно на него действовало. Ей захотелось продолжить этот упоительный, но такой опасный для неё эксперимент, забыв про данное себе всего час назад обещание.  

Она казалась ангелом. Анрейн стоял и смотрел на нее довольно долго, изумленный до немоты, пока не понял, что его молчание до неприличия затянулось. Он сделал глубокий вдох и медленно проговорил:  

– I love you. With you, I am home. (Я люблю тебя. С тобой я дома. – прим. автора).  

Впервые в своей жизни он искренне признался девушке в любви. Правда, силу этого чувства юноша осознал только тогда, когда превратился в призрака и попал в чужую страну и не в свое время...  

Глава 13  

Самый опасный враг – это завистливый друг.  

Кристина Громова  

В это воскресенье Владими́ра проснулась позже обычного: в городе намечалась праздничная ярмарка, поэтому работы в мастерской были отменены.  

Ее широко открытые глаза были устремлены в окно, словно видели там нечто, скрытое от взора других. Она пыталась осмыслить происходящее: зачем, ну зачем она встретила этого удивительного призрака, красивого и атлетичного, как Аполлон, вот уже больше месяца занимающего все ее мысли?  

Время от времени ее выразительные губы складывались в улыбку, затем она тихонько бессознательно качала головой, потряхивая локонами, и при этом по ее волосам, разметавшимся на подушке, как рябь по воде, скользили блики света.  

Анрейн уже привычно сидел под сводами моста на связке металлических труб, которые торчали из воды, и думал о Владими́ре. Даже в своём времени она казалась странной, не от мира сего девушкой, а в его же, реальном, – наверное, считалась бы блаженной или вообще сумасшедшей!  

Впервые рассмотрев Владими́ру близко, когда она упала от страха при виде его в обморок, юноша испытал нечто вроде шока, как если бы вдруг схватился за оголенный провод. Она была словно ангел, спустившийся с небес: бледная фарфоровая кожа, русые вьющиеся локоны, собранные в тугой пучок на затылке, длинные ресницы, полумесяцем брови и нежно – розовые губы создавали ореол неземной красоты.  

Когда Анрейн познакомился с Владими́рой поближе, он открыл для себя и внутреннюю красоту девушки.  

Привыкшая жить в достатке, Владими́ра ни разу никому не пожаловалась на свою судьбу, оказавшись после смерти отца в доме призрения (присмотра, прим. автора) среди людей низшего сословия. Более того, она умудрялась, сама не имея денег, заниматься благотворительностью: давала бесплатные уроки английского, шила и вязала детские вещи, устраивала праздники. Унаследованные от матери глаза редкого, орехового, цвета, испещренные едва заметными белыми крапинками, неизменно проникали в душу любому собеседнику, вкупе с данным ей свыше даром убеждения невольно заставляя переосмыслить жизненные ориентиры.  

– Что с того, что имя твоё означает не дождь, а в силу иного написания переводится как «царствовать»? – как-то упрекнула она Анрейна, решившего козырнуть перед ней своей родословной. – Вовсе не обязательно царствовать, чтобы править! Гораздо важнее правильно распоряжаться данной тебе властью и не использовать ее только себе во благо.  

Анрейн очнулся от своих мыслей, оглушенный криками толпы. Прошло уже больше месяца как он очутился в Питере 19 века и наделал много шума своим появлением. Однако, устав бояться, жители Мойки решили эту проблему сообща: через «зелёный» мост пешеходы теперь перемещались группами. Вот и сейчас человек двадцать разношерстной толпы, стуча по металлическим перекрытиям моста и выкрикивая ругательства по поводу незваного гостя, двигались к месту проведения ярмарки.  

Осенняя ярмарка в Питере была ежегодным праздником плодородия: крестьяне со всей округи привозили на главную площадь свою лучшую продукцию, а многочисленные городские и деревенские жители с видимым удовольствием сновали от торговых рядов к палаткам и балаганам, где на импровизированных сценах демонстрировали свои таланты бродячие труппы, гастролирующие с дрессировщиками звери и гадалки, охотно предоставляющие желающим безупречные отзывы об их искусстве. Территория ярмарки имела форму треугольника. На одной стороне располагались наиболее важные пункты с самыми большими торговыми рядами, палатками и балаганами, на другой – развлечения в виде каруселей, качелей и палатками поменьше, а на третьей – стрельбища и кукольные театры. То тут, то там яркими пятнами встречались продавцы цветов, лимонада, фруктов и мороженого. Эта ярмарка всегда была самой многолюдной и популярной во всей округе и, как магнит, привлекала жителей из разных сословий. Она продолжалась обычно около семи дней и в течение всей этой головокружительной недели принимала с утра до вечера на свою территорию пеструю толпу празднично настроенных людей, которая и в этот первый вечер уже медленно колыхалась по краям треугольника на все выше вздымавшихся волнах веселья.  

Владими́ра нырнула в это людское море, и оно тотчас поглотило ее. Она перестала быть отдельным существом, буквально растворившись в вихре хохочущих, толкающихся и орущих людей. В такой толчее девушка не сразу почувствовала, как чья – то рука взяла ее под локоть. Неловко развернувшись, она упала на жилет какому – то молодому человеку в коричневом костюме. Сконфуженно подняв глаза, она уже готова была извиниться, как вдруг, несмотря на смущение, заметила, что у него до боли знакомые глаза, а бо́льшая часть сероватого лица надежно скрыта широким шарфом и глубоко надвинутой до основания шляпой.  

Пока Владими́ра большими глазами смотрела на знакомого незнакомца, полуоткрыв рот, молодой человек, церемонно поклонившись, из-за спины достал целую корзину ярко – красных маков – ее любимых цветов.  

– Привет! Прости, что напугал, это тебе! – произнёс он по – русски с сильным акцентом.  

– Благодарствую, – взволнованно ответила она, оглядевшись по сторонам. Люди вокруг не обращали на них никакого внимания, и она постепенно успокоилась.  

– Как тебе удалось найти одежду?! – изумленно спросила девушка, с трепетом забирая цветы из корзины рассекреченного Анрейна. – Откуда ты знаешь, что это мои любимые?  

– Соблаговолите пойти со мной, сударыня, и я все подробно вам изложу! – ответил на ломаном русском Анрейн. Похоже, он получал удовольствие от мини – спектакля, который сам же и устроил. Согласно кивнув, Владими́ра наспех сделала запланированные покупки. Когда они не без труда покинули бушующий людской океан ярмарки и свернули в относительно тихий переулок, Анрейн, залюбовавшись стройной фигуркой в облегающем шерстяном манто и каракулевой шляпке поверх красиво уложенных волос, не сразу заметил, что по щекам девушки текли слёзы.  

– Что случилось? – снова перейдя на привычный английский, встревожено поинтересовался он у всхлипывающей Владими́ры, спешно доставшей свободной от цветов рукой из меховой муфты ослепительно белый кружевной платок.  

– Прошу покорно меня извинить, – счастливо улыбаясь сквозь слёзы, она пояснила:  

– Красные маки мне всегда дарил батюшка, возвращаясь из поездок. Как ты узнал, что это мои любимые цветы?  

– Картина с красными маками прямо напротив твоей кровати вряд ли случайна, – облегченно вздохнув, ответил Анрейн.  

– А одежда?  

– Взял в аренду в одном из дворов, где она сушилась.  

– Взял куда? – Владими́ра не уставала удивляться незнакомым ей словам, совсем забыв, что они с призраком из разных временных эпох.  

– Я верну, не переживай, – осторожно заправив непослушный локон девушке за миниатюрное ушко, он вдруг заметил, как меняется на глазах выражение ее лица, на котором отчетливо появились страх и негодование. Анрейн проследил за взглядом девушки и увидел двух мужчин, вместе идущих по другой стороне улицы, оживленно разговаривая. В одном из них юноша узнал Черткова, а другой был ему не знаком.  

– Что тебя так испугало? – почему – то шепотом спросил Анрейн.  

– Я увидела человека, которого много лет считала другом нашей семьи, а на поверку он оказался врагом, – так же тихо ответила Владими́ра.  

Глава 14  

Природа заговоров такова, что сообщников  

выбирать не приходится.  

Алан Коул  

Клюев Николай Петрович, именно так звали человека, которого Владими́ра и ее отец считали близким другом, поймал пролетку и церемонно пригласил Черткова к нему присоединиться по пути к собственному дому. Расположившись на потертом от долгого срока службы сидении, он отдал извозчику команду «трогай» и вновь заговорил:  

– Так что, Антон Казимирович, голубчик, делать будем? Изволите деньги вернуть или доведёте – таки до конца наше маленькое дельце? – тоном, не терпящим возражений, спросил Клюев, смахнув с темно – коричневого дорогого полупальто несуществующие пылинки. Его темные глаза недобро блестели, контрастируя с оливкового цвета кожей, а чёрные волосы, торчащие из-под шляпы, только добавляли образу жутковатый вид.  

– Будьте покойны, Николай Петрович, ваш заказ будет выполнен, – внутренне содрогнувшись от буравящего взгляда собеседника, поспешил ответить Чертков. – Правда, возникли некоторые сложности и...  

– Сложности?! Убрать главного конкурента с дороги, наивно полагавшего, что я его друг, – вот это сложности! Опеку над его отпрысками получить, чтобы распоряжаться их имуществом, – вот это сложности! А обесчестить забитую девчонку, чтобы та на все была готова, вам, ловеласу со стажем, – и вдруг сложности?! – цинично перебил его Клюев, теряя терпение.  

– Не извольте беспокоиться, я уже все придумал! – моментально отреагировал Чертков. – В ближайшее время, пока весь город и полиция на ушах стоят из-за ярмарки, мы девчонку поместим в учреждение, что здесь же, на Мойке, в больницу Св. Николая Чудотворца для умалишенных. У меня в приюте свой человек есть, так, влюблённая в меня дурочка. Так вот она, почитай, с месяц уже под ее дверью разговоры слышит: Владими́ра сама с собой постоянно беседы ведёт, да ещё с братом, лежачим, словно овощ какой, все кудахчет о чем- то. Если надо, девка все подтвердит: не в себе ваша подопечная.  

– Ну, положим, что у вас все получится, а мальчишку куда? Не с ней же!  

– Не извольте беспокоиться, Николай Петрович, – заискивающе продолжил умасливать своего кредитора Чертков, – малец совсем хилый, без сестры и неделю не протянет.  

Пролетка остановилась у роскошного особняка Клюева. Но, прежде, чем выйти из неё, он, вспомнив начало разговора, неожиданно спросил:  

– А в чем тогда сложности? – взгляд чёрных глаз пробирал до дрожи.  

– О, мне совсем немного понадобится ваша помощь, – пролепетал Чертков и, опасаясь, что его опять перебьют, поспешил добавить:  

– Владими́ра ведь не думает о вас дурное, а меня она просто ненавидит, впрочем, это взаимно. Да и экономка наша, Анна Сергеевна, всюду нос свой суёт, не давая мне возможности закончить начатое. Оловянные глаза негодяя плотоядно заблестели.  

– Я так и не понял, милостивый государь, в чем моя роль?! – Клюев окончательно потерял терпение.  

– Вы просто пригласите Владими́ру прогуляться в экипаже, а я буду сидеть внутри и обездвижу ее хлороформом. Потом бездыханное тело мы доставим куда следует, и наследница будет признана недееспособной.  

По мере узнавания подробностей, черты оливкового лица разглаживались, а тонкие губы вытягивались в сардоническую улыбку, больше походившую на оскал, обнажив два ряда безупречно белых зубов. Клюев планом был доволен. Наконец, оставшись в пролетке один, Чертков, неразборчиво крикнув извозчику адрес, углубился в свои чёрные мысли.  

Тем временем Анрейн и Владими́ра пешком возвращались в приют.  

– Ну зачем, зачем ты меня провожаешь?! Это же очень рискованно для тебя! Я уже не боюсь! – уговаривала Владими́ра упрямого юношу.  

– Я сказал, что провожу, значит провожу! Никто не узнает, не волнуйся!  

У входа в дом они расстались, условившись, что Владими́ра из своей комнаты подаст ему знак – зашторит окно, и только тогда он удалится под мост, где чувствовал себя в относительной безопасности.  

В парадном девушка тут же наткнулась на Анну Сергеевну, принимавшую живейшее участие в ее судьбе, поскольку ни мужа, ни своих детей у женщины не было. Экономка, помимо совмещения должностей воспитателя и учителя по прикладным предметам, стала для Владими́ры кем – то вроде няни, всячески оберегая ее от нездорового внимания со стороны мужского пола.  

– Владими́ра, зайди – ка на кухню, пожалуйста, – в голосе экономки слышались нотки недовольства. – Кто этот молодой человек, с которым ты только что вместе пришла неизвестно откуда, да ещё с цветами? – с упреком, заметно нервничая, спросила она, параллельно выкладывая из плетёной корзины принесённые девушкой продукты.  

– Помилуйте, Анна Сергеевна, ведь я по вашей же просьбе на ярмарку ходила! – смешавшись от такого напора со стороны женщины, Владими́ра указала на продукты.  

– Я знаю, куда тебя посылала, – экономка была непреклонна, – цветы я уж точно не просила тебя покупать и денег на них не давала! Поэтому повторяю свой вопрос: кто этот молодой человек?  

К такому развитию событий Владими́ра была совсем не готова. Анрейн, наверное, весь извёлся в ожидании ее сигнала! Что же делать?! Ведь ему не безопасно стоять под окнами дома, да ещё и в чужой одежде!  

– Это булочник, я его попросила мне помочь – донести тяжелую корзину, – ляпнула она первое, что пришло ей на ум.  

– Булочник, значит? А цветы? Цветы тоже булочник подарил?!  

– Нет, цветы это... это я сама купила... мои любимые... батюшка, когда жив был, всегда именно красные маки привозил..., – тихо ответила Владими́ра, – лгать она совершенно не умела.  

– Понятно. Ладно, ступай к себе и покорми брата, – Анна Сергеевна, наконец сжалившись, перестала мучить расспросами девушку, передав ей кусок сладкого пирога и кружку молока для Елисея.  

– Благодарствую! – Владими́ра спешно поцеловала женщину в щеку и, по – мальчишечьи перепрыгивая через две ступеньки, понеслась в свою комнату.  

– Булочник, – экономка всплеснула руками, неодобрительно покачав головой. – Совсем дитя ещё...  

Владими́ра на полном ходу влетела в комнату и, не глядя в окно, задвинула обе шторы.  

– Соскучился по мне, малыш, сейчас будем кушать, – девушка пристроила блюдце с пирогом и кружкой молока на старенький прикроватный комод и поставила уже начавшие вянуть маки в воду.  

Анрейн переживал во дворе, переминаясь с ноги на ногу. Почему же нет сигнала?! Чего она медлит? А вдруг Чертков приехал с этим опекуном – обманщиком сюда и Владими́ра в опасности?! Он уже хотел позвонить в дверь – и будь что будет, как вдруг, в очередной раз подняв глаза, увидел зашторенное окно.  

– Слава богу, все хорошо, – юноша облегченно вздохнул, планируя незаметно подкинуть назад взятую без спроса одежду.  

– Сударь! – неожиданно услышав позади себя окрик, он резко развернулся. – Будьте любезны, подите в дом на минутку. – В дверях приюта стояла Анна Сергеевна, взгляд ее не предвещал ничего хорошего. Анрейн, мало того, что был призраком, ещё и говорить по большому счету мог только по – английски, правда, уже без труда понимая русскую речь. Он, не двигаясь с места, молчал.  

– Что ж, раз вы так трусливы, Владими́ру не увидите больше никогда! – разочарованная экономка собралась закрыть за собой дверь.  

– Постойте! – Анрейну экстренно пришлось на практике применять все полученные за полтора месяца знания по русскому языку. – Давайте поговорим.  

Глава 15  

Если мы чего-то не видим – это совсем  

не значит, что этого нет…  

Кристина Громова  

В библиотеке, куда экономка пригласила Анрейна для серьезного разговора, было очень просторно. Две стены и еще половина третьей, где серело зашторенное окно, были полностью заставлены книжными полками. Четвертую стену занимал огромный камин и пара застекленных шкафов из темного дерева с коллекцией шахматных фигур из нефрита, слоновой кости, черного дерева и алебастра. Еще в библиотеке был письменный стол, на котором стояли канделябры с горящими свечами, рядом с ним кожаный стул, а у камина, напротив друг друга, два кресла, обитых зеленым бархатом, довольно потертые от времени, как и ковёр, лежащий на полу. На одно из этих кресел, неестественно прямо держа спину, опустилась Анна Сергеевна, на другое, по – хозяйски протянув изящную руку, она указала Анрейну.  

– Итак, милостивый государь, соблаговолите объясниться: кто вы и какие намерения у вас относительно Владими́ры, – строго начала она.  

– Боюсь, если вы узнаете, кто я, дальнейшего разговора у нас не получится, – с очень сильным акцентом, да ещё через шарф, речь гостя казалась почти невнятной.  

– Отчего же не получится? Или вы преступник какой и вас ищет полиция?  

– Нет, вовсе нет, напротив, я хотел защитить от двух негодяев Владими́ру и именно поэтому вызвался ее проводить.  

– Как странно вы изъясняетесь, будто иностранец... Мне казалось, что у Владими́ры нет врагов настолько серьезных, чтобы ее напугать! Уж поверьте – я бы о них знала всенепременно! – женщина к полученной информации отнеслась крайне недоверчиво.  

– И все же, уверяю вас, это так, – ответил Анрейн максимально учтиво. – Вам говорит о чем – нибудь имя Чертков Антон Казимирович?  

– Допустим, говорит, – экономка невольно напряглась.  

– А имя Клюев Николай Петрович?  

– Вы что же, намекаете, что опекун Владими́ры и этот мерзавец, Чертков, как – то связаны?! Такого просто не может быть!  

– К сожалению, именно так и есть, – с нажимом ответил Анрейн. – Не далее как час назад Владими́ра увидела этих двоих, обсуждающих ее, причём, в нелестной манере. Конечно, услышали мы не все – Клюев поймал пролётку, и они вместе уехали, однако и того, что слышали, было вполне достаточно, чтобы до смерти испугать Владими́ру.  

– До смерти?! Господи, она что, снова упала в обморок?! А я – то, окаянная, еще и отругала ее! – женщина вдруг стала белее снега, нисколько не обращая внимания ни на замотанное широким шарфом лицо собеседника, к тому же не снявшего шляпу, ни на его дикий акцент. Она поверила.  

– Вам сейчас лучше уйти, – Анна Сергеевна, словно выйдя из оцепенения, заторопилась в комнату к своей подопечной.  

– Не сочтите за наглость, если я попрошу у вас разрешения так же подняться в комнату Владими́ры.  

– Нет – нет, не стоит, молодой человек! Да что же это я! Как вас зовут? Представьтесь, прошу вас.  

– Анрейн, меня зовут Анрейн, и вы правы, я иностранец..., из Шотландии. Учтиво поклонившись, юноша удалился, легко семеня по парадной лестнице вниз.  

Убедившись, что гость ушёл, экономка расправила подол довольно нарядного платья из темно – синего габардина и поспешила в комнату к Владими́ре. Девушка что – то читала удобно лежавшему на огромной белой подушке брату и совсем не была похожа на сильно испуганного человека.  

– Анна Сергеевна? – удивленно вскинула брови девушка. – Что – то случилось?! На вас лица нет!  

– Скажи-ка мне, дитя мое, ты действительно видела своего опекуна, Николая Петровича, вместе с этим проходимцем, Чертковым, и слышала, как они говорили о тебе дурное?  

– Откуда вы знаете?! – у неё мгновенно в ушах застучало сердце, выдавая неровный ритм. – Кто вам сказал?!  

– Так это правда, – женщина без сил рухнула на стул, стоящий у кровати Елисея. – Твой молодой человек сказал, Анрейн, кажется, кстати, очень достойный, зря ты его скрывала.  

– Анрейн?!  

– Рейн – дождь..., – и Владими́ра, и Елисей хором откликнулись на знакомое имя, чем окончательно добили экономку.  

– Я что – то пропустила?! Откуда Елисей знает про твоего молодого человека? И тут же осеклась: Елисей разговаривает?!  

– Рейн – друг, он прилетает, и мы играем, – радуясь, что может похвастаться своими успехами, снова включился в диалог мальчик. Взгляд женщины в этот момент напоминал взгляд смертного, которому показали Бога.  

– Он что, летает?! Как такое может быть?!  

Владими́ра, не обращая внимание на сильные перебои отчаянно требующего покоя собственного сердца, опустилась перед женщиной на пол, взяв ее ледяные от пережитого только что стресса руки в свои. Преданно глядя невероятно выразительными ореховыми глазами в большие серые, она вынуждена была раскрыть свою тайну.  

Глава 16  

Истинный ад – это когда ты не по своей воле расстаёшься с человеком, с которым был готов на всё и даже больше...  

Фредерик Бегбедер  

В Финском заливе стояли два – три рыбацких баркаса, еще несколько качались на волнах у гавани. На берегу, на гальке, лежали лодки в ожидании прилива. Сейчас был отлив, и вода спала, обнажив страшные, гибельные камни, которые могли запросто вдребезги разбить киль корабля.  

– И, наверное, разбивали, – вслух подумала Владими́ра, стоящая на берегу, и поморщилась, вспомнив рассказы о кораблекрушениях, которые когда-то читала. Воспоминания соответствовали ее настроению.  

Она смотрела на морских птиц: как они камнем падали вниз и ныряли в воду в беспрестанных поисках пищи. Бакланы и кайры, крачки и чайки оглушительно кричали на ветру, возмущаясь непрошеным вторжением в их владения. Устав от птичьего гомона, девушка вскоре повернула в сторону от большой воды.  

Моховые болота казались не такими живописными, зато здесь царила тишина. Кругом серел только шероховатый торф, кочки да вырванные ветром чахлые растения.  

– Прямо как я, вырваны с корнем, – апатично произнесла она в пустоту. От знакомого доктора, все эти годы по настоянию отца наблюдавшего ее, она только что узнала, что ей осталось жить совсем недолго, меньше года. Видеть никого не хотелось, и девушка попросила доктора отвести ее на берег залива, где ребёнком она иногда отдыхала с родителями, плавая с ними под парусом, бросая камушки в воду и наблюдая за разбегавшимися кругами или просто купаясь в тёплой воде. Пронизывающий осенний ветер мало напоминал тот детский легкий бриз, что невольно всплыл в ее памяти. И все – таки свежий воздух – это то, что ей сейчас было совершенно необходимо. Русые шелковистые волосы контрастировали с черной дубленкой, подол и капюшон которой были оторочены белым в серую крапинку мехом, последним подарком отца... Владими́ра настолько была погружена в собственные мысли, что не сразу почувствовала, что сзади кто – то есть.  

– Почему ты одна и так далеко от дома? – услышала она позади себя мужской голос. Испуганно развернувшись, девушка с облегчением выдохнула: это был Анрейн.  

– Что ты здесь делаешь?! Тебя же увидят! – от неожиданности Владими́ра даже не поздоровалась, чего с ней раньше никогда не случалось.  

– Ищу тебя. Ты плакала? – фиалковые глаза с тревогой рассматривали влажные подтеки под глазами девушки, частично высушенные морским ветром.  

– Наверное, я кажусь людям странной…, – она будто не слышала обращённого к ней вопроса.  

Анрейн в недоумении смотрел на неё. Что происходит?  

Он бегло взглянул на руку Владими́ры, которую она достала из муфты, чтобы убрать с лица непослушные волосы, и увидел большой синяк на кисти, чуть ниже безымянного пальца. Накануне его не было.  

Дыхание Анрейна паром повисло в воздухе, что казалось просто невероятным, ведь он был призраком.  

– Ты тоже думаешь, что я не от мира сего? – она, как заведённая кукла, задавала один и тот же вопрос.  

То, как она это говорила, вызвало у него незнакомые ранее ощущения. И этот факт стал не менее фантастическим, чем дыхание: под студенистой оболочкой призрак вдруг почувствовал глухие удары собственной сердечной мышцы. Но все мысли его в тот момент были только о Владими́ре, поэтому произошедшего с ним чуда он не заметил. Анрейн легонько приподнял голову девушки за подбородок и заставил взглянуть на него.  

– Ты удивительный человек, Владими́ра. Ты красивая, добрая, деликатная… ты именно такая, каким бы я хотел быть в реальной жизни.  

В сероватом свете холодного осеннего дня Анрейн увидел, что нижняя губа у девушки начинает дрожать. С ним происходило то же самое; он наконец ощутил, что это ЕГО СЕРДЦЕ бешено колотится. Он посмотрел ей в глаза, улыбаясь и понимая, что больше не в силах сдерживать эмоции:  

– Я люблю тебя, Владими́ра. Ты лучшее, что есть в моей жизни.  

Он снова это сказал! Эти простые и, вместе с тем, невероятно сложные слова. Но сейчас юноша как никогда был уверен в том, что говорил.  

Как только он замолк, Владими́ра склонила голову и заплакала, прижимаясь к его студенистой груди. Он обнял ее, пытаясь понять, в чем дело. Она была такая хрупкая; Анрейну впервые пришло в голову, что она запросто помещается у него в объятиях. За минувшие два месяца, что они знакомы, девушка, и без того миниатюрная, похудела ещё сильней. Она плакала очень долго, и он не знал, что подумать. Не знал, что она чувствует.  

– Пожалуйста, не говори так, не говори, что любишь, – всхлипывая, попросила она. – Пожалуйста…  

– Не могу, – ответил Анрейн, решив, что Владими́ра ему просто не поверила.  

А девушка начала плакать еще безутешнее.  

– Прости, – шептала она сквозь слезы. – Прости меня, прошу…  

– За что? – наконец спросил юноша, окончательно растерявшись. – Ты расстроилась из-за того, что скажут твои друзья?! Ведь я всего лишь призрак!  

– Нет- нет, что ты! Мне все равно, честное слово, все равно!  

Она хваталась за соломинку, смущенная и испуганная.  

Потом ласково поцеловала его – поцелуй был легок, как дыхание, – и провела пальцами по гладкой щеке.  

– Ты не можешь меня любить, Анрейн, – устало и очень тихо сказала девушка. Глаза у нее были красные и опухшие. – Мы можем быть друзьями, можем видеться… но любить меня нельзя. И дело тут совсем не в тебе.  

– Почему? – хрипло спросил призрак.  

– Потому что я очень больна, – негромко произнесла Владими́ра. Нужно было сразу рассказать тебе, я и хотела, но... не смогла... тогда не смогла...  

Все это было странно до невозможности; Анрейн никак не мог взять в толк, что она пытается сказать.  

– Ну и что ж, что больна, поправишься…  

Она грустно улыбнулась, и внезапно он понял. Не сводя заплаканных глаз с его безупречно красивого лица, Владими́ра произнесла слова, от которых у него замерло только что обретенное сердце:  

– Анрейн, я умираю, у меня больное сердце..., ему не долго осталось биться...  

Если бы у призрака была кровь, в тот момент она вся, до последней капли, отхлынула бы от его лица! В сознании пронеслась целая вереница кошмарных образов. Как будто в это краткое мгновение время внезапно остановилось; он понял все, что происходило между ними. Понял, почему Владими́ра так торопилась делать добро; почему Анна Сергеевна постоянно называла ее ангелом; почему она так часто выглядела усталой и падала в обмороки, хоть и тщательно это скрывала. Вот почему она не поощряла его ухаживания…  

Все обрело смысл и тут же его утратило.  

Владими́ра Морозова, его любимая, умирает...  

– Нет – нет, – прошептал он. – Здесь какая – то чудовищная ошибка…  

Но ошибки не было; Владими́ра повторила это вновь, добавив, что ей осталось жить меньше года, и мир в секунду опустел. Анрейн закрыл глаза, мечтая, чтобы все исчезло.  

Глава 17  

Будь готов к предательству любого из своих людей, но особенно того, кому ты доверяешь больше всех.  

Аль Пачино  

Анрейн под мостом не находил себе места: все могло быть иначе! В его реальном мире Владими́ру смогли бы вылечить! Но это случилось почти двести лет назад, он был призраком, а история не терпит сослагательных наклонений...  

Юноша еще никогда не переживал смерть близкого человека. Бабушка умерла, когда ему было три года; он ничего не помнил ни о ней, ни о похоронах, ни даже о том, как прошли следующие несколько лет без нее. Конечно, отец и дед часто вспоминали ее, но для мальчика это было все равно что прочитать в газете историю какой-то абсолютно незнакомой женщины. Хотя они с отцом вместе ходили на семейное кладбище и клали цветы на бабушкину могилу, он не испытывал к покойной никаких чувств.  

Владими́ре было семнадцать – девушка на пороге взросления, при этом она была уже как будто мертвая и в то же время живая. Они познакомились лишь пару месяцев назад, а их любовь длилась чуть больше тридцати дней. Эти дни сейчас казались вечностью, но вчера, глядя на Владими́ру, Анрейн думал лишь о том, сколько ей еще осталось.  

На следующее утро Анна Сергеевна, за ночь не сомкнувшая глаз (они всю ночь проплакали с Владими́рой в ее постели), отправилась за тканями и пряжей для мастерских на Никольскую механическую ткацкую фабрику. Совсем недавно ее основал Савва Васильевич Морозов (однофамилец Владими́ры), позже ставший знаменитым предпринимателем, но на тот момент отдававший материал дешевле, чем кто-либо в округе.  

А в это время, в отсутствие экономки – главной заступницы Владимиры, события в приюте развивались с катастрофической скоростью.  

Дородная девица, выполняющая роль шпика в доме по настоянию Черткова, бесшумно открыла пришедшим мужчинам дверь:  

– Она дома?  

– Да, я видела, как она пришла несколько минут назад.  

– Отлично. Нам повезло. Ваш выход, Николай Петрович.  

– А что, если она?..  

– Она ни о чем не догадается, пока мы ее надежно не упрячем.  

Владими́ра, по счастливой случайности находившаяся в этот момент в коридоре, услышала часть разговора и больное сердце девушки уже в который раз за последние дни забилось неровно. Клюев поспешно пересек парадное. Владими́ра проскользнула в свою комнату и, не теряя времени, мольбами убедила Анрейна, как обычно в это время гостившего у неё, срочно найти в городе Анну Сергеевну и обратиться в полицию. Иначе она пропала.  

Чтобы не пугать Елисея, девушка решила спрятаться в кладовке, находившейся на том же этаже. Но когда она, согнувшись, чтобы ее не было видно из холла, пробралась к той комнатке, буквально из ниоткуда появился Клюев, оказавшись с ней нос к носу.  

– Мое почтение, Владими́ра! – Его добрая мягкая улыбка теперь уже не смогла обмануть девушку.  

Какую-то минуту она стояла и молчала, не в силах вымолвить ни слова. Слова застряли в сдавленном от волнения горле.  

– Я зашел за тобой; я увидел, как ты пошла сюда, когда начал подниматься по лестнице.  

– Утро доброе, – сказала Владими́ра, и сама удивилась тому, что ее голос звучал спокойнее, чем она могла себе представить.  

– Погода такая хорошая, – продолжил вкрадчиво мужчина. – Я хотел, чтобы ты съездила со мной на прогулку.  

– Нет, благодарю покорно. Я как раз собиралась прогуляться пешком.  

– Но ты же только что вошла.  

– Тем не менее я опять ухожу.  

Клюев поднял палец, и в этом шутливом жесте Владими́ре почудилось что-то зловещее: по спине у нее пробежал холодок.  

– Ты слишком много ходишь пешком. Ты же знаешь, я против этого. Ведь у тебя больное сердце.  

– Вы ошибаетесь, я абсолютно здорова, – возразила девушка, глазом не моргнув. – Не далее как вчера я была у доктора, так вот он моим состоянием очень доволен и прописал пешие прогулки на свежем воздухе.  

– А! Деревенский коновал! – презрительно поморщился Клюев. – Прокатиться тебе будет только на пользу.  

– Благодарю, но мне не хочется.  

Он подошел к ней и взял ее за запястье.  

– Сегодня я хочу настоять на своем, так как ты немного бледна.  

– Нет, Николай Петрович. Я не хочу ехать с вами на прогулку.  

– Но, Владими́ра, дорогая, – Клюев приблизил к девушке лицо, и его мягкие вкрадчивые манеры были еще ужаснее, чем насилие. – Тебе придется поехать со мной.  

Владими́ра попыталась пройти мимо него, но он поймал ее и крепко держал.  

– Извольте сейчас же выпустить меня! – сказала она, как могла спокойно, пытаясь унять дрожь во всем теле.  

– Дорогая, уж позволь мне знать, что будет лучше для тебя. Ведь я твой опекун.  

И тут Владими́ру охватила паника. Она позвала на помощь:  

– Глаша, Глаша! Помоги мне!  

Она подумала: «Слава Богу, что та дородная девица, что открыла дверь, оказалась внизу».  

Однако, вместо того, чтобы помочь подруге, девица впустила до времени спрятанного за дверью Черткова.  

– Боюсь, – сказал Клюев, обращаясь к вошедшему, – что она доставит нам кое-какие неприятности.  

– Владими́ра, – вдруг вставила Глаша, – ты должна подчиниться Николаю Петровичу. Он знает, что для тебя лучше. Ты последнее время странно себя ведёшь – разговариваешь сама с собой.  

– Он знает, что для меня лучше?! Да они вдвоём хотят погубить меня! Ты просто многого не знаешь! – в отчаянии прокричала Владими́ра, чем испугала дородную девицу.  

– Боюсь, – осторожно сказал Чертков Клюеву, – что ее состояние хуже, чем я предполагал: не ожидал, что она будет вам сопротивляться.  

– Да, нам придется с ней повозиться, – откликнулся тот.  

– И какой же дьявольский план вы теперь задумали?! – схватившись за перила, просипела Владими́ра, осознавая, что осталась одна против троих. – О, Боже! Я поняла! Вы хотите меня представить сумасшедшей!  

– У нее мания преследования, – тихо сказал Чертков, обращаясь к дородной девице, непонимающе вращающей глазами.  

– В таких случаях им кажется, что они одни и весь мир настроен против них, – убежденно добавил Клюев. Он обернулся к Владими́ре:  

– Владими́ра, моя дорогая, ты должна доверять мне. Разве я не был всегда твоим другом?  

Девушка рассмеялась, и ее смех не понравился даже ей самой. Она была очень напугана, поскольку только сейчас реально начала понимать, что они собираются с ней сделать. А Глаша либо действительно верила Черткову, либо делала вид; и никого из друзей не было поблизости.  

– Послушайте, – решив, насколько это возможно, потянуть время, сказала Владимира. – Я знаю слишком много. Это вы, Николай Петрович, решили, что убрав меня, завладеете моим имуществом. Вы убили моего отца и намеревались убить каждого, кто помешал бы вам стать наследником его большого состояния! – По мгновенно побледневшему лицу Клюева она неожиданно поняла, что ее спонтанная догадка оказалась верной. – Мерзавец! Какой же вы мерзавец! Убивец!  

– Вы видите, – едва оправившись от шока, сказал Клюев дородной девице, притворяясь опечаленным, – насколько ей стало хуже.  

Больше не церемонясь, Чертков максимально быстро преодолел лестничный пролет и, воспользовавшись тем, что Владими́ру крепко держал Клюев, зажал ей рот мягкой тканью. Девушка почувствовала запах, напоминающий хлороформ. У неё сразу появилось ощущение, что все поплыло из-под ног и уже откуда-то издалека доносились голоса.  

Владими́ра провалилась… в темноту.  

Глава 18  

Успех – это ещё не точка, неудача – это ещё не конец: единственное, что имеет значение, – это мужество  

продолжать борьбу.  

Уинстон Черчилль  

Когда – то давно Владими́ра от отца слышала, что мозг сильнее, чем тело. Может быть, он хотел ее таким образом утешить, ведь из – за частых сердечных приступов телом девушка и правда была слаба, а может быть, это действительно было так.  

Так или иначе, мозг посылал телу Владими́ры приказ не воспринимать хлороформ, хотя он был прижат прямо ко рту. Конечно, это оказалось невозможным, она слишком многого хотела, но, как только химикат начал действовать, мозг стал упорно сопротивляться.  

Они тряслись в закрытом экипаже по неровной брусчатке: Владими́ра в полусознательном состоянии, преступный «опекун» и псевдо попечитель. Девушка собирала последние силы, чтобы бороться с навалившейся на неё сонливостью, которая, убаюкивая, пыталась погрузить ее в полное забытье. Она догадывалась, что ее везут в больницу Св. Николая Чудотворца для умалишенных.  

Экипаж был закрытым, поэтому возница их не слышал. Легкое покачивание и стук копыт, казалось, говорили девушке: «Над тобой нависла угроза. Борись с ней! Изо всех сил! Еще есть время... ».  

– Не надо противиться, Владими́ра, – мягко сказал Клюев.  

Она попыталась что-то сказать, но под влиянием действия хлороформа у нее ничего не вышло.  

– Закрой глаза, – снова тихо заговорил он. – Ты сомневаешься, думаешь, что я не буду о тебе заботиться? Тебе нечего бояться. Я буду навещать тебя и Елисея каждый день...  

У девушки внутри зазвучали слова: «Вы дьявол!.. » Но вслух она опять ничего не смогла выговорить.  

Ее пугало ужасное желание заснуть, которое пронизывало каждую клеточку худенького тела и не давало бороться за свое будущее (пусть даже и недолгое) и за будущее своего брата.  

Экипаж остановился. Они приехали. Владими́ру поташнивало, и кружилась голова. Она все еще была в полусознании.  

– Владими́ра, дорогая, – фальшиво процедил Клюев и обнял беззащитную девушку одной рукой. Она подумала, что его нежное прикосновение хуже, чем удар. – Тебе нехорошо. Это ничего. Путешествие закончено. Здесь ты обретёшь покой.  

– Послушайте, – начала Владими́ра, растягивая слова, так как язык ее не слушался. – Я… я не пойду туда.  

Он неприятно улыбнулся.  

– Предоставь это мне, дорогая, – слащаво прошептал он.  

Послышался звук торопливых шагов, и рядом с Владими́рой оказался Чертков. Она почувствовала, как двое ненавистных ей мужчин взяли ее под руки и потащили вперёд почти волоком. Девушка хотела закричать, но не смогла.  

Она увидела, как большая железная дверь распахнулась. За ней виднелось крыльцо, над ним название учреждения, которое вселяло ужас в сердца и умы многих. Навстречу приехавшим вышли два огромных санитара.  

– Нет! – в отчаянии зарыдала Владими́ра.  

Но мужчин, собирающихся упрятать ее за этой дверью, было уже четверо, и они были намного сильнее ее!  

Вдруг она услышала стук копыт. Клюев, смачно выругавшись, крикнул санитарам:  

– Скорее! Ведите пациентку внутрь!  

В его голосе Владими́ре почудился страх, хотя всего минуту назад он звучал мягко и самоуверенно.  

А Чертков, увидев, кого принесла нелегкая, и вовсе залез назад в карету.  

Владими́ра подняла затуманенные глаза. Вместе с ее любимой Анной Сергеевной, проворно выскакивающей из пролетки, и двумя городовыми, на чёрном жеребце прискакал настоящий попечитель их приюта, меценат Анатолий Николаевич Демидов.  

Это он всего девять месяцев назад, вложив собственные немалые средства, открыл первое в стране учреждение для детей, за которыми был нужен временный присмотр – «Демидовский дом призрения трудящихся», воспитанницей которого волею судьбы вот уже полгода была Владими́ра.  

Надежда на спасение заставила ее кровь бежать быстрее.  

Голос, который она так хорошо знала и очень уважала его обладателя, соратника ее отца, выкрикнул:  

– Какого черта?! Что это вы делаете?!  

Он оказался в решающий момент рядом – человек, которого дико испугался Чертков, поскольку его финансовые махинации теперь были раскрыты, да и соучастие в похищении воспитанницы приюта не пройдёт бесследно для его загубленной теперь карьеры.  

Анна Сергеевна кинулась к всхлипывающей Владими́ре со словами: «Как ты, моя девочка? », и та наконец без сил упала к ней в объятья.  

Лишь Всевышнему было известно, что испытывал Клюев, стоя возле здания учреждения для умалишенных под конвоем городовых. Только сейчас он понял, что весь его тщательно продуманный план рухнул в последний момент. Ведь если бы ему с помощью Черткова удалось упечь Владими́ру туда в качестве пациентки с диагнозом «сумасшествие», то было бы очень трудно доказать потом, что она была в здравом уме и могла сама распоряжаться собственным наследством.  

Демидов, здоровенный мужчина с чёрной бородой и умными, проницательными зелёными глазами, грозно предстал перед Клюевым, обвинив его при всех в убийстве собственного друга, купца Морозова. Уверенным басом он объявил, что провёл частное расследование по этому делу и располагает теперь неопровержимыми доказательствами его вины.  

На противоположной стороне улицы, согнувшись от ветра и придерживая шляпу, стоял замотанный в широкий шарф молодой человек. Через дорогу к нему подбежала дворовая собака и остановилась, чтобы обнюхать, потом, не найдя объект интересным, скрылась в кустах.  

– Спасибо тебе, Господи, – я успел! Сегодня успел... и это главное...  

Потом, тяжело вздохнув, молодой человек пружинящей походкой удалился прочь от мрачного места, где несколько минут назад чуть не произошло преступление.  

Глава 19  

Ведь совсем неважно – от чего ты умрёшь,  

ведь куда важней – для чего ты родился.  

Омар Хайям  

Следующая неделя после событий у здания больницы Св. Николая Чудотворца для умалишенных выдалась невероятно тяжелой: от пережитых потрясений Владими́ре резко стало хуже – вернувшись в приют, она прилегла отдохнуть, а на следующее утро уже не смогла встать с кровати.  

В первую минуту девушка не поняла, что с ней произошло: тело абсолютно не слушалось, конечности онемели. Потом ее губы судорожно скривились и задрожали, из глаз беззвучно закапали слезы. Она была ошеломлена...  

Слова доктора, немедленно приглашённого в приют, только подтвердили ужасную догадку: Владими́ру «разбил паралич». Он старался объяснить, что ей следует делать, что ее ожидает, но она вряд ли его слышала. Девушка погрузилась в серую мглу огромного, невыразимого отчаяния, осталась одна, лицом к лицу с безумным страхом перед неизбежной катастрофой. Временами до ее сознания доходили отдельные обрывки фраз доктора, подобно тому, как скудные отблески дневного света вдруг пробиваются сквозь клубящиеся облака тумана.  

– Старайтесь не волноваться, – говорил доктор. – Вы молоды, возможно, при должном уходе и спокойной жизни организм справится с временными трудностями...  

Через неделю стало понятно, что чуда не произойдёт и Владими́ра больше не встанет. «Я хочу умереть дома», – постоянно твердила она, без эмоций глядя прямо перед собой. Поскольку доктора ничего не могли поделать, Демидову, сделавшему все возможное, чтобы (за счёт собственных средств) оплатить консультации ведущих специалистов того времени, оставалось лишь подчиниться ее желанию. Анна Сергеевна беспрестанно плакала – ее горе казалось бесконечным.  

Анрейн, ежедневно навещавший девушку, был немногословен. Юноша обнимал Владими́ру, не зная, что еще можно сделать; его фиалковые глаза были похожи на высушенные пустыней озёра – он плакал без слез, а студенистое лицо превратилось в маску боли и страха. Анрейн отчаянно хотел стать для своей любимой островком надежды, который был ей так нужен, и не мог.  

Когда Владими́ра засыпала, юноша возвращался под мост: он по – прежнему скрывался от людей. Исключением была лишь Анна Сергеевна, при виде влюблённых рыдавшая так громко, что ее было слышно даже вне стен дома Морозовых.  

Особняк, облицованный светло- и темно-розовым песчаником и финляндским гранитом, куда Владими́ру со всеми предосторожностями перевезли по ее просьбе, был прекрасен. Русты отличали первый этаж этого здания, второй выделялся парными полуколоннами, третий этаж был декорирован замысловатыми пилястрами. Фасад дома украшали широкие арочные окна, а бельэтаж особняка с угла опоясывал резной балкон.  

Как и у многих состоятельных семей, внутри дома Морозовых на центральной стене огромного зала красовалось генеалогическое древо, выполненное из очень дорогого отделочного материала – малахита. Мебель была ручной работы, по большей части красного дерева, украшенная резьбой, и в каждой комнате стоял свой гарнитур. Обстановка дома действительно смотрелась претенциозно, но главное, что чувствовали люди, переступавшие его порог, была незримая, при этом всеобъемлющая любовь.  

Через три дня, когда наконец немного потеплело, Анрейн взял на себя смелость вывести Владими́ру на прогулку. Юноша уже привычно облачился в мужскую одежду – на этот раз в короткое однобортное пальто «коверкот» из плотного шерстяного материала, позаимствованное из вещей отца Владими́ры, и в закрытом экипаже доставил ее на берег Балтийского моря – удивительное по своему климату и природе место.  

Тепло укутанная, Владими́ра лежала у Анрейна на руках и смотрела вдаль. Лицо у девушки было неестественно бледным, а тело – легче перышка. Он видел, как часто она дышит – вдвое чаще его, но все-таки был уверен, что привёз ее на берег не напрасно.  

Прошло всего минут десять, и сияющая, изрытая кратерами луна начала подниматься как будто из моря, озаряя светом темную воду и тысячекратно отражаясь в волнах. В то же мгновение солнце на противоположном краю неба коснулось горизонта, окрасив все вокруг красным, оранжевым и желтым, как будто внезапно распахнулись райские врата, и божественная красота покинула свои пределы. Море попеременно становилось то золотым, то серебряным, вода искрилась и переливалась в меняющемся свете – это было потрясающее зрелище, точь-в-точь сотворение мира. Солнце садилось, раскидывая свои лучи по всему горизонту, а потом медленно скрылось под водой. Луна же неторопливо поднималась и мерцала, сменяя тысячи оттенков, пока наконец не сделалась одного цвета со звездами.  

Владими́ра смотрела на эту удивительную картину молча, прерывисто дыша. Когда небо потемнело и в вышине зажглись первые звезды, Анрейн крепко обнял ее, поцеловал в щеку и в губы.  

– Такова, – сказал он, глядя ей в глаза, – моя любовь к тебе.  

Когда они вернулись в дом, было уже за полночь.  

– Ты о чем-нибудь жалеешь? – спросил Анрейн. Владими́ра лежала в постели, только что выпив с его помощью горькое лекарство.  

– Все мы о чем-нибудь жалеем, Анрейн, – тихо сказала девушка. – Я прожила прекрасную жизнь.  

– Как ты можешь так говорить?! – воскликнул юноша, не в силах скрыть боль. – После всего, что с тобой случилось?!  

Владими́ра ласково улыбнулась.  

– Да, – сказала она, обводя глазами свою комнату, – могло быть и лучше.  

Анрейн засмеялся сквозь застилающую фиалковые глаза пелену и немедленно ощутил укол совести: это ему необходимо было ее поддерживать, а не наоборот. Владими́ра продолжила:  

– Я счастлива, Анрейн. Честное слово. У меня была и есть прекрасная семья, отец, мачеха, Елисей..., ты..., – улыбка стала печальной, – я делала для людей все, что могла. – Она помолчала и взглянула юноше в глаза:  

– Я даже успела влюбиться и испытать взаимность.  

Анрейн поцеловал ее недвижимую руку и прижал к своей щеке:  

– Это несправедливо.  

Владимира промолчала.  

– Ты боишься? – спросил он.  

– Да.  

– Я тоже.  

– Знаю и прошу меня простить.  

– Что ещё я могу для тебя сделать?! – юношу захлестнула новая волна отчаяния.  

– Присматривай за Елисеем – он тебя так любит... и я, я тоже тебя очень люблю... может, если мне повезёт, я, как и ты, стану призраком... мы тогда непременно будем вместе...  

Владими́ра глубоко вздохнула и закрыла глаза. Она была мертва...  

– Нееееет!!! – отчаянный крик вырвался из груди призрака. На искажённом гримасой ужаса лице невероятным огнём вспыхнули глаза. По глянцевым щекам вдруг ручьём потекли слёзы, будто кто – то открыл кран с родниковой голубой водой.  

Он успел почувствовать страшную боль в груди, прежде чем все закружилось в его глазах и наступила холодная темнота…  

Глава 20  

То, что ты извлечешь из каждой трудной жизни,  

ты приобретешь на вечные времена.  

Майкл Ньютон  

«Где я? » – была первая мысль, которая спонтанно возникла в голове у очутившегося в стерильно белом пространстве Анрейна. Он медленно обернулся вокруг себя. Из белого плотного тумана к нему неспешно приближались двое. Они почти сливались с обстановкой и, если бы не страшные фасеточные глаза на белой маске лица, были бы и вовсе не видны.  

–Ты в небесном коридоре, – хором ответили эти двое на невысказанный вслух вопрос. Их чудовищный голос, гулкий, как труба, несся откуда – то из неведомой юноше глубины.  

– Кто вы? – внутри у Анрейна все похолодело.  

– Небесная канцелярия, – снова хором ответили двое. – У нас есть для тебя последнее испытание: забери Елисея и прыгни ночью вместе с ним с моста в воду.  

– Зачем? – Анрейн прислушался к звуку собственного голоса: сказанные им слова будто летели в пропасть.  

– Только так ты снова станешь человеком.  

– А Елисей? Что будет с ним?  

– Он умрет.  

– Нет! Слышите, нет! Лучше я навсегда останусь призраком... Двое казались безучастными к протестам Анрейна:  

– Подумай, ведь ты будешь с Владими́рой, ты будешь человеком...  

– Я уже подумал, – Анрейн с ненавистью посмотрел на говоривших, – мой ответ – нет!  

Все тяжелое и болит: ноги, руки, голова, веки. Ничем невозможно пошевелить. Глаза и рот крепко закрыты и не желают открываться, делая лежащего в палате интенсивной терапии Анрейна слепым, немым и беспомощным. Когда он всплывает из тумана, сознание маячит где-то рядом, как соблазнительная сирена, до которой никак не дотянуться. Звуки становятся голосами.  

Отец Анрейна сидит в больничном кресле в скрюченной, неудобной для столь высокого человека позе. Глаза у него закрыты, на лице написано страдание.  

– Папа, – тихо позвал юноша слипшимися губами.  

Мистер Сверре Сан мгновенно очнулся ото сна, глядя на сына в радостном изумлении.  

– Благодарю тебя, Господи! – истово произнес мужчина, смахнув мгновенно скопившиеся в уголках глаз слезы счастья. – Я за эти четыре дня умер тысячью смертей, – тихо прошептал он вместо приветствия, до конца еще не веря в чудо.  

– Четыре дня? – Анрейн был уверен, что прошло как минимум два месяца. – А какой сегодня день?  

– Девятнадцатое сентября, – отозвался отец, взглянув на свои часы. – Ты был без сознания больше четырех суток.  

– Ого... А Несси и Ирвин..., что с ними? – Анрейн почувствовал, как сильно бьется его сердце в ожидании ответа отца. Мистер Сверре Сан, в свою очередь, был крайне поражен такому вопросу только что вышедшего из комы сына, но поспешил ответить:  

– С ними все хорошо, не волнуйся. Несси три дня назад удачно сделали операцию на сердце, а Ирвин... он в результате вашей жестокой, надо сказать, шутки (мужчина неодобрительно покачал головой) перестал заикаться... совсем. Кстати, он каждый день интересуется о твоем здоровье... считает себя виноватым в случившемся с тобой... В воду в тот вечер упал не он, а его куртка...  

– Нет, это я виноват перед ними, сильно виноват...  

Анрейн попытался встать с постели, но тут же откинулся назад на подушку, сраженный пронзившей голову острой болью.  

– Не так быстро сынок, не так быстро, – сразу всполошился мистер Сверре Сан.  

– Хорошо – хорошо, позвони, пожалуйста, маме – хочу ее поскорее увидеть.  

Мужчина постарался скрыть свое удивление: слишком странными, непривычными были слова, интонации, просьбы его сына. С таким трепетом Анрейн к ним, собственным родителям, а тем более к своим сверстникам, не относился никогда. На больничной кровати с забинтованной полностью головой, устрашающими кровоподтеками на обычно безупречно красивом лице и в шейном корсете лежал будто совсем другой человек.  

Уже поздним вечером того же дня, после бурных материнских объятий и моря выплаканных слез, миссис Сверре Сан, заботливо подоткнув, как в детстве, одеяло на кровати сына, рискнула у него спросить:  

– Сынок, а кто такая... Владими́ра?  

Она совсем не ожидала той реакции на свой вопрос, которая последовала: Анрейн мгновенно побледнел. Его желудок конвульсивно сжался, к глазам подступили слезы, а тело начала бить глубокая дрожь.  

– Откуда ты знаешь... про Владими́ру? – его голос зазвучал хрипло от едва сдерживаемых рыданий.  

Миссис Сверре Сан тут же придвинулась поближе, бережно его обняв:  

– Прости, сынок, если я что – то не то спросила, – слезы уже нескончаемым потоком катились по ее осунувшимся щекам при виде выражения муки на исхудавшем, угловатом родном лице внезапно повзрослевшего сына. – Просто все эти ужасных четыре дня, что ты был без сознания, ты очень часто повторял это имя, – всхлипывая, пробормотала она, гладя его по синеватой от ссадин руке.  

Внутри у юноши все клокотало. Наконец, не сдерживая больше эмоций, он, задыхаясь, произнес:  

– Владими́ра – это девушка, которую я очень люблю, – впервые в жизни Анрейн заплакал при своей матери, беззвучно и горько, не стыдясь своих слез. Только теперь он до конца понял, сколько боли и страданий причинил своим родным и близким. Лишь сейчас, очнувшись в своем мире человеком, разгадал смысл слов, сказанных ему Владими́рой: «Вовсе не обязательно царствовать, чтобы править». Она, не будучи королевой, с королевской легкостью управляла его сердцем и осталась в нем навсегда.  

Глава 21  

Миллионы людей не заменят тебя. Никогда.  

Владимир Понкин «Твой голос»  

С момента возвращения Анрейна в Эдинбург прошло уже полгода, но он все ещё не мог полностью абстрагироваться от произошедшего с ним, всячески оттягивая тяжёлый момент осознания действительности без Владими́ры.  

«В момент возвращения происходит своего рода переворот сознания, во время которого всё, что происходило во сне, за исключением, возможно, самых последних или наиболее впечатляющих событий, стирается из памяти физического сознания, и остаётся лишь ощущение пустоты, но, уверяю вас, это пройдёт», – примерно так, стереотипно, проштамповано и безуспешно с Анрейном работал нанятый отцом высококвалифицированный психолог, однако юноша, замкнувшись в себе, никого, даже самых близких, не пускал в свои мысли. Душой и сердцем он по – прежнему оставался в Питере 19 века.  

Конечно, для окружающих, не очень хорошо знавших Анрейна, перемены к лучшему были очевидны: он безоговорочно взял в свою регби – команду Ирвина Нокса и много проводил с ним времени на поле в качестве наставника; прекратил участие в бессмысленных и больно ранящих одноклассников розыгрышах, рьяно отслеживая и пресекая любые попытки таким образом поразвлечься со стороны Грега; Несси пообещал, что будет ее партнером на школьном выпускном. Он воплощал в реальность юношеские мечты подростков, которых раньше считал людьми второго сорта. Теперь же второсортным он считал лишь себя.  

С родителями Анрейн также был бесконечно учтив и вежлив, чем несказанно и систематически удивлял многочисленных родственников, которые списывали такое нехарактерное для наследника династии Сверре Сан поведение на травму головы, полученную при падении в воду. Анрейн в ответ, как правило, грустно улыбался, не подтверждая и не опровергая эти предположения. И только сердце матери юноше было не обмануть: опущенные плечи, потускневший взгляд, плохой аппетит, замкнутость красноречивее любых слов говорили о внутренних переживаниях у горячо любимого ею сына.  

Тёплое апрельское утро перешло за полдень, осеняя как благословение фамильный замок Сверре Сан ароматами и возбуждающими звуками ранней весны. Но для Анрейна, возвратившегося только что домой после очередного учебного дня, не было ничего радостного в этом пробуждении природы вокруг него. Полный тягостных дум, он не ощущал ласки теплого воздуха, не видел, как наливался соками каждый новый побег. Клумбы нарциссов, кивающих золотистыми головками, застенчивые тюльпаны, кудрявые гиацинты, которыми пестрели палисадники вдоль посыпанных гравием дорожек, ведущих к дому, оставались незамеченными. Тихие крики грачей, которые носились вокруг своих новых гнезд на высоких деревьях, росших вокруг замка, были для него лишь надоедливым шумом, раздражавшим слух.  

И все же Анрейн стал другим: научился прощать, не завидовать и не показывать своё превосходство, уважать. Владими́ра, будучи смертельно больной, показала ему на собственном примере, как важно помогать ближнему, терпеливо объяснила, что такое жизнь. Ее жизнелюбие и оптимизм даже во время болезни казались воистину чудесными. И вот теперь он остался один...  

– Анрейн, зайди, пожалуйста, ко мне в кабинет, у меня для тебя кое – что есть, – услышал юноша оклик отца, привычно пересекая просторный холл, и поднял голову.  

Облокотившись на золоченые перила, на внутреннем балконе второго этажа стоял мужчина лет сорока пяти, одетый в безупречно сидящий на нем белый деловой костюм, и загадочно смотрел на повзрослевшего сына. Его каштановые волосы, тронутые кое – где сединой, в лучах проникающего сквозь огромные арочные окна света отливали бронзой.  

– Хорошо, пап, через пару минут, – откликнулся Анрейн, как всегда через несколько ступенек перепрыгивая длинный лестничный пролёт на пути в свою комнату.  

–Думаешь, он согласится? – тихо спросил мужчина у статной женщины, время над которой было не властно. Ее высокая прическа из копны ярко – рыжих натуральных волос и терракотовое (под цвет волос) платье в пол с высоким воротником – стойкой, как было принято в средневековье, олицетворяли незыблемость шотландских традиций даже в 21 веке.  

– Уверена в этом, – откликнулась миссис Сверре Сан, нежно похлопав по руке мужа. – Он не захочет расстраивать тебя. Родители все ещё удивлялись произошедшим с их сыном переменам.  

– Ты хотел со мной поговорить? – Анрейн нарочито уверенной походкой хозяина жизни вошёл в кабинет отца, однако в глазах юноши отражалась вселенская грусть, а на красивом лице лежала маска печали. – Привет, мам, ты как всегда безупречна, – он в очередной раз за сегодняшний день поздоровался с матерью, незаметно коснувшись губами ее гладкой щеки.  

–Здравствуй, сынок, – миссис Сверре Сан, улыбнувшись, вышла из комнаты.  

–Ты помнишь, что собирался поступать в университет Северной Каролины после окончания школы? – осторожно начал мистер Сверре Сан. Последние полгода отец и сын не поднимали эту тему. – Так вот, у меня появились там дела, и я хотел бы тебя взять с собой – познакомить с местами моей «боевой» славы. – Мужчина натянуто улыбнулся. Анрейн внимательно посмотрел на отца: рано или поздно этот разговор должен был состояться:  

– Пап, тут такое дело, – нехотя ответил он, – кое – что за это время поменялось: я больше не вижу себя студентом твоего университета. Ему было крайне непросто сообщить об изменившихся планах отцу, который на протяжении последних лет только и говорил о его обучении именно в этом, можно сказать, семейном высшем учебном заведении.  

– Как это не видишь? – от неожиданности мужчина неловко опустился в обитое мягкой кожей каминное кресло и растерянно посмотрел на сына. – Как же так, Анрейн, мы столько времени планировали...  

– Пап, выслушай меня, – Анрейн перебил отца, смягчая свой отказ сложенными в молитвенном жесте ладонями, – я хочу учиться в России, в Петербурге.  

– Где? В России?! – эти слова застали мистера Сверре Сана врасплох. Сейчас он напоминал скорее паломника, вызывающего сострадание, а не уверенного в себе конгрессмена. – Но почему? Вмиг постаревшими и измученными глазами он, не мигая, смотрел на сына в ожидании объяснений.  

– Можешь мне не верить, но за эти четыре дня, что я был в коме, я прожил целую жизнь! Многое осознал: у меня была масса времени, – он грустно улыбнулся, – и ещё: я полюбил, по – настоящему полюбил одну девушку, очень достойную, а она – русская. Если бы это был всего лишь сон, то я не смог бы воспроизвести ни слова по-русски, а я смог! Как только меня выписали из больницы тогда, полгода назад, я проверил себя и был понят туристами из России!  

Мистер Сверре Сан впервые в жизни не знал, что ответить своему сыну: с одной стороны, сегодняшнее заявление Анрейна – это крах всех его, отцовских, надежд, но с другой, – он впервые слышал от него столь пламенную речь, видел его стремление учиться. Скрепя сердце, мужчина тяжело поднялся с кресла и вплотную подошёл к сыну:  

– Это твоя жизнь, Анрейн, – тебе и решать. Мы с твоей мамой в любом случае тебя поддержим.  

– Спасибо, папа, – прошептал Анрейн, сглатывая душивший его ком в горле, и крепко обнял своего отца. Впервые за последние полгода он почувствовал себя счастливым...  

Глава 22  

Не рядом быть – не значит не любить.  

Омар Хайам  

Дождик вдруг кончился, и сквозь облака проглянуло яркое майское солнце – в Санкт – Петербург окончательно и бесповоротно пришла весна. Она сначала осторожно, будто репетируя, то появлялась, то исчезала, нервируя питерцев, впрочем, как всегда, своим непостоянством. И вдруг разом резко вылупились и сразу, как по волшебству, приняли надлежащий вид листья на деревьях и кустах, обернувшись, словно шарфом, зелёной пеленой. В воздухе повсюду пахло свежей, ещё не запылённой автомобильными выхлопами зеленью, морскими водорослями от близкой воды и волшебной питерской рыбкой корюшкой, которая традиционно продавалась на каждом углу. Бразды правления долгожданной весны подхватили и неповторимые питерские белые ночи...  

Анрейн вышел из дома номер 108, что на набережной Мойки, и, щурясь от слепящего солнца, кинул взгляд на дом.  

«В апреле дожди, в мае цветы», – почему – то вспомнил он присказку своей матери, с щемящей ностальгией наблюдая, как янтарные лучи горели золотом в оконных стеклах только что купленной им квартиры с той самой комнатой, где когда – то проживала Владими́ра. Между тисами, обрамлявшими подъездную дорогу, были видны верхние этажи дома, и на него нахлынули воспоминания:  

***  

– Мое имя действительно пишется иначе (reign [reɪn] – царствовать, rain [reɪn] – дождь, прим. автора) и означает «царствовать», а не «дождь», и я, между прочим, потомок шотландской королевской династии скандинавского происхождения...  

– Вовсе не обязательно царствовать, чтобы править! Гораздо важнее правильно распоряжаться данной тебе властью и не использовать ее только себе во благо.  

***  

– Что ещё я могу для тебя сделать?!  

– Присматривай за Елисеем – он тебя так любит... и я, я тоже тебя очень люблю... может, если мне повезёт, я, как и ты, стану призраком... мы тогда непременно будем вместе...  

***  

– Где я?  

– В небесном коридоре.  

– Кто вы?  

– Небесная канцелярия. У нас есть для тебя последнее испытание: забери Елисея и прыгни ночью вместе с ним с моста в воду.  

– Зачем?  

– Только так ты снова станешь человеком.  

– А Елисей? Что будет с ним?  

– Он умрет.  

– Нет! Слышите, нет! Лучше я навсегда останусь призраком...  

– Подумай, ведь ты будешь с Владими́рой, ты будешь человеком...  

– Я уже подумал. Мой ответ – нет!  

Незаметно для себя Анрейн добрел до Зелёного моста, подставляя порывистому ветру своё веснушчатое лицо. Он был одет в дорогие стильные джинсы фирмы Burberry, синий пиджак в тонкую светлую полоску от известного британского дизайнера Пола Смита и белую рубашку с открытым воротом от него же. На ногах красовались классические туфли от компании Loake, поставляющей обувь для двора королевы Елизаветы. Как всегда, он выглядел лучше всех.  

Очнувшись от тягостных, но, вместе с тем, невероятно дорогих ему воспоминаний, юноша про себя отметил, как мало изменился мост по сравнению с тем, который он имел возможность видеть в середине XIX века. Если не считать его более широкие габариты, мост остался прежним: изящные позолоченные столбы в виде канделябров с фонарями, кованая чугунная ограда и зеленый цвет самого моста, в честь чего он и получил свое название, – все показалось Анрейну знакомым. Фасады, как и почти 200 лет назад, были декорированы металлическими листами, а устои моста снаружи облицованы гранитными плитами.  

Сегодня он досрочно стал студентом Санкт – Петербургского института культуры по специальности «Лингвистика». И, хотя мистер Сверре Сан считал, что в своём образовании его сын сделал шаг назад, все же, как и обещал, не стал его отговаривать, оплатив далеко не дешевую квартиру в центре северной столицы России.  

Зазвонил сотовый, и Анрейн заметил удивление на лицах прохожих: в 2002 году мобильные телефоны могли себе позволить далеко не все граждане России, да и в его стране эти средства связи стали обычным делом совсем недавно.  

– Да, папа, привет! – виновато оглядываясь вокруг, проговорил в трубку юноша. – Все хорошо, сделка состоялась, занятия начнутся через три месяца, но домой я пока не планирую... Обязательно приеду, только попозже – хочу освоиться, а для этого нужно время... И я обнимаю тебя и маму, пока...  

Закончив разговор, Анрейн грустно улыбнулся: тот же город, тот же мост, рядом не хватало лишь Владими́ры. И все же воздух, которым он сейчас дышал, успокаивал, вселял умиротворение, которое сложно было передать словами. Юноша даже себе не мог объяснить, зачем он здесь, в Питере, но совершенно точно знал, что это ему необходимо.  

Неожиданно внимание Анрейна привлекла рыжая в белое пятнышко собака. Сначала она с присущей уличным собакам осторожностью тщательно обнюхала его джинсы, но потом вдруг начала прыгать вокруг него, отчаянно виляя хвостом и заливисто лая. Это была маленькая дворняжка, с примесью терьера; несмотря на явно истощенное состояние, глаза у нее были живые.  

Анрейна до глубины души тронуло то, как собака на него смотрела; ему почудилось, будто взглядом она умоляла ее понять.  

– Да, подруга, – заглянув собаке под хвост и выяснив, что это девочка, произнёс он вслух, – это тебе не старая добрая Шотландия, где нет бродячих собак, – закончил он свою мысль, потрепав животное по холке.  

Собака прижалась к сырой после дождя мостовой, преданно глядя снизу вверх на Анрейна и барабаня хвостом по луже.  

– Ну, и что мне теперь с тобой делать, такой грязной? Ладно, пойдем со мной, если ты не против.  

Спустя какое – то время, в течение которого Анрейн отмывал и кормил собаку, животное обрело новый дом.  

Собака сразу почувствовала в высоченном исполине друга. Она лежала в корзинке, слишком ослабшая за день, чтобы двигаться, но по ее глазам Анрейн видел: она понимает, что он делает для ее блага все. В этих глазах уже читалась любовь, они неотступно следили за каждым его движением. Юноша задумался, как ее назвать – должно же быть у собаки имя!.. Он вспомнил, что Владими́ра в один из совместно проведённых вечеров рассказывала о своей счастливой жизни в Лондоне, о любимых питомцах – золотистом ретривере по кличке Луна и Йоркширском терьере (только выведенном в одноименном графстве в тот период) по кличке Адель.  

– Ну что, подруга, выбирай, Луна будешь или Адель? – обратился к собаке Анрейн. Проигнорировав первое, и мгновенно ответив многократным лаем на второе имя в этом коротком списке, «подруга» приняла решение.  

– Вот и славно, значит, будешь Адель.  

Глава 23  

Есть два важнейших дня в жизни – день, когда рождаемся, и день, когда узнаем зачем.  

Великий уравнитель  

Анрейн внезапно проснулся от жуткого страха, хотя не сразу понял его природу. Все тело будто на несколько секунд окаменело, не чувствуя холодный сквозняк, гуляющий по комнате. Он лежал на спине в постели, а комната вся была залита лунным светом. В своей плетёной корзине на мягкой подстилке мирно спала Адель. Но что – то было не так.  

Анрейн встал с постели, чтобы закрыть окно, и вдруг замер: в его сознании отчетливо всплыл увиденный только что кошмар. Это была фигура в черной сутане с капюшоном. Лицо ее закрывала маска, в которой были прорези для глаз, но сквозь них разглядеть эти глаза было невозможно. И все же ему показалось, что они внимательно за ним наблюдали. Оба посреди ночи находились на том самом Зелёном мосту, с которым Анрейна так много связывало. Неожиданно фигура резко перегнулась через чугунную ограду и он, единственный свидетель, мгновенно понял, что сейчас произойдёт. Прежде, чем он успел ее удержать, фигура исчезла в темной холодной бездне воды. Послышался всплеск. Кажется, он вскрикнул и тут же проснулся.  

Анрейна охватил ужас. Все, что он увидел во сне, было сверх реалистично!  

Прошло несколько дней. Погода питерцев снова брала на «слабо»: даже если не было дождя, вокруг неизменно висел туман. Он окутывал дома, как серый призрак, и за окнами ничего не было видно.  

Однако Анрейн использовал любую возможность, чтобы выбираться на улицу ежедневно – все ради своей питомицы. Она хотела не только сопровождать его, но и защищать и всегда навязывала свой маршрут для прогулок. В ее огромных круглых глазах, обращенных к своему хозяину, светилось обожание. Глядя на необычный тандем, было не понятно, кто из них кого выгуливал и кто был главным в этой своеобразной паре.  

В этот вечер светила Луна. Она поднялась довольно высоко, освещая все вокруг серебристым светом и придавая старинным домам города таинственный вид.  

Собака как – то странно себя вела ещё в квартире, а, вырвавшись на улицу, стремглав понеслась к мосту, до предела натянув поводок.  

– Адель, угомонись, ну куда ты так несёшься! – воскликнул Анрейн, едва поспевая за своей питомицей, на полном ходу перепрыгивая лужи. Он был одет как обычно в стиле от ведущих английских брендов за одним лишь, но очень важным исключением: под чёрной кожаной курткой на нем белела футболка, купленная на местном рынке, с фотографией – наклейкой Аллы Пугачевой и строчкой из песни ее нетленного хита: «Не отрекаются любя... ».  

Впереди показались темная лента реки и чуть горбатый Зелёный мост, на котором в такую промозглую погоду практически никого не было видно.  

– Адель, да что с тобой? – выдохнул, забежав на мост, юноша, а собака неожиданно начала лаять, все сильнее натягивая поводок, да так, что через какое – то время вместо лая уже слышался надрывный хрип.  

От фонаря вдруг отделилась стройная фигура в длинном чёрном плаще с капюшоном. Фигура обернулась, чтобы посмотреть, кто там идёт, и Анрейн увидел, что это была девушка, очень красивая.  

Она была среднего роста, с гладкими чёрными до синевы волосами, выбивающимися из – под капюшона в вперемешку с дредами. Но больше всего юношу поразили не ее глаза – черные, удлиненные и томные; не лицо совершенно правильной овальной формы, а кожа – кожа у девушки была крайне редкого в этих краях оливкового оттенка.  

При виде незнакомца ее губы, изящно очерченные, искривились, обнажая безупречно белые зубы. Она, словно зверь, повела носом, на котором, помимо небольшой горбинки, придававшей идеальному лицу достоинства, выделялся продетый в носовую перегородку чёрный пирсинг – неизменный атрибут бунтующей молодежи во все времена.  

Анрейн вспомнил свой сон, который в любую секунду мог стать явью, и осторожно стал приближаться к девушке. Она какое – то время стояла неподвижно, сверкая горящими в ночи глазами, потом, немного отступив назад, резко достала из – под многочисленных складок плаща предмет, напоминающий коробку для обуви.  

Анрейн подошёл относительно близко, в немом оцепенении наблюдая, как злая гримаса медленно расползается по ее лицу. Ему было так страшно, что хотелось просто развернуться и убежать без оглядки, не задумываясь о последствиях своего поступка. Но он этого не сделал, а, напротив, приблизился на расстояние, допустимое для ведения диалога.  

Выражение лица у девушки мгновенно изменилось. На нем вспыхнула ярость:  

– Не подходи, если не хочешь стать соучастником преступления! – крикнула она незнакомцу, стоящему всего метрах в пяти от неё, не обращая внимание на отчаянно скулившую собаку. Анрейн сразу остановился, вытянув перед собой руки, в одной из которых держал поводок, в примирительном жесте. Последние полгода у себя дома юноша ежедневно занимался с репетитором по русскому языку, а потому смысл произнесённых этой странной девушкой слов ему был более чем понятен.  

– Подожди – подожди, прыгнуть ты всегда успеешь, – давай поговорим, – произнёс Анрейн с сильным шотландским акцентом.  

– Что?! Прыгнуть?! – незнакомка истерично засмеялась, поставив свою ношу на довольно тонкие перила моста. Коробка неожиданно для обоих пришла в движение, и пугающую тишину прервал жалобный плач младенца.  

Анрейн оторопел от потрясения, с трудом переваривая только что услышанное:  

– В коробке что, ребёнок? Ты собралась сейчас в реку выкинуть живого ребёнка?! – наконец, опомнившись, спросил он незнакомку, не заметив, как перешёл с ней на «ты». Девушка сильно занервничала, ее безупречно красивое лицо теперь выражало смятение.  

– А тебе – то какое дело, если и так?! – включив агрессию как способ защиты, крикнула она в ответ. – И откуда ты только свалился на мою голову!  

– Из Шотландии, я свалился тебе на голову из Шотландии, – действуя интуитивно, Анрейн больше всего теперь боялся спровоцировать явно не отдающую себе отчёт в собственных поступках девушку. Ребёнок в коробке затих, будто почувствовав, что от исхода этого диалога зависела его жизнь.  

– Уходи, – лишь на минуту задумавшись, неприязненно ответила незнакомка.  

– Не могу, пока вы оба не будете в безопасности, – юноша старался говорить ровно, хотя внутри у него все тряслось от испытываемого напряжения.  

– Оба?! – незнакомка вновь истерично засмеялась. – Да кому я нужна?! Я же девочка, а не мальчик, а мой отец из – за этого выродка теперь и вовсе про меня забудет! – ее голос вновь сорвался на крик, а коробка с младенцем, лежащая на чугунных перилах, опасно покачнулась.  

Теперь ситуация немного прояснилась. Девчонка, которой при ближайшем рассмотрении было не больше 16 лет, переживала нелегкий возрастной период, а младенец, родившийся, скорее всего, в новой семье, стал своего рода «спусковым механизмом» для ее психического расстройства.  

– Ты знаешь, что почти двести лет назад, 16 сентября 1833 года, под этим мостом появился призрак, больше двух месяцев держащий в страхе всю округу? – вдруг спросил Анрейн, боковым зрением внимательно следя за бесценной коробкой. – У него даже имя было – Призрак дождя...  

Девушка удивленно уставилась на говорившего: во – первых, она никак не ожидала такого вопроса в сложившейся ситуации, а во – вторых, когда ещё жива была ее мама, она рассказывала ей о призраке, по словам очевидцев, действительно живущем под мостом во времена ее прадеда, убившего своего близкого друга, чтобы унаследовать его долю лесообрабатывающего завода, а в перспективе – и все его имущество.  

При этих воспоминаниях о матери черты ее лица разгладились, выдавая истинный, совсем ещё нежный возраст.  

– Откуда ты узнал о призраке? Ты же сказал, что «свалился на голову» из Шотландии? – уже с нескрываемым любопытством спросила она, показывая, что чувство юмора ей не чуждо.  

– Все очень просто – этим призраком был я!  

Воспользовавшись минутным замешательством юной особы, Анрейн ловко подхватил лежащую на краю перил коробку с младенцем и крепко обнял свободной рукой начавшую сопротивляться девушку. Адель, которую он спустил с поводка, заливисто лаяла, искреннее радуясь, что всех удалось спасти. Анрейн по – отечески (хотя ему самому недавно исполнилось всего восемнадцать! ) целовал содрогавшуюся от рыданий несостоявшуюся преступницу в макушку и ласково шептал ей в волосы:  

– Все будет хорошо, верь мне, и никогда больше не повторяй этой ошибки, ты слышишь? Никогда! Человеческая жизнь бесценна... она бесценна...  

Глава 24  

Слушай свое сердце и делай так, как подсказывает тебе интуиция, и ты найдешь правильный путь.  

Сесилия Ахерн  

Габриэлла, именно так звали горе – похитительницу собственного брата, позвонила из квартиры своего спасителя отцу. Она была приятно удивлена, когда услышала в голосе последнего искреннее беспокойство, прежде всего за неё, и впервые засомневалась, обоснованными ли являлись ее обвинения в его адрес.  

В ожидании отца и мачехи, девушка, как ни странно, начала рассказывать о себе:  

– Меня назвали Габриэлла (в переводе на русский «помощница Бога», прим. автора), поскольку моя мама была еврейкой. У нас в семье вообще евреев немало: мама, бабушка, прадедушка, – загибала она миниатюрные пальчики.  

Они переместились в просторную кухню из спальни, предварительно убедившись, что с младенцем все в порядке: он мирно спал, укутанный в плед, и сейчас согревались горячим чаем. Адель с чувством выполненного долга, немного покружившись под ногами хозяина, получила порцию ласки и отправилась отдыхать в свою корзину.  

– Мне родственники постоянно твердят, что я не только внешне похожа на своего прадеда, но и характером – «настоящее чудовище», – она тяжело вздохнула, потом, избегая смотреть собеседнику в глаза, продолжила:  

– Вообще – то раньше, когда была жива моя мама, я была спокойная и счастливая... Но мой отец всегда хотел сына, и мама делала много попыток его родить. Но рождались девочки, из которых выжила только я... После нескольких выкидышей ее предупредили, что больше детей иметь ей нельзя. Отец был сам не свой, я уже тогда для него значила очень мало! И мама опять попыталась. Мальчик родился мертвым, а она… она стала инвалидом. Представляешь, как отец возненавидел ее! А ведь она всего лишь сына не смогла ему родить! – голос девушки внезапно сорвался на крик, побуждая Анрейна взять ее за руку.  

– Шшш, успокойся, – произнёс он, поглаживая девушку по руке, – твой отец очень за тебя переживает, ты же слышала...  

– Думаю, он просто избавился бы от меня, если бы я не была похожа на своего прадеда – убийцу! – вдруг выпалила она. Потом подняла на Анрейна миндалевидные глаза и уже спокойнее произнесла:  

– Моя мама умерла всего год спустя после тщетной попытки родить отцу сына. А он... он перестал меня замечать... совсем... а мне ведь было всего двенадцать! Потом появилась эта... женщина, молодая и здоровая, и родила ему Ваньку, а я?  

Она смотрела на Анрейна полными слез глазами и искала поддержки и оправдания своим действиям.  

Анрейну было жалко эту запутавшуюся, как когда – то он, девушку. И все же, тщательно подбирая слова, он терпеливо стал рассказывать о ценности каждого человека, о великом счастье быть здоровым, об уважении и любви к себе как личности и терпимости к своим близким.  

Габриэлла слушала внимательно, не перебивая, и тихонько кивала головой. Слёзы на смуглом лице уже высохли, данную природой красоту девушки портили лишь два искусственных изъяна: пирсинг, словно кольцо у быка, продетый через нос, и торчащие в разные стороны дреды.  

Когда Анрейн закончил свою просветительскую лекцию, она задумчиво произнесла:  

– Ты знаешь, у меня есть подруга, Влада, она меня всего на пару лет старше. Так вот у неё ещё две недели назад были и мать, и отец, и вдруг не стало сразу обоих: они работали журналистами, и по официальной версии их накрыло во время схода снежной лавины на Кавказе, а по неофициальной – убили во время спецоперации каких – то силовых структур. Теперь она осталась одна и сейчас находится в больнице с нарушением работы сердечного клапана. У них в семье вообще со здоровьем у женщин проблемы – все умирали молодыми. Владу увезли на скорой прямо с похорон... ей реально хуже, чем мне... я чуть все не испортила... кажется, я должна сказать тебе спасибо...  

У Анрейна резко пересохло во рту, сдавило в груди. Рассказ Габриэллы о подруге почему – то болью отозвался в его душе. Он сразу вспомнил Владими́ру.  

– Тебе что, плохо? – услышал он словно сквозь вату – уши от дико бьющегося в них пульса заложило.  

В голове у юноши неожиданно стал складываться пазл из определенной последовательности мыслей: Габриэлла безумно похожа на своего прадеда Клюева, а в семье Владими́ры ее родная мама, и мачеха, и она сама действительно умерли молодыми... В этой истории тоже мать Влады и сама Влада... И опять больное сердце... Таких совпадений не бывает! Но как, как такое может быть?!  

– Расскажи мне про свою подругу, – почему-то сильно волнуясь, спонтанно попросил Габриэллу Анрейн.  

Глава 25  

Есть только два способа прожить жизнь. Первый – будто чудес не существует. Второй – будто кругом одни чудеса. Альберт Эйнштейн  

Влада лежала в постели и безучастно смотрела в потолок. Две недели назад ее персональный мир под названием «семья» рухнул, разбился на мелкие осколки. Воспалённые глаза девушки оставались сухими, а душа так и норовила выскочить из тела.  

Этой ночью Влада перенесла операцию на сердце, находясь четыре часа под общим наркозом. Сейчас она медленно приходила в себя, лишь изредка бросая взгляд на силиконовую трубку капельницы, по которой к ней в кровь поступало лекарство.  

За дверью палаты интенсивной терапии послышались звуки приближающихся шагов и обрывки разговора:  

– Доктор, как прошла операция...  

– Думаю, что неплохо, только прошу вас, не очень долго, ей нужен сейчас покой...  

– Мы на минутку...  

– Молодой человек, а вы куда...  

– Он с нами...  

Дверь послеоперационной открылась, и с белыми халатами на плечах в палату зашли трое: Габриэлла, ее отец и... Анрейн.  

Мгновенье, всего одно мгновенье понадобилось юноше, чтобы узнать в лежащей под белым покрывалом бледной девушке свою Владими́ру. Она невольно удивилась, увидев в палате незнакомца, к тому же готового, по ее ощущениям, на неё наброситься.  

Анрейна начала бить мелкая дрожь. Обхватив голову руками, он выбежал из палаты, а потом и из больницы, рухнув на ближайший зелёный газон, как подкошенный. Больше не сдерживаясь, он дал волю слезам, катаясь по молодой траве, не узнавая себя и себе не доверяя. В этот момент юноша был близок к безумию.  

Тем временем в палате Габриэлла попыталась замять неловкость от поведения Анрейна новостями:  

– Твой лечащий врач сказал, что операция прошла успешно, через пару недель ты вернёшься к обычной жизни..., – тут она осеклась, поняв, что сморозила глупость, – то есть... я хотела сказать...  

– Габи хотела сказать, что, как только тебя выпишут, я лично отвезу вас на юг: немного тёплого солнца нам всем не помешает, а тебе, Влада, смена обстановки сейчас просто необходима, – пришёл дочери на помощь отец.  

– Пожалуйста, не стоит со мной разговаривать так, будто ничего не произошло, – сказала лежащая в постели девушка, правда, ее голос при этом все же дрогнул. – Я, конечно, перенесла сильное потрясение – потеряла родителей... Но со мной все будет в порядке... Не сразу, но будет, – насколько могла твёрдо добавила она. – Иван Натанович, можно вас попросить оставить нас с Габи наедине, посекретничать?  

– Думаю, да, – сказал бородатый мужчина лет сорока, нисколько не обидевшись.  

Как только он вышел, Влада неожиданно энергично накинулась на подругу с вопросами:  

– Давай – ка по – порядку: кто этот странный молодой человек, что сейчас смотрел на меня так, будто знает меня сто лет; с чего это вдруг твой отец так активизировался в твоей жизни; и кто тот герой, который убедил тебя наконец вынуть из носа эту чёрную гадость и убрать дреды?  

– А не многовато ли вопросов для дамочки, только очнувшейся от наркоза? – притворно гневаясь на больную подругу, заметила Габриэлла, при этом ее глаза лучились счастьем. – На все твои вопросы у меня один ответ: это Анрейн Сверре Сан – шотландец, между прочим, и по совместительству твой будущий однокурсник.  

Девушка была обескуражена таким ответом, особенно первой его частью: этот молодой парень (правда, выглядевший старше своих лет) вправил мозги сразу двум дико упрямым представителям семейки Клюевых – Вассерман?! Не может быть! Фантастика!  

– Он что, угрожал вам что ли? Как он это сделал?! – не поверила Влада. Она столько тренингов провела со своей младшей подругой по поводу ее отношения к себе и окружающим, культуры внешнего вида, вредных привычек, разговаривала с ее отцом, и все безрезультатно. Но прилетел вдруг «волшебник в голубом вертолёте» и «по щелчку мыши» решил все проблемы! Так не бывает!  

– Ты что, влюбилась в него? – вновь спросила она, осенённая следующей догадкой, внимательно наблюдая за непривычно тихой и немногословной Габриэллой. Ее длинные шелковые волосы без дредов теперь свободно спускались вдоль спины, а короткие пряди красиво обрамляли удивительно спокойное лицо.  

– Даже если и так, у меня нет ни малейшего шанса! – почему – то улыбаясь, ответила Габриэлла. – Он по уши влюблён в тебя, точнее, в твою прабабушку Владими́ру, в честь которой тебя назвали!  

– Что ты несёшь?!  

В комнату зашла медсестра, чтобы забрать капельницу.  

– Все, посещение больной закончено, вы и так очень долго находились в палате! – строго сказала она сидящей на краю больничной кровати девушке.  

Владе показалось, что та даже обрадовалась, слишком поспешно вскочив со своего места.  

– Действительно, что – то я засиделась, – виновато улыбаясь медсестре, Габриэлла наклонилась, чтобы поцеловать подругу:  

– Ты мне не ответила! – воспротивилась Влада, подставляя впалую щеку для поцелуя.  

– У меня есть на то причины, – загадочно ответила девушка и моментально исчезла за дверью.  

Несмотря на усталость от посетителей, оставшись одна, Влада почувствовала, как возвращается к жизни. При этом взгляд ее унесся куда-то далеко, будто она в эту минуту видела незнакомца, навестившего ее сегодня, где-то совсем в другом месте и при других обстоятельствах. Девушка даже не заметила, как уснула.  

Глава 26  

Нельзя пройти через огонь, не получив шрамы… Кристина Громова  

Анрейн метался по огромному залу своей новой квартиры, не помня себя от смешанных чувств. Он наконец понял, почему его душа так рвалась в Питер: он снова встретил ЕЕ! Одновременно с немыслимой радостью юноша чувствовал, что волна безумия вот – вот накроет его, и он захлебнётся: как, спустя почти два столетия, можно встретить того же человека?! Бред! Полный бред! Внезапно охватившее его отчаяние сдавило тисками голову:  

– Бред, говоришь?! – пробормотал он вслух. – А превратиться в призрака 19 века и потом вернуться в человеческом обличии в свой, 21 век, – это что же, норма?!  

Произнеся эту фразу вербально, Анрейн, испугавшись звука собственного голоса, поспешил в прихожую, где на стене висело винтажное зеркало во внушительной позолоченной оправе. Ему было просто жизненно необходимо убедить себя в реальности происходящих с ним событий.  

Отражаясь, на него смотрел человек, который в свои 18 транслировал опыт как минимум четырёх поколений, пересмотревший полностью собственные приоритеты и изменивший как подход к достижению цели, так и сами цели. Проведя таким образом своеобразный подсознательный аутотренинг, Анрейн, заметно успокоившись, направился в свою спальню, которая, как и зеркало, напоминала убранством его комнату в родном замке.  

Тяжелые белые камчатые (сшитые из натурального шелка, прим. автора) шторы были наполовину задернуты. В большом закрытом камине горел огонь, на каминной полке резного белого мрамора мягко светились электрические свечи в серебряных сверкающих подсвечниках. Большая двуспальная кровать с покрывалом из ткани, подобранной под цвет портьер, высокий комод, стулья со спинками, обитыми гобеленом в золотисто – пастельных тонах, кремовый ковёр, который, казалось, отсвечивал золотом, – все здесь излучало теплоту.  

На прикроватном столике в белой классической рамке под стеклом стоял портрет Владими́ры. Его Анрейн привёз с собой из Эдинбурга, где в течение месяца вместе с профессиональным художником по крупицам восстанавливал в своей памяти и переносил на холст каждый штрих ее аристократического утонченного профиля: прямой красивый нос с изящно вырезанными ноздрями, аккуратный, выразительный рот и кажущиеся огромными на миниатюрном лице глаза редкого орехового оттенка. На девушке с картины было нарядное нежно – розовое бархатное платье – ее лучшее, а длинные русые волосы были уложены венком вокруг головы.  

Анрейн с трепетом взял портрет в руки и вгляделся в знакомые черты: изображённая на холсте Владими́ра как две капли воды была похожа на ту, что он увидел сегодня днём в больнице.  

Вечером того же дня произошло еще одно странное событие: несомненно преданная своему хозяину Адель исчезла так же внезапно, как и появилась в его жизни...  

Глава 27  

Борющиеся сердца каждый день одерживают такие победы, в сравнении с которыми победы на обычных полях битв кажутся совершенно ничтожными.  

Чарльз Диккенс  

Когда Владими́ра открыла глаза, она увидела склоненное над ней лицо вчерашнего незнакомца. Решив, что это сон, она подняла руку, осторожно прикоснувшись к его мгновенно порозовевшей щеке, и почувствовала своими холодными пальцами тепло его тела. Он провел ее рукой по своему подбородку, по жесткой щетине у рта и прижал ее ладонь к своим губам с порывистой нежностью. Его прикосновение разбудило в ней ощущения, которые ничуть не были похожи на те, что можно испытать иногда во сне. Она быстро моргнула и вдруг сообразила, что лежит в больничной палате, и это вовсе не сон! Судя по солнцу, за окном был уже день, но она никак не могла понять, почему так долго проспала.  

– Господи! Что ты здесь делаешь?! – услышала девушка собственный голос и торопливо села на кровати. Она увидела, словно со стороны, как незнакомец попытался скрыть разочарование.  

– Привет, жду, когда ты проснёшься, – отозвался незнакомец, печально улыбнувшись.  

Владими́ра посмотрела на него с удивлением.  

– Когда проснусь? – повторила она, постепенно выходя из своего сонного благополучия. – Да кто ж тебя пустил?  

– Никто, я сам прокрался, используя белый халат и вот это, – он достал из кармана халата колпак и медицинскую маску. – Прости, я не хотел тебя напугать, – с усилившимся от волнения акцентом покаянно произнёс юноша.  

Владими́ре пришлось ему поверить на слово в надежде, что он все же недолго находился в палате до ее пробуждения.  

– Может, ты для начала представишься, пока снова не сбежал, – девушка не удержалась, чтобы не напомнить гостю о его вчерашнем неоднозначном поступке.  

– О, конечно, прости, – он виновато улыбнулся. – Меня зовут Анрейн, Анрейн Сверре Сан, я из Шотландии.  

– Ну, как меня зовут, – ты, видимо, знаешь: Владими́ра, или просто Влада, или Мира, – кому как удобно. И перестань уже постоянно извиняться, а то у меня разовьётся комплекс неполноценности.  

– Я постараюсь, но обещать не могу, – откликнулся Анрейн и наконец внутренне расслабился. Владими́ра его не прогнала, и это не могло не радовать по уши влюблённого в неё юношу.  

– Габи говорила, что ты поступил в СПбГУ. Неужели правда?  

– Да, хочу попрактиковаться в русском языке.  

– Ну что ж, станем учиться вместе, будешь помогать мне с английским, а я тебе – с русским, – лукавая улыбка девушки окончательно растопила лёд сомнений в его истерзанной душе.  

Она попробовала сесть на кровати, свесив ноги на пол. Сразу закружилась голова, но врач ее еще вчера предупредил – это в порядке вещей после столь сложной операции на сердце, и, не обращая внимания на слабость, она встала на ноги.  

– Осторожно! – Анрейн схватил ее за руку, когда она покачнулась, и она обрадовалась его поддержке, хоть он и смотрел на нее (как ей показалось) с некоторым сомнением. – Пожалуйста, не нужно геройствовать – я в полном твоём распоряжении, только скажи, – с тревогой в голосе сказал юноша, побледневший от страха за неё.  

Владими́ра не удержалась и бросила на гостя вопросительный взгляд. Он так вёл себя с ней, будто знал ее много лет.  

– Я и не геройствую, а вот ты выглядишь не лучшим образом, как будто повстречал привидение. При этих словах девушки Анрейн внутренне вздрогнул: она себе и представить не могла, насколько недалека от истины. Но сейчас он не мог рассказать ей настоящую причину своего визита, да и вообще пребывания в северной столице чужой для себя страны, поскольку слишком много горя и боли она перенесла за такой короткий промежуток времени.  

В палату неожиданно вошёл врач и сразу сделал две вещи: срочно вернул Владими́ру в горизонтальное положение и выставил за дверь Анрейна.  

Он не сопротивлялся – Владими́ра была ещё очень слаба, но перед ним храбрилась, подвергая себя опасности. Один раз он ее уже потерял, потерять ее во второй раз для него было бы равносильно собственной смерти.  

Глава 28  

Машина времени есть у каждого из нас: то, что переносит в прошлое – воспоминания; то, что уносит в будущее – мечты.  

Герберт Уэллс  

Следующие две недели пролетели как одно мгновение. Владими́ра была переведена в обычную палату, и Анрейн, уже не опасаясь ей навредить, постоянно находился рядом, через день привозя в больницу ее любимые маки.  

Габриэлла навещала подругу редко, и на это были свои причины: после общения с Анрейном ее отец впервые за долгие годы уделял дочери столько внимания, сколько никогда не выкраивал прежде. Она в полной мере наслаждалась переменами, произошедшими в ее семье, и Владими́ра была несказанно этому рада.  

В день выписки Владими́ры Анрейн был на удивление немногословен. В ожидании рекомендаций лечащего врача они сидели в палате, не перекинувшись и парой слов. Ей показалось, что юношу что – то тяготило, но он упорно молчал, и она не рискнула настаивать на продолжении беседы. Она понимала, что ее чрезмерное любопытство и бесконечные вопросы о причинах переезда из Шотландии в Россию смущали Анрейна, и интуитивно чувствовала, что в этот раз надо выждать, чтобы он все рассказал ей сам, без подсказки.  

Наконец, в палату, сплошь уставленную импровизированными вазами с красными цветами, вошёл врач, искренне улыбаясь любимой пациентке.  

– Ну, вот и все, Владими́ра, вы можете ехать домой, – он протянул девушке листок с выпиской из истории болезни с необходимыми рекомендациями. – Однако помните, пожалуйста, что волноваться и переутомляться вам ни в коем случае нельзя. Самое лучшее для вас сейчас – на какое – то время уехать из города, желательно на природу.  

– Спасибо, доктор, я подумаю над этим, – сухо ответила Владими́ра и торопливо добавила, – я очень вам благодарна.  

Вдоль дороги, по которой Анрейн вёз Владими́ру к ней домой на недавно приобретённом Bentley, росли огромные ели. Неловкое молчание, повисшее между ними, напоминало прозрачное облако. В салоне слышались только приглушённое гудение автомобиля и безучастный голос навигатора, предупреждающий водителя об очередном повороте и максимально разрешённой на данном участке дороги скорости движения.  

«Ангел пролетел», – говорила в таких случаях мама Владими́ры. А теперь ее нет...  

Когда они выехали на открытое место, ошарашенный Анрейн увидел впереди дом из своего прошлого. Он был поражён сходством представшего перед ним здания с особняком Морозовых, где провёл последние дни и мгновенья перед возвращением в свой мир.  

Дом, облицованный светло – и темно – розовым песчаником и финляндским гранитом, был все так же прекрасен и внешне практически не изменился. Исключение составляли вырезанные из камня над высокими створчатыми окнами фигурки ангелов, играющих на арфах, завитки и розетки в стиле эпохи Тюдор, которых раньше не было. Анрейн, выйдя из машины, затаил дыхание: века были не властны над этим настоящим произведением архитектурного искусства.  

– У меня сложилось такое ощущение, будто мой дом тебе уже знаком, – прервала тягостное молчание Владими́ра.  

– Ты выйдешь за меня замуж? – неожиданно невпопад спросил Анрейн.  

Девушка была так обескуражена этим внезапным предложением, что, заглянув в напряженные фиалковые глаза Анрейна, она невольно рассмеялась.  

– Ты смотришь на меня так, будто я сошел с ума. Но что же странного в том, что кто-то попросил твоей руки?  

– Прости, но я не могу отнестись к этому серьезно.  

– Владими́ра, ты должна подумать. Я прошу тебя об этом самым серьезным образом.  

Они стояли перед входной дверью на крыльце дома, слишком занятые своим разговором, чтобы заметить абсурдность сложившейся ситуации.  

– Но как можно говорить о женитьбе после столь короткого знакомства? – Владими́ра беспомощно развела руками – она выглядела растерянной.  

– Может, пригласишь меня в дом? – наконец предложил Анрейн. – Мне нужно тебе кое – что рассказать.  

Внутри дома на центральной стене огромного зала (как и почти две сотни лет назад) красовалось генеалогическое древо, выполненное из очень дорогого отделочного материала – малахита. Среди выгравированных фамилий родственников Анрейн неожиданно увидел практически невозможное: от имени Морозов Елисей Константинович вверх и в стороны отходили ветви с именами потомков: сына Афанасия Елисеевича Морозова, внука Белояра Афанасьевича Морозова и правнучки Владими́ры Белояровны Морозовой, удивленно наблюдающей за изучением древа собственной семьи по сути чужим человеком.  

– Так Елисей выжил! Это просто чудо какое – то! – воскликнул Анрейн, всплеснув руками. – Наверное, Анна Сергеевна его выходила! Не иначе! А Владими́ра Константиновна Морозова – твоя, как это по – русски, двоюродная прабабушка! Боже, я не сошёл с ума!  

– Откуда ты знаешь про Елисея?! Про то, что он выжил? Да и про Анну Сергеевну, и про двоюродную прабабушку, в честь которой меня назвали, мне только папа рассказывал! Что вообще происходит!? Кто ты такой?!  

– Ты только не пугайся, но в прошлом я какое – то время был... призраком... Твой прадед, Елисей, называл меня «Рейн – дождь», – он немного помедлил. – Я – тот самый призрак, что наводил ужас на жителей питерской Фонтанки в 19 веке; тот самый, что полюбил твою прабабушку Владими́ру, на которую ты безумно похожа; тот самый, который в этом доме прожил не один день, ухаживая за... той Владими́рой...  

Рассказав свою тайну, Анрейн был готов к чему угодно: неприятию этой истории, безусловно, оправданному испугу, насмешкам со стороны Владими́ры, но ее реакция оказалась более чем непредсказуемой:  

– Уходи!  

– Не понял, что?  

– Уходи из моего дома!  

– Но почему? Что я сделал не так!?  

Анрейн подумал, что, возможно, языковой барьер стал причиной недопонимания, но ошибся:  

– Зачем ты мне мозг все это время пудрил? Замуж только что звал, зачем? Ты ведь НЕ МЕНЯ любишь, а ту, другую Владими́ру, из прошлого! Шотландец не совсем понял значение выражения «пудрил мозг», однако суть претензии девушки ему была предельно ясна. И он испугался:  

– Владимира, нет, я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, очень люблю! Правда! Звучит, как бред, но у меня полное ощущение, что ты – это она! Не сердись!  

– Действительно, бред! Тебе лучше уйти, и больше, пожалуйста, меня никогда не беспокой!  

Анрейн почувствовал, будто земля уходит у него из-под ног; мгновенно кадры всей его восемнадцатилетней жизни замелькали перед глазами, остановив свой бег на укоризненно смотрящей на него девушке, за которую он, не задумываясь, отдал бы свою жизнь. Владими́ра была непреклонна.  

Когда за Анрейном закрылась дверь, она присела на корточки, облокотившись спиной о стену, не помня, почти не сознавая себя.  

До этой встречи Владими́ра относилась к Анрейну просто как к человеку, посланному ей судьбой в трудный момент. Она так мало о нем знала. Никогда не видела никого из его родни. Когда речь случайно заходила о его семействе или его доме, она тут же ощущала, как Анрейн уходит в себя – как будто в его жизни были тайны, которыми он не хотел с ней делиться. Отчасти поэтому девушке показалось странным его внезапное предложение выйти за него замуж. Но сейчас, когда она увидела, с какой нежностью он говорил о той, другой Владими́ре, жгучая, всепоглощающая ревность пронзила ее острой иглой – она поняла, что впервые в жизни полюбила.  

Глава 29  

Иногда для кардинального изменения всей жизни достаточно мига. Мига осознания.  

Стрижкина Юлия  

Владими́ра лежала, свернувшись калачиком, на белой кровати из массива сосны, закутавшись в мамино любимое одеяло. Она только что навестила могилы родителей на кладбище и теперь, уставшая и опустошенная, мгновенно провалилась в сон. Ей снились фиалковые глаза, временны́е лабиринты, озаряемые жуткими вспышками молний; она не знала, от кого бежит или к кому, пока не появилась та, другая Владими́ра.  

Призрак девушки в белом одеянии присел у изголовья кровати и, грустно улыбаясь, сказал:  

– Ты – это я, Владими́ра, только двести лет спустя... Тебе нужно вернуть его, обязательно вернуть...  

Она проснулась оттого, что сердце колотилось, как отбойный молоток, готовое в любой момент выпрыгнуть из груди. Из ореховых в белую крапинку глаз, бесшумно падая на одеяло, текли слёзы. В тихом восторге девушка обхватила себя руками и начала раскачиваться из стороны в сторону, лелея мысль о том, что, хоть ненадолго, увидела свою неординарную (судя по рассказам отца) прабабушку. Настойчивый звонок в дверь возвратил Владими́ру к реальности.  

– Ну, ты и даёшь, подруга! Никакой совести у тебя нет! – Габриэлла ураганом влетела в дом, на ходу выплескивая, словно из рога изобилия, претензии безответственной (с ее точки зрения) Владими́ре. – В больнице тебя нет, на звонки с утра не отвечаешь, а сейчас уже полдень! Влада, в чем дело?  

«Ну вот… Только ее расспросов мне сейчас и не хватало», – подумала Владими́ра, тряся головой и желая, чтобы подруга от нее отстала, но Габриэлла осталась слепа и глуха к ее невербальной мольбе.  

– Ты плакала, – укоризненно констатировала она, как будто и так не было видно. – Что этот шотландец с тобой сделал? – вдруг зарычала она, и лицо у нее сделалось ужасно страшным.  

– Ничего, Габи. В том-то все и дело. Совсем ни – че – го. – От этой мысли Владими́ра криво улыбнулась. Габриэлла выглядела удивленной.  

– Тогда почему ты плакала? Ты же никогда не плачешь. Даже когда... – она осеклась и, подойдя вплотную, обняла подругу за плечи, ее чёрные глаза были полны тревоги.  

«Надо что-то сказать, чтобы она оставила меня в покое», – прикинула Владими́ра, а вслух произнесла:  

– Мы с Анрейном больше не увидимся, – девушка умудрилась произнести эту фразу ровным тоном.  

– Да ты что?! Почему?  

«Вот те раз! Я ее только заинтриговала», – с досадой бросила камень в свой же огород Владими́ра и направилась в кухню, чтобы подруга не видела ее лица.  

– Такие, как я, ему не пара, – сказала она так сухо, как только могла.  

– В каком смысле?  

– Да ладно, будто сама не знаешь, – Владими́ра повернулась и увидела, что Габриэлла стоит в дверях. – Я теперь бедна как церковная мышь. После смерти родителей такой большой дом мне финансово не потянуть – придётся его продать. – Она шумно вздохнула:  

– А этот парень красив, явно богат, раз купил квартиру в историческом центре города, да и машина у него не из дешёвых, мягко говоря.  

– Давай – ка присядем. Думаю, пора тебе кое – что узнать об Анрейне, – Габриэлла, быстро повзрослевшая за последнее время, с нажимом произнесла эту фразу, не оставляя Владими́ре выбора.  

Хозяйка дома сделала жест в сторону углового дивана, обтянутого белой кожей, стоящего здесь же, на кухне.  

Глава 30  

Люди не верят, потому что боятся. Вдруг поверишь – а все окажется не так, и потом от этого будет больно… Грейс Макклин  

Владими́ра неслась по трассе с предельно допустимой правилами дорожного движения скоростью. Поверить в то, что она – это прабабушка, только в молодом теле, было просто немыслимо, эта информация разрывала ей мозг, заставляла только что подлатанное сердце девушки биться с двойной нагрузкой.  

***  

– Не веришь мне – посмотри на портрет Владими́ры из 19 века! Его мне Анрейн показал – писал с оригинала по памяти! Это на триста процентов ты, только в винтажном платье! – словно эхо, в ушах звучал взволнованный голос Габриэллы.  

***  

– Да он, если хочешь знать, потомок королевской династии Сверре Сан, я в инете у отца на работе загуглила! И приехал в Россию он только из – за тебя, правда, даже не подозревая, что встретит! А ты ему такая: поди ты вон, ты любишь не меня, а другую! Да очнись же ты, Влааадаа! Парень и так настрадался – призраком был! – визгливый голос Габриэллы даже сейчас, в мыслях, перекрывал шум работающего двигателя старенькой «Волги».  

***  

– Не волнуйся – я сейчас уйду, вижу, что зря приехала... Анрейн взял с меня слово, что буду молчать, но я все равно скажу... Той ночью, когда тебе делали операцию на сердце, я хотела избавиться от своего брата... Навсегда... И, если бы не Анрейн, Ванька сейчас был бы мёртв, а я – в тюрьме... Вот так...  

Владими́ра остановила машину, смахнув с сосредоточенного лица непрошеные слёзы. Потом включила MP3-плеер, сделала звук погромче, откидываясь на спинку сиденья, и под пульсирующий грохот музыкальной композиции «The Show Must Go On» начала подпевать, что было мочи. Минут через 15, осипшая, но довольная собой, поскольку перестали дрожать руки, она молча завела машину и направилась к Анрейну с повинной.  

Был уже поздний вечер, когда девушка не без труда припарковала свою широченную «Волгу» в квартале от дома, где жил теперь Анрейн. Она не замечала ни пьянящего волшебства сумерек белых ночей, ни великолепия архитектурного облика Петербурга, окутанного загадочной дымкой. Рассеянно кинув взгляд на свинцовую гладь Мойки, девушка устало свернула от набережной к домам, крышами уходящим в молочное небо.  

Спустя недолгое время она уже стояла у заветной квартиры, впервые в жизни рискнув сама прийти к молодому человеку, причём мало знакомому, к тому же живущему в гордом одиночестве. Собравшись с мужеством, она позвонила в дверь. Тишина. Постучала. Никто не открыл.  

Ей вдруг стало дико одиноко и вновь захотелось плакать, унылая тоска сжала ее многострадальное сердце. Она спиной прислонилась к двери, пытаясь рационализировать свои чувства, но безуспешно. Потом сползла на кафельный пол лестничной площадки, закрыв лицо руками, и слезы сами полились из глаз.  

«О чем я только думала? Почему сейчас плачу? » – злилась она на себя за такую абсурдную реакцию, обхватив по привычке руками колени и стараясь сжаться в крошечный комочек. Может, если она сама станет меньше, бессмысленная боль тоже уменьшится. Уткнув голову в колени, девушка плакала, не сдерживая слез от потери чего-то, чего у неё никогда не было.  

Наконец, наревевшись, Владими́ра сделала глубокий вдох и поднялась на ноги:  

– Соберись, тряпка, – всхлипывая, сказала она себе, на ходу вытирая слёзы, – хватит думать о нем. Надо извлечь уроки на будущее и сосредоточиться на подготовке документов по продаже дома, на предстоящей учебе в универе!  

Уже подъезжая к собственному дому, Владими́ра заметила, что на крыльце, прислонившись к стене исторического здания, похожий на манекенщика из глянцевого мужского журнала, стоял Анрейн. Он был одет в ослепительно белую футболку и фиалковый (точно под цвет его глаз) костюм. Дорого и, как всегда, безупречно.  

«Вот это поворот! » – молнией пронеслось в голове у девушки. Пока она возле его квартиры нюни распускала – он ждал ее здесь! Офигеть! Ее а́льтер э́го сразу вознеслось до небес, сверху с интересом наблюдая, что же будет дальше.  

Тем временем Анрейн, всерьёз напуганный столь долгим отсутствием Владими́ры дома, ещё слишком слабой после выписки из больницы, при виде её испытал целую гамму чувств. Он был в ярости, поскольку даже произошедшие с ним перемены не отменяли диктаторской жилки: юноша с детства привык брать все, что хочется, и повелевать всеми без исключения. Но к этой нелицеприятной черте положительным бонусом прилагались любовь и нежность, которые он испытывал к Владими́ре, и потому, увидев ее, постарался взять себя в руки и не обрушиться на неё с упреками.  

– Где ты так долго была? – напряжённо спросил он. – Я жду тебя уже целую вечность! – он мгновенно оказался рядом, помогая девушке выйти из машины.  

Владими́ре очень хотелось в этот момент съязвить и напомнить слишком шикарно выглядевшему в отличие от неё шотландцу, что ему к этому не привыкать, но, увидев искреннюю обеспокоенность на его безупречно красивом лице, она все же сдержалась.  

– Я была у тебя дома, хотела извиниться за сегодняшнее поведение утром, – охрипшим после исполнения сомнительного бэк – вокала голосом нехотя призналась она. Анрейн выглядел удивленным.  

– А что это за... корыто?! – он вдруг рассмотрел транспортное средство, на котором приехала Владими́ра, и был явно потрясён. – Она хоть исправна? – Шотландец бросил на девушку сердитый взгляд.  

– Согласна, она уже старая, но это моя машина, и она в исправном состоянии. – Владими́ра чувствовала себя неловко в льняной белой кофточке и обтягивающих безупречную девичью фигуру розовых брюках, особенно на фоне яркого дерзкого для России 2002 года фиалкового костюма Анрейна.  

– Ничего, мы подберем тебе машину понадёжней, – уверенный в своей правоте юноша с плохо скрываемым недовольством осматривал видавшую виды «Волгу».  

– Не вздумай! Эту машину мне подарил мой отец, и я хочу и буду на ней ездить! – неожиданно резко парировала Владими́ра, и ее глаза вновь заблестели от еле сдерживаемых слез.  

– Да ты вся дрожишь! – Анрейн тут же снял с себя пахнущий дорогим лосьоном пиджак и накинул его на плечи Владими́ре. – Пожалуйста, давай войдём в дом, мне нужно тебе кое – что показать.  

– Да что ж за день такой сегодня! – разочарованно всплеснула руками Владими́ра: все мне хотят что – то рассказать или показать, и лучше меня знают, что мне делать!  

Глава 31  

Не стоит пытаться избавиться от воспоминаний, надо научиться с ними жить.  

Майк Энслин  

Уже второй раз за день Анрейн оказался до боли в знакомой гостиной. Правда, сегодня утром ему было не до ностальгии. Хоть обстановка в комнате и была сейчас иной, молодого человека внезапно охватило щемящее чувство любви к этому пространству. Даже запах, казалось, просочился через временны́е коридоры и ударил в нос пьянящим ароматом 19 века.  

– Чай будешь? – ворвавшийся вихрем в воспоминания Анрейна голос Владими́ры, вернул его в реальность.  

– Лучше кофе, если ты не против, – он безуспешно попытался сглотнуть комок, застрявший в горле. Фиалковые глаза странно блестели на бледном, истинно шотландском лице.  

– Ок. Тогда пойдём на кухню – кофе ещё нужно сварить.  

Часы с кукушкой пробили полночь. При мягком свете старинной люстры Владими́ра с ужасом и одновременно с благоговением рассматривала портрет своей двоюродной прабабушки, молча поставленный Анрейном на белый обеденный стол. С холста на нее, будто отражение в зеркале, чуть улыбаясь, смотрела... Владими́ра. Только платье той девушки не вписывалось в современный интерьер.  

Владими́ра долго не могла произнести ни слова, оцепенев от увиденного.  

– А фотографий, что же, тогда ещё не было? – были первые слова девушки, застрявшей во временном промежутке длиной почти в 200 лет.  

Анрейн понимающе улыбнулся: кто, как не он, догадывался о состоянии сидящей напротив него растерянной, ошеломлённой Владими́ры, ведь он меньше года назад оказался в аналогичной ситуации. Более того, ещё пару недель назад он подумал, что сошёл с ума, когда впервые увидел девушку в послеоперационной палате.  

– Фотографий, к сожалению, не было, – как можно мягче произнёс Анрейн. – Первые снимки в Питере появились немного позже, чем мы с тобой познакомились, в 1850 – м. – Его гнев испарился ещё на пороге этого удивительного дома, в арсенале оставляя только любовь и нежность:  

– Ты привыкнешь, обязательно привыкнешь. Я помогу.  

– Она мне приснилась сегодня утром, после моей поездки на кладбище к родителям, – смущаясь, сказала Владими́ра. При этом щеки девушки приобрели пунцовый оттенок, будто она произнесла что – то непотребное.  

– И что ты..., то есть она, сказала? – едва дыша, спросил Анрейн. Он страшно боялся спугнуть этот священный момент исповеди своей необычной и безмерно любимой девушки.  

– Ты – это я, Владими́ра, только двести лет спустя... Тебе нужно вернуть его, обязательно вернуть..., – слово в слово повторила она услышанное утром, словно находилась под гипнозом.  

Анрейн, расчувствовавшись, протянул девушке руки, фиалковые глаза пылали. Владими́ра, больше не сомневаясь, вложила свои ладони в его. Он привлек ее к себе, и она всем своим хрупким телом почувствовала его надежную опору. Проведя пальцами по ее затылку, он обмотал девичий конский хвост вокруг своего запястья и с предельной осторожностью потянул его вниз: она подняла лицо ему навстречу, и он посмотрел на неё сверху вниз.  

– Ты самая смелая девушка из всех, кого я знаю, – истово прошептал он. – Я тобою восхищаюсь и очень люблю. Тебя люблю, Владими́ра.  

Он наклонился и нежно, даже целомудренно, поцеловал ее в губы, а потом, с плохо скрываемым волнением, продолжил:  

– Владими́ра Белояровна Морозова, ты выйдешь за меня замуж?  

У неё перехватило дыхание: «О, Боже, Боже, мне же нельзя так волноваться! Слишком мало времени прошло после операции... На сердце, между прочим! » – робко подал голос совсем маленький уголок ее незамутненного сознания. Если Анрейн и отметил про себя замешательство Владими́ры, то ничем этого не выдал. Он напряженно ждал.  

– Ни один молодой человек не производил на меня такого впечатления, как ты, – хриплым от переживаемых эмоций голосом ответила Владими́ра. – И все же, я должна сказать, что не могу повесить на тебя, такого молодого и успешного, бремя своих проблем. Прости. – Она высвободила свои тонкие пальчики из горячих ладоней Анрейна и присела на краешек стула. Он нехотя сделал то же самое.  

– Не понимаю, о чем ты говоришь! Ты меня не любишь? У тебя есть кто – то другой?! И что означает «бремя»? – краска спала с его и без того бледного лица, а в глазах далеко не в первый раз за этот день появился страх потери.  

– Люблю, очень! – поспешила успокоить Арейна Владими́ра. – Но, есть два момента, о которых ты не знаешь, – голова у неё шла кругом, по всему телу бегали мурашки.  

– Говори! – коротко бросил он, изо всех сил стараясь собраться с мыслями.  

– Родители обещали мне помочь в усыновлении шестилетнего мальчика, – торопливо, словно боясь передумать, выложила Владими́ра. – Теперь, после их трагической гибели, рассчитывать даже на опеку ребёнка нельзя: я неработающая студентка, а этот дом мне придётся продать – его обслуживание мне сейчас не по карману. – Она посмотрела на Анрейна прожигающими насквозь ореховыми глазами и, мрачно хмурясь, добавила:  

– Мне нужно искать пути решения этих проблем, понимаешь? Я просто не хочу тебя напрягать!  

Анрейн вздохнул с облегчением, откинувшись на спинку стула из светлого ореха, обитого бежевой кожей: он снова мог нормально дышать.  

– Владими́ра, послушай меня внимательно и не перебивай! Тогда, в 19 веке, ты попросила меня присмотреть за своим шестилетним братом, Елисеем, тогда как сама..., – он помедлил, подбирая нужные слова, – сама отправилась в нынешнее измерение. Я обещал выполнить твоё поручение, но не смог, физически не смог. Зато выполню его теперь, позабочусь о мальчике – сироте. Мои родители очень хотели иметь много детей, но маме по медицинским показаниям после моего рождения рожать было запрещено. Представляешь, как они с отцом будут рады! Им ребёнка точно отдадут. И с домом, где я, пусть и недолго, был счастлив, с тобой счастлив, Владими́ра, тоже прощаться не придётся... Я тебе раньше не говорил (у него язык не повернулся, чтобы сказать, что говорил, но в 19 веке), но я – потомок королевской династии Сверре Сан и живу в фамильном замке. А ещё у нас есть семейная компания, довольно прибыльная, позволяющая не думать о финансовых катаклизмах призрачного завтра. Поэтому твоё родовое гнездо общими усилиями мы обязательно сохраним.  

Владими́ра уже четверть часа безуспешно пыталась стереть с лица дурацкую улыбку от уха до уха. По мере получения новой информации, девушка, вначале изумленно недоумевая от фразы: «Тогда, в 19 веке, ты попросила меня присмотреть за своим шестилетним братом... », невольно переключилась на размышления, что же такого она сделала в прошлом, раз фортуна улыбнулась и послала ей настоящего спасителя. Когда этот странный юноша был рядом, – все проблемы волшебным образом испарялись, причём не только касаемые её лично. Сколько добра он сделал для Габриэллы и ее семьи, хотя об этом его никто и не просил.  

Сквозь пелену мыслей девушка не сразу услышала взволнованный голос шотландца:  

– Эй! Владими́ра, почему ты молчишь? Ты согласна?  

– Я... Да, я согласна, спасибо...  

Она так ярко светилась счастьем, юностью, что сомневаться в искренности ее слов не было никакого смысла.  

А за окном тем временем занимался новый день, стремительно вдыхая в черно – серую жизнь одинокой питерской девушки новые краски...  

Глава 32  

А еще детям нужны бабушки, чтобы с ними  

отдыхать от родителей.  

Федор Михайлович Достоевский  

Что же делать детям, у которых нет ни тех ни других?  

Кристина Громова  

Анрейн огляделся. В двухэтажном кирпичном здании детского дома на окраине Питера, куда они с Владими́рой только что приехали, часть стен была с обнаженной дранкой и без штукатурки.  

Ремонт, начатый ещё в 1998 – м, затянулся по независящим от рабочих причинам: экономический кризис образца 1998 года стал одним из самых тяжёлых экономических кризисов в истории России.  

В тот год смешалось все: в Петербурге хоронили останки царской семьи, в Москве биржу лихорадило из-за слухов, что правительству нечем платить по государственным краткосрочным облигациям, бандиты средь бела дня повсюду расстреливали друг друга, шахтеры бастовали и ложились на рельсы, а в различных вузах страны шли вступительные экзамены. Вот почему даже спустя почти 4 года после этих событий до маленьких сирот из детского дома на окраине Питера никому особо не было дела.  

Гостей по обшарпанному коридору проводили в довольно просторную игровую. В одном углу комнаты стоял старый стол для пинг-понга, потрескавшийся и пыльный, без сетки. В другом был старый по виду телевизор. Вдоль стены тянулись полки с немногочисленными игрушками – кубики и пазлы, несколько настольных игр и плюшевых зверей. Некоторые выглядели так, будто пробыли здесь уже очень долго. Маленькие столики были завалены изрисованными белыми листами вперемешку со старыми газетами, на одной из которых бросался в глаза заголовок о неминуемом крахе экономики в России. Гости несколько мгновений молчали, пока Анрейн, невольно съёжившись, не спросил, для чего нужны газеты.  

– У детей нет альбомов, – шепотом пояснила Владими́ра, – поэтому они рисуют на газетах. А пачки белых листов, которые я им привожу иногда, очевидно заканчиваются слишком быстро.  

Она не смотрела на стоящего рядом шотландца – ее внимание было сосредоточено на двери.  

– И это все их игрушки? – снова поинтересовался Анрейн.  

Девушка кивнула:  

– Да, не считая маленьких зверушек. Тех разрешено держать в спальне вместе с остальными вещами.  

Владими́ра, судя по всему, привыкла к такому положению дел. А вот Анрейна такая обстановка явно угнетала. Он не мог себе представить, каково это – расти в подобном месте.  

Наконец в комнату парами вошли дети примерно от пяти до двенадцати лет, мальчиков было заметно больше, чем девочек. Один из них отделился от колонны. Это был малыш лет шести, рыжеволосый, веснушчатый и щербатый – двух передних зубов у него не хватало.  

– Мига! – радостно закричал он, и все остальные ребята, как по команде, немедленно повернулись к гостям.  

– Привет, Елисей, – сказала Владими́ра. – Как твои дела?  

– Хагашо, – искренне улыбаясь, прокартавил мальчик.  

Елисей и другие малыши привычно столпились вокруг девушки в ожидании подарков. Лишь несколько детей остались возле включенного телевизора, поспешив занять свободные места на стульчиках в первом ряду. Владими́ра, занятая раздачей разных вкусностей, не сразу обратила внимание на резко изменившегося в лице Анрейна.  

– Анрейн, что с тобой? Тебе плохо? Что? Ну, скажи, пожалуйста! – запричитала девушка, случайно кинув взгляд на лицо своего спутника, на котором не было ни кровинки.  

– Извините, – одними губами прошептал тот и, ничего не объясняя, шатаясь, выбежал на улицу.  

Юноша вновь оказался на краю отчаяния. То, что он минуту назад увидел собственными глазами, было уже за гранью даже его реалий: малыш из детского дома был как две капли воды похож на Елисея Морозова из 19 века! Внутри с геометрической прогрессией нарастала паника.  

Владими́ра, оставив мгновенно притихших детей на воспитателя, поспешила во двор учреждения:  

– Анрейн, что случилось?! Господи, только не молчи! – она протянула руку и осторожно коснулась кудрявых огненно – рыжих волос. Шотландец сидел на выцветшей от времени скамейке, закрыв ладонями лицо. Почувствовав прикосновение, он поднял на девушку полные муки бездонные, завораживающие глаза:  

– Это Елисей, – наконец бесстрастно произнёс он, посмотрев на Владими́ру долгим взглядом, и было совершенно не понятно, о чем он думал в этот момент.  

– Ты имеешь в виду тёзка, то есть мальчик с таким же именем, – девушка попыталась внести ясность, – ну, извини, что вчера, точнее, сегодня ночью, не сказала, – она смутилась, но продолжила, – не думала, что тебя это настолько сильно заденет.  

– Ты не поняла! Этот мальчик – твой брат, Елисей Морозов! Только он здоров! – упрямо повторил Анрейн, прекрасно осознавая, насколько нереальным это казалось со стороны. Он выглядел беззащитным и растерянным.  

Владими́ра не стала спорить. Она опустилась на колени и нежно поцеловала его в губы. Потом взяла в ладони его лицо и тихо, но уверенно сказала:  

– Поехали домой, это нужно осмыслить вместе. Слишком много всего произошло с нами за очень короткое время...  

Глава 33  

В каждом из нас спит волшебник, о котором мы даже не подозреваем, просто его нужно вовремя разбудить.  

Кристина Громова  

И кто придумал, что жизнь начинается с первого вздоха и первого младенческого крика? Это неправда. Жизнь начинается, когда позади беззаботное, безоблачное детство, в котором ты безоговорочно веришь в сказки и победу добра над злом, в котором ты убеждён, что некрасивых и несчастных людей не бывает, а каждый прекрасен по – своему. Когда есть надёжные защитники от всех бед и напастей – самые близкие и дорогие существа, родители. И вдруг всё это кончается – тёплый, славный мир, где пахнет молоком и конфетами, где вечно гоняется нестрашный игрушечный волк за храбрым, неуловимым зайцем, где ты – центр вселенной, самый главный и самый любимый. И начинается жизнь: кругом всё чужое, холодное, равнодушное, до ужаса пугающее, отталкивающее.  

Для маленького Елисея Морозова сказка закончилась, когда ему было всего три года, в 1999 – м: шестисотый «Мерседес» с пьяными бритоголовыми бандитами, на полном ходу проскочив красный сигнал светофора, врезался в «Жигули» с ним и его родителями внутри. Мальчику тогда здорово повезло: «Родился в «рубашке», – говорили очевидцы. Откуда им было знать, что последним детским воспоминанием израненного мелкими осколками стекла Елисея была лежащая на продавленной крыше искореженная машина с вращающимися колёсами, из выбитой дверцы которой сочилась кровь и выкатывались на асфальт окровавленные бусины маминого ожерелья...  

– Мама! Мама! – кричал малыш, которого в сопровождении милиционера в форме уносила из счастливого детства в пугающую неизвестностью взрослую жизнь какая – то чужая тётя в коричневом костюме, цвет которого в памяти этой крохи навсегда остался цветом боли.  

Елисей так и не узнал, что его квартира уже через месяц представителями криминальных структур была оформлена на подставного Морозова и продана за неплохие деньги, а тех головорезов, которые убили его родителей, даже не попытались найти... Да и какое значение этот факт имел для трехлетнего малыша...  

Анрейн и Владими́ра снова, как и несколько часов назад, сидели за обеденным столом на кухне Владими́ры и обсуждали увиденное:  

– Теперь, когда ты рассказала печальную историю этого несчастного мальчика, я уже не так уверен в том, что узнал в нем своего Елисея, – задумчиво произнёс Анрейн, машинально размешивая ложечкой в чашке с чаем сахар и отставив в сторону нетронутую тарелку с омлетом. – Слишком не похожие истории, да и голова у него нормальной формы – водянки головного мозга точно нет.  

– У моего прадеда тоже ее не было, врачи тогда ошиблись, – Владими́ра, смущаясь, заерзала на стуле, закатив глаза, – иначе я здесь бы с тобой не сидела.  

– Да ладно! – Анрейн даже присвистнул от удивления. – И что же тогда у него было?  

– Откуда я знаю!? Меня на тот момент ещё и в планах не было, – по всему чувствовалось, что эта тема была ей неприятна.  

– О'кей, – легко сменил предмет обсуждения юноша, чтобы не травмировать лишний раз свою девушку. – Не волнуйся, теперь я не меньше твоего хочу помочь Елисею – я ведь обещал, – в его голосе сквозила искренняя уверенность, и девушка немного успокоилась.  

– А почему именно этот малыш? – поинтересовался он, слегка морщась, допивая остывший чай.  

– Потому что он выбрал меня сам, – тихо ответила Владими́ра. Вспоминать, как перепачканный детскими мелками синеглазый мальчик год назад подбежал к ней, идущей вдоль забора казенного учреждения, с криками «Мама! Мама! » ей совсем не хотелось.  

– Ясно, – Анрейн решил не донимать больше девушку вопросами. – Я сейчас позвоню отцу – сообщу ему новость, а ты пока узнай, какие для усыновления иностранцам нужны документы.  

– Лады, – облегченно вздохнула Владими́ра, с неподдельным интересом наблюдая за шотландцем из полуопущенных длиннющих ресниц.  

– Лады? – вопросительно подняв бровь, Анрейн в очередной раз поразился многообразию незнакомых слов. Его наконец отпустило напряжение сегодняшнего утра.  

– Тоже, что и о'кей, – моментально отреагировала Владими́ра, направляясь к городскому телефону, находившемуся в гостиной. Она уже и думать забыла, что Анрейн – иностранец, хотя акцент, с которым он говорил по – русски, с головой выдавал его при первой же произнесённой им фразе.  

– Привет, па, – перешёл шотландец на привычный английский, – мне, как никогда раньше, нужна твоя помощь, – нисколько не сомневаясь в безоговорочной поддержке, он уверенно обратился к отцу посредством новенького BlackBerry. Узнав, что вместе с миссис Сверре Сан снова станет родителем, мистер Сверре Сан ещё долго пребывал в шоке.  

А в это время в одной из комнат – палат детского дома на окраине Питера на подоконнике сидел маленький рыжий мальчик и указательным пальчиком с обгрызенными ногтями упрямо выводил на оконном стекле самое главное в жизни каждого ребёнка слово...  

Глава 34  

Только тогда, когда мечты сильнее страхов,  

они начинают сбываться.  

Кристина Громова  

Частный самолёт, принадлежащий шотландской компании Sverre Sun Banking Group, президентом которой юридически являлась госпожа Кирстин Сверре Сан, плавно покинул взлетную полосу аэропорта Пулково. На борту воздушного судна, кроме самой госпожи Кирстин, находились также ее муж – конгрессмен, мистер Сверре Сан, и их новоиспечённый сын Елисей.  

Мальчик, больше двух месяцев ожидавший решения суда вместе со своими приемными родителями, сейчас очень тихо сидел в кожаном кресле и с тревогой смотрел в круглый иллюминатор. Он боялся. За прошедшие месяцы его жизнь кардинально изменилась: вместо одной мамы, Владими́ры, которой почему – то нельзя было забрать его к себе домой, появились целых две! Вторая мама малышу тоже понравилась – он даже внешне на неё был похож, впрочем, как и на приемного отца. К новым родителям прилагался ещё и старший брат, Анрейн, и Елисей пока не понимал: хорошо это или плохо. Зато в свои шесть лет он четко осознавал, что его мечта вернуться в детство к маме, где пахло молоком и конфетами, наконец осуществилась.  

На взлетной полосе Пулково стояли двое: прищурив одинаково счастливые глаза, они смотрели в синее небо, провожая стремительно уменьшающийся в размерах самолёт.  

– Ну, вот и все, – задумчиво улыбаясь своей спутнице, которую он крепко держал за руку, произнёс молодой человек, нарушив пятиминутное молчание. – А ты боялась. Кстати, ты безумно понравилась моим родителям, особенно маме, – добавил он с нежностью, убирая растрёпанные ветром шелковистые волосы девушки за миниатюрное ушко.  

– Я знаю, – тихо откликнулась она, положив свободную руку ему на мускулистую грудь и заглянув в горящие любовью фиалковые глаза, – спасибо тебе...  

Эти двое в свои восемнадцать прошли огромный, насыщенный событиями разной окраски путь. У каждого из них за плечами висел внушительный багаж воспоминаний.  

– Ну что, к тебе или ко мне? – загадочно спросил молодой человек, присаживаясь за руль Bentley и заботливо пристегивая ремнём безопасности присоединившуюся на пассажирском сиденье девушку, а потом и себя.  

– Думаю, к нам, – с надеждой ответила девушка, смущенно расправляя складки на розовом платье с карманами в виде светло – серых бантиков.  

– О'кей. Тогда я тебя отвезу домой, а сам заеду на станцию техобслуживания – нужно проверить уровень масла.  

– Хорошо.  

За три последних месяца Анрейн и Владими́ра стали по – настоящему неразлучны, объединенные общей целью. Однако, когда хлопоты по усыновлению Елисея были позади и чета Сверре Сан предложила всем вместе отправиться в Эдинбург, чтобы отпраздновать помолвку молодой пары, Владими́ра вдруг почувствовала необъяснимый, безотчётный страх за свои с Анрейном ещё не окрепшие отношения:  

***  

– Пожалуйста, давай полетим в Шотландию сами, немного попозже, – взмолилась она накануне их отлёта.  

– Но почему, Владими́ра? Чего ты боишься? – Анрейн был в растерянности.  

– Я боюсь потерять тебя! – в ее потемневших глазах была паника.  

Анрейн уверенно вёл машину по трассе, углубившись в собственные мысли. Что за каприз случился вчера у Владими́ры? – юноша искренне недоумевал. Утром он ей уступил, объяснив своим родителям отказ лететь с ними вместе тем, что Владими́ре перед предстоящей учебой срочно нужно пройти контрольное обследование по поводу сердца. Но теперь, когда они улетели, он собирался в ближайшее время вернуться к этому вопросу.  

Владими́ра рассеянно нарезала кубиками только что очищенный от внутренностей сладкий перец. Выверенные многократно действия позволяли ей окунуться в собственные воспоминания последних месяцев:  

***  

– А по-моему, я справился с заданием вполне компетентно, – заявляет Анрейн, нахваливая уродливо нарезанные им ломтики сыра, шутливо закатывая глаза и вызывая тем самым заливистый смех Владими́ры.  

– Вот и ешь сам своих уродцев, – девушка притворно надувает губки бантиком.  

– Эй, я же просто тебя поддразниваю. Так ведут себя все мужья, безнадежно влюбленные в своих жен, разве нет? – Анрейн внимательно вглядывается в родные глаза, мгновенно становясь серьезным.  

– Ты пока ещё не мой муж, и вообще, я не знаю безнадёжно влюблённых, да ещё и в своих жён, мужчин, – ее голос насмешлив.  

– Ну, что ж, в таком случае я буду первым...  

***  

– Вот это романтика, полный улёт! – вопит Габриэла, с белой завистью рассматривая надпись на обманчиво простеньких часах подруги, сделанных из белого золота: «Владими́ра, ты мое все, моя любовь, моя жизнь. Навсегда твой Anreign Sverre Sun».  

***  

– Владими́ра, я в присутствии своих родителей прошу тебя стать моей женой и принять это кольцо в честь нашей с тобой помолвки. Ты согласна?  

– Да.  

***  

– Хорошо, дорогие мои, в таком случае ждём вас в гости через неделю, – подводит итог принятого на семейном совете решения Кирстин Сверре Сан. Потом, наклонившись к Владими́ре шепчет:  

– Не переживай, мы с моим мужем в курсе непростой ситуации, сложившейся в твоей семье, и готовы тебя поддерживать столько, сколько будет необходимо.  

– Спасибо вам... – Владими́ра понимает каждое слово, хоть и общаются они на английском. Девушка в совершенстве знает язык «туманного Альбиона».  

Ее воспоминания были прерваны внезапным звонком в дверь:  

– Анрейн, когда же ты успел переодеться?! – она, смущенно улыбаясь, впустила гостя в дом.  

В кремовом свитере из толстой пряжи, небрежно наброшенном на широкие плечи, в белой майке и джинсах вкупе с живописной шевелюрой юноша выглядел так, словно сошел с обложки гламурного журнала.  

– Заехал по пути домой к себе. Что у нас сегодня на ужин? – примостившись на барный стул на кухонном островке, Анрейн неожиданно хмуро посмотрел на Владими́ру. Настроение у девушки сразу упало, быстро уступив место тревоге.  

– На ужин у нас мой любимый салат «Греческий» и твоя любимая итальянская паста «Фетучини», – она попыталась разрядить обстановку, но безуспешно.  

– Владими́ра, нам нужно серьезно поговорить, – тон, с каким эта фраза была произнесена, не оставлял никаких иллюзий.  

– О моем отказе сегодня полететь в Шотландию? – озвучила девушка невысказанный вслух вопрос.  

– Да. Об этом.  

Анрейн покачал головой, словно хотел прогнать какую-то неприятную мысль и, подняв руку, погладил сидящую напротив него Владими́ру по щеке. Она заглянула в его глаза, пронзительные и глубокие.  

– Расскажи мне, что произошло? – в его голосе звучали печаль и озабоченность. – Ты вовсе не похожа на капризную девицу, которая, без веской на то причины, могла бы нарушить утверждённую ранее договоренность и тем более расстаться с Елисеем.  

– Я не знаю, что это: обострение паранойи, сон или реальность, – нехотя начала Владими́ра, сплетя перед собой худенькие пальцы. – Мне вчера несколько раз приснилась страшная картина: будто мы у тебя в Шотландии, я смотрю в твои дико напуганные глаза и слышу, как ты меня зовёшь, но я не откликаюсь; а потом вижу рыжеволосую девушку: она обнимает тебя и уводит прочь... – Её начала колотить мелкая дрожь при очередном воспоминании этого видения.  

– Все, все, тише, тише, успокойся, – Анрейн стремительно обошёл кухонный островок, разделяющий их, и прижался губами к ее волосам. Она, всхлипывая, обняла его за шею, шумно вдыхая такой родной и приятный запах.  

– Я люблю тебя, Владими́ра Морозова, слышишь, только тебя одну, – сказал он, зарывшись носом в шелковистые волосы девушки.  

Её вдруг наполнила свинцовая усталость: она ужасно захотела лечь и уснуть.  

– Пойдем, я помогу тебе прилечь. У тебя слишком утомленный вид. – В его глазах светились любовь и нежность.  

Глава 35  

В мире нет ничего абсолютного, кроме существования и несуществования. Все остальное поддается вычислению и является относительным.  

Клод Адриан Гельвеций  

– Эй, соня, вставай, мы приземлились! – Владими́ра сквозь полудрему услышала поддразнивающий голос Анрейна. – Ты самая большая соня в мире, самая наиспящая!  

На губах у девушки появилась довольная «улыбка Чеширского Кота».  

– Такого слова нет в русском языке, – промурлыкала она, не открывая глаз.  

– Зато в моем, персональном, словаре оно точно есть, – не сдавался Анрейн. – Ты проспала больше часа! Он закатил глаза, будто она совершила нечто ужасное.  

– Хватит на меня нападать, – капризно пропищала Владими́ра, но, вдруг увидев пейзаж за круглым окном иллюминатора, неожиданно притихла:  

– Как красиво!  

Частную взлетно – посадочную полосу пригорода Эдинбурга сплошной каймой окружали зелёные деревья, хотя признаки приближающейся осени уже были повсюду заметны в пожелтевших кончиках листьев. А за деревьями везде, сколько хватало глаз, до самого горизонта простирались зелёные холмы, создавая у зрителей иллюзию, будто они мягкие, словно зелёная вата. Небо тоже было благосклонно: оно встретило гостей Шотландии кристально – ясной голубизной, правда на западе, надувшись, уже темнели тучи.  

Они ехали из аэропорта на Chevrolet Corvette пурпурного цвета с открытым верхом по исторической части Эдинбурга, и Владими́ра со смешанными чувствами наблюдала, как с каждой минутой нахождения на родной земле преображался Анрейн. Теперь он производил впечатление очень сильного, в высшей степени уверенного в себе молодого человека – эдакого хозяина жизни. Он был одет в обтягивающие белые брюки и небесно – голубую рубашку с элегантно закатанными рукавами, а во взгляде отражался весь мир. Его мир.  

Мимо них с внушительной скоростью проносились в основном из серого и песочного кирпича старинные дома с остроконечными фронтонами на крышах. Большинство зданий были построены в XVI – XVII веках и потрясающим образом сохранили свой древний шарм. На каждом шагу мелькали банки, рестораны и модные бутики, выдающие богатство местного населения. Безусловно, сидящий за рулем элитного автомобиля молодой человек прекрасно вписывался в эту атмосферу. Он был дома.  

Проехав через весь город, Анрейн, плавно сбрасывая газ, миновал ворота, сложенные из белого камня, затем подъездную аллею и, наконец, остановился перед потрясающей красоты массивным каменным за́мком прямоугольной формы и заостренными крышами.  

– Это мой дом, – тихо произнёс юноша, однако по одной только фразе было понятно, что это место для него значит.  

– Поразительно! – одними губами ответила Владими́ра.  

«Какими же маленькими должны были казаться Анрейну ее дом и его квартира, когда он жил в Петербурге! » – отстранённо подумала девушка. Она невольно улыбнулась, на миг прикрыв глаза. На ней было светло-кремовое платье с темно-синим поясом и темно-синие лодочки, а на плечи был небрежно накинут мужской свитер грубой вязки.  

Тяжелая дубовая дверь, отделанная изящными металлическими украшениями, открылась, и Владими́ра, почему – то затаив дыхание, встретилась с членами своей новой семьи.  

Первым к ней на шею бросился Елисей: за эту неделю он очень изменился – счастливые сияющие синим блеском глаза, обворожительная щербатая улыбка лишний раз доказывали, насколько важно ребёнку иметь свой дом и любящих родителей.  

– Мига, Мига, я тебя ждал! Мама сказала, что ты скога пгиедешь, – торопливо прокартавил он. – У меня тепегь есть своя комната и няня – она учит меня говогить по – английски. И много – пгемного иггушек!  

– Хорошо, хорошо, Елисей! Я обязательно все посмотрю, только попозже. Договорились? – Владими́ра осторожно спустила мальчика с рук, любовно потрепав его по округлившейся за неделю щечке.  

– Хагашо!  

Через мгновение женщина в спецодежде гувернантки, что – то шепнув мальчику на ушко и получив его согласие, спешно увела его наверх по широкой лестнице из белого мрамора, провожаемая затуманенными от счастья взглядами мистера и миссис Сверре Сан.  

– Здравствуйте, юная леди! – к Владими́ре подошёл и церемонно поцеловал ей руку пожилой рыжеволосый с проседью мужчина лет 80 – ти. Он был очень высокого роста и скорее всего поэтому немного сутулился. Румянец на его лице носил нездоровый «винный» оттенок. А голубые глаза, так глубоко спрятанные в складках кожи, что их почти не было видно, были яркими и даже веселыми. – Анрейну повезло иметь такую красавицу невесту, – искренне сказал он.  

– Здравствуйте, вы, наверное, мистер Каррик Сверре Сан, дедушка Анрейна, ох, простите, – она смущенно извинилась, – Лорд Сверре Сан. Рада познакомиться.  

Владими́ра без труда перешла на английский и вдруг подумала, что даже в его возрасте этому мужчине не чужда галантность. Он производил впечатление человека, довольного жизнью, и от молодых членов своей семьи ожидал того же.  

– Да, юная леди, это я! – он гордо расправил довольно щуплые для своего роста плечи. – Но прошу вас, зовите меня Каррик, просто Каррик. Не нужно формальностей.  

– Хорошо, Каррик, – согласно кивнула Владими́ра и как – то сразу выдохнула с облегчением: других членов этой замечательной семьи она уже знала.  

– Как долетели? – спросила миссис Сверре Сан. – Мы решили приём по случаю вашей с Анрейном помолвки перенести на завтра. Вы не против? – заинтересованно добавила она.  

– Конечно, не против, мам!  

– Долетели хорошо, и спасибо вам за Елисея! – глаза девушки увлажнились.  

– Да что ты! Это тебе спасибо! Елисей – теперь наша гордость, правда Маркас, дорогой?  

– Безусловно, дорогая, – с нежностью в голосе согласился мистер Сверре Сан. – Однако Анрейн должен показать Владими́ре ее комнату – девушка наверняка захочет перед ужином принять ванну и переодеться. Кстати, ужин в шесть.  

– Спасибо за понимание, мистер Сверре Сан, горячая ванна сейчас – это то, что нужно.  

– Всегда пожалуйста, – фиалковые, как у сына, глаза хозяина дома блестели ярко и проницательно. – И, Владими́ра, зовите меня Маркас.  

– Хорошо, – почему – то краснея, ответила девушка.  

Они пересекли огромный холл, и на Владими́ру пахнуло стариной. Было видно, что этот дух здесь ценили и поддерживали. Стены были увешаны гобеленами, которые, несомненно, были выполнены членами этой семьи сотни лет назад.  

Анрейн подвёл Владими́ру к какой-то двери на втором этаже и рывком распахнул ее. У девушки непроизвольно вырвался вздох восхищения – комната была очаровательна. Более того, она практически полностью дублировала спальню Анрейна в его питерской квартире! Тяжелые кремовые камчатые шторы были наполовину задернуты. В большом открытом (в отличие от спальни в Питере) камине горел огонь, на каминной полке резного белого мрамора мягко светились электрические свечи в серебряных сверкающих подсвечниках. Кровать с пологом из ткани, подобранной под цвет портьер, высокий комод, стулья со спинками, обитыми гобеленом в золотисто-кремовых тонах, и ковры на полу – все напоминало Питер. В довершение увиденного, на столе стояла ваза с красными маками.  

– Это что же, ТВОЯ комната? – зачарованно спросила Владими́ра, и ее щеки в который раз за день порозовели.  

– Да, моя, – просто ответил Анрейн. – Но ты не волнуйся, только на этом этаже есть дюжина спален, просто я так распорядился, чтобы ты остановилась именно в моей.  

– Даже и не знаю, что сказать, я чувствую себя Золушкой!  

– Золушкой? Интересное сравнение! Только туфельку не теряй и не превращай карету в тыкву, – юноша заговорщически подмигнул и скрылся в лабиринтах коридора.  

Когда Анрейн ушел, она прошла в туалетную комнату: помимо огромной белой ванны и внушительных полотенец с изображением фамильного герба Дома Сверре Сан, где золотой коронованный лев на красном поле наслаждался властью в лучах оранжевого солнца, к стене было прикреплено большое зеркало в тяжелой позолоченной раме. Включив кран с горячей водой, чтобы набрать ванну, она посмотрела на себя в зеркало. Глаза казались более зелеными, чем всегда, и горели странным огнём. Щеки раскраснелись, а русые волосы, и без того не особо послушные, торчали сейчас в разные стороны.  

– Ну, что ж, госпожа Морозова, – беззлобно поддела она своё отражение в зеркале, – вы хотели прокатиться в машине с открытым верхом? И вот результат! Ну чем не Золушка?  

Прыснув от смеха, Владими́ра с нескрываемым блаженством опустилась в ванну с тёплой водой. Она впервые после смерти родителей почувствовала, что действительно не одинока.  

Глава 36  

Не многие из нас могут вынести счастье -... счастье другого человека.  

Марк Твен  

– Анрейн, зачем столько людей! Мне страшно! – Владими́ра доверчиво прижалась к своему жениху.  

Они стояли в сторонке на гравиевой дорожке и наблюдали, как к за́мку нескончаемым потоком двигалась цепочка дорогих авто. Подъездная дорога была украшена длинными бледно-розовыми бумажными фонарями. На закате дня они казались волшебными, на манер восточных сказок. Ближе к берегу реки, темной лентой опоясывающей замок, был установлен гигантский шатер. Под ним готовые к торжеству стояли аккуратные ряды столов и стульев. Их было не сосчитать!  

Анрейн посмотрел на Владими́ру с высоты своего роста и обнял ее еще крепче:  

– Да это разве много? – он поднял красиво очерченные брови в недоумении.  

– А разве нет? – В голосе девушки чувствовались нотки нарастающей паники. – Сколько вообще планируется гостей?  

– По-моему, около двухсот. Но точно может сказать только мама.  

– Сколько?! Ты шутишь! Анрейн Сверре Сан, сейчас же скажи, что ты пошутил! – широко открытые глаза Владими́ры были полны ужаса.  

– Мира, послушай, – Анрейн впервые назвал девушку уменьшительно – ласкательным именем, как бы пробуя его на вкус, – привыкай, это Шотландия, здесь кланы даже самых дальних родственников между собой очень дружны. Не позвать кого – то из семьи на такое важное в моей жизни событие – означало бы его обидеть.  

Владими́ра зябко поежилась, покрутив вокруг худенького пальчика своё помолвочное кольцо из белого золота с маленьким бриллиантом. Несмотря на то, что поверх облегающего шифонового платья бледно-розового цвета на ней было умопомрачительное белое меховое манто, подаренное будущей свекровью, ее начало лихорадить.  

– Ты выглядишь великолепно! – сказал Анрейн.  

Владими́ра посмотрела в его бездонные фиалковые глаза и увидела, как в них бьется пульс. Она ему поверила. Он был одет в костюм из дорогой серебристо-серой ткани и выглядел как главный киногерой из лучшего голливудского фильма.  

Сотканную невидимыми нитями идиллию между влюблёнными бесцеремонно нарушил Грег Гордон:  

– Эй, привет, Кочевник, давненько тебя не было видно в наших краях!  

К паре подошла группа сверстников, так называемая «золотая молодежь», с которой Анрейн раньше был неразлучен.  

– Привет! – ответил сильно возмужавший за последнее время Анрейн на крепкое рукопожатие друга. – Как там наша футбольная команда? Без меня не развалилась?  

– Твоими молитвами! – весело откликнулся Грег. – Ну, что, представь нам свою невесту, пока мы не начали бурно провожать на пенсию твою холостяцкую жизнь! Даже не верится, тебе ещё и 19 – ти нет, а ты уже без пяти минут женат!  

Владими́ра бросила испуганный взгляд на Анрейна, но он ободряюще подмигнул, а потом представил ее своим друзьям. Среди них были три юноши и три девушки. За исключением одной, прячущей ехидство за широкой фальшивой улыбкой, девушки оказались милыми, а юноши – деликатными.  

В какой – то момент мисс «фальшивая улыбка», которую Анрейн представил как Сара Мортон, подошла к ним вплотную, неприязненно окинув Владими́ру ледяным взглядом:  

– Анрейн, Владими́ра, добрый вечер, – продолжая фальшиво улыбаться, она продемонстрировала безупречно ровные белые зубы и протянула холеную, с идеальным маникюром ладонь сначала Анрейну, потом Владими́ре, вынуждая ее выпустить его руку.  

– Привет, Сара, – вежливо ответил Анрейн.  

– Здравствуй, – внешне бесстрастно ответила Владими́ра.  

– А ты хорошо выглядишь после скитаний за границей, – заметила Мортон, рассматривая Анрейна из-под длинных, тяжелых от туши ресниц. Ее карие глаза недобро блеснули.  

– И чувствую себя тоже превосходно, – откликнулся Анрейн, по лицу которого невозможно было ничего разобрать.  

Мисс «фальшивая улыбка» кивнула, словно принимая своё поражение в этой небольшой словесной пикировке. На ней был бледно-серый костюм: брюки и приталенный, облегающий роскошные формы жакет, и нежно – голубая, чересчур откровенная спереди блузка. Густая копна рыжих волос колыхалась в такт каждому ее движению.  

– А сейчас, чтобы не заставлять больше ждать других гостей, – Анрейн кивнул в сторону переполненного шатра, – я предлагаю нам всем отправиться именно туда. У меня есть, что сказать сегодня.  

Он в очередной раз прижал Владими́ру к себе, чему она была безмерно рада, и они направились в шатёр.  

Владими́ра чувствовала себя не в своей тарелке: ее подавляли богатство, гламур и размах этого приема. Никогда в жизни она не видела ничего подобного. Однако все это было частью жизни человека, которого она очень любила.  

Официанты в белом легко порхали среди густеющей толпы с бутылками шампанского, мужчины в дорогих костюмах, женщины в не менее дорогих платьях постоянно обнимали Анрейна по пути к импровизированной сцене. От этой карусели сменяющих друг друга лиц у Владими́ры с непривычки кругом шла голова.  

– Прошу внимания! – прокричал Анрейн, стараясь перекрыть шум толпы своим зычным голосом, когда наконец большинство гостей были в сборе. Постепенно гомон стих.  

– Спасибо вам, что пришли сегодня в наш дом. Признаться, я ожидал, что будет спокойный семейный ужин. Ужин предстоит действительно семейный, но с учетом того, что у меня очень большая семья, вряд ли спокойный! – По импровизированному залу прокатилась волна одобрительного смеха.  

– Я, правда, счастлив, что стою сейчас перед вами и могу поделиться радостной новостью. Эта прекрасная девушка, – он с обожанием посмотрел на невесту, – Владими́ра Белояровна Морозова, согласилась стать моей женой, и я хочу, чтобы все вы сегодня отпраздновали нашу с ней помолвку. – Последовали всеобщее оживление и взрыв аплодисментов!  

«Господи, это действительно случилось! » – подумала Владими́ра. Она была такая красная, что могла состязаться по цвету лица с алым платьем Кирстин Сверре Сан, своей будущей свекрови.  

Сара Мортон, стоящая поодаль от основной компании общих друзей, казалась убитой; у нее было такое лицо, будто она съела что-то горькое и неприятное.  

– Ну, вот и все, самое страшное позади, – Анрейн, взяв за подбородок свою невесту, запечатлел на ее губах нежный поцелуй. Он в тот момент даже и представить себе не мог, насколько ошибался...  

​  

Глава 37  

Любовь – это испытание для того, кто ее дождался, потому что ее нельзя ни отдать, ни продать, ни убить...  

Из сериала «Крем»  

Наконец торжественная часть закончилась, делая историей поздравления многочисленных родственников Анрейна. Особенно постарались Маркас и Кирстин: они с объятиями и поцелуями передавали Владими́ру по кругу, знакомя ее со всем семейством Сверре Сан. Анрейн просто искрился от смеха, потешаясь над сконфуженным видом горячо любимой им девушки.  

– Моя девочка, – одной из последних, в который раз за вечер, обняла Владими́ру миссис Сверре сан, – я так рада, что ты вошла в нашу семью! Анрейн последние полгода до встречи с тобой был сам не свой, а сейчас он так переменился… Он такой счастливый.  

Лорд Сверре Сан подошел к ним последним. К величайшему удивлению Владими́ры, он расцеловал ее в обе щеки. Сразу после этого семейного ритуала начался праздничный ужин.  

К столику молодой пары постоянно подходили все новые официанты, проворно меняя одни блюда на другие. По безмолвному знаку они абсолютно синхронно подавали им закуски и исчезали с грязной посудой. Владими́ра, перенервничавшая на торжественной части, не сразу поняла, что дико голодна, но восхитительный тартар из лосося изменил ее планы – она принялась за еду.  

Полчаса спустя девушке пришло время воспользоваться дамской комнатой. Нужно было покинуть гостеприимный шатёр и отлучиться в за́мок.  

Она поднялась из – за стола, и все мужчины за столом встали вместе с ней. Ох уж эти хорошие манеры…  

Смыв следы мыла со своих рук, Владими́ра подошла к длинному зеркалу над туалетным столиком. Она наносила кисточкой нежно – розовую помаду на нижнюю губу, когда дверь дамской комнаты открылась, и зашли две девушки, одна из которых была Сара Мортон.  

– Неужели это правда, о чем ты говоришь, Анрейн тебя действительно изнасиловал? – спросила худенькая девушка – брюнетка с явным любопытством.  

Владими́ра чуть не выронила кисточку с розовой помадой. Насильник! Анрейн?! Она вспыхнула от гнева. Как смеет эта дурочка инсинуировать…  

– Да, это правда, – совершенно убежденно ответила Мортон, покосившись на мгновенно оцепеневшую Владими́ру. – Он и простушку нашу Несси Иннс тоже хотел... м- м- м... испортить, но та оказалась слишком слабенькой и вовремя отключилась – сердце подвело.  

– Какой ужас! – притворно сокрушалась брюнетка, ее глаза плотоядно блестели. – Но почему ты не заявила в полицию?  

– Ты видела его дом? А его родителей? Неужели я могла бы с ними тягаться?! – ее губы дрогнули в омерзительной усмешке.  

Сара ещё что – то говорила про парня, которого Анрейн чуть не убил, заставив его прыгнуть с моста, но Владими́ра, не в силах больше это слушать, собрала свою косметику и поспешно выскочила из дамской комнаты.  

Закрыв за собой дверь, она прислонилась к стене и попыталась глубоко вздохнуть, чтобы снять охватившую все ее тело дрожь. Несколько женщин и мужчин, находившихся в просторном холе, с участием посмотрели на нее, но лишь один отделился от группы, чтобы поспешить к ней.  

– Тебе плохо? – темные брови Анрейна сошлись на переносице, когда он всматривался в ее побелевшее лицо.  

Владими́ра сглотнула, пытаясь избавиться от солоноватого вкуса во рту:  

– Я… услышала разговор двух девушек в туалетной комнате, – произнесла она тихим, тонким голосом.  

– Ну и что? – нетерпеливо спросил Анрейн. Подняв голову, она встретилась с его пронзительным взглядом.  

– Они говорили о тебе. Там была Сара Мортон.  

– Ну и что? – настойчиво повторил он, нависая как скала. – Что они такого сказали, что вызвало у тебя столь неожиданную реакцию! – Он открыто смотрел ей в глаза, искренне недоумевая и волнуясь за ее здоровье.  

– Что ты насильник и несостоявшийся убийца! – задыхаясь, выпалила девушка.  

– Что?!  

У Владими́ры в ушах гулко застучало сердце. Наверное, подскочило давление, мелькнуло у нее в голове, хотя в этот момент она и думать забыла о своем здоровье. У нее возникло ощущение, что все куда-то поплыло, и она, хотя и пыталась побороть накатившую волну слабости, провалилась в спасительную темноту обморока.  

Глава 38  

Самое важное в общении – услышать то, что не было сказано. Питер Друкер  

Анрейн нарезал круги в коридоре кардиологии в ожидании вердикта врачей. Снова больница... Казенных стен медицинских учреждений в его пока ещё не длинной жизни с лихвой хватило бы на десятерых. Однако сейчас все мысли юноши были заняты не этим печальным обстоятельством, а девушкой, которую, как бы это не звучало безумно, он полюбил в 1833 – м, но не смог тогда спасти. Возможности медицины той временной эпохи были слишком ограничены, а он и вовсе являлся призраком... Теперь она в 2021 – м (мистика! ), и снова в больнице, но на этот раз из – за него!  

– Анрейн, присядь, пожалуйста, и успокойся! – Кирстин обняла сына и принудительно посадила его на одно из обитых искусственной кожей светло – серое сиденье. Он был подавлен.  

– Если с ней что – нибудь случится по моей вине, я не смогу с этим жить, без неё не смогу, – в его красивых глазах через край трепыхалось отчаяние.  

– О чем ты, сынок?! – всплеснула руками расстроенная мать. – Да разве ты виноват в том, что Сара привела несуществующие факты, а Владими́ра их услышала?!  

– Дыма без огня не бывает... Ошибки юности... Я многое сейчас отдал бы, чтобы их не совершать...  

Он угрюмо смотрел перед собой и вспоминал все известные ему молитвы.  

Из реанимационной вышел уставший врач. Он поспешил успокоить родственников, уверяя, что с пациенткой все в порядке.  

И вот Анрейн снова, как и всего три месяца назад, сидел в больничной палате, с щемящим сердцем наблюдая за тем, как по силиконовой трубке капельницы в кровь Владими́ры поступает прозрачное на вид лекарство. И он молился, истово и раскрепощенно, не обращая внимания на скупые слёзы, капающие из его глаз на цветной пододеяльник.  

Владими́ра, морщась от опоясывающей боли в голове, медленно открыла глаза.  

– Господи! – услышала она взволнованный голос Анрейна и увидела, словно со стороны, как он старается скрыть облегчение. – Я уже думал, ты никогда не придешь в себя. Больше никогда так не поступай со мной, слышишь? Я этого не вынесу.  

Владими́ра смотрела на него с удивлением.  

– Приду в себя? – повторила она, постепенно пробуждаясь. – А я что, потеряла сознание?  

– Ещё как потеряла! – Анрейн отнял ее руку от своих губ и держал в ладонях, не осознавая, как сильно он ее сжимает.  

Девушка мучительно пыталась вспомнить, что произошло. Кажется, она была в дамской комнате, а потом... Боже! Сара Мортон! Она назвала ее Анрейна насильником и несостоявшимся убийцей! Владими́ра снова поморщилась.  

– Господи, Мира! – Анрейн смотрел на нее потемневшими, измученными глазами. – Когда я увидел тебя, упавшую на мраморный пол, я вдруг подумал, что ты умерла! Я не знаю, что бы я тогда сделал. Наверное, покончил бы с собой, – тихо сказал он.  

– Не плачь, не плачь, со мной все хорошо... Послушай, я знаю, ты любил ту Владими́ру, но не смог ее спасти. Тебе это было не по силам. Но я не она.  

Он словно цепенеет. Не она? Ему крайне тяжело было осознавать тот факт, что один и тот же (с его точки зрения) человек разделял себя на «до» и «после».  

– Не надо, не говори так, – он виновато отвернулся в сторону. На высоком лбу выступила испарина.  

– Нет, ты послушай, пожалуйста, – она подняла голову и заглянула в фиалковые глаза, в тот момент парализованные страхом. Он затаил дыхание, и у неё болезненно сжалось сердце:  

– Я не она. Я гораздо сильнее. И у меня есть ты и ты – не призрак. Теперь ты намного сильнее, чем тогда, и я знаю, что ты меня любишь. Я тоже люблю тебя. Очень.  

Между бровей у Анрейна пролегла морщинка, словно ее слова – не то, чего он ожидал.  

– Ты все ещё любишь меня... После вчерашнего звучит как одолжение... – Он криво улыбнулся...  

– Конечно, люблю! – Владими́ра не заметила иронии, звучащей в его словах. – Я всегда буду любить тебя. Что бы ты ни совершил.  

Эта фраза застряла в сознании юноши, как отравленный дротик: – Совершил?! – Анрейн внезапно изменился в лице. – Ты считаешь, что я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО все это совершил?! Изнасиловал одну, и столкнул с моста другого?!  

Владими́ра невольно сжалась под его мятежным взглядом. О, нет! Он все неправильно понял!  

– Ты была права, – произнёс он обманчиво тихо, – тогда, в Питере, ты сказала, что мы с тобой так мало знаем друг друга, чтобы связать себя узами брака. Я на самом деле тебя не знаю... Теперь не знаю, а ты совсем не знаешь меня...  

Больше не говоря ни слова, он встал и вышел из палаты, не оглядываясь, осторожно закрыв за собой дверь.  

Владими́ра почувствовала себя так, будто ее ударили...  

Эпилог  

Я напишу книгу, в которой ты ко мне вернёшься. Ян Муакс  

Бесшумно закрыв за собой дверь, ведущую в кабинет мужа, молодая леди сделала пару шагов и остановилась. Она не замечала ни роскошного пушистого ковра под своими элегантными серебристыми босоножками на шпильке, удачно дополнявшими платье – карандаш того же цвета, ни ультрасовременной отделки комнаты в черно-серебряно-красных тонах, за исключением антикварного стола из дубового массива, ни потрясающего вида, открывавшегося из огромного, расположенного напротив входной двери окна – стены. Ее тлеющий от переполнявшего чувства взгляд был направлен на любимого мужа, склонившегося над альбомом с фотографиями из прошлого. Взгляд вбирал в себя робкие лучи заката, которые сквозь окно мягко скользили по огненно – рыжим волосам и добавляли красок бледной веснушчатой коже на лице молодого мужчины, исчезая в складках его небесно – голубого костюма.  

Молодая леди понятия не имела, как долго любовалась этим завораживающим зрелищем. В тот момент она не думала о времени.  

Внезапно мимолётная тень промелькнула на ее спокойном лице: ей понадобилось больше года, чтобы снова завоевать доверие этого замечательного во всех отношениях человека. И сегодня, в день своего двадцатилетия, она обязательно должна попытаться помочь ему искоренить виртуальные рейды в прошлое, преследовавшие его на протяжении трёх последних лет.  

– Анрейн, – осторожно позвала она мужа, обнаруживая себя. – Нас внизу все ждут.  

Молодой человек, словно очнувшись от тягостных мыслей, встрепенулся и быстро захлопнул альбом.  

– Привет, любимая жена, задумался... Извини, – он склонил голову набок и виновато улыбнулся. – Тебе понравился мой подарок?  

В глазах незнакомки появилось обожание при упоминании сюрприза, который приготовил для неё муж, прежде чем уединиться в кабинете.  

– И ты ещё спрашиваешь! Конечно, я без ума! А уж как визжал от восторга Елисей, думаю, слышал весь замок!  

Подарочным сюрпризом оказалась маленькая дворняжка с примесью терьера – та самая Адель, что внезапно исчезла в Питере два года назад, заставив понервничать своего хозяина. Собака прибыла из России в Шотландию накануне, да не одна, а с тремя совершенно очаровательными щенками, совсем недавно появившимися на свет.  

Анрейн встал из-за стола и нежно поцеловал жену в лоб:  

– Пойдем, нас, действительно, все заждались.  

– Подожди минутку, – незнакомка положила миниатюрную ладошку мужчине на грудь, сквозь ткань ослепительно белой шелковой рубашки ощущая биение его сердца. – Я хочу кое о чем тебя попросить... Она заглянула в фиалковые глаза, ища в них поддержки.  

– Говори, – Анрейн шумно вздохнул, предполагая, какой будет эта просьба. За минувшие два года он слишком хорошо изучил свою жену.  

– Ты в свои двадцать лет для людей, с которыми тебя свела судьба, сделал очень много добра... И не спорь со мной! Пожалуйста..., – сделала она предупредительный жест, видя, что мужчина собирается ей возразить. – Я так говорю не потому, что ты мой горячо любимый муж, а потому, что это действительно так! Ты спас жизнь маленькому Ивану, уберёг от тюрьмы его сестру Габриэллу, ты очень помог мне, подарив свою любовь и семью, подарил семью Елисею, а ещё разыскал Адель... Это далеко не полный список твоих добрых дел! Я уверяю тебя, лишь единицы могут похвастаться таким длинным перечнем реально достойных поступков, а тебе всего двадцать! И теперь я хочу попросить тебя: вернись из прошлого, пожалуйста, – своим периодическим самобичеванием ты разрушаешь себя! Ты сполна расплатился за проступки прошлого – живи теперь настоящим! – Незнакомка на секунду сделала паузу. – Это был бы самый лучший подарок мне на день рождения за все двадцать лет, – тихо добавила она, чувствуя, как увлажнились ее глаза и душит подступивший к горлу ком непролитых слез.  

Интуитивно поняв, что жена сейчас заплачет, он обхватил ее лицо руками и прошептал:  

– Я обещаю, слышишь, я тебе обещаю, что с этой минуты буду жить только настоящим... Пойдём...  

Когда эти двое спускались по мраморной лестнице вниз, Анрейн, осененный внезапной догадкой, попросил молодую леди остановиться:  

– Смотри, за этим столом сидят 22 человека разного пола и возраста; у всех у них, как и у нас с тобой, в фамилии есть «солнце». А это значит, что солнце в нашей семье теперь будет светить 24 часа в сутки, 365 дней в году!  

В фиалковых глазах счастливого мужчины в этот миг отражалась целая вселенная...  

P. S.  

Тепло укутанная, Владими́ра лежала у Анрейна на руках и смотрела вдаль. Ее взгляд вбирал в себя панораму безбрежного Балтийского моря и неба, во всем своем величии простирающуюся до горизонта.  

Прошло всего минут десять, и сияющая, изрытая кратерами луна, начала подниматься как будто из моря, озаряя светом темную воду и тысячекратно отражаясь в волнах. В то же мгновение солнце на противоположном краю неба коснулось горизонта, окрасив все вокруг красным, оранжевым и желтым, как будто внезапно распахнулись райские врата и божественная красота покинула свои пределы. Море попеременно становилось то золотым, то серебряным, вода искрилась и переливалась в меняющемся свете – это было потрясающее зрелище, точь-в-точь сотворение мира. Солнце садилось, раскидывая свои лучи по всему горизонту, а потом медленно скрылось под водой. Луна же неторопливо поднималась и мерцала, сменяя тысячи оттенков, пока наконец не сделалась одного цвета со звездами.  

Владими́ра смотрела на эту удивительную картину молча, от восторга едва дыша. Когда небо потемнело и в вышине зажглись первые звезды, Анрейн крепко обнял ее, поцеловал в щеку и в губы.  

– Такова, – сказал он, глядя ей в глаза, – моя любовь к тебе.  

03. 02. 2021. – 15. 05. 2021.  

Эта книга посвящается моим детям,  

Артёму и Анастасии Громовым:  

вдохновляйте друг друга, защищайте друг друга,  

доверяйте друг другу и будьте счастливы!