ЕМЕЛЬЯНЫЧ

ЕМЕЛЬЯНЫЧ  

Нам нравятся люди яркие, публичные, светлые; ими восторгаются, ставят в пример, стараются даже подражать. Но в жизни есть совершенно другие, тихие и незаметные. Вот о таком человеке и хочется поведать в благодарность за все, что он сделал для меня на заре моей трудовой деятельности. А начинал ее я производственным мастером на электрической подстанции, обеспечивающей электропитание всего предприятия. Неоперившийся птенец со студенческой скамьи без профессионального и жизненного опыта, без адаптации был брошен на острие жизнедеятельности важного большого научного и творческого коллектива. Я знал студенческую среду, там все довольно однолики -молодые, беззаботные, веселые, с одинаковыми помыслами и устремлениями; различие разве только во внешнем облике и манерах поведения. А тут, что ни человек, то личность, инивид, ни в чем не похожий на другого, подчас координально и непредсказуемо. Опишу некоторых из небольшого коллектива работников подстанции с точки зрения моего восприятия тогда, да и сейчас. Немного грузный, вечно унылый Николай, фанатический женоненавистник, беспросветный холостяк, вечно недоволен всем и всеми, на каждое событие у него свое особое мнение, как правило, отличное от других, несговорчив, куркуль в быту, затворник, крепкий и строптивый орешек для начальства, но отменный специалист, король непредвиденных ситуаций, аварий и других неприятностей. А вот другой, Алеша (с прозвищем «гони гусей»), маленький, щупленький, юркий; про таких говорят — весь в корень, наплодил кучу детей, страшно боялся своей дородной благоверной, которая работала в соседнем цеху, постоянно осаждал начальство, профком, кассу взаимопомощи, дабы добыть средства на содержание своей оравы; до работы ли ему, допускал досадные ошибки — за ним нужен глаз да глаз. Миша, статный, обаятельный, не одной вскружил голову, в том числе и в рабочее время, не чист на руку, но электрик отменный, сноровистый, не отказывается от любого, даже непростого поручения и выполняет его качественно и быстро. Следующий, бывший подводник с неприятным (результат боевого ранения) лицом, добрейшей души человек, внимательный, скурпулезный, немного медлительный (результат контузии), ему можно доверить любое самое сложное дело, беззаветно любящий и обожающий свою супругу — учительницу, не терпел нелицеприятных разговоров о женщинах, готов поколотить охульника, а силой он обладал богатырской. До меня мою должность занимал так называемый практик, это бывший квалифицированный рабочий и из-за отсутствия дипломированного специалиста, ему доверили руководящую должность; он исправно выполнял давно установившиеся порядки, но возможности технического прогресса был лишен. По натуре был хамелеоном, в глаза и на людях лебезил, пел дифирамбы, а за глаза был коварен и мстителен, к счастью, руководство это усекло и его быстро убрали. Были и женщины. Как дежурные они превосходили мужчин, пунктуально выполняли инструкции и наставления, исправно вели документацию, не допускали вольностей, которыми зачастую те грешили, дескать чего стараться и так сойдет; удивительно, но с непокорными рубильниками, разъединителями и масляными выключателями справлялись проворнее первых. Среди них Мария, дежурство не примет, пока не обойдет все подстанции, проверит приборы учета, чем очень раздражала торопящуюся домой предыдущую смену, домовита, в отличие от большинства питавшихся сухим «тормозком», у нее весь набор горячих блюд; иногда, заметив как я глотаю жадную слюнку, потчевала и меня, очень гордилась, когда я с восторгом расхваливал её изыски. В молодости подгуляла с Николаем, но потом удачно вышла замуж и продолжала обзаводиться потомством. Далее Руфа, маленькая, щупленькая, миловидная, аккуратистка, её измерительная лаборатория всегда блещет чистотой, приборы поверенные, исправные, на ней контроль исправности контуров заземления предприятия и забота о питании своего Петеньки, который работал электромонтером в нашем же цеху. А еще тетя Марфуша, коренная «кузючка» со специфическим тульским говором, который я вначале не понимал, вроде бы по-русски, а не уловишь о чем: ехай, жамки, идтить, обнаковенный, малОй, и т. д. ; уже в годах, ходячая энциклопедия и справочное бюро широкого профиля. Она уборщица помещений электроустановок, в отличие от подруг по профессии здесь требуется особый допуск, группа по электробезопасности — всему этому она соответствовала, кроме того опекала «титан», кипяток всегда был в избытке. Это лишь часть тружеников, всех не упомнишь, зарплаты были маленькие, посему большая текучесть. Не мало тому способствовала некая Федосова, скволыжная личность, начальник отдела труда и зарплаты, мои походы к ней заканчивались тирадой: за что им платить, ничего не делают, только сидят. Набрался смелости, пошел к директору Христофорову, кстати, у него тоже электротехническое образование, пожаловался. Поднял он трубку: «Евдокия (так звали Федосову), если они сидят, значит оборудование исправно, ухоженное, отлаженное и им надо платить премию, а начнут бегать — гнать таких с работы за нерадивость». Дело сдвинулось, провели переаттестацию, повысили разряды, выросла зарплата. А я на долгие годы стал личным врагом Евдокии и в бытность ее в отделе труда и зарплаты, и потом в плановом отделе; впрочем, в друзьях у нее, наверное, не были многие. Удивительная порода людей — для них наслаждение испортить настроение другому, обидеть его, унизить. Может, это результат неустроенности в личной жизни, хотя, какая устроенность может быть при таком характере. И еще окружают они себя подобными себе, унижать, не пущать и т. д. Но хватит о неприятном.  

Вернемся к сотрудникам, при всем разнообразии характеров, привычек и наклонностей их объединяет общность большой ответственности за порученное дело, осознание той опасности, которой они подвергаются, даже небольшая оплошность, пренебрежение правилами, инструкциями и наставлениями грозит тяжелой травмой и даже смертью; с высоким напряжением в тысячи вольт шутки недопустимы, правда, и в быту электричество тоже не любит их.  

Расскажу напоследок еще об одном человеке. Он тихий, незаметный, он есть, но не на виду, никому не мешает, не навязывается в приближенные, нетребователен, доволен жизнью и своим положением, безотказен, бескорыстен. Старик неопределенного возраста с пышными прокуренными усами, добрыми непонятного цвета глазами из под густых седых бровей и ласковым взглядом — это Сапронов. Вновь пришедшие его называют Дед, а старожилы уважительно — Емельяныч. На подстанции он давно, знает о ней все — и тонкости, и недостатки, и узкие места, безошибочно прогнозирует возможные сбои, каким-то непонятным чутьем без приборов определяет — где перегреваются контакты, где наметился перегруз, запоминает, чтобы в выходной устранить неполадки, целыми днями колдует у верстака, готовит запчасти и приспособления, ни минуты покоя. Профилактика и ремонты проводятся по выходным, когда предприятие не работает, и он всегда там, не требует отгулов, за отпуск берет компенсацию. То, что он знал, умел и делал — не найти ни в одном учебнике, наставлении или инструкции, это богатейший кладезь опыта и ценнейших практических знаний. Детей у него не было, и он как-то сразу проникся ко мне, наедине называл сынком, при свидетелях, как все — по имени и отчеству. Подменных бригад не было, поэтому при болезнях кого-либо приходилось самому заступать на дежурство и всегда вторым напрашивался Емельяныч. Какая же это мука, особенно ночью: глаза слипаются, одолевает сон, но расслабляться нельзя, и здесь великая удача — напарник, он прекрасный рассказчик; какая-то занимательная история постепенно переходит в текущее время, и в ненавязчивой форме обсуждается моя деятельность: здесь надо быть построже и настойчивее, а тут совсем наоборот, это новшество удачное, а то не очень, это техническое решение необычно, полезно — нужно быстрее внедрять вопреки нежеланию и пессимизму некоторых старожилов и т. д., и т. д. Я как губка жадно впитывал его советы, его технический и жизненный опыт, его познания и практикум — и все это в сочетании с неплохим моим теоретическим багажом позволило довольно быстро стать квалифицированным специалистом, что было замечено руководством, и меня назначили начальником энергоцеха, доверив двадцатичетырехлетнему юнцу энергообеспечение, а, значит, функционирование предприятия. Но это уже другая история.  

Из частых репортажей в телевизионных последних известиях мы представляем внутренний интерьер помещения подстанции: это огромные, во всю стену щиты, напичканные многочисленными измерительными приборами, мигающими лампочками, загадочная мнемосхема и пестрота разноцветных надписей, предупреждающих об опасностях для жизни или производства ошибочных действий персонала. Но это сейчас, а в то время кроме них любые свободные простенки были закрыты выцветшими, обгаженными мухами и опутанными паутиной плакатами, славящими честь и совесть эпохи, зовущими к сияющим вершинам, а так же портретами верных ленинцев — членов политбюро. В отличие от служебных надписей, на последние никто не обращал внимания, не смотрел, не читал, не замечал так же, как облупившуюся штукатурку или поблекшую краску стен. Но такое пренебрежение закончилось, когда в Москве началась хрущевская грызня за власть, бывшие кумиры объявлялись врагами, агентами загнивающих, подлежали немедленной сатисфакции и, поскольку народ единодушно «одобрямс», их портреты подлежали снятию. Как-то само собой получилось, что эту миссию принял Емельяныч. Он брал у партсекретаря нового правильного ленинца, водружал на нужное место в соответствии с иерархической приближенностью к главарю и удалял низвергнутого, но, что удивительно, портрет последнего никогда не попадал в мусорный мешок тети Марфуши. На вопрос, куда дел, отвечал загадочно — выбросил. Загадка открылась довольно неожиданно. Раз в год проводится генеральная профилактика всей подстанции с полным отключением всего предприятия со стороны районной подстанции Тулэнерго. Все проверили, все отладили, добрались до самого верха — шинного хозяйства, вернее защитного козырька над ним, а это довольно обширная недоступная площадка. Эврика! Там вернисаж, портретная картинная галерея всех свергнутых кумиров: три красочных картины вождя и отца всех народов, почившие по его воле и выжившие сподвижники: Сабуров, Первухин, Молотов, Пономаренко, Каганович, Аристов и еще многие и многие; последующие Маленковы, Булгалины, примкнувшие Шепиловы, даже сам Лаврентий и многие другие низложенные Хрущевым; их много, уже стерлись из памяти. А ведь недавно они не сходили со страниц газет и журналов, их избирали в почетные президиумы, их портреты носили на демонстрациях, им провозглашали здравицы с трибун под крики «ура» восторженной толпы; и вот финал: их лики валяются в пыли на заброшенных закутках, а имена забыты и вычеркнуты из анналов истории. Трагикомедия сего, к сожалению, вечна, так было, так есть и так, наверное, будет, поскольку для этих людей главное безмерная жажда власти, а она порождает зависть, мстительность, жестокость, себялюбие, алчность, вседозволенность. Бог им судья, верна народная мудрость: подальше от царей, голова целей!  

На вопрос — зачем ты это приберег, мудрый хранитель печального музея ответил уклончиво, дескать, и сам не знаю и добавил, что далеки мы от этой кухни, правда ли то, что нам говорят, из ее яств нам достается только лапша на уши, и та первой свежести. Может, и прав Емельяныч.  

Немного забавного. Как-то пригласил он меня в гости к себе домой. У него с бабкой комната в коммуналке на втором этаже двухэтажного дома возле сквера на Лентяевке. Уютная обстановка, без изысков, опрятно, чисто, ухожено, приветливая хлопотунья-хозяйка, простые домашние разносолы напомнили мне родной дом, маму; я расслабился, увлекся, добрая неторопливая атмосфера под сладенькую безобидную бражку, что еще нужно? Но к концу трапезы почувствовал коварную тяжесть, хозяева предложили заночевать, но гость запетушился, пора восвояси, раскланялся и ушел. Трамвай рядом, остановка «Фабрика-кухня» (это между современными «Глинкой» и «ДК»), еще не поздно, свежий воздух бодрит, но вот незадача — никак не пойму в какую сторону ехать, спросить — гонор не позволяет. Решился, сел, но что-то подозрительно долго плетется вагон, и лишь, когда увидел сияющую вывеску «Московский вокзал», понял, что с выбранным направлением малость ошибся. Тем же трамваем добрался в родную засеку. Вот она кара за ослушание доброго совета мудрого человека.  

Шли годы, я двигался по служебной лестнице, но изредка заходил в свою трудовую альма-матер, где с удовольствием встречался со своим добрым наставником. Так же, как и жил, он тихо ушел в мир иной. Вместе с немногими бывшими сотрудниками по подстанции мы проводили его в последний скорбный путь.  

Пусть же этот скромный и нескладный рассказ порадует его светлый образ, напомнит, что он не забыт и почитаем.