На перроне

На узком перроне пригородного вокзала толпились люди. Нет, не так, там была целая сраная куча людей, разного возраста, пола, национальности и комплекции, они кричали, толкались, мешая друг другу продвигаться вперед к вагонам, и заполняли окружающую действительность многотональным шумом собственных, хриплых от жары, голосов. Духота стояла ужасная, со многих пот струился ручьями, нещадно обливая соседей и, будто, превращая физическую индивидуальность каждого, стоящего поблизости, в единую склизкую субстанцию, неприятную ни на вид, ни на запах. Кто-то, не выдержав давки, отбросил багаж в сторону и полез по головам. Благодаря эффекту неожиданности и врожденному таланту держать равновесие, ему сопутствовал успех, и за ним потянулось еще несколько, таких же отчаянных. Но на этот раз, не все смогли добраться до конца, некоторые оступились и, где-то в середине толпы, завязалась драка, вверх взлетели козырьки, раздался хруст, то ли костей, то ли зубов, а бабка, торгующая пирожками и чебуреками на самом краю платформы, запричитала на тарабарском и принялась возносить хулу всевышним силам, допустившим сие безобразие.  

Поезд, подав уже второй по счету гудок, означающий, что до отправления осталось меньше минуты, бесцеремонно вмешался в устроенную какофонию и, окончательно, свел с ума пассажиров. Они стойко вытерпели жару, гул, чрезвычайно пахучую вонь, локти соседа, упирающиеся в бок, и ноги позади идущего, наступающие на пятки, но сейчас, не выдержав, разорвали цепи человечности и, озверев, кинулись напролом, давя, вопя и низвергая любые правила приличия и собственного достоинства в бездну. Самые невезучие, те что стояли по краям перрона, в суматохе не удержались на ногах и упали прямиком под поезд, криками, вызванными ушибами и переломами конечностей, дополнив мрачными нотками агонии, и без того, удручающую картину здешнего безумия.  

Маргарита своими жирными пальцами, рефлекторно, закрыла младшей дочери, Афине, глаза, боясь, что от увиденного, она расплачется, но та, перетерпев к своим пяти годам уже столько лишений, невзгод и разочарований, в душе оставалась спокойна, ей просто было жарко и она, не прекращая, просила у старших воды. А с водой становилось все хуже и хуже. Последняя фляга должна была вот вот закончиться, а к туалету с питьевым краном стояла очередь длиною не меньше, чем на уходящий сейчас поезд. Глава семьи с ужасом осознал, его план – с беззаботной улыбкой на лице расположиться в комфортном купе и уехать отсюда, поскорее, к своим забытым дальним родственникам в Чимератаун, провалился с треском. Мало того, что билеты остались, только в плацкарт и за бешеную цену, так еще, и гигантская толпа агрессивно настроенных пассажиров, дерущихся и мешающих друг другу пробраться к вагонам, представляла из себя серьезный блок-фактор, преодолеть успешно который, ему, вместе с кучей чемоданов, с двумя детьми и женой, расплывшейся в ширину до неприличия, казалось теперь невозможным. Он, вообще, все больше и больше сомневался в правильности принятого решения переехать. Может быть, оставаться здесь, в этом маленьком, забытом богом городке под постоянным гнетом тотальной безнадежности, подвергаясь бесконечным репрессиям со стороны местных властей, немногим хуже, и уж точно надежнее, чем отправляться в неизвестность? Тут, по крайней мере, знаешь чего ждать, и трезво осознаешь все риски.  

Микаэль, будто с надеждой увидеть в переполненном пространстве, хоть какую-то подсказку, как действовать дальше, неспешно осмотрелся вокруг, плюхнулся жопой на самый большой чемодан, посадив на колени Афину, и тяжело вздохнул. Стефан, их с Маргаритой восьмилетний сын, уже давно смирились с тем, что после появления младшей сестрёнки в его жизни, родители все свое внимание переориентировали на нее, поэтому, без обиды наблюдая за проявлением отцовской заботы к ней, остался стоять на своих двоих в стороне. Он, стоит отметить, в принципе являл из себя пример, на редкость, образцового ребенка: почти никогда не хныкал, не требовал похвалы, избегал просить помощи и, всячески, посильно оказывал ее тем, кто в ней нуждался. Даже в текущей кризисной ситуации, когда и не каждый взрослый отдавал отчет своему поведению, он не обременял собой семью, а наоборот, изо всех сил старался принести ей пользу. Отец был для него всем: и кумиром, и божеством, и примером для подражания, и другом. Поток различных чувств по отношению к нему, плотно переплетаясь, направлял еще нежное сознание ребенка в нужное, для полноценного становления личности, русло. С матерью все обстояло проще и однороднее. Не то чтобы он не питал к ней теплых эмоций, нет, с этим был полный порядок, любил, как и положено, но она – мама, и этим все сказано.  

Пожалуй, им с детьми повезло. Микаэль, не мог не отметить этот факт. Другие бы спиногрызы, давно, все нервы вытрепали, а его еще хорошо держаться. Только вот Маргарита… ей, с ее избыточным весом, приходилось хуже всего, она захлебывалась в собственном поту и безостановочно махала старым веером, зажатым в правой руке, пытаясь, хоть немного отбить от лица безжалостный зной. Она уселась на высокий бордюр, обвесив тучными боками приличную его часть, чем вызвала немое негодования молодого парня, расположившегося рядом.  

– На наш поезд такой толкучки быть не должно. – Обнадеживающе заявил отец. – Сядем без проблем, уверен. – Никто из домашних его оптимизм не поддержал, и он продолжил самостоятельно. – Кому вообще придет в голову ехать в Чимератаун, в эту тьмутаракань, да еще, и в такое время года? Неее, как пить дать, поедим по людски.  

– Тогда ж, чего билеты то, все разобрали? А?  

– Да с ума наверное все посходили, я то почем знаю?  

– Вот вот, не уедем сегодня мы никуда, к поезду не протолкнуться. Домой надо возвращаться.  

– Если ситуация с гос. приватизацией и дальше такими темпами будет развиваться, дома у нас здесь скоро не будет, надо ехать.  

– Не нагнетай, Афина итак вся извелась.  

– Я нагнетаю? Ты первая сказала, что мы не уедем. И об Афине не подумала.  

Но родители, вновь, ошибались на счет дочери. Ей было действительно все равно, и думать о ней в этом ключе было необязательно, лишь бы дали попить, когда она попросит.  

– Во сколько отправление?  

– Через пятнадцать минут.  

– Ну, ну, а состава еще не видать.  

– Скоро будет, не переживай.  

– Да я уже не могу, устала, зачем надо было сюда переться, так рано!? Жара, духота, народу не протолкнуться!  

– Как зачем? А билеты?  

– Ну сходил бы один и купил, а потом бы, мы подошли. Догадался со всей семьей в эту давку лезть.  

Он понял, сейчас лучше не спорить, поберечь силы, и отведя в сторону взгляд, он всегда, так делал, когда с чем-то не соглашался, замолчал. Раздался последний гудок, и состав тронулся. Многие от безысходности прыгнули на зацеп, но не все из них удержались, значительная часть посыпалась оттуда, словно перезрелые грозди винограда, прямо, на железнодорожные пути, а прочие, оставшиеся на платформе и, вовсе, оказались за бортом. Им даже не удалось приблизиться к поезду, и теперь, они были вынуждены ждать следующий. А люди все прибывали и прибывали. Вокзал, если бы он был сосудом, давно уже бы треснул, семью Микаэля окружили со всех сторон, прижав вплотную к друг другу и к их багажу.  

– Сколько людей, сколько людей.  

Недовольно бубнила Маргарита, своим большим телом, принимая основной удар толпы на себя.  

– Мам, мам, смотри какой дядя.  

– Да, сынок, дядя, какой дядя?  

– Да вон, смешной такой.  

– Некрасиво так говорить, это у него из-за болезни.  

– Что за болезнь?  

– Врожденная.  

– Поэтому его все пропускают?  

В метре от них проходил юродивый, парень-инвалид около двадцати, двадцати пяти лет от роду, и люди, действительно, то ли из-за почтительности, то ли из-за непреодолимого отвращения, расступались перед ним. Некоторые, из стоящих неподалеку, не постеснялись использовать эту ситуацию и устремились вслед за ним, решив тем самым, значительно, улучшить свое расположение. В результате, образовалась очередная давка, количество желающих пробиться вперед росло с геометрической прогрессией, и быстрое продвижение инвалида закончилось для него летальным исходом. Его затоптали. Случайно. Кто-то слегка задел локтем, он упал, за ним повалились другие, и от одного из ударов, об асфальт или об каблук, не суть важно, череп не выдержал. Родители среагировать не успели, и как назло, именно, в этот раз Афина спокойно произошедшее не восприняла. Она видела его глаза, они смотрели в ее, строго, прямо и без изменений... без изменений для убитого, уже навсегда. Девочка закричала. Микаэль, держащей ее на коленях, как не пытался ее успокоить, не смог, и позволил, в итоге, утонуть детскому воплю среди общего шума. А шум не прекращался ни на минуту.  

Прибыл следующий пассажирский состав, и только, когда уже все вокруг, сломя голову ломанулись к нему, глава семейства понял, что это их поезд, а они в самом хвосте гигантской очереди. Больше всего его удивило, что люди пытавшиеся уехать в предыдущий раз в одну сторону, теперь, собирались сесть на поезд, совсем в другую. Неужели им все равно куда ехать?  

– Надо идти.  

– Куда?  

– На поезд.  

– Да мы туда не попадем, ты видел сколько там людей?  

– Поедем, значит, на следующем. В любом случае, стоит попытаться, вдруг они просто стоят.  

– И? Они же не в сторонке где-то стоят, а прямо тут-а, перед нами.  

– Простиснемся как-нибудь.  

Он сказал и осекся. С ее комплекцией сделать это, вряд ли, получится. Но оставаться тут, он точно не хотел, это был путь в никуда.  

– Нужно вставать, пойми, или мы никогда не уедим, на наше направление всего три поезда в день, и один из них, уже скоро, отправляется.  

– Хорошо, я встану дальше что?  

– Пойдем.  

– Куда?  

– Сюда.  

Он сделал несколько шагов на встречу к очереди на поезд, и демонстративно занял место в ней.  

– Издеваешься надо мной?  

– Стефан, займи место, пока я багаж перенесу.  

Надо действовать, не время советоваться. И он был прав, стоило ему проявить непреклонность в своем решении, как брюзгливая жена, нехотя, поднялась и присоединилась к нему. Очень скоро они влились в живой поток, перестав быть хвостом очереди. Их окружали люди, такие же как они, простые, запуганные, уставшие, они искали глазами опору, поддержку, и часто заводили разговоры с соседями по очереди, надеясь поделиться мыслями о происходящем кругом ужасе..  

– Народ, ау, кто знает, когда на второй путь придет?  

– А че? На второй путь, разве уже пустили? Там же ремонт.  

– Ну они должны же понять, что так не может продолжаться, пускай скорее открывают его.  

– Ха, если бы все было, так просто.  

– Просто, сложно, мы, что тут в давке этой подохнуть от жажды должны?  

– Не нравится, оставайся в городе, тебя же никто не гонит, чего возбухать.  

– А если, мне надо.  

– Всем надо, вот и стоим.  

– Но раньше, я и правда такого не припомню. С двумя путями явно было лучше.  

– Товарищи, не в этом дело, два пути, один, надо ехать или нет, тут такая толкучка, что даже, если захочешь, повернуть обратно не получится. Вы о чем!? Беспредел. Я в туалет хочу. – Закричал молодой человек лет тридцати, и в толпе раздался смешок.  

– Да, кто тебе не дает, иди вон пожалуйста.  

Но пространство, освобожденное одним добрым самаритянином, тут же заполнилось наплывом людей, стоящих сзади, и ничего не слышащих о плачевном положении мужчины спереди. Именно, поэтому, а вовсе не со зла, они так безжалостно оттолкнули его, вернув на прежнее место.  

– Вот видите, – чуть ли не рыдая взмолился он: – ничего не получится.  

– Ходи под себя, я уже, давно, так делаю тут.  

Раздался голос какой-то старухи из толпы, и те, кто это расслышал, дружно рассмеялись, однако, не на шутку напряглись, как никак, вонь кругом стояла отвратительная.  

– Я устала, я больше так не могу. – Застонала Маргарита.  

– Дорогая, выбора нет, надо потерпеть. Смотри, это разве не твоя бывшая коллега? Как ее, Тамара?  

– О, и правда, она.  

Слава богу. Теперь на одну проблему меньше, хотя бы на какое-то время. она будет занята болтовней. И Микаэль, не ошибся. Маргарита целиком и полностью увлеклась беседой, даже позабыв о детях, которым была посвящена ее жизнь. Она была хорошей матерью, но заточение в четырех стенах домашнего очага превратило ее в изголодавшуюся по общению с подругами, безумную вампиршу. И она впилась в свою жертву мертвой хваткой, безжалостно и беспощадно, благо, та была, точно такой же, и лишь возрадовалась на посягательство личной тишины, вместе они перетерли косточки, всем своим общим знакомым.  

Микаэль, притянул к себе Афину поближе, за Стефана он не беспокоился, он знал, парень будет рядом, он не пропадет, и попытался протиснуться вперед, освобождая собственное место Маргарите. Маневр удался, и они выиграли метр. Осталось, еще, около двухсот до первого вагона, и меньше пяти минут до отправления, прозвучал первый гудок.  

– Если не успеем на этот, на следующем точно уедем. Одна же платформа, верно ребята, – он потрепал детишек за волосы – будем стоять в очереди до победного.  

– А когда следующий? – Спросил отца Стефан.  

– Через пару часов, так что ждать не так уж и долго.  

– А попить у нас еще есть?  

– Да, держи, и сестре и передай.  

– И о маме не забываем.  

Вклинилась в их разговор Маргарита, отвлекшись от болтовни с подругой.  

– На мамуль.  

Стефан сразу же уступил женщинам право первенства и стал дожидаться своей очереди. Глоток, затем снова глоток, Микаэль вел им болезненный счет, отдающий пугающей перспективой в закромах души, стеснительно лелея надежду, что произойдет чудо и вода не закончится. Но к сожалению, чудеса в этой вселенной, никогда, не происходят по заказу, и, через мгновение, ему в руки вернулась пустая фляга.  

Время тянулось до неприличия медленно, пытая собравшихся никчемной бесполезностью секунд, перетекающих в минуты, и люди, с огромным трудом продвигаясь вперед, отвоевывали каждую пядь земли ценой неимоверных усилий, и разумеется, к моменту отправления поезда большая часть из них, ни на чуть, к нему не приблизилась. Затем, подъехал другой состав, потом еще один, и еще, они сменяли друг друга с завидной регулярностью, но очередь не спешила уменьшаться, а расстояние до заветной цели становиться короче. Даже Микаэль растерял свой былой настрой на успех: дети начали уставать, Маргарите надоело сплетничать, и они, дружно, переложили собственные невзгоды на его плечи. Так положено: роль мужчины в семье обязывала, да и он не имел ничего против, но корчить из себя всеобщего мотиватора и оптимиста, перехотел. Важно не распыляться понапрасну, беречь силы, ведь следующий поезд, будет только через полчаса.  

– Разрешите поинтересоваться, а вы откуда?  

Спросил его сосед слева, невысокий старичок с аккуратной залысиной на затылке.  

– С Маренстрит, а если копать глубже, то родом не из из местных, с севера. А что?  

– Да так, сынок, ничего.  

У него дрожали ноги, руки, хребет и, казалось, что он в любой момент может сложиться прямо здесь, словно перочинный нож, пополам. Наверное стесняется попросить поддержать его, подумал про себя Микаэль:  

– Устали наверное? Может помощь нужна?  

– Ой, наше поколение и не такое видывало, обойдусь. – Категорично отказал старик. – Это что, разве толчея? Разве жарища? Вот в семьдесят девятом, при Перевале, когда жуки-сандисты зажали нашу роту перекрестным огнем в клешни, тогда было жарко, тогда была толчея, ой, и говорить не о чем!  

– Дед, да при чем здесь жирафы, когда разговоры о баранах. – Вмешался в диалог, тот самый, парень, что хотел в туалет. Странно, но его больше не крючила нужда, и держал себя он, вполне, расслабленно. – То война была, с врагом, а тут? Обычный вокзал, на котором, какие-то умники, догадались закрыть второй путь на ремонт.  

– Да? Обычный вокзал? А почему тогда, все, вдруг, решили уехать? Разве война не причем? Только война не снаружи, а внутри, самая настоящая война!  

Возмущенно воскликнула Тамара, которая с интересом примкнула к очередной общественной дискуссии.  

– И кто с кем воюет?  

– Они! С нами!  

– Опять эта революционная чушь, вроде, взрослая тетка, а все, туда же.  

Высказался, кто-то из толпы.  

– А что? – Заступился за нее, идущий позади, юноша. – Правильно все говорит. Они же за людей нас не считают, как скот клеймом мечут, на убой растят!  

– Мал ты еще, чтобы выводы, такие делать.  

– А я? Подал голос старичок. – Я достаточно стар, для этого? Паренек правду матку рубит, молодец, сынок! Разве, для этого мы по окопам ползали, целину поднимали, чтобы всякие сумасброды нас дубинками обхаживали! Сына на десять лет на каторгу, дочку с работы выгнали, а доказательств, доказательств то и нет. Произвол!  

– Старый, хорош ныть, когда иначе было? При царе? – Саркастично парировал сыкун. – Не эти, так другие, не одно, так второе. Сейчас хоть не война, сам только, что говорил.  

– А теперь, уже вы, молодой человек, жирафа к баранам приписали. – Ответил за старичка Микаэль. – Одно дело, что бывало хуже, а другое, что сейчас, когда вроде бы можно жить да наслаждаться, нас с грязью пытаются смешать, и не какие-то сандисты с юга, а свои, свои же соотечественники!  

– Не встревал бы лучше.  

Недовольным шепотом попыталась одернуть его Маргарита, но ему уже было плевать на ее одобрение или укор, у них нет воды, дети хнычут, а толпа не позволит им выйти отсюда, она их пережуют, раздавят, уничтожат, и это он, он самолично вовлек их сюда.  

– Люди, люди, очнитесь, да какая к черту разница, – закричала симпатичная молодая девушка, идущая немного спереди от остальных, будто прочитав ход мыслей Микаэля, – нам бы пережить все это, уехать отсюда, вырваться из лап этого злосчастного города, и дело с концом, вон, вон, как раз, новый поезд прибывает, смотрите.  

– Странно, кажется он на другую платформу едет.  

– Да еще ж далеко, перестроится.  

– Сомневаюсь я что-то, там стрелки нет, а поезд не автомобиль, чтобы где-то захотел, там и перестроился.  

– А он куда, вообще, направляется, кто знает? Может мимоходом идет?  

– Не, точно нет.  

– Судя по расписанию в Н-скую губернию.  

– Наш, наш родимый! – Микаэль воспрял духом.  

– Чего радуешься? На него очередь, вон какая?  

– Прорвемся, главное настойчивее быть, уже столько тут торчим, заслужили.  

– Ага, – услышав их разговор вмешалась дородная женщина справа – а мы, значит, не заслужили, рожей, что ли не вышли? слыхали народ, настойчивее он собрался быть, а ну, спереди, сомкнули ряды.  

И тут, несколько человек, стоящих в очереди перед Микаэлем и его семьей, резко остановились, словно, выполняя приказы тучной женщины сзади, и сомкнули, и без того, узкий проход, широкими спинами.  

– Граждане, будьте добры, пожалуйста пропустите, нам бы на поезд попасть.  

– А нам куда думаешь? Нам тоже туда же, не за колбасой же сюда пришли, так что после нас будете, иж, хитро-выделаный нашелся. Крики, хаос и паника, постепенно, завладели толпой, задние ряды принялись давить передние, а те, не в силах исчезнуть на их прямолинейном маршруте, пытались не свалится с платформы и, всячески, отталкивали навалившихся назад. Микаэль, Маргарита и еще какой-то бугай, стоящий с ними в одном ряду, единой шеренгой умудрились неплохо продвинуться вперед, и их недавний оппонент, жирная тетка справа, тут же примкнула к ним в коалицию, прорвав гигантским брюхом оборону противника на фланге.  

– Так, со всем багажом не пройдем, какую сумку бросаем?  

– Ты совсем сдурел? Никакую!  

Маргарита вцепилась в вещи, которые до этого нес Микаэль, пытаясь их у него вырвать.  

– Ну и неси, тогда сама, дура, – он разжал обе ладони и выпустил чемоданы – шмотье дороже жизни!  

От неожиданной грубости она разревелась и бросила багаж на землю.  

– Давайте помогу, вежливо предложил свое участие бугай, какой нужнее?  

– Этот, – ревя, Маргарита указала на бежевый чемодан – а второй никак?  

– Нет, вы уж извините, но боюсь, никак, у самого вон мешок, неудобно. – Оправдываясь ответил бугай.  

Ему было не больше тридцати, высокого, под два метра, роста с огромными рельефными мышцами по всему телу и короткой, как у служивых, прической. Однако, несмотря на пугающую фактуру внешности, глаза и открытое лицо, выдавали в нем добродушного простака с потрохами.  

– Микуля, Микулечка, возьми назад вот этот, пожалуйста, с бежевым нам молодой человек поможет, а этот, ну ладно, брошу здесь, что делать.  

– Не стыдно, чужих людей мучать?!  

– Мне, мне не стыдно?! Мужик, тоже мне нашелся, чемоданы не в силах унести!  

Пока они ругались между собой, поезд успел приблизиться на достаточное расстояние, чтобы ждущие его пассажиры убедились, он прибывает на второй, до этого момента, закрытый, путь. Те, кто находился в хвосте очереди, кинулись в подземный переход, ведущий к соседней платформе и расположенный у самого входа в вокзал, те же, кто был в начале и середине, к их числу относилась и семья Микаэля, побежали напрямик через рельсы и шпалы, спрыгнув с высокого перрона на землю.  

– Почему, почему не объявили, – орала возмущенная толпа: – издеваются, сволочи, над нами, над простыми людьми!  

Толпа кричала и неслась в безумном, разношерстном порыве, сметающим все на своем пути, и каждый, буквально каждый ее элемент, не щадя ни себя, ни окружающих, бежал вперед, понимая, что сейчас есть возможность у одних – отстающих, вырваться в лидеры, а у других – впереди идущих, – лишиться своего заветного положения и оказаться в жопе. Маргарита с детьми, измученные зноем и жаждой, в этой сутолоке быстро выбились из сил, и если бы не помощь, того самого молодого бугая, даже не смогли бы залезть на нужный им перрон. Благодаря его участию, а также тому, что среди тех, кто поначалу возглавлял незапланированно разразившуюся гонку завязалась очередная потасовка, и они, вместо приближения к цели, считали друг другу бока и зубы, семья Микаэля смогла не только не потерять свои позиции, но и несмотря даже на весомое отставание по отношению к остальным в физическом плане, слегка выбить вперёд. Вокруг них уже не было ни Тамары, ни старика, ни парня, хотящего в туалет, ни той девушки спереди, остался только бугай.  

– Спасибо за помощь! Позвольте поинтересоваться, как Вас зовут?  

– Алекс, и можно сразу на ты, чего зря любезничать. – Ответил здоровяк.  

– Микаэль. – Он протянул ему руку.  

– Приятно, товарищ.  

– Коммунист?  

– А если и так, имеет значение?  

– Да не, сейчас то, все это не важно.  

– Во-во, и я о том же. Не успеем на этот поезд, как пить дать.  

– Думаешь?  

– Ты посмотри, сколько народа, и близко не подойдем, надо на следующий нос держать.  

– А вам этот поезд нужен? Да? Это направление?  

– А то, – с некой бравадой парировал Алекс: – иначе, зачем бы я тут стоял. – Люди вокруг них без конца толкались, пихались и плевались от изнеможения последними каплями пота, выходившим у них уже даже через рот, так что разговор у них получался скомканный, то и дело прерываемый чьим-то стоном или толчком: – Вы с семьей насовсем уезжаете?  

– Скорее всего, кто знает, все так изменчиво, но тут, пока оставаться небезопасно.  

– Согласен, особенно с детьми. Мне то, которому в этом плане гораздо легче, ни семьи, ни обязательств, сам себе хозяин, и то стремно. – Он на пару секунд замолчал, то ли задумался, то ли от того, что ему наступили на ногу: – Страшно до дрожи в коленях, а когда ночью слышу стук шагов по лестнице в подъезде, хлопаю глазами и ссусь. Ей богу ссусь, товарищ! Вдруг за мной идут? Соседа на днях скрутили, вроде бы, ничего такого не делал, просто пару раз ляпнул по неосторожности глупости всякие, и на тебе. Семь лет – не шутки!  

– Да уж, – сочувственно протянул Микаэль – ты, правда, прости за то, что припахали тебя, как носильщика.  

Алекс все еще нес за плечом чужой чемодан, по неосторожности, раздавая им тумаки людям, следующим по соседству. Те, по всей видимости, в силу колоссальных габаритов молодого человека, молча терпели и не возмущались.  

– Глупости, в такие времена, мы – народ, должны выступать единым фронтом, помогать друг другу, не словом, а делом. Так что не стоит благодарности, тем более сумка, легче перышка.  

Он, в доказательство своих слов, с огромной скоростью занес бежевый чемодан над головой, потряс им, словно пустым пакетом из универсама, опять, чуть не прибив кого-то. Афина, мокрая от пота, уставшая и с потерянным от безысходности взглядом, посмотрела на отца и, прервав беседу старших, спросила.  

– Пап, пап, у нас есть еще водичка?  

Микаэль ждал, ждал и боялся, как кары небесной, этого самого вопроса, и пусть, он созрел у его домашних с опозданием, по сравнению с его внутренними ожиданиями, но теперь, все равно, не отвертишься. Вот она, точка невозврата, точка, от которой, непременно, начнется отсчет крушения его авторитета в глазах семьи, он оказался не способен обеспечить их всем необходимым, да что там необходимым, обычной питьевой водой, в столь трудный и судьбоносный час.  

– Ох доча, к сожалению нет, кончилось.  

Лицо ребенка, в следующую же секунду, исказилось ужасной гримасой. Алекс, предупреждая возмущенный детский вопль, протянул ей бутылку, непринужденно, и как-то по свойски, сказал:  

– Держи, сестренка.  

Девочка растерялась, ее воспитали не брать ничего от незнакомцев и поэтому, неистово борясь с искусом, она, попеременно, поворачивала свою маленькую головку то на мать, то на отца, ожидая их ответной реакции.  

– Спасибо, только дяде скажи.  

– Спасибо дядя!  

– Можешь звать меня Алекс.  

Но дитя уже не слушало, ей стало не до того, она жадно лакала долгожданную влагу, с опаской озираясь на брата, ждущего своей очереди.  

– Это не моя, у дяди спроси сначала.  

– Можно не спрашивать пейте на здоровье, – ответил детишкам бугай, заодно кротким, но недвусмысленным взглядом, дав Маргарите понять, что это касается и ее – у меня еще целая есть.  

Откуда он такой взялся, мелькнул риторический вопрос в голове Микаэля, такой, как бы это выразиться, несуразный, что ли. Конечно, он был ему рад и очень благодарен, тут и говорить нечего, но неужели такое возможно, неужели это не мерещится? В плечах шире шкафа, бицуха размером со шпалы, молодой, добрый, отзывчивый, коммунист по убеждениям и, ко всему прочему, направляется в ту же самую сторону, что и они. Мираж, не иначе, или галлюцинация от жары. Словно решив проверить реальность своего собеседника, Микаэль продолжил разговор.  

– Если на этот не сможем попасть, то как быть то? Будут еще другие? В курсе?  

– Будут конечно, не волнуйся.  

– Да я за детей переживаю, устали, уже который час толкаемся.  

На самом деле и Афина, и Стефан заметно оживились, утолив жажду пару минут назад, и особых вопросов их самочувствие не вызывало, а вот Маргарита, окончательно расплылась. Она, почти всем своим тяжеленным телом повисла на чемодане, который нес ее муж позади себя, и использовала его, как своеобразную опору-каталку.  

– Верю, самому непросто, но знаешь что… я вот думаю, раз второй путь то открыли, следующий поезд уже не сюда придет, а?  

– А черт его знает.  

– Но представь, как обидно будет, нестись потом обратно? А не дай бог, отстать в этой суматохе, место потерять или, того хуже, споткнуться… раздавят!  

– Я что-то не пойму, к чему ты клонишь?  

– К диспетчерской бы пробраться, разузнать, что к чему.  

– Хо-хо, легко сказать, тут не туда не сюда, а только вместе толпой.  

– Нууу, не совсем, товарищ, если пойти перпендикулярно потоку, думаю выбраться можно, а диспетчерская, как раз на той стороне. – Он махнул локтем руки, в которой нес сумку Маргариты, указывая на противоположный конец второго пути, и еще разок смачно приложил по голове очередного пассажира неаккуратным движением. – Ты потолкайся тут, а я на разведку, если вдруг окажется, что следующий поезд прибывает на первый путь, я вернусь, и таким же макаром, но уже в другую сторону, вместе выберемся из толпы, опередив остальных, а если нет, то будем дальше тут стоять, че делать.  

Микаэль не знал, как это комментировать и поэтому молчал, а Алекс, решив, что причина кроется в другом, тут же добавил:  

– Чемодан ваш могу оставить, чтобы не волновались.  

– Это, как тебе удобнее, мы то, точно, не волнуемся, доверяем, просто удобно ли, тебе с ним толкаться?  

– Нормально! Вам же его не утащить все равно, а мне с ним, даже легче путь прокладывать. Хахаха.  

Окружающие, уловив смысл шутки, недовольно оглянулись на здоровяка, но, вновь, смиренно промолчали.  

– Ладно, пойду я, до скорой встречи, думаю, я быстро.  

– Удачи.  

– Народ, разоойдись. А ну, кому говорю.  

Его бас сотрясал атмосферу, посильнее любого паровозного гудка, и люди, невольно расступаясь в разные стороны, подобно водам Красного моря пред еврейским пророком, освобождали ему дорогу.  

– Ну и молодежь пошла нынче, – робко и куда-то в пустоту, безадресно, вякнул одинокий пассажир, которого Алекс только, что огрел чемоданом по голове, едва тот успел удалиться – ни воспитания, ни мозгов.  

– А что такое? – Возмущенно уточнил Микаэль.  

– Да как чего? Ноги все отдавил, по голове стукнул, локтем в бок заехал, и, даже, не подумал извиниться! Попер напролом, будто баран!  

– Это же не со зла, не специально, тут всем достается, мне думаете, никто на ноги не наступает, или детям моим?  

– Да хорош ныть, и без вас тошно.  

Вклинился в разговор третий, он шел сразу за семьей Микаэля, а до перемены путей находился в первых рядах, готовясь, в скорейшем времени, сесть в вагон и уехать, отчего видимо, был особо раздражен. Маргарита, долгое время героически молчавшая, вдруг, не выдержала и, открыв створки метафоричного забрала, дала волю всему своему негативу.  

– Не знаю, сколько еще смогу так, Микаэль, Микуля, Микулечка, сделай, что-нибудь солнце родное, тяжко, тяжко мне. Дышать нечем, воды опять нет, люди орут, надоели, может, ну оно, пойдем домой, а, не могу, не могу уже, ты пойми родной, сжалься.  

– Зайка моя, – да уж, ничего себе зайка, размером с упитанную свинью, но любовь удивительная вещь, способная, лишь одной силой чувств, преобразить чудовище в красавицу, а правоприемника Сатаны в ангела Божьего – нам уже, гораздо, ближе к поезду, чем к дому, ты же видела, отсюда, просто, так не выйдешь. Народ не пустит.  

– Конечно не пустит, еще чего, все стоим, и вы стойте.  

Послышалось в то же мгновение из толпы.  

– Ну ты же, даже, не пытаешься, – игнорируя здравый смысл продолжала Маргарита – прешься вперед, будто там медом намазано, и ладно бы сам, так еще и нас тащишь! Дети все извелись, жена на грани, а он дружбана тут завел. Ну это надо же! Вы только посмотрите на него.  

– Да, да, как ты смеешь?! Сама парня шмотьем своим нагрузила, а теперь, еще и жалуешься?!  

– Я же его только из-за тебя попросила нам помочь, видела, что ты не справляешься.  

Микаэль хорошо помнил, как все произошло на самом деле, и понимал, жена бредит, а, вовсе, не забыла и не стебется над ним. С ней такое случалось последнее время, все чаще и чаще, особенно в моменты эмоционального перенапряжения. Различного рода события, произошедшие с ней или в ее присутствии, по непонятной причине, ни с того ни с сего, искажались в памяти Маргариты до неузнаваемости исходного кода, принимая, зачастую, диаметрально противоположную оболочку и, даже, значение. Он консультировался с одним знакомым психотерапевтом, и тот дистанционно диагностировал распространенное у женщин средних лет легкое умственное расстройство – “вовсемправизм”, когда реальность в их сознании легко трансформируется в наиболее выгодную для них версию, и никакие контраргументы, в том числе буквально неоспоримые, не могут их переубедить. Естественно, Маргарите он про диагноз ничего не сказал, она бы, обидевшись, ушла от него в тот же день, но зато теперь, с куда большим пониманием терпел ее выкидоны.  

Микаэль улыбнулся, и спокойно ответил:  

– Потерпи, еще чуть-чуть.  

– Надоело! Не буду, не буду, не буду! – Она билась в настоящей истерике: крики, сопли, рваные вздохи и выдохи срывались бурным потоком из ее уст и заставляли оборачиваться окружающих: – Домой! Домой! Домой хочу!!!  

– Да, когда уже прекратит гундеть, это жирная корова!  

– Кто это сказал? – Не сразу распознав откуда прилетело оскорбление спросил Микаэль.  

– Я? Дальше что? Морду бить будешь? – Это был тот самый, шедший позади всего семейства, одинокий мужчина, которому досталось от Алекса по голове. От него, теперь уже однозначно, исходил стойкий и недвусмысленный аромат неприкрытой агрессии, и хоть габаритами незнакомец не блистал, его внутренняя решительность придавала обличию угрожающий характер: – Ну давай, попробуй! Достали уже!  

Он переводил свой жуткий взгляд, наполненный равнодушной, холодной ненавистью, то на Микаэля, то на на Маргариту, с усердием избегая его встречи с детьми, но когда у него это не получилось, и они, детские, наивные глаза напоролись на этот сгусток крамольной злобы, вокзал во второй раз содрогнулся от визга Афины. Стефан не удержался и тоже вскрикнул, но на его счастье, порожденное им свидетельство собственной незрелости, полностью утонуло в звонком голосе сестры.  

– Вам следовало бы, извинится за свои слова, перед моей женой. – Набравшись смелости, ответил Микаэль, и сразу же, бросил в бой единственный козырь. – Вы оскорбили ее перед детьми!  

– Нельзя так, нельзя, не красиво, надо извиниться конечно. – Одобрительно загалдела толпа.  

– Да срал я на них! Заебали! С пяти утра тут торчу, а она?! Разнылась корова! А муж?! Муж то, тюфяк галимый, нет бы ее заткнуть, он с ней сюси пуси разводит. Если бы не эта смена путей, я бы уже в поезде, сука, сидел, подальше от этих долбоебов! Ух! Уебу нахуй!  

– Спокойствие, спокойствие, гражданин, – сказала ему женщина слева – держите себя в руках, только, драки нам тут, еще не хватало.  

– Да из-за чего, вообще, этот сыр бор, я не пойму? – Спросил чей-то мужской голос.  

– Народ сбрендил просто, не обращай внимание. – Ответил другой неизвестный.  

Маргарита, введенная в ступор, неожиданной грубостью соседа по очереди, и до этого изумленно молчавшая, наконец-то пришла в себя, внимательно осмотрелась, словно ища взглядом чего-то, полностью разогнулась во весь рост и, что есть мочи, закричала:  

– Полиция! Полиция!  

В ту же секунду, вся прежняя храбрость и агрессия ее обидчика улетучилась, он побледнел, задрожал и жалостливо уставился на Маргариту, глазами, как бы говоря ей: “да бросьте, я же сгоряча, бес попутал”. Но она не обратила на это никакого внимания, ей было не до него.  

– Чемодан украли! Люди, люди добрые, чемодан, бежевый такой, видел может кто?!  

Мужчина, ищущий позади семейства, поняв, что полицию, эту стаю кровожадных шакалов, кличут не по его душу, с облегчением выдохнул, но и на рожон лезть сразу перехотел, незаметно ретировавшись с поля боя.  

– Успокойся, ты чего? – сказал Микаэль, понимая что дело опять в психическом расстройстве жены – он у Алекса, все в порядке.  

– Какого, такого Алекса?  

– Ну тот, мой дружбан, которого я тут завел, забыла что ли?  

– Ничего я не забыла, совсем из ума выжил, незнакомому мужику наши вещи отдал? Я, просто, такого и в страшном сне не могла представить! Ты чем, вообще думал? Да там же все самое нужное: и ночнушка моя, и сандали детские, новые, только что купленные, и косметичка, и штаны твои, запасная пара и...  

– Будет тебе, нашла из-за чего переживать, Алекс скоро вернется и принесет все назад.  

– Откуда ты знаешь, наивный ты мой? Развели тебя, как лоха, лапшу на уши повесили, признайся уж.  

– Признаться? Кому?  

Микаэль непонимающе уставился на нее.  

– Себе! Себе признайся, родной! Первый шаг на пути к исцелению – признание самому себе, что ты болен!  

– Болен? Я вообще, что-то не понимаю, о чем ты, чем это я болен?  

– Слабоумием. Ахаха.  

Маргарита злобно рассмеялась прямо ему в глаза. Выглядело со стороны это, крайне, унизительно. Пот продолжал течь по ее жирному лицу и образовывал густую, липкую испарину в районе бровей, отчего, она часто моргала, будто пытаясь убрать этот тягучий волок от них, и тяжело, тучно дышала, глотая звуки, издаваемые собственной гортанью, ненасытным нутром. “Нелегко ей приходится, видимо совсем накрыло”, подумал про себя Микаэль: “наверное, это из-за стресса, она столько всего перетерпела”.  

– Полиция, полиция, полиция! Ну где же вы! Кто-нибудь, позовите полицию! Ну, пожалуйста! Скорее! Стефан, Стефан, позови их, видишь, твой отец помешался!  

Люди вокруг с опаской смотрели в сторону Маргариты, полицию никто не любил и звать ее в эту кутерьму, естественно, не собирался, во первых, они сюда, вряд ли, смогли бы пробраться, а во вторых, если бы, вдруг, и пробрались, то под общую гребенку законопатили бы всех без разбора. Но тучная женщина не успокаивалась, она продолжала орать на весь перрон, внося сумятицу в ряды пассажиров, которые, и без того, были близки к тому, чтобы опять потерять над собой контроль, разорвав цепи, связывающие их с цивилизованным наследием человечества. Поезд, вот вот, должен был отправиться, его гудки раздавались все чаще и чаще, и неизвестно, чем все это могло кончиться, но тут, среди толпы, замелькал сгусток, отлитой будто из металла, мускулатуры.  

– О, а вот и он, Алекс, а ты сомневалась. Смотри, и сумка при нем.  

– А куда она могла деться? Конечно со мной. – Ответил он, ничуть не смутившись от всеобщего хаоса, царящего вокруг. – Долго ждали?  

– Нормально, просто жена, что-то распереживалась, ты уж не суди строго.  

– Прекрасно понимаю, молодой качок ушманахался куда-то с вашими вещами и пропал, я бы тоже, наверное, переживал на ее месте, так что примите мои глубочайшие извинения. – Алекс вежливо склонил чело и, вновь, кротко окинул своим взором Маргариту. – Я бы пришел пораньше, но к сожалению, ближайшее окошко диспетчерской оказалось закрыто, пришлось толкаться до следующего, а оно в самом начале перрона, потом обратно, сами понимаете, в нынешних обстоятельствах дело непростое, спешил, как мог.  

– Да ничего страшного, – переменив тон, ответила Маргарита, она в одно мгновение перестала истерить и обрела, непонятно откуда снизошедшее, спокойствие – сколько надо, столько бы и подождали.  

– Ха! – без приглашения вклинился в разговор незнакомец справа – это вы бы подождали, сколько надо? Я не ослышался? Да вы тут всех на уши поставили из-за этой сумки, полицию звали, орали, как резаная.  

– Во-во, чокнутая!  

Поддержали остальные.  

– А ваше мнение никто и не спрашивал, – оборвал их Алекс – идете себе, вот и идите, пока ноги целы. Надеюсь, я доходчиво объяснил?  

Молчание окружающих, в данном случае, было красноречивее любого ответа, они все поняли.  

– Ну что там? – Спросил Микаэль, когда их разговору перестали мешать.  

– Да так, ничего.  

– На этот путь прибудет следующий поезд?  

– Может да, а может и нет.  

Многозначительность ответа, явно, оставляла место для раздумий, и Микаэль озадаченно посмотрел на своего нового знакомого. Все-таки, он не от мира сего, Маргарита, так его полоскала, а он продолжает вести себя, как ни в чем не бывало, благородно и отзывчиво. Может он сумасшедший?  

– Товарищ, ты не обижайся, пожалуйста, на мой такой расплывчатый ответ – сказал Алекс, заметно понизив голос: – но нам следует потише об этом общаться, а то другие могут услышать, тогда… тогда, сам понимаешь, что начнется, наша, и без того, небольшая фора канет в небытие. Нужно потихоньку, по возможности не вызывая подозрений, пробираться назад, к первому пути. – Алекс шепотом обратился к Микаэлю, будто учуяв его смятение.  

– Значит, – взволнованно начал щебетать Микаэль – поезд уходит оттуда?  

– Ага, и уже скоро, сразу же, как только этот отойдет, поэтому начинать движение стоит, уже, сейчас.  

– А почему они не объявляют об этом по громкоговорителю, через рубку?  

– Не поверишь, я ту старушку в диспетчерской, о том же спросил. Прикинь, громкоговорителя, то нет. Украли!  

–Как это? Вон же, висят эти штуки, как их…  

– Штуки то весят, а микрофон увели. В городе бардак, людям зарплаты не платят, им жрать не на что, вот и воруют все, что плохо лежит. Говорит, что с микрофоном пропал и сам диктор, слышала, мол он тоже собирался валить из города. Вот хохма, если он среди нас тут толкается. Было бы забавно.  

– Но я, хоть убей, не могу взять в толк, как мы выйдем из этого потока, здесь же не протолкнуться.  

– Просто иди за мной, и своим передай. Прижмитесь ко мне, что есть мочи, и не отставайте ни на шаг.  

Микаэль кивнул головой, поочередно поцеловал каждого члена своей семьи в щеку, используя данное проявление нежности, как прикрытие для беглого изложения плана дальнейших действий, и приготовился следовать за горой мышц, искренне и от всего сердца надеясь, что, именно, она единственная, способна помочь ему преодолеть толпу измученных и от того разъяренных индивидов низшего и среднего класса. Такое уточнение отнюдь не случайно. Высший класс либо давно сбежал, либо относился к числу тех, кто и вынудил остальных на постыдный побег, сделав их жизненные условия невыносимыми. И те и те, как ни крути не плохо устроились. Конечно нельзя утверждать, что никто из них этого не заслужил, но большая часть оказалась в верхнем эшелоне, лишь благодаря стечению обстоятельств, и случившемуся, зачастую, даже не на их веку, а при жизни их предков. Давным-давно на самой заре истории становления современного человека, может и существовало, некое подобие, справедливости: те кто был умнее, сильнее и не боялись рисковать получали самые лакомые кусочки добычи, абсолютно, обоснованно и закономерно, но, как только, они обросли потомками, друзьями, товарищами, и стали шарить свое богатство среди последних, руководствуясь личными связями, а не здравым смыслом, оно безвозвратно исчезло из нашего мироздания.  

Маргарита, на удивление, не высказала и слова против, она взяла за руку Стефана, скорее для помощи себе, нежеле ему, он служил ей дополнительной опорой при ходьбе, и, послушно, отправилась за супругом, посадившего к себе на плечи их дочь. Афина, уже не могла идти самостоятельно, ребенок устал и хотел спать.  

Микаэль чрезвычайно страшился предпринятого ими мероприятия, ему казалось, что с огромной долей вероятности, их затопчут, разотрут, а в лучшем случае, просто напросто не пропустят, поэтому, когда все прошло относительно гладко и без происшествий, неподдельно удивился. Конечно, до него регулярно долетали недовольные возгласы, сопение, крики, иногда по его ногам, кто-то больно прохаживался своими каблуками, но это была, сравнимо, малая цена за свободу, за свободу от вечной толкучки, ругани и смрада человеческих выделений. Как он и рассчитывал, успех обеспечила могучая комплекция нового товарища – Алекс пер напролом, снося людей, словно трактор сено, им не надо было даже расступаться, он все делал за них сам: давил, косил и отбрасывал. Микаэль, пускай и безусловно приобрел больше плюсов от подобного поведения нового знакомого, чем минусов, все же, слегка опешил, и, в очередной раз, подумал о его невменяемости: такой деликатный и вежливый с ними, и такой бесцеремонный и жестокий с остальными. Это, еще ранее, бросилось в глаза. Контраст. Он весь им преисполнен, начиная от прически, и заканчивая убеждениями.  

Поезд отошел еще до того, как они успели выбраться из потока, а гудок нового, прибывающего на первый путь, застал их, аккурат, в момент прыжка с платформы на шпалы.  

– Надо бежать, они сейчас обо всем догадаются.  

И правда, только Алекс успел сказать эту фразу, как позади, нарастая по экспоненте, разразился колосальный людской рев, сравнимый по мощи и безудержности с гулом доброго десятка горных водопадов.  

– Они! они идут на другую платформу, поезд отходит оттуда!  

Ор, визг, мгновение, и весь вокзал пришел в хаотичное движение, состоящее из рваных рывков задних и передних конечностей пассажиров. Очень быстро семья Микаэля растеряла свое преимущество, те кто стоял с краю платформы и были в хорошей физической форме смогли их легко обогнать, но это оказалось не столь критичным, и к моменту полной остановки поезда на перроне, они все равно находились в первых рядах. Разумеется, вновь не обошлось без помощи их нового друга-здоровяка. Тот, не только помог им забраться на верх, точно также, как и в прошлый забег, но и не позволил некоторым, особенно завистливым и жестоким конкурентам по очереди, нечестными приемами выбить их из борьбы. Одно его присутствие поблизости накрывало родных Микаэля, неким подобием, защитной ауры из компьютерной игры про воинственных волшебников и вурдалаков, способной оградить соратников по виртуальному сражению от любых невзгод и опасностей.  

Наконец, громкий, приветственный гудок, знаменующий начало посадки, оглушил толпу и двери вагонов открылись. Узкий проход вынудил поток желающих устроить настоящую бойню за попадание внутрь. Когда Микаэль стоял в хвосте очереди, запинанный соседями, изможденный жарой и без лицезримого горизонта скорой победы, он представлял, насколько же лучше тем, кто находился прямо у самых вагонов, ощущая собственным лицом, исходящую из них фреоновую прохладу, теперь же, он осознал, как сильно заблуждался. Здесь царил настоящий ад. Здесь, люди не просто толкались локтями в бока и давили ботинками чьи-то пятки, они действительно бились, будто гладиаторы древнего мира на арене амфитеатра, нанося нешуточные физические увечья друг другу, причем как мужчины, так и женщины, без всякого разделения по половому признаку. Кто-то выцарапывал глаза, кто-то метил в хуком в подбородок, кто-то ногой в промежность, а кто-то обливал всех непонятной пахучей жижой. На этот раз, одной мускулатуры Алекса, явно бы, не хватило, люди были в отчаянии и уже не страшились получить от него звонкой оплеухи, беря бугая количеством, и тут, весьма кстати, пришлась небывалая тучность Маргариты. Она просто встала в проходе и полностью заслонила его от остальных, дав, тем самым, своим близким возможность, почти без потерь, пройти в вагон. Почти... Чемодан, который нес Микаэль, остался у какого-то придурка, вцепившегося в него обеими руками, в попытке не дать Микаэлю, обойти его в этой бесчеловечной гонке за шанс вырваться из лап голодного бесправия и начать жизнь с чистого листа. И пускай, там находились реально самые ценные и незаменимые вещи, глава семейства без раздумий решился пожертвовать ценной фигурой на доске в угоду итоговому триумфу.  

Кондиционеры не работали, металлический каркас вагонов разогрелся под палящим солнцем, словно консервная банка в плавильной печи, и внутри было еще жарче, чем снаружи. Даже, несмотря на то, что им удалось заполучить сидячие места – деревянные скамейки, установленные рядами друг против друга, народу напихалось столько, что комфортным их положение, никак нельзя было назвать. Некоторые, особенно притесненные со стороны новоприбывших, чуть ли не сидели у них на коленях, телами нависая, прямо над лицом. Микаэль посадил обоих детей к себе на колени, а Маргарита с трудом разместилась на второй половине трехместной скамьи ближе к краю.  

– Ох, и что теперь? – Как всегда с язвительным тоном, обратилась она к мужу. – В такой жарище и толкучке всю дорогу? И это сюда, мы с таким боем пробивались? Да уж лучше было на платформе остаться, там хоть воздух свежий.  

– Родная моя, нам до Филеденбаха всего час, а там пересадка, заодно и передохнем.  

– Фильденбаха? – Удивленно спросила женщина лет тридцати, как раз упирающаяся своими коленями в пузо Маргарите. – Этот поезд же следует до Равнины Садов, при чем здесь Фильденбах? Фильденбах, совсем, в другой стороне.  

– Что? Как это? Не может быть.  

– Еще как может, – отрезал мужской голос, где-то за спиной Микаэля, – вы бы расписание сначала уточнили, прежде чем в поезд заталкиваться.  

– Но, но как же? – Микаэль окинул Алекса вопрошающим взглядом – неужели, мы сели не на тот?  

– Всмысле? – Удивленно, спросил он в ответ.  

– Ну ты слышал, что люди говорят, якобы, поезд, вовсе, не к Н-ской губернии направляется, а в диаметрально противоположную сторону, к Равнине Садов.  

– Да, я и без них это знал.  

– Не понял, – Микаэль недоумевающе улыбнулся, – тебе, разве, не в туда же куда и нам? Ты же стоял на предыдущий поезд вместе с нами.  

– Стоял, не спорю.  

– Тогда… Тогда я окончательно запутался. Тот, предыдущий, был в Н-скую губернию, этот до Равнины Садов, один на северо-запад, другой на юго-восток…  

Он, растирая кончиками пальцев виски и широко хлопая глазами, продолжал напряженно и сосредоточенно рассуждать, но уже не вслух, а про себя: усиленную работу его извилин, выдавали, взявшиеся на лбу из ниоткуда, морщины.  

– Ну же, товарищ, ты, почти уже, догадался, в чем дело. – Чуть ли не рассмеявшись сказал Алекс, похлопав его по плечу. – Наплевать, куда конкретно отправляется этот гребаный поезд, выбрось ты эту чушь из головы, главное уехать отсюда и дело с концом! Не стоять на месте, не опускать руки, а биться, пытаться, рисковать, ведь, жизнь, жизнь, так коротка, чтобы растрачивать ее на это. – Он с театральной демонстративностью постучал костяшками левой руки по стеклу, отделяющему внутренний мир вагона от внешнего. – Здесь, все равно, нам уже ничего не перепадет; для тех, кто не попал в обойму приближенных, когда пилили родину на куски, шанс упущен.  

– С этим я согласен, но моей семье не нужно туда, нас там никто не ждет. Зачем нам ехать в Равнину Садов? Зачем?  

– А вас, вообще, где-то ждут? Сомневаюсь. Нынче такое время, что нигде и никому вы не нужны, своих везде хватает. Но ничего, не страшно, сложности, лишь, закаляют характер! Вы главное пробуйте, не бойтесь, не стесняйтесь. Обманывать не стану, вероятность обрести итоговое и нерушимое благополучие, даже при таком подходе, не велика, но вы, путем бесконечной борьбы за свое счастье, вы хоть обретете гармонию с внутренним Я, сможете смотреть в зеркало по утрам и не испытывать тошнотворного чувства жалости к себе.  

"Псих, все же он псих, это было очевидно с самого начала. Он псих, а я идиот. " С горечью подумал Микаэль, сняв с колен ребятишек и попробовав встать.  

– Куда вы лезите, – возмутилась женщина стоящая около Маргариты – не видите, мест нет.  

– Но нам нужно выйти, мы сели не на тот поезд.  

– Поздно, придется проехаться.  

– Как проехаться? Нам это не по пути, да у нас и билетов то нет, пустите. Пустите, пожалуйста.  

– Куда я вас пущу, вы оглохли, что-ли? Я ни вправо, ни влево шаг сделать не могу!  

– Мужик, реально завязывай, – поддержали женщину голоса сзади – никуда ты здесь не пройдешь. Успокойся.  

– Нет, вы не понимаете, мы ошиблись поездом.  

– Все мы понимаем, но толку тебе от этого? Не пройдешь и точка!  

– Тогда на следующей остановке сойдем и поедем обратно, да Маргарита?  

– Это экспресс.  

– Что?  

– Поезд едет без остановок, – равнодушным тоном объяснил Алекс – поэтому следующая, это конечная, и будет она, только через шесть часов, так что, ты бы сел лучше на место, дабы людей не нервировать, и попытался расслабиться, получить удовольствие от поездки.  

– Удовольствие? Ты издеваешься? Сначала, заманил нас сюда, а теперь жизни учишь?  

– Никого я не учу и никого, никуда никого не заманивал, твоя жена лишь попросила помочь вам с багажом, а я добросердечно согласился, вот и все, остальное, это твой собственный, а что намного важнее, осознанный выбор.  

У Микаэля от усталости, наконец-то взявшей над его волей верх, подкосились колени, он сел назад и услышал очередной паровозный гудок, а через секунду, последующий за ним скрежет закрывающихся дверей; состав, неспешно стуча колесами об стальные рельсы, тронулся в путь.