Второй шанс

-Ты снова не спал всю ночь? – голос Лилиан вывел Мелеаганта де Горра из глубокой задумчивости и оторвал от изучения бумаг. Его жена стояла перед ним – решительная, твёрдая и несгибаемая. Мелеагант невольно залюбовался ею – Лилиан могла не носить корону, которую Мелеагант надел на неё в день их свадьбы, нарекая её принцессой одних земель и королевой других, но она всё-таки попала под влияние своих титулов. Скромное происхождение целительницы, случайно забредшей однажды в его земли, уже нельзя было прочесть – проявилась, всё-таки проявилась в Лилиан та особенная стать древней крови и удивительно оттенила всю её фигуру.  

–Неправда, – Мелеагант де Горр попытался улыбнуться, – спал и ещё как! Мы ведь вместе легли.  

–Неправда, – в тон ему отозвалась Лилиан, – ты лёг, дождался, пока я усну, и снова встал.  

Вот это уже было действительно так. У Мелеаганта была бессонница в последние дни, дела королевства навалились на него сильнее прежнего, сразу же в разных частях земель народ решил добавить работы – то проблемы с налоговыми сборами, то какая-то чума, то корабли дойти не могут…  

Мелеагант, конечно, мог всё это поручить своим советникам и спросить уже с них, но натура его, болезненная, выращенная в вечной попытке заслужить любовь отца, вымолить хоть немного его признательности (бесполезно, конечно же), всё-таки не позволяла расслабиться. Мелеаганту нужно было держать всё под контролем, чтобы не сойти с ума. И теперь он тоже не мог расслабиться.  

–Ты слишком много на себя берешь, – Лилиан смягчилась, и снова стала не королевой, хоть и без короны, а целительницей. Она обняла его со спины, склонила голову на плечо, прикрывая глаза. – Я ужасно переживаю за тебя. Вся твоя сила, как магическая, так и людская – она отнимает много твоих внутренних ресурсов, и если ты не будешь восстанавливаться, ты скоро истончишься. Понимаешь?  

Он понимал. Знал, что слишком многое пытается успеть. И вся магическая его сила – не имеющая ничего общего с силами других магических существ, известных Мелеаганту, действительно требовала постоянной концентрации.  

–Обещай мне, – шептала Лилиан, – обещай жалеть себя хоть иногда.  

Мелеагант никогда не жалел других, карая, если того требовали обстоятельства. С чего бы ему было жалеть других, если Лилиан правильно заметила – себя он не жалел?  

Но как устоять, как не уступить, когда твоя дорогая жена, та, которую ты сам отрицал в своих мыслях, а потом долго переубеждал, уверяя, что в тебе любовь, а не прихоть властителя, просит тебя?  

–Хорошо, – медленно отозвался Мелеагант, – я попробую.  

И Лилиан крепче прижалась к нему, чувствуя, что ее не обманут.  

***  

Мелеагант подошёл к проблеме по-своему. На ближайшем заседании он разглядывал своих советников, пытаясь перенять их опыт борьбы со своими демонами. Со всеми текущими проблемами.  

Рене – советник, которому по плечу любое грязное дело, отличающийся своей преданностью, известный игрок. Азарт расслабляет его, гонит в трактиры, весьма сомнительные для советника, но здесь еще можно прикрыть глаза.  

Нет, Мелеагант знает о себе, что ему играть нельзя. И без этого у него много вредных привычек.  

Шенье – трезвый ум любой ситуации, таинственный, скрытный, кажется, вечно бодрствующий. О его способах успокоения Мелеагант узнал случайно – Шенье раз или два в неделю уходил ночами в лес и долго гулял, пока не вырубало его усталости, где-нибудь в корневищах вековых деревьев.  

Логарн – чуть медлительный, на вид добродушный, но только на вид, заедал всякий стресс. Даже на заседаниях постоянно хрустел то яблоками, то лепешками.  

Всё это не подходило Мелеаганту.  

Он остановил свой взгляд на той, кого намеренно избегал разглядывать. Моргана. Сводная сестра покойного ныне короля Артура, интриганка всей своей сутью, ошибочно имеющая природу феи, на деле – давно уже ведьма.  

Моргана, которая может вынести всё, которая занимается саморазрушением, не в силах простить себя и свое прошлое, но пробраться к которой в душу может только тот, кому нечего терять. Она с одинаковый усердием и рвением может хоть армией заняться, хоть градостроительством, хоть архивами. Умная, еще одна не щадящая ни других, ни себя натура.  

Мелеагант чувствовал с нею духовное родство. Иногда он находил между ней и собою много общего во взглядах, в мрачности чувств, в несчастности, но иногда ему казалось, что ничего общего между ними быть не может.  

Мелеагант, оглядев Моргану, которая почувствовала его взгляд, отвел глаза и взглянул в другую сторону – верный друг – граф Уриен Мори, единственный друг, пожалуй, для Мелеаганта. Он знает его слабости, знает его начинания, знает его детство. И он влюблен в Моргану – беспомощно и слепо…  

И Мелеагант догадывается о причине, по которой Уриен выбрал именно её. Причина в том, что Уриен всегда был предан Мелеаганту, его дружбе и даже мирился со всеми чертами его характера. Но у Морганы те же черты, и Уриен, привыкший к непростому, увидел это раньше других.  

А это значит, что все попытки найти различия напрасны. Сходств между Мелеагантом и Морганой куда больше. Просто Моргана как женщина – романтический интерес, вот и всё.  

В конце заседания Уриен остался переговорить с Мелеагантом.  

–Лилиан говорит, ты не спишь, – без обиняков начал Уриен, не тратя времени на хождения вокруг да около.  

–Успела уже? – Мелеагант хмыкнул, – не могу спать.  

–Тебе нужно найти что-то, что тебе поможет успокоиться, отвлечься, – граф с беспокойством наблюдал за другом, – ты же знаешь, что так нельзя.  

Мелеагант огромным усилием воли подавил желание ответить, что он знает очень много вещей, которые не будут столь очевидны для Уриена. Подавил и устыдился того, что такие мысли вообще в нем возникли – это значит, что бессонница начинает сказываться еще более отвратительным способом, чем ему думалось.  

–Ну вот чем ты успокаиваешься? – спросил Мелеагант.  

–Охотой, – граф даже не думал. – Охота вытаскивает все твои нервы, освобождает.  

–Не помогло, – признал де Горр. – Я пробовал.  

–Ясное дело! – Мори не удивился, фыркнул даже, – знаешь, это для нас, людей, то охота, то игрища… тебе надо что-то другое. Спроси у Морганы, что она делает, может быть, это будет тебе ближе?  

–Пьёт она, – Мелеагант поморщился, – ты часто видишь её без бокала фландрийского?  

Уриен вздохнул. Моргана и фландрийское были неразлучны. Вкус этого винища вообще мало кому нравился – оно горчило, и даже жгло. Ходила такая шутка, что если с первого раза фландрийское тебе не нравится – у тебя всё в жизни хорошо. Если ты впил второй раз и тебя уже не тянет выплюнуть обратно – ты приглядись к своей жизни. А если ты сам просишь фландрийское и пьешь его – ты политик.  

Мелеагант сам прикладывался к фландрийскому, да и Уриен тоже. Но они оба делали это не так часто, как Моргана.  

Впрочем, Моргана и не пьянела почти. Она обладала не то магической, не то собственной силой противостояния хмелю и работала так, как если бы и не пила.  

–На винище долго не протянешь, – возразил вдруг Уриен, – я думаю, у нее есть какой-то секрет, который иногда ее успокаивает.  

Мелеагант поднял голову – эту мысль он как-то упустил, а ведь дельная мысль-то!  

–Во-от, – Уриен кивнул, видя реакцию Мелеаганта, – поговори с ней.  

***  

Мелеагант был полон намерения переговорить с Морганой, но по пути к ней вдруг подумал, что она вряд ли откроет ему просто так тайну. Ему даже захотелось повернуть назад и всё обдумать ещё раз, чтобы выторговать какой-то обмен, но неожиданно столкнулся с Ланселотом.  

Ланселот был единственным, кто имел влияние на Моргану. Вернее, они имели влияние друг на друга. Их связывал вид редкой дружбы, когда Моргана в скитаниях своей жизни наткнулась на него – оба были еще юны, почти детьми, попавшими в силу обстоятельств, и приняли решение держаться вместе.  

Ланселот просто делал вид, что не замечает всех ее насмешек, что характер, который портился на его глазах, остается прежним, он всегда мог как-то найти слово и одернуть Моргану, единственный, пожалуй. Они защищали друг друга, заботились, как умели – а умел они оба не очень. Ланселот, который был немногим младше Морганы, пытался взять на себя больше, отказывая себе иной раз то в питании, то в отдыхе, лишь бы у нее были условия чуть лучше. При этом между ними всегда была пропасть, даже две. Первая в происхождении. Моргана была дочерью знатных людей, которые оставили ее сиротой в результате интриг короля Пендрагона, а Ланселот был никем, простолюдином, желавшим стать рыцарем, и не имеющим из-за крови к этому ни шанса. И магия – Моргана качала магию повсюду, желая мстить всем и вся, желая познать глубину своей натуры, а Ланселот оставался человеком.  

Но ни одна, ни другая пропасть их не разлучили. Годы, скитания, опасности, интриги Морганы, ее возвышения, и как благодарность – титул рыцаря Ланселоту – через многое они прошли, чтобы сдаться.  

Ланселот следовал за Морганой в скитаниях, сменил, вслед за нею, преданность покойному ныне Артуру на преданность Мелеаганту…впрочем, здесь было даже легко. Жена короля Артура, вернее, теперь вдова – Гвиневра, прекрасная, молодая, вышедшая замуж за Артура в горячке молодости, была влюблена в Ланселота, и он отвечал ей полной взаимностью… после гибели Артура, Гвиневра оказалась свободна, она начала жить, сняв все титулы, кроме родового, чтобы любить Ланселота и получать его любовь.  

А Моргана просто перешла от службы на службу вместе с Ланселотом.  

–О, ваше величество, – Ланселот держался с тем почтением, которое граничило с нагловатостью. Он знал, что дружба с Морганой и собственные заслуги дают ему больше возможностей и воли, чем другим. – А вы куда?  

–Это мой замок, – напомнил Мелеагант, – я что, должен держать перед тобой отчет, рыцарь?  

–Нет, – рыцарь не смутился, – я же за вашу безопасность переживаю! Ходите без охраны, без защиты…  

–И что, полагаешь, кто-то может на меня напасть? – Мелеагант усмехнулся.  

–Если нападет, сам пусть и отбивается, – Ланселот пожал плечами, настроение у него было прекрасным. – Могу чем-нибудь помочь?  

–А вообще-то… – Мелеагант вдруг щелкнул пальцами. – можешь.  

–Слушаю, – Ланселот не удивился, он и не такое видел в своей жизни!  

–Скажи-ка, а что успокаивает Моргану? Ну, как она держит себя в руках?  

Ланселот мог бы сказать, что такую информацию можно выяснить у самой Морганы, или же нудно начать выяснять, почему Мелеагант сам не выяснит этого, но Ланселот уже привык не задавать лишних вопросов и ответил:  

–Она пьёт.  

–И всё?  

–Орёт иногда по пустякам, но выплескивает накопленный гнев.  

–И всё? – Мелеагант не мог поверить. Он был уже почти уверен в том, что у Морганы есть какой-то секрет.  

–Еще, пожалуй, трюфели, – вдруг сказал Ланселот.  

–Конфеты? – Мелеагант поперхнулся. – Чего?  

–Не конфеты, а трюфели, – серьезно возразил рыцарь.  

Первые трюфели Моргане он принес сам. Они скитались, были нищими и иногда голодными, и он как-то умудрился скопить пару монет на более сладкое угощение. Моргана не была сладкоежкой, она вообще сладкого не выносила, но здесь он угадал. Трюфели пришлись ей по вкусу.  

Трюфели! Маленькие трюфели, изготовленные из нежного крема, шоколада, жирных сливок (тех самых, что бывают только в южных деревнях, где растет сочная и яркая трава), и сливочного масла, замешанного на северном, тягучем молоке (удивительно сытном и ароматном), обсыпанные дробью лесных орехов, корицы, и маленьких кусочков розового перца (для аромата! ), и, конечно, пропитка – легкий, терпкий запах рома, вошедший в текстуру нежности и чуть горьковатой, ароматной сласти – вот что такое трюфели.  

Моргана любила брать один – осторожно, чтобы не обсыпалась дробь орехов и корицы, класть его в рот целиком (настоящий трюфель нельзя раскусывать, чтобы не вытек крем), и подержать его во рту, чтобы понемногу шоколад растаял и тогда уже. Смешавшись со сливками и всеми ароматами, раскрыл все свои удивительные вкусовые качества в один миг…  

–Она их любит, – объяснил Ланселот. – Только бедные годы сказываются и она не часто тратит на себя что-то. Сам знаешь!  

–Боги, – Мелеагант развеселился, – да я ей повара притащу с югов, пусть готовит по щелчку пальцев!  

–Не надо, – рыцарь посерьезнел. – Иначе она перестанет их любить. Ей очень сложно найти что-то успокаивающее и ценное для сердца, а будь оно в любую минуту доступно – оно уже не ценно. И успокоения нет. я видел в ней такое и потому знаю о чем говорю.  

–А как тогда?.. – Мелеагант растерялся.  

–Я держу у себя пару коробочек на экстренный случай, – Ланселот пожал плечами, – а так – заказываю в одной лавчонке. Знаешь переулок Пекарей? Он еще упирается в Часовой Мост? Вот, там живет кондитер – насколько я знаю, в наших землях один такой мастер. У него и беру. Хочешь, и тебе возьму?  

Предложение было неожиданным.  

–Нет уж, спасибо, – Мелеагант вздрогнул. – Я не люблю сладости.  

–Как знаешь, – Ланселот пошел дальше, по каким-то своим делам, не предполагая даже, какую память он открыл в своем покровителе.  

Мелеагант не просто не любил сладости. Он их ненавидел. В детстве, когда он так был беспомощен и слаб, когда еще надеялся на то, что отец – Багдамаг де Горр, любивший всех, кроме сына, полюбит его, эти сладости встали ему поперек горла.  

Багдамаг де Горр видел в своем сыне одни недостатки. Он не мог видеть достоинств, полагая сына единственным виновником гибели своей жены – матери Мелеаганта, родами. Багдамаг любил ее и, когда этого света в его жизни не стало, возненавидел всякую память о ней. А память была похожа на нее глазами, некоторыми чертами лица и все время искала его одобрения.  

Багдамаг черствел и срывался на ребенке, раня его душу раз за разом. И советники, из числа мудрых и дальновидных, видя преклонные годы Багдамага, старались остаться его наследнику друзьями и не придумали ничего лучше, чем подкупать его сладостями, которых никогда не позволял держать Багдамаг, как еще одно напоминание о своей любви – мать Мелеаганта обожала сладости.  

И они наперебой подкармливали ребенка тем, в чем он, на самом деле, не нуждался. После очередных криков отца – криков прилюдных, что Мелеагант не достоин короны, что его удел – пасти гусей с идиотами, что он вообще ему не сын, а так – ублюдок, советники давали Мелеаганту то пирожное, то какую-нибудь карамельную сладость.  

Они жалели его. Мелеаганта воротило от сладкого, которое неизменно давалось ему в состоянии, когда вся душа его чернела от боли, а мир он видел сквозь подступающие слезы.  

И вот сейчас…  

***  

Пару дней спустя Ланселот спускался по лестницам, вспоминая каждую деталь недавнего разговора с Мелеагантом. Что-то было не так во всем этом. Что-то неладное...  

Но у Ланселота были свои дела, и он справедливо полагал, что кто-то, кто умнее его, разберется с проблемами де Горра, и не успел он укрепиться в этой мысли, спустившись во двор, как всякие мысли покинули его – он услышал вопли.  

Нет, вопли были делом обычным, и Ланселот насторожился бы скорее от тишины. Но он узнал голос, и ему не понравилось это.  

Голос принадлежал священнику земли де Горр – Мэтту Марсеру. Мэтт был человеком противоречивым. Он с одинаковой легкостью совершал преступления в прошлой, мирской своей жизни, мошенничал в трактирных игрищах, воровал, сочинял оскорбительные баллады, и при этом всегда отдавал нищим последние гроши, не делал никакого жестокого зла, не убивал, и проповедовал добродетель, если мог. Жизнь вела его путь в разные стороны, тянула, испытывала.  

Она провела путь Марсера, сделав его и шутом, и бардом, и романтиком, и поваром, и бродягой и привела его в священники, чем он был доволен. Сам Мэтт был таким противоречивым, что Ланселота не отпускало странное чувство того, что священник мог с такой же вероятностью стать каким-нибудь злодеем. натура его столь двойственна, что все ему удается!  

Даже не осудишь его толком за грехи прошлые...  

Мелеагант пытался, да не смог – за его преступления было много показаний, но свидетельств его доброты и жертв тоже хватало. несчастный Мелеагант судил его раз, другой, третий, а потом пожаловался Лилиан:  

–Мой суд в третий раз его оправдал. что делать?  

Лилиан, тепло относившаяся к Мэтту, посоветовала:  

–Смени подозреваемого!  

так вопрос и был закрыт.  

Ланселот же приблизился на звуки воплей к часовенке, и скользнул на порог. Картина, открывшаяся ему, была удивительна – Моргана и Мэтт Марсер, который даже в приступе скандала сохранил какие-то черты проповедника, стояли друг против друга, разделенные столом.  

–Да я тебя крещу! – громыхнул Мэтт и угрожающе возвел руку к небу, вернее, к потолку, как бы призывая то в свидетели.  

–Да я тебе святую воду кровью окрашу! – огрызнулась Моргана, – уши оборву!  

–Покайся, блудница!  

–Пошёл к черту, ты ничего не докажешь!  

–Господь всё видит, всё слышит…  

–Прекратили! – Ланселот не был человеком, который способен перекричать спорщиков, он обычно этого и не делал, но зрелище было не для слабых духом, и Ланселот опасался за обоих противников. – Вы – уважаемые люди! Советница и священник, а устроили? Что тут у вас творится?  

Моргана и Мэтт обернулись на него, затем наперебой поспешили друг друга обвинить с какой-то неприкрытой детскостью:  

–Это он первый начал!  

–Это всё она!  

–По одному! – Ланселот чувствовал себя единственным взрослым в этой комнате. понятно, что конфликт был не серьезным, иначе бы Моргана себя бы в обиду не дала. Просто захотелось ей поскандалить.  

–Это всё… – начала Моргана и Мэтт перебил:  

–Трюфели!  

И только сейчас Ланселот заметил на столике меж ними коробочку с двенадцатью трюфелями. На коробочке была вырисована буква «М». такими буквами знакомый Ланселоту кондитер подписывал свои коробочки, отмечая первую букву имени заказчика. Ланселот так заказывал для Морганы и видел на своих коробочках «М».  

–Найдено. – сообщила Моргана. – А этот говорит, что ему!  

–А оно может и мое быть, – не отступал Мэтт. Он вообще был готов отказаться от всего мирского искушения. Почти от всего – за трюфели мог бы и чертика отпеть, благо, местные чертики не нуждались в отпевании.  

–Все знают. Что я люблю трюфели! – спорила Моргана.  

–И я их люблю. И не все. Я вот не знал, – спорил Мэтт, не то из вредности, не то просто от тоски.  

А Ланселот понимал все отчетливее, что «М» относится не к Мэтту и не к Моргане. Она относится к Мелеаганту, но скажи об этом сейчас спорщикам, как же!  

–Так, – Ланселот действовал быстро, – вы взрослые люди и ведите себя по-взрослому. Ни ты, ни она не получат всей коробки, потому что скоро ужин, а вы съедите сейчас сладкого и не будете потом есть!  

Ланселот оторвал крышечку от коробки и ссыпал на нее шесть конфет, другие шесть оставил на своем месте, затем толкнул в разные стороны:  

–Берите и не занимайтесь ерундой! Мэтт. Неужели ты обидишь сироту и женщину? Моргана, неужели ты будешь счастлива, объевшись шоколадом в одиночку?  

По лицам спорщикам было понятно, что они смущены и уже жалеют о том, что сами не догадались.  

–То-то же! – Ланселот кивнул. – На ужине чтобы оба были!  

Не давая опомниться почтенным лицам, Ланселот покинул часовенку и поспешил к себе. Там он торопливо вынул из ящика одну коробочку из числа «экстренных», для Морганы и поспешил к Мелеаганту.  

–Как дела на обходе? – де Горр был мрачен.  

–Да так, Моргана с Марсером схлестнулись. Я развел детишек по углам, ничего серьезного.  

–Ясно.  

–А у вас все хорошо? – спросил Ланселот осторожно.  

–Думал последовать примеру Морганы, – вдруг ответил Мелеагант, – хотел попробовать что-то новое, дать сладостям шанс, чтобы и у меня было что-то, что будет доступно редко, но ценное. Заказал себе тех же трюфелей у кондитера, о котором ты мне говорил, и, представляешь, ни в первый, ни во второй раз прийти не может! Кондитер говорит, что отправлял…чудеса какие-то. Как-то досадно, веришь? Мелочь, но досадно.  

–Это не чудеса, – Ланселот с трудом сдержал смех, – мне случайно попала в почту коробочка.  

Он протянул коробочку с буквой «М» Мелеаганту.  

–тебе? – правитель подозрительно прищурился.  

–Ну, бывает, – согласился Ланселот, – не берите в голову, мой король, это такие мелочи!  

Мелеагант кивнул, принимая коробку, а ланселот поспешно выскочил в коридор и от души посмеялся над всем произошедшим. Что-то подсказывало ему, что все будет хорошо. У всех бывают темные дни, бессонницы, самое главное – найти что-то, что поддержит. Даже если это мелочь. Даже если это всего лишь какие-то сладости, которым дан второй шанс.