Сифилис

Принцесса Монако Фифи вела жизнь липовую и плёвую. Так считала она сама, прозябая на раутах в сонно-бриллиантовом платье или изучая столовый этикет после выгула пуделей. Папарацци пасли каждый шаг ее, волхвуя над компроматом. По вечерам Фифи должна была вышивать мулине, но от придушенной ярости вышивала она лики серийных убийц, которые у нее получались хорошо, совершенно безукоризненно, как яйца у курицы.  

Течение судьбы ее двигалось с ленцой и практически не менялась, как и сама Фифи. Мать-правительница присмотрела ей жениха – магната из индустрии видеоигр, но принцесса видеть не могла его мощные дирижаблевидные щеки и остренький подбородочек, торчащий между ними, как какашка меж ягодиц. Больше мужчин ей нравился лунный свет и грубые побирушки, чьи лица Фифи наблюдала из окна лимузина, проезжая по улочкам столицы. Порой в фисташковой роще она рисовала хаотическую вязь на пыли или произносила наугад угловатые бормотания, дабы случайно открыть портал в иную реальность или вызвать демона.  

Однажды монаршая семья отправилась в порт на смотр судов в рамках весеннего яхтового шоу. Вкрадчиво проходили одна за другой мимо княжеской ложи грациозные посудины, как белые тигры, принцессе улыбались лица в загаре. Досужая фрейлина озвучивала на ушко Фифи размер состояния каждого симпатичного спортивного толстосума, а про жирных черчиллевидных дяденек распространяла неприличные сплетни.  

Фифи вспотела под кружевами. Назойливая жгучая скука разлилась по спине ее и ногам, принцесса подхватила тяжелое розовое платье, сбежала по ступенькам сквозь стену дворцовых гвардейцев и скрылась в ликующей толпе. Целый день гуляла она по Монако-Виллю, заходила в модные бутики в узких расколах улиц, пила из фонтанов искристую сырую воду, раздавала оборванцам пирожные. Сладостно и беспечно катился ее денек.  

А вечером, спустившись к алому пляжу, она увидела у камней под соснами странную волосатую группу, державшуюся особняком от редких отдыхающих, и, верная себялюбивому великодушному интересу к людям с обочины, припорхнула к ним. Потрескивал костерок из смолистых веток, на огне один из компании держал за отвернутую крышку консервную банку с желтой жижей.  

– Вы что готовите героин? – восхитилась Фифи. – Вот прелесть. Можно мне с вами?  

Заросшие и мрачные люди осатанело молчали, тогда принцесса, решив, что, видно, они стесняются нищеты, сняла с шеи и протянула самому косматому кулон с голеньким купидоном. Тот жадно выхватил из ее пальчиков цепочку с кулоном.  

– Садись, – прокашлял он и вернулся к занятию.  

Жижа забулькала и выкинула дымок. Тогда один из компании достал шприц, набрал в него жидкости и, по-свойски пережав бицепс, вонзил иглу в месиво предплечья, что напоминало разломанный подгнивший гранат. Едва вынув из раны шприц, он глупо и рассеянно улыбнулся и откинулся на песок. Его примеру последовала пара других наркош.  

– Теперь ты давай, заплуташка, – сказал тот, что взял драгоценность.  

Он исполнил те же операции с ее нежной ручкой, пребольно надавив, не с первой попытки попал в изящную венку. И принцессе вдруг стало хорошо-хорошо, словно в дружелюбном космосе она единственная планета, исчезло давление смыслов и обрядов, голову закружила теплая невесомость. Потом очи ее налились дремотой, она рыганула и отрубилась.  

Утром потасканная Фифи вернулась во дворец, получила нагоняй от семьи и прочитала о себе в желтой газетенке наглую клевету. Вскоре вроде бы все забылось, только изредка чарующее дразнящее состояние героинового прихода смутно мелькало перед ней в сновидениях. А через пару недель ни с того ни с сего на слизистых принцессы появились мелкие язвочки.  

У нее увеличились лимфоузлы и стали выпадать волосы. Фифи много плакала в шелковую, наполненную волокном эвкалипта, изысканную подушечку и ни одной живой душе не смела сообщить о своих проблемах. Она выдавливала из язвочек на губках гной, он стекал на рюши воротника и капал на недоеденные глазурные пончики в ламповом будуарчике.  

До блевоты читала Фифи в интернете статьи с сайтов, посвященные кожным заболеваниям. Коленки дрожали, а ноготки впивались в мякоть ладоней.  

– Может, это сифилис! – воскликнула принцесса. – Он передается вместе с кровью. Какая ж я была наивная дурочка.  

Она тут же зажала себе ротик ладошкой и укусила себя от злости. Чтобы скрыть от посторонних недуг, принцесса густо намазывала губы красной помадой, и они блестели, как килька.  

Потому что поговорить о болезни из людей было не с кем, Фифи уходила в японский садик и, сидя на мшистом берегу у пруда в форме иероглифа, приманивала хлебными крошками золотых рыбок, вынимала их из воды и жаловалась им на судьбу. Ей нравились их тусклые туповато-удивленные глаза, будто видящие в мире одну прозрачность. Она подносила рыбок к гениталиям, и они чмокали ее язвочки, облегчая зуд холодным касанием.  

На слуг принцесса злилась нещадно, так – что те даже прятались в чуланах и за рыцарскими доспехами, когда видели Фифи, спешащей по коридору с ротиком, загнутым вниз, как у ее водяных любимцев. Как приятно было плеснуть в служанку горячим супом или треснуть пуделя по гадкой невинной роже. Принцесса параноила – ей казалось, что все тычут в нее пальцами, а когда монаршие родственники действительно спрашивали о раночках на губах, она рассказывала, что грызла их от нервов и давала честно пионерское обещание взять себя в руки без антидепрессантов и мозгоправов. Собеседники понимающе кивали – постоянно быть в центре внимания нелегко юной особе.  

Как-то раз вечерком после слушанья в саду виолончелиста, которому вторил соловей, Фифи проголодалась и пошла на кухню.  

– Да она маньячка какая-то, – шептались на дверью поварихи.  

– А действительно маньячка, – хихикнула девушка, и устроила говорливым барышням истерический разнос.  

Потом довольная и родная сама себе она вернулась в комнату где, достав смартфон, забила в гугле свой интерес. Тысячеротый мир тут же распахнул перед нею широкую шахту садомазохистских клубов.  

…мужчины, как опарыши, дрыгались и млели у ног Фифи. На ней были сапожки на высоком каблуке, отороченные красным мехом, чулки, кожаная расклешенная юбочка с широким поясом и леопардовая блузка. На лице застыли мстительный триумф и эрекция воли. Не щадя холеную ручку, на которой уже округлился заметный мускул, она хлестала невольников садострастия плеткой из стекловаты.  

Сифилис принцессы перешел во вторичную фазу; шанкры зажили, но на теле образовались участки красно-коричневой сыпи. У нее ломило суставы, и Фифи ощущала себя, как в лихорадочном бреду, несущем ее куда-то помимо желания. Было уже плевать на проказы прессы и разочарование династии.  

Изнемогая в своем деспотизме, царственная демоница мечтала о сладком принце, который откажется лебезить на брюхе, отвергнет ее страпон и твердой мужской рукой отберет у Фифи ненасытную плеть, а потом укажет ей на счастье.  

Однажды такой тип появился.  

Он вошел в помещение клуба неслышно, как грибной дождик, и у него была средних размеров женская грудь. Еще у него имелся кадык и худое благостное лицо страстотерпца. На человеке блестел черный хрустящий плащ, будто родом из «Матрицы».  

– На колени, шлюха! – гаркнула потная принцесса.  

Незнакомец, расталкивая снующих на четвереньках мазохистов, прошагал к Фифи, и тут она заметила, что голову его обрамляет странное сияние, наподобие черного нимба. Он смотрел и смотрел и взгляд его был равнодушная к людям, но некая всепонимающая и будто добрая в себе бездна. Потом он резко распахнул плащ, явив идеальное тело женщины, чей лобок был гол от волос и лишен гениталий любого из обоих полов.  

– Кто ты? – ахнула Фифи, и мазохисты скорбно застонали, потому что накал ярости в воздухе был укрощен морозным изумлением.  

– Антихрист.  

Голос успокаивающий, уверенный, теплый, как гул круизного лайнера, продолжал.  

– Я пришел, дабы одарить вас отрешенностью и покоем. Бури душ ваших улягутся, словно кисель. И никто не будет больше нуждаться в господе и рабе. Народы разобщаться, зачахнут города, потому как ни один человек не сможет долго пребывать в обществе другого. Люди уйдут в леса и начнут жить раздельно, собираясь группами лишь для спаривания. Я научу вас быть влюбленными в свое уединение, как звезды или цветы. Вы станете самовидцами, и ничье страдание не сможет вас взволновать.  

Антихрист взял тестообразного мужчину в кожаной маске за подбородок и поднял его голову к гладкому безволосому лобку.  

– Смотри сюда.  

Мазохист увидел свое отражение в лобке Антихриста. Затем последний стал вращать тазом по часовой стрелке, гипнотизируя таким образом завсегдатая клуба, словно кобра. Глаза мужчины закатились, и радужки поменяли цвет на желто-лиловый. В экстазе самолюбования он принялся сосать себе пальцы ног, а после вылизывать те места на полу, по которым ступали его колени и где волочилось брюхо.  

Видя улёт товарища, другие мазохисты сами стали ползти к Антихристу, они выстроились очередью на четвереньках, а принцесса сморщила личико и горько заплакала, потому что оказалась неожиданно невостребованной.  

Мазохисты, ворча друг на друга, выходили из клуба и гордой толпой надвигались в город, каждый любил себя и был счастлив. Когда никого не осталось в клубе, Антихрист приблизился к Фифи, глядя как добрый пасечник.  

– О чем печалишься, малышка?  

– Не хочу я твоего спёртого самовидства! – яростно выпалила принцесса. – Мне по душе исследовать мир, но не страдать при этом, быть свободной от последствий выбора. Жизнь – кровопийство балансировки. Хочу, чтобы всё было, и ничего бы за это не было. Вечность напролет.  

Антихрист крепко задумался, и мысли, как змеи, копошились в непонятной его голове.  

– К сожалению, – набирая обороты начал он, – силы мои ограничены законами земных форм. Наиболее близким воплощением твоего желания, которое я могу предложить, было бы превратить тебя, дорогая принцесса, в гренландскую полярную акулу. На протяжении пятисот лет ты будешь охотиться в неизведанных пропастях арктического океана, как самое долгоживущее позвоночное, к тому же сверххищник с отлично развитой для восприятия мира нервной системой.  

Румянец восторга покрыл щечки Фифи, но ей хотелось еще чего-то.  

– А я смогу увидеть, как изменятся люди?  

– Обещаю, через миллион лет ты снова родишься человеком на обновленной и удачной Земле.  

– Как же здорово, я согласна!  

– Да будет так.