У войны нет цвета

"Нет цвета у войны. Нет", – одна из сотни строчек, записанных моим прадедушкой на пожелтевшей от времени бумаге. Когда началась война, ему было двадцать. Поступив на службу простым солдатом, он вскоре стал летчиком и участвовал в операциях под Москвой, Ленинградом и Севастополем. Его фронтовые письма сохранились, писал он их во многом для себя, чтобы они дожили до наших дней и рассказали о самом главном, трогательном и наболевшем. Однако время беспощадно.  

Письма нашли покой, но все равно, кажется, тают на глазах: истончается бумага, местами испачканная то сажей, то кровью, выцветают чернила, теряют свою яркость слова, превращаясь в одну мутную линию. Заломы, исправления и обрывки мыслей – все свидетельствует о том, что когда-то эти клочки бумаги крепко сжимали в холодных руках в надежде, что появится свободная минутка и можно будет дописать пару важных слов. Каждое письмо – их больше десяти – посвящено самым тяжелым дням войны. Больше всего прадедушка уделял внимание цветам и оттенкам.  

"Звуков не помню. Да что уж – не знаю. Запах… Только запах хлеба. И то, только когда совсем голодно станет, да и потом забываю. Будто неживые ощущения, тупые, глухие. Цвета знаю и повсюду их вижу. Нет цвета мирного дня. Взгляд уж истосковался по нежным, ласкающим и обнимающим цветам... Совсем забылся голубой, да и зеленый. Вижу только, если мне везет, темно-синий. Да и не буду врать! Синий этот кажется мне счастьем. Пулю отправляя, лишь надеюсь, что это мне поможет потом подняться из окопа и на небо израненное посмотреть, не пригибаясь, воздух уставший, грязный, затихший ощутить".  

Взгляд спускается, как по лестнице, к следующему отступу. Там пусто, только темнеют застарелые пятна, вероятно, от масла или краски. Следом – что-то и вовсе неразборчивое, кое-где зачеркнутое, а с обратной стороны – дата, тоже почти неразличимая. Строчки о небе отзываются внутри горечью. Читать дальше не хочется, да и, вероятно, слезы помешают. Но текст становится четче. Карандаш, заточенный, скорее всего, карманным ножом, оставил на бумаге глубокий след. Буквы, слова, предложения – все можно ощутить пальцами. Бороздки запечатленных мыслей, шершавые, местами острые. Я снова начинаю читать…  

"Помню платье Ани. Какое красивое, слов не подобрать. Да только мне, сытому и счастливому, казалось: "ткань какая-то тусклая". А сейчас, сидя там, где и черный – уже свет, ругаю себя. Сержусь. Платье это – небо. И ситец этот яркий, летний – мирное небо над головами нашими, кои склонились сейчас перед Господом. Убежал был, лишился бы всего, да и сам бы отобрал все у себя, чтобы вновь увидеть, как платье на ветру прозрачном развевалось. Волосы каштановые, густые, сильные… Ветром тем же прозрачным на плечах разбросаны, покрывают их. Таких цветов глубоких и простых я, надо признаться, и не видел никогда. И забыть боюсь. Когда совсем тяжко, не думаю я о себе, не думаю я о хлебе, не думаю я тепле. Не бодрю себя. Я об одном забочусь: как бы не забыть цвета эти, счастьем окутанные. И как вспоминаю я ситец легкий, волосы тяжелые и улыбку, влюбленную в меня, тогда сытого и счастливого, не прошу ни о чем. Без труда я и боли встаю, чтобы взглядом определить, куда идти без страха умереть".  

И снова зачеркнутый абзац. Бумага смята. Пара капель зеленой краски в левом верхнем углу – они будто прожгли его насквозь. Вспоминаются рассказы близких: платье прадедушка купил для своей невесты. Молодые, полные сил, улыбающиеся искренне и влюбленно, они предвкушали окончание учебы и несколько недель вдали от города. Деньги, полученные за время подработки, прадедушка распределил так: часть – на отдых, часть – на будущее, и остаток – на то нежно-голубое платье. Оно не сохранилось. Да и Анна не успела его надеть. Началась война. Платье, как и другие вещи, отправили за город в старом чемодане. А позже все затерялось. У меня в шкафу тоже висит новое платье, ни разу не надетое. Я купила его прошлым летом, ткань у него тяжелее, чем тот простой ситец, но думаю, прадедушке бы оно все равно понравилось: из-за насыщенного лазурного оттенка. Стало не по себе: оказывается, в минуты страха даже самые простые вещи могут зажечь в сердце веру. На пожелтевшую бумагу упала слеза, смазав конец предложения. И я испугалась: если даже капелька влаги способна стереть эту память, то что может сотворить неосторожное прикосновение?! Я отчаянно начала складывать все обратно, каждое письмо – в свой конверт, но на глаза попался еще один отрывок…  

"Сегодня я видел особенный зеленый. Я чувствовал цвет всем телом и разумом. Не помню боли после ранения, помню только этот приглушенный зеленый цвет. Цвет спокойствия. Он охватил меня полностью, будто обнял и перенес в те дни, когда я шагал с отцом по полю, неся тяжеленные грабли. Помню и белый. Он был мне так противен в эту минуту. Резкий, холодный, пустой. Но он вернул меня в сегодняшний день. Он прогнал зеленый и вновь напомнил мне про боль".  

Я невольно вспомнила свое детство. Как в поле играла в догонялки с папой: трава была такой высокой, что казалась мне волшебным лесом, сквозь листья просвечивало солнце, наливая их светом и теплом. Меня заполняло ощущение беззаботности и спокойствия. И сейчас я будто наяву увидела тот зеленый, о котором рассказывал прадедушка. И тот белый. Мне удалось почувствовать эту разницу: это было пугающе. Читать дальше у меня не хватило сил. Но перед тем, как я убрала письма в шкаф, в темное и тихое место, где они будут лежать, храня угасающий голос из прошлого, мой взгляд упал на строки, с которых началась эта история: "Нет цвета у войны. Нет. Есть только оттенки счастья, печали и невозможного. Но цвета – нет. И не будет”.