Солитер

Игорь Шестков  

СОЛИТЕР  

Прочитал на СВОБОДЕ текст Александра Горянина "Тень государя".  

Как всегда симпатично и интересно. Только, на мой взгляд, слишком много звонких и не очень имен. Создается впечатление, что автор украшает ими свой текст... вроде как золотом и бриллиантами. Чтобы блестел как парадный костюм камергера. Или хотя бы поблескивал.  

И неожиданно появляющаяся в конце последнего абзаца "тень государя" играет в тексте ту же роль украшения, "темного" на сей раз и потому особенно значимого и почитаемого алмаза-солитера.  

В числе прочих упоминается Горяниным и "двоюродный брат" старенькой его лондонской знакомой – Питер Устинов. Тот самый, полагаю. Который не мог приехать в срок на празднование ее столетия из Швейцарии...  

Мне, увы, поблистать нечем, на моем потрепаном пальто нет не то что золота, даже пуговиц нет...  

Я видел и знал раз в тридцать или сорок меньше людей, чем вездесущий Горянин. Но именно с Питером Устиновым мне довелось пообщаться. Случайно, конечно.  

Произошло это в начале девяностых в индустриальном саксонском Хемнице, в котором я прожил, по убийственной иронии судьбы, первые 12 лет эмиграции. В городском оперном театре. В кантине (так называется в Германии театральный буфет). Устинов сидел за столиком и пил кофе. Один. Его мировая слава создавала вокруг него мертвую зону. Ореол вокруг звезды.  

Посетители кантины – оперные артисты провинциального города и всякая околотеатральная шушера – обычно дерзкая, экспансивная публика, – явно робели рядом с ним, боялись к нему подойти. Даже не шумели...  

Что Устинов делал в Хемнице?  

Ставил две или три оперы. "Волшебную флейту", "Иоланту" и еще одну, забыл какую.  

А что делал в театральной кантине я?  

Выпивал с знакомым режиссером и одной милой певичкой из хора.  

После нескольких больших выставок моей графики и с полдюжины статей обо мне в местной прессе, я был уверен, что меня в Хемнице все знают и любят. Голова у меня кружилась. Я жил глупо и беспутно.  

Увидел в полутемном зале Питера Устинова не сразу. Вначале глазам не поверил.  

Понаблюдал за ним минутку, потом встал и, не чуя под собою страны (ноги несли меня сами), подошел к знаменитости и по-немецки попросил уделить мне несколько минут...  

Он нехотя согласился, кивнул, характерно погримасничал и указал большой ладонью на стул.  

Я тут же вспомнил "Смерть на Ниле" и "Топкапи" и вспотел от волнения.  

Не знал, как себя вести, что говорить.  

Спросил его, нравится ли ему в Хемнице. Был награжден едкой улыбкой и кивком.  

"О, йааа... "  

Минуту или две не мог выдавить из себя ни слова.  

Но вдруг, неожиданно для себя самого выложил перед ним свои карты. Ни тузов, ни козырей среди них не было. Так, мелочь, шестерки, семерки.  

Рассказал, что эмигрант, что пытаюсь делать карьеру художника, что давно влюблен в его безумного Нерона... вспомнил и другие фильмы с его участием.  

Устинов, прищурившись, благодушно кивал и мурлыкал.  

Закончил я торжественным шопотом: Прошу вас сказать мне что-нибудь такое... что я никогда не забуду и буду рассказывать моим детям.  

И Устинов сказал. Уважил почитателя его таланта.  

"Ради бога, дайте мне спокойно попить кофе! "  

И демонстративно отвернулся, предварительно натянув на лицо брюзгливую гримасу....  

На "Волшебную флейту" в постановке Устинова я сходил. Когда играли увертюру, я не узнал музыку Моцарта, был уверен, что оркестр только настраивается. Удивился, когда на сцене появились Тамино и дракон и началось действие.  

Во время представления по сцене катались и летали огромные красные и синие шары.