Спасти прапорщика Голубя

... по плацу неторопливо брёл Миша Голубь, прапорщик роты МТО (водители и механики). Вид его был бодр и позитивен. Сапоги, пошитые на заказ, отражали яркое августовское солнце. Причину его бодрости я примерно предполагал – он шёл от Шуры, буфетчицы из полковой чайной. В чайной он точно овладел вологодским женским телом на ящиках со сгущёнкой. Отсюда и причина бодрости. Миша Голубь был неплохим парнем, если не считать его пагубных страстей к женщинам торговли и портвейну. Поэтому, от портвейна он был обычно красен лицом, а от плотских утех бодр. Про себя я называл Машу "гусар".  

Я сидел в курилке и Миша меня не сразу увидел. В принципе, он был мой должник. Две недели назад я сделал ему классный подгон. Будучи замначальником конвоя, я на станции Пестово, пока кинологи держали в кольце этап зеков, выменял на автоматный магазин с патронами три пары джинсов "Монтана". Обладателем одной стал Голубь, что, несомненно, повысило его рейтинг у вологодских продавщиц.  

– Андроля, ты чё тут околачиваешь? Не натёр ещё? – у Голубя был незамысловатый юмор, – это, того, давай на лося сходим в лес? А, питерский? С детства мечтаю лося вальнуть. Побухаем.  

На последнем слове, как мне показалось, Голубь сменил интонацию на мечтательную.  

Я посмотрел на хитроватое лицо прапорщика.  

– Товарищ прапорщик, тут лосей половина полка, ё-моё! Чего я, их не видел их что-ли?  

– Не, ты не понял... Всё сделаем кошерно. Тут такое дело. Два разбойника ушли с "промки" в ИТК под Плесецком. Дерзкие, хули. Связали кочегара, выпили его "Солнцедар"и ушли. Щас ориентировки пришли. Не, а чо, оформлю орээмку (оперативно-розыскные мероприятия), пойдём, типа, в розыск. В тайгу. А сами лося вальнём, мяса добудем, как эти... троглодиты! А, Андроля? Ты же здоровый бугай, потащишь консервы и хлеб. Водку не доверю, знаю я вас, питерских.  

В принципе, подумал я, на два-три дня можно было сходить в розыск, разглядывая фото персонажей на ориентировках, которые протянул мне Голубь. Такими обычно американские карикатуристы изображали "красную угрозу" во времена "холодной войны". Лица, измождённые водкой и чифирем, жёсткий взгляд исподлобья. Букет статей -от 206 до тяжких.  

Розыск был привольным занятием. Никогда особо никого не ловили, просто сидели у костра в тайге с водкой и тушёнкой, или шли к торфозаготовщицам, девушкам с низкой социальной ответственностью.  

– А кто ещё пойдёт?  

– Ну этот, молчун... Схуя!  

– Вообще-то он Андрис Скуя, латыш, бля.  

– Для меня он, Андроля, нерусский! Схуя!  

Бедный Андрис Скуя так и проходил всю службу с откорректированной фамилией.  

Голубь задумчиво рассматривал носки своих начищенных сапог.  

– Ну, и два моих пиздюка пойдут, Волобуев и Шелепин.  

Это были прапорщики из взвода Голуба. Такие же раздолбаи, как и он сам.  

Я вздохнул.  

– Ладно, поехали. Может, ты там от водки лопнешь, Мишаня.  

Вечером по рапорту получили два автомата и пистолеты. Мне достался пистолет. Это было хорошо, тащить два АКСу с магазинами не хотелось. Их взял Скуя.  

Голубь был торжественно-загадочен, затаскивая в "буханку" вещмешки. В трёх из них звякало стекло. "Водка", – догадался я.  

Пить начали, едва отъехав от части. Тёплая водка шла не очень, поэтому я лёг на задних дерматиновых сиденьях УАЗа, горячих от августовского солнца, и попробовал заснуть. Прапора с радостным энтузиазмом открыли вторую бутылку. Скуя дремал, зажав между коленей автоматы.  

"Зачем ты так, Наташа, а? Что я, плохой или что... ", – вопрос своей бывшей девушке я не досказал. "Буханку" бросило на ухабе и я больно стукнулся головой о борт. Было досадно. Сон был хороший. Только концовка неприятная. Сначала мы целовались на набережной у Дворцового моста. Наташа была в летнем светлом платье, такая вся нежная... и пахло от неё так хорошо... а потом, в конце сна, на улице Шкапина, она показывала мне язык и неприятно так смеялась...  

Машина остановилась.  

– Приехали, господа офицеры.  

За рулём был Войчук, толстый хохол из Ровно.  

Стали высаживаться. Это была старая дорога, по которой Войчук подвёз нас к брошенной деревне. Дома стояли ещё целые. Слишком далеко от шоссе, не успели растащить.  

На сапог села бабочка. Природа. в принципе, не обещала никакого подвоха. "И где тут Мишаня найдёт лося? " – подумал я. Оглянулся. Прапорщики были сильно поддаты, но старались держаться огурцами. Скуя приладил за спину автоматы, на грудь надел вещмешки. В них была тушёнка, хлеб и шпроты, это я знал. Ещё шоколад, сгущёнка, чай, сахар и соль. Набор для выживания.  

– Йоп твою мать! Туды её в качель! Где аккумуляторы к радиостанции, гондон?  

Мишаня орал, вытащив тяжёлую и неудобную радиостанцию из УАЗа. Шелепин тупо смотрел на него. Он был пьянее Голубя и было видно, что ему вообще не интересна тема радиосвязи.  

"Бля, беда. Без связи нас нахлобучат", – я понял тревогу Голубя. Связь в розыске важна. Не будем выходить на приём сутки и всё, нас начнут искать две тысячи человек. Это будет полная задница и дембель мой накроется. До Нового Года точно. Я расстроился.  

Скуя тревожно посмотрел на меня.  

– Андрей, чо дэлат будим? Нас же фэсь Северо-Запад искат – будэт...  

Голубь разорялся дальше.  

– Ебать -колотить, аккумулятора к станции хватит на сутки, а, Андроля?  

– Должно хватить. Мы же её с зарядки брали.  

Голубь приободрился.  

– Тогда вперёд, вэвэшники! Войчук, завтра после восьми вечера забери наши тела отсюда, окейна, нах?  

Войчук хитро улыбнулся.  

– Не забывайте закусывать, товарищи прапорщики! Чао, пацаны!  

– Давай, Боря, не забудь нас тут, – вежливо попросил я.  

– Андрейка, держи хвост бодрей-ка! – Войчук загрузил свою широкую задницу в "буханку" и уехал.  

Вечерело. Идти был приятно. Пахло травами и чем-то сыроватым, как и положено пахнуть августовскому лесу. Подошли к избам. Голубь решил устроить пьянку у крайней избы, там стояли две лаки и некое подобие стола. Его краснорожие сослуживцы оживились. Про рацию больше не вспоминали. Я знал, что надо выйти на связь в полночь и в шесть утра. Ещё подумал, что не больше трёхсот и хватит.  

– Андроля, бля, вот скажи, Горбатый вытащит страну из жопы или нет, а, Андроля? – Голубь любил накидаться в "одно жало" и поговорить о политике.  

– Товарищ прапорщик, вот вас Гондурас беспокоит? – спросил я.  

– Хули, бля, спрашиваешь про хуету какую-то? Ну, беспокоит! Потому что, бля, известно, что лучше колымить в Гондурасе, чем гондурасить на Колыме! – и Голубь смачно отрыгнул.  

– Если беспокоит, то, может, лучше не чесать? – опять спросил я. Скуя засмеялся.  

– Йопаный роток через передок! Давай, хуенция- интеллигенция, накати с горла! – пьяный Шелепин протянул мне бутылку "Сибирской".... очнулся я на деревянном полу. На спине. Открыл глаза. Ужасно болела голова и слегка потряхивало. "Бля, перепил, алкашня вологодская, – с тоской подумал я, – набрался, как тварь. " Вспомнил про пистолет. Здесь. Уф... кобура закрыта. Значит, по сорокам не стреляли. И то хорошо.  

И тут я почувствовал чей-то взгляд на себе. Попробовал сконцентрировать глаза. Передо мной, у сапог, сидела собака. Белая. И смотрела на меня.  

Я с трудом сел. Собака подошла ближе. Положила мне морду на колени. Взгляд её, на минуту, показался мне окнами в космос. Чёрный и бездонный. Подумал, что слишком много мистики. Встал, открыл дверь и впустил белого пса на улицу. Включил фонарик на ремне, нашёл две лаки. Сдвинул вместе. Лёг... Наташа шла со мной рядом по Соляному переулку и о чём-то весело рассказывала. Потом провела рукой по моей щеке... она была влажной.  

Мне в щёку тыкалась носом белая собака. Я подскочил, вспомнил "Иже еси на небеси... " Нет, не то.  

Собака стояла около скамеек и виляла хвостом. И смотрела на меня.  

Я встал, распахнул дверь и заорал "Пошла! Пошла! " От крика стало спокойнее. Собака послушно вышла и я закрыл дверь на кованый крюк.  

Закрыв глаза, подумал, что скоро, совсем скоро, всё это закончится. Камуфляж, не мытое по полторы недели тело, мозоли на руках... постоянное чувство скитальца. Хотелось в Питер. Просто сесть у подъезда и смотреть на улицу. Там так много интересного...  

Шорох и какое-то поскуливание. Визг. Я вскочил, включил фонарик. Из отверстия в полу торчала собачья голова. Она зевнула и я отчётливо услышал слово "Пьянь".  

Подошёл. В полу была была дыра, белый пёс просто пролезал под дом и проникал через эту дыру в избу. Всё просто. На этот раз он застрял лапой в щели между лагами под полом. Подсвечивая фонариком, освободил ему лапу. Остаток ночи он спал на полу около моих скамеек. Под утро даже захрапел.  

– Ебана-Ивана! Хули ты спишь, товарищ дембель-хуембель!  

Голубь стоял надо мной и улыбался. Выглядел он нормально. На мгновение мне показалось, что от него пахнет одеколоном. Я посмотрел по сторонам. Собаки не было. "Наваждение какое-то, приснилось что ли мне", – подумал я, вставая на затёкшие ноги.  

– Миш, а рация? Рация? Выходили на связь?  

– Во, бляяя... сейчас полшестого. Давай, Андроля, настраивай шарманку, нах! Ведь пиздюлей получим конкретных от Кантемирова!  

Полковник Кантемиров, командир части, был сурового нрава мужик, осетин. Однажды он заставил по пластунски проползти весь плац молодого лейтенанта, ударившего солдата. Попадаться под горячую руку не хотелось. Можно было легко на дембель поехать 32 декабря за полчаса до боя курантов. Он любил такие меры применять к особо борзым.  

На улице было прохладно. Я вытащил рацию из избы, где ночевали прапорщики. На неё ночью кто-то блеванул. Вытер травой, настроил.  

– Голкипер! Голкипер! Я четыреста пятьдесят седьмой! Я четыреста пятьдесят седьмой! Приём!  

– Четыреста пятьдесят седьмой, слышу вас... Я голкипер.  

– Радик, ты что ли?  

– Андрей, бля, куда вы делись? Голубь опять забухал? Меня город спрашивал про вашу группу.  

Это было не гуд. "Город" был позывной у штаба войск в Москве. Это было серьёзно.  

– Да мы тут шли-шли... короче, Радик, мы в засаде! В полной! Так и отметь!  

– Иди на хер, засадист! Тебе и Голубю скоро засадят по самые гланды! Доложи по форме!  

Я взохнул.  

– Голкипер! Голкипер! Прошли квадраты триста сорок семь двенадцать и триста сорок восемь двенадцать. Сейчас у ориентира семь семь три пять. Продолжаем движение к Коротово.  

Голубь, отлив у куста рябины, и застёгивая камуфляж, сказал: "Добавь ещё, что выжрали три литра водяры". И заржал.  

Это была ложь. Выпили четыре, я посчитал бутылки на траве среди блевотины. И мы навешали лапши спокойному московскому парню Радию Туманову. Эта ложь пойдёт дальше и выше. И там маленькая ложь сольётся с другими в одну большую. И все будут это знать и будут продолжать врать дальше.  

Шли по неплотному лесу. Голубь впереди, как вожатый пионерского отряда. Настроение у парня было прекрасное. Он даже напевал "Белые розы, белые розы... " Меня подташнивало от вчерашней водки и от голоса прапорщика.  

Вдруг Мишаня исчез. Шёл человек и не стало. Раздался отчаянный крик "Ебать твою люсю! Пацаны! Аааа! Сука! " Мы подбежали к берёзам, где наш бравый гусар исчез. Внизу был овраг. На его дне, в грязи, лежал Миша Голубь. Нога его была сложена в букву "П".  

Идти было тяжело. Мы несли вчетвером Михаила Голубя, старшего прапорщика в/ч 6401, на плащ-палатке. По прикидкам, до шоссе оставалось километров пять. По болоту с клюквой.  

Раза три я падал. Один раз в лосиные какашки. Казалось, что пот вместе с болотной водой, стал моей второй оболочкой тела. Пистолет я сунул за пазуху. Ремень запихнул в карман штанов. Скуе было труднее, автоматы ему ощутимо мешали.  

Рация висела у меня на груди и с каждой минутой всё сильнее тянула вниз. Ремни натёрли плечи, как казалось мне, в кровь. Позднее я убедился, что был прав.  

Голубь первые полчаса нёс откровенную чушь.  

– Пацаны, ребята... оставьте меня здесь, на хуй... Ай, бля... как больно, сука! Андроля, оставь меня здесь... дай мне ствол с одним патроном... Как это "на хуй"? Ты кого послал, дембель-хуембель?  

Потом Голубь притих и, помолчав минут десять, спросил меня: Андроля... а, нах! Осторожнее, черти! А правда, что у татарских девчонок не вдоль, а поперёк?  

– Не знаю, не имел практики... К чему вопрос?  

–Ты ведь татар, да? А татары парни жёсткие, да, Андроля?  

– Не татар, а татарин, товарищ старший прапорщик. Сейчас вот, на, отпущу угол палатки, на, и будет громкий буль!  

– Жёсткие парни должны всё знать! Как там... Орешек знаний твёрд! Но... мы не привыкли отступать! Нам расколоть его поможет киножурнал "Хочу всё знать! "  

И Голубь радостно заржал.  

Потом он начал петь. Это было невыносимо. "Лашанта ми кантарееее! Тра-та-та... Соло литальяно! Литальяно перууу! "  

Я начал реально уставать. Прапора тоже тяжело дышали. Андрис молчал. Мошкара ела нещадно. Показались просветы между сосен. Шоссе.  

Машин не было. По карте "стометровке" определили своё местоположение.  

Направо Кадуй. Там больничка, там нога Голубя обретёт заботу и покой.  

Показался "козлик" с брезентовым верхом. Скуя с автоматом в руке шагнул ей навстречу.  

Водитель "козлика", мужик с красным обветренным лицом и недоверчивым прищуром глаз, смотрел на нас с подозрением. Видок был у нас ещё тот – потные, в грязи, никаких знаков различия на комбинезонах.  

– Мужик, давай, вези меня в Кадуй, в больничку, – заговорил неожиданно жёстко Голубь, – наш вертолёт потерпел аварию в лесу. Мы группа Северо-Западного управления Комитета госбезопасности, я майор Вихрь.  

"Боже, что он несёт", – подумал я.  

Потом был Кадуй, врачи, горячая вода в туалете. Войчук забрал нас к вечеру.  

Подъехали к воротам части уже ночью. Из них навстречу нам выезжади "Уралы" с первой и второй ротами. На КПП сидел сонный капитан Котиков, дежурный по части. Я спросил его – "Учения, товарищ дежурный? "  

– Да не... пришла телефонограмма. В лесу, как раз в зоне нашей ответственности, упал вертолёт. Непонятно, чей. То ли гэбэшный, то ли военный. Половину Вологды по тревоге подняли, сейчас лес прочёсывать будем. А ты из розыска, что ли?  

– Так точно. Прибыли с розыскных мероприятий. Командир оперативно-розыскной старший прапорщик Голубь.  

– А поворотись-ка, сынку, дай я на тебя погляжу... чего глаза потупил долу? Аль не любезен я тебе? – у полковника Даргеля жена была учительницей по литературе, и он любил такой постмодернизм.  

Полковник смотрел мне в переносицу, словно размышляя, пристрелить меня здесь или отвести за ворота, к свалке. Я смотрел на погон полковника с тремя звёздами, вышитыми золотыми нитками и думал о пожилой швее, которая где-то далеко-далеко вышивала эти звёзды и, наверняка, просила мысленно всех полковников с подполковниками и майорами быть помягче с её единственным сыночком. Дорогим мальчиком.  

Со стены меня укоризненно рассматривал Дзержинский.  

– Хули ты попёрся с этим распиздяем Голубем за лосём? Вы бы ещё на слона поехали, мудозвоны! Из-за вашей клоунады даже чурок стройбатовских погнали в лес! И тут же у них сбежали семеро узбеков! Ловят до сих пор!  

Полковник помолчал.  

–Кругом, бля!  

Я развернулся.  

–Трое! Нет! Пять суток ареста! Стрижка неуставная! Пререкания!  

Он прекрасно знал, что начальником "губы" был питерский майор, который питал ко мне земляческие симпатии, и что сон, тушёнка и картошка на обед мне обеспечены на все пять суток.  

– Мне коллеги из КГБ посоветовали тебя уволить на 31 декабря, мудозвона. Дочка тебя очень жалеет, говорит, что хороший ты парень. Жена тоже- оступился, говорит, Андрей, дай ему шанс. Кучка кретинов! С каким материалом приходится работать!  

Я знал, что Кантемиров и Даргель могли нормально получить по башке от командования за охотника Голубя.  

– Кто этого убогого просил язык распускать? Мужик, который вас подвозил, оказался председателем местного совхоза и тут же позвонил комитетчикам! Начался такой кипеш взрослый! Ебанашки! Всё, артист малых оперных, отсидишь своё и дальше продолжишь преподавать моей Маше! Кругом! Шагом марш, драматург херов!  

Прошло семь лет. Однажды, около Московского вокзала, услышал знакомый окающий голос.  

– Андроля, япона мать! Здорова будешь!  

Голубь был немного потаскан и имел лицо человека, попавшего под трамвай желаний. Нелепые кроссовки с розовыми полосками, кооперативные джинсы "варёнки". Форма шла ему больше, подумал я.  

– Я теперь охотовед! И лося всё же завалил! Вона как, Андроля! Жисть штука полосатая, как клифт лагерный на особом режиме! – и Голубь засмеялся знакомым заливистым смехом.  

Где теперь эти нелепые, беспощадные к самим себе люди? Жизнь действительно штука полосатая. Голубь прав. А еще я иногда вижу в городе белых собак. И сразу вспоминаю ту ночь, когда космос смотрел на меня.