Все! Я умер! И больше меня не тревожьте!

Дружим с ним более десяти лет. Такой же очкарик, как и я. Из особых его примет – неулыбчивость. Ты никогда не знаешь, в каком настроении он пребывает. Потому что отсутствие радости на его лице, не всегда означает минорный тон его душевных струн на текущий момент. Напротив, под такой маской он мог скрывать очень даже доброе расположение духа, которое проявлялось сразу же, как только он начинал свое бесконечное говорение о том, о сем. В такие моменты его не остановить и не переговорить.  

Таковы творческие люди. И он был одним из них. Среди нашей братии он слыл не только хорошим рассказчиком, но и мастером пера.  

Его трудами интересовались как церковные деятели культуры, так и светская прослойка т. с. творческой интеллигенции.  

Но вот в один из дней он решил покончить с собой.  

Звоню ему как-то с просьбой поделиться с редакцией чем-нибудь из очередного свеженького, новоиспеченного.  

– Я уже и место зарезервировал для твоего эссе в газете на первых полосах, – говорю ему, – вот жду текст, а ты все не шлешь.  

На что в телефоне слышу фразу, каждое слово которой абонент произносил так, будто в деревянную балку забивал двухсотые гвозди.  

– Все, брат, аминь. Я умер. Без малейшей неуверенности сказал он.  

– В смысле, умер?! – недоумеваю я.  

– В смысле я больше не пишу. Для письма и вообще творчества меня больше нет. Не соболезнуйте и впредь ни о чем меня не просите! – сказал он и отрезал.  

На этом разговор, разумеется, закончен не был. Ведь человек я непослушный и настойчивый. Тут добавилась еще и обеспокоенность за близкого человека.  

Однако о причинах творческого суицида моего соратника из моих с ним многократных бесед и дискуссий, я так и не узнал.  

Так в нашей и без того маленькой местечковой писательской «корпорации» одним талантом стало меньше.  

Так бывает, конечно. Но так не должно быть.  

С той поры, когда человека возводят в священный сан, он становится обязанным активировать все имеющиеся в нем «опции». Собственно, из этого и состоит пастырство – чтобы собрать воедино все те возможности, способности и таланты, которыми наделен священник как человек – и направить их в русло служения Церкви и ближнему.  

Однако мой товарищ, став духовным лицом, предпочел максимальному использованию всего своего доступного «арсенала» для борьбы за человеческие сердца и души – максимальную его деактивацию.  

Не про моего друга теперь звучат слова ап. Павла: «Горе мне, если не благовествую» (1Кор. 9, 16). Нет, ныне он исправный священник. Умело говорит проповеди. Но при этом не делает то, что лучше всего умеет, к чему имеет способность, талант.  

В своих увещаниях вернуться к литературной деятельности я и использовал многократно это в качестве аргумента.  

– Мы оба знаем, – говорю ему, – что зарывать талант, данный Всевышним – неправильно это, еще и грешно.  

Не мне тебе рассказывать о смысле притчи о талантах, где, как ты помнишь, «рабы» «господина» (то есть Господа) по толкованию, например, Феофилакта Болгарского – это самые что ни на есть «служители слова», которые по мере их вместительности получают и «таланты» в соответствующем объеме – то есть те духовные дарования, данные Богом, которые «раб» не только призван использовать, но и приумножать. В противном случае, участь «тьмы внешней» с «плачем и скрежетом» станет неизбежной.  

Прости, что читаю тебе нотации, но знаешь, лишний раз напомнить о всей серьезности ситуации, будет не лишним. Все бы ничего, если бы не священный сан, в который ты обличен, и, который, как не крути, обрекает человека в какой-то мере на сверхподвиг, и даже обязует к нему. К тому же та географическая локация, которую мы занимаем, к сожалению, скудна в отношении творческой религиозной мысли. И этот факт не может не призывать к действию. Востребованность человека/общества в Боге, в ответах на вопросы о Нем – была, есть и будет. Поэтому об этом нужно не только активно говорить, но и писать. Если не мы с нашей Благой вестью займем вакантную нишу в информационном пространстве, то она обязательно окажется в руках наших антиподов.  

Так что, брат, – говорю ему, – паки, и паки думай. И возвращайся на круги своя, тем паче, что к этому, как я полагаю, у тебя нет ни малейших препон. Более того, ты находишься в самых благоприятных для этого условиях, насколько мне известно.  

Я же буду ждать.  

На том до времени и разошлись.  

Протодиакон Геннадий Пекарчук