Полиция города Проскурова 2

Новые немецкие колонисты признавали только один метод управления территорией – физическое уничтожение непокорного населения. Любая вина местных жителей строго каралась штрафами, арестами, заключениями и расстрелами.  

Сокрытие местным населением в своих квартирах коммунистов, евреев, военнопленных, иногородних, изготовление и подделка фальшивых документов трактовалось оккупационными властями города как преступления, за которые осуждали, к смертной казни.  

Так, 4 февраля 1942 Проскуровский городской суд за подделку документов и шпионаж приговорил к смертной казни Якилину Медвидовську. Приговор исполнили через три дня (7 февраля 1942 в 14 час. ).  

20 мая 1942 полевой суд города Проскурова за распространение "ложных" сведений об успехах Красной Армии под Москвой приговорил к смертной казни жителя города Александра Аникина. Его расстреляли 23 мая 1942.  

За укрывательство военнопленного, предоставление ему убежища, обеспечение питанием и необходимыми, документами немецкий суд в г. Проскурове приговорил к смертной казни двух женщин – Надежду Шум и Веру Соловей, а их подругу Мотрю Заяц – к пяти годам тюремного заключения.  

Смертельным приговором для еврейского населения города, стал подписанный гебитскомиссару 14 декабря 1941 г, приказ о переселении евреев города со своим имуществом в гетто. Здесь действовало еврейское самоуправление – юденрат, ничем не могло противодействовать нечеловеческой жестокости, фашистов.  

По данным Чрезвычайной государственной комиссии, в г. Проскурове евреев начали расстреливать с осени 1941 г. До конца года оккупантами было уничтожено 800-850 евреев.  

Конвейер смерти еще более интенсивно заработал с осени 1942 г. Евреев города расстреливали в два этапа. В начале октября фашисты расстреляли жителей гетто. 30 ноября 1942 были расстреляны узники рабочих еврейских лагерей и специалисты, которые там содержались.  

Наряду с местными евреями в г. Проскурове были расстреляно еврейское население окружающих сел: Николаева ( 800 человек), пгт Черный Остров ( 1172 человека), с. Фельдштейн (Гвардейское), и других населенных пунктов.  

В городе Проскуров (Хмельницкий) в 1939 г. проживали 14518 евреев (38, 73% всего населения). До оккупации города немецкими войсками 8 июля 1941 г. свыше 2500 евреев смогли эвакуироваться на восток либо вступить в Красную Армию.  

В середине июля 1941 г. зондеркоманда 46 расстреляла в городе 146 коммунистов, в том числе евреев.  

С 19 июля до начала сентября 320-й полицейский батальон расстрелял несколько сотен евреев.  

II ноября 1941 г. отряд СД из состава оперативной команды 5 с помощью немецкой и украинской полиции расстрелял свыше 800 евреев.  

Осенью 1941 г. в городе были созданы два гетто – общее и для специалистов. В них находились свыше 10000 человек (по немецким данным, после регистрации в декабре  

1941 г. – 3040 «вместе с убитыми»).  

Руководителем юденрата была назначена жестокая женщина Л. Линденбойм. Ежедневно узников выгоняли на принудительные работы.  

В октябре 1942 г. было ликвидировано общее гетто – расстреляно 5300 человек,  

с ними были казнены и евреи, пригнанные из Николаева, Черного Острова и Фельштина (Гвардейского), всего около 2500 человек. В ходе расстрела узники оказали сопротивление, убив троих эсэсовцев и пять полицаев.  

30 ноября 1942 г. команда СД с помощью немецкой и украинской полиции, расстреляв около 7 тысяч евреев, ликвидировала и гетто для специалистов.  

Осенью 1942 г. в Проскурове был создан рабочий лагерь, куда согнали евреев из окрестных местечек. В здании школы содержалось около 2 тысяч человек. Вскоре и этот лагерь был ликвидирован.  

Передовые части Вермахта, прогромыхав танками и огромными машинами ушли на восток, а в городе стала устанавливаться новая власть. Бургомистр, управа, полиция -новые названия были чудны. Порядки были необычны, но в первые дни ничего страшного для евреев не происходило. Разве что местное украинское население стало вести себя более вызывающе. Тут и там слышалось уже полузабытое в советское время слово – жиды.  

Появилась украинская полиция, с желто – голубыми повязками, начальник которой Иван Коцюба приехал из Львова. Он требовал чтобы его называли пан Коцюба. Он ходил по городку в желтых, скрипучих сапогах, в полувоенном френче, а на голове у него красовалась фуражка с трезубцем. Рядом с ним всегда вышагивали двое откормленных полицейских с винтовками, вечно выпивших и вечно орущих. С каждым днем они становились все более наглыми и их издевательства над евреями становились изощреннее. Сапожника Лазаря они заставили бородой подметать площадь, извозчика Фрейма они раздели, запрягли в бричку, уселись в нее и заставили везти по центральной улице.  

Рядом с Фроймой они привязали скрипача Моню и приказали ему играть "Марш красных кавалеристов". Каждый день в городе было вот такое веселье. Теперь к евреям можно было зайти в дом и взять все, что хочешь. И с еврейскими женщинами можно себе позволить вольности. Тяжело писать, но надо. Люди приходят и уходят, а Правда остается. Красавица Роза Швэйбыш жила на бывшей Купеческой. Ее муж, лейтенант Арон Швейбыш, не вернулся с Финской, и она осталась вдовой, живущей с его больной матерью и пятилетней дочкой Лизой. Полицейские пришли к ним в дом днем. Они были трезвы и культурны, и пригласили Розу Давыдавну в управу, мол ее, как учительницу немецкого хочет видеть сам пан Коцюба. Так ее наш городок и запомнил – молодой и статной, красивой, с черными как смоль волосами.  

В общей сложности в Проскурове в 1941-1942 гг. было уничтожено около 16000 евреев.  

У каждого из нас есть даты, которые крепко держатся в памяти, как радостные, так и печальные. Такой печальной датой мне запомнилось 14 октября 1941. Мне кажется, что в этот день я потерял то, что обожал, потерял радость первого юношеской любви. Тяжелые воспоминания. Они волнуют меня даже сейчас, когда я пишу эти строки.  

Итак, подробнее.  

Окна аппаратной радиоузла выходили на улицу Соборную, которая была восточной границей  

еврейского "Гетто", и в тот день она была людной. Из города шуцманы гнали толпы людей с желтыми шестигранными звездами и загоняли в "гетто". Вокруг стоял переполох. Двое шуцманов с карабинами за плечами прохаживались по улице.  

В этот вечер в аппаратной радиоузла дежурили радиотехник Николай Константинов и старший Отто с фельдкомендатуры. На дворе стояла разноцветная осень. Было прохладно, однако окна аппаратной открыты, мощные лампы усилителей излучали много тепла.  

Неожиданно, на улице раздался выстрел из винтовки. К окну подошли Николай, а за ним и Отто.  

На улице что-то не так. Много евреев, много вооруженных шуцманов. Лицо старшего нахмурилось. То, что происходило, ему явно не нравилось.  

Забеспокоился и Константинов, настроение Отто передался ему. Услышав выстрел, я бросил ремонтировать приемник и, войдя в аппаратной, также остановился у окна.  

–Что происходит? Зачем стреляют? – Спросил я. Отто ответил:  

– Наверное завтра начнется акция "Роза". Недаром приехали "свистуны".  

Я ничего не понял. "Что за акция" Роза "и кто такие" свистуны? " – Спросил я Отто.  

Тот уточнил:  

– Морген бенз юде капут.  

Я опять ничего не понял, но Отто больше не хотел разговаривать. Угрюмый настроение не покидало его до окончания смены, ьже, сидя в мастерской, я начал понимать, что имел в виду Отто. когда я шел на работу, а работал я вечером, тогда как электростанция подавала энергию, у фельдкомендатуры, во дворе когда № 10, подметил три большегрузные автомашины с кузо-  

вами накрытыми брезентом. Это были три «Опеля», на дверцах кабин нарисованные розы. Солдаты в черных мундирах "СС" разгружали одну машину, а тюки заносили во двор фе-льдкомендатуры.  

И я начал догадываться о связи этих машин с розами с прибывшими солдатами "СС" и разговором с фельдфебелем Отто.  

Утром, в 10 часов, в мастерскую ко мне вбежал участковый монтер Николай Бексяк, который обслуживал западную часть города.  

– Саша, евреев изгоняют из гетто, строят в колонну на улице Каменецкой, говорят, что поведут на расстрел, а за кладбищем у бойни, видели вырыты два больших котлована. Пойдем посмотрим, как их поведут.  

Вид у Николая был очень обеспокоен и невольно его волнение передалось и мне. Вдруг я полностью понял то, о чем говорил вчера вечером старший Отто. Акция "Роза" – это расстрел евреев, а "свистуны", прибывшие на "Опеле" – организаторы и исполнители этой акции. Я быстренько собрался и закрыл мастерскую. Наш разговор слышали девушки из абонбюро, комната которых рядом с мастерской, но на приглашение пойти с нами они испуганно покачали головами:  

– Нет, мы не пойдем.  

Мы вышли из радиоузла и уже через пять минут стояли на тротуаре возле тюрьмы.  

Весь квартал улице Каменецкой, от улицы Набережной до тюрьмы, был окружен полицейскими, шуцманами, солдатами «СС» Колонна уже была собрана и двинулась по улице. Голова колонны подходила к нам. Людей на тротуарах с обеих сторон дороги было немало. Мужчин было меньше, чем женщин, и мужчины растянулись цепочкой, а женщины держались кучками.  

Колонна евреев медленно двигалась. Шли педагоги, врачи, аптекари, музыканты, адвокаты, мастеровой и рабочий люд Были старики и дети, одиночки и целые семьи. По краю колонны – младшие, а в середине – старшие по возрасту люди. Немощных поддерживала бывшие сильнее.  

Колонна молчаливо двигалась, только окрики конвоиров нарушали тишину, даже дети и младенцы, которых несли на руках, не кричали. И молодые, и пожилые супружеские пары шли обнявшись.  

Те что стояли на тротуарах, также молчали, иногда шепотом переговаривались, узнавая знакомых в колонне. Город был небольшой, и многие знали друг друга.  

– Смотри, смотри, Саша, идут дядюшка Гриша и тетя Рахиль, – Бексяк схватил меня за руку и показал в сторону, где шли обнявшись пара стариков. Дяди Григория и тетю Рахиль, его жену, знали полгорода.  

Здесь, по улице Каменецкой, недалеко от перекрестка, посередине мостовой стояла каменная будка с водопроводной колонкой, и в ней сидела тетя Рахиль и торговала водой – одна копейка за ведро. "Собирала по копейке деньги для пополнения городской казны. Через дорогу стояла также будка, но деревянная, в которой сидел дядя Григорий и ремонтировал обувь. "Срочный ремонт обуви" – поэтому работы у него было много всегда. Полненькая тетя Рахиль часто болела, и тогда дядя Гриша закрывал свой "Срочный ремонт обуви" и переселялся на место своей жены. Так и работали они вместе, и никто на их работу не жаловался.  

А сейчас, они проходили уже расположенную на их пути будку, и тетушка Рахиль оглядывалась и плакала. Они любили и охраняли друг друга, а судьба приготовила им умереть одновременно и быть похороненными вместе.  

Трое женщин, которые стояли недалеко от нас, вздыхали все время и вытирали слезы на глазах. Очень тяжело было смотреть на этот ужас. Но не отходили, так как решили провести этих несчастных в последний в их жизни путь.  

И тут, вдруг я увидел Иакова Гербича. Он шел с краю колонны и нес маленькую девочку на руках. Рядом с ним шла красавица Клара и поддерживала пожилую женщину, очевидно, мать. Справа п поддерживал седой высокий мужчина. Я оцепенел, у меня переняло дыхание, и когда Яков поравнялся со мной я не выдержал и воскликнул-  

–Яша!  

Яков повернул голову в мою сторону, и я ужаснулся, увидев его лицо, черты которого окаменели: глубоко запавшие глаза, заостренный нос и подбородок, натянутая кожа на скулах как у мертвеца. Он смотрел на меня так, будто не узнавал. Красавица Клара также вернула свою красивую головку, услышав мой голос Лицо ее было бледно. На лоб по самые глаза была натянутую черный платок траура. Она увидела меня и, узнав, кивнула головой. Только в тот момент я понял всю глубину ужаса и бедствий "Боже! Это же их ведут на казнь... "- от этой мысли я чуть не потерял сознание.  

И тут ко мне подскочил шуцман, которого по его высоченный рост в городе называли Пивтора Ивана.  

– Зубы выбью, гавнюк, в колонну хочешь? – И он замахнулся на меня прикладом карабина.  

Высокий крепкий мужчина, стоявший рядом закрыл меня яростно посмотрел на шуцманов и сказал:  

– Уйди, холуй! Иди, собака!  

Пивтораивана заскрежетал зубами и поспешил занять свое место в конвое.  

Я все еще не мог прийти в себя и уже никого не замечал вокруг: ни колонны, ни конвоя, ни людей, которые стояли у меня.  

Вывел из шока меня тот же широкоплечий мужчина, который сказал, обращаясь к нам:  

– Ими растворят, а нами – замесят.  

Сказав это, он повернулся и пошел, не оглядываясь на колонну смертников. В конце колонны ехали четыре подводы и подбиралы тех, кто упал.  

Мы еще долго стояли с Николаем и смотрели вслед колонне, Она медленно удалялась.  

– Саша, я думаю, что ожидание смерти – страшнее самой смерть, – взволнованно сказал Николай, а я кивнул в знак согласования с ним.  

Я иду на радиоузел и закрываюсь в мастерской. Как так, зачем, и как возможно собрать столько людей в колонну, привести к заготовленному котловану, перестрелять всех и завалить котлован их телами? Чем провинились женщины и мужчины, старики, юноши и девушки и маленькие дети? Что плохого сделал Яков Гербич, прекрасная Клара и ее ребенок на руках у Иакова? Да в этой колонне были талантливые и опытные, нужны обществу люди, была и такая молодежь, как мой одноклассник Яша в чем-то похожи на него Володя Козубай, Галинка Огоновским, Виктор Тарасенко, Аленка Гинзбург. Я себе представил, как в этот момент стреляют у Якова, Клару, ее маленькую девочку, родителей – и они окровавленные падают в яму.  

В тот день акция "Троянда" унесла жизни около четырех тысяч человек еврейской национальности.  

Два года и девять месяцев город Проскуров был оккупирован немцами. 1000 суток фашисты приводили в городе новый порядок". Десятки тысяч проскуровчан были расстреляны, заморенные голодом Много было отправлено в Германию на рабскую каторжную работу.  

Выдержка из сообщения о выступлении рейхскомиссара Украины Эриха Коха на совещании в Ровно с 26 по 28 августа 1942 г. на предмет обращения с Украиной.  

«Ла-фюрер» – сокращение для фюрера по сельскому хозяйству. Как представитель эко­номического управления он контролировал местное сельское хозяйство. Гаулейтер прибыл прямо из ставки фюрера и выразил нам в необычайно признательных словах благодарность фюрера за работу »ла-фюреров». Политическую точку зрения и свои задачи рейхскомиссара он изложил следующим образом: свободной Украины нет.  

Цель нашей работы – заставить украин­цев работать на Германию, а не осчастливить этот народ. Украина должна поставлять то, чего нет в Германии. Эту работу нужно про­водить, не считаясь с потерями. Во всех стра­нах Европы дела идут лучше, чем здесь. Снабжение продовольствием у нас в рейхе осуществляется по карточной системе. Чер­ный рынок допускается лишь в незначитель­ном объеме.  

У других народов черный рынок является основой, дополнительно выдаются карточки. Положение с продовольствием в Германии серьезное. Производство падает из-за тяжелого положения с продовольстви­ем. Повышение хлебного пайка является политической необходимостью для продол­жения войны до победы.  

Недостающее коли­чество зерна должно быть восполнено за счет Украины. Фюрер возложил на гаулейте­ра ответственность за то, чтобы это количе­ство было обеспечено. Снабжение граждан­ского населения в силу важности этой задача совершенно безразлично. Благодаря черно­му рынку оно живет лучше, нежели мы себе представляем.  

Дискуссиям о новых обложениях нет места. Фюрер потребовал от Украи­ны 3 миллиона тонн зерна для рейха, и они должны быть поставлены. Жалобы на недо­статок транспортных средств он не желает слушать. Транспортную проблему следует решить засчетсобственной фантазии  

Письмо руководителя партийной канце-ларии Мартина Борманна рейхсминистру Розенбергу от 23. 7. 1942 г. об обращении с местным населением.  

Копия!  

Рц 536 Аг Рс.  

Рейхслейтер  

Мартин Борманн  

Ставка фюрера,  

23 июля 1942 г. Бо/Ва.  

Секретно!  

господину  

рейхслейтеру  

Альберту Розенбергу Лично!  

Берлин В 35  

Раухштрассе 17/18  

Многоуважаемый партайгеноссе Розенберг!  

Фюрер желает, и я сообщаю Вам об этом по его поручению, чтобы Вы позаботились о соблюдении и проведении следующих прин­ципов в оккупированных восточных обла­стях:  

1. Если женщины и девушки в занятых вос­точных областях делают аборты, то это для нас только к лучшему; немецкие юристы не должны ни в коем случае возражать против этого. По мнению фюрера, следует даже допустить торговлю противозачаточ­ными средствами в занятых восточных областях, так как мы совершенно не заин­тересованы в росте ненемецкого населе­ния.  

2. Опасность того, что ненемецкое населе­ние в восточных областях начнет расти сильнее, чем до сих пор, очень велика, так как все жизненные условия для ненемец­кого населения становятся, само собой разумеется, намного лучше. Именно поэтому мы должны принять необходимые меры против роста ненемецкого населе­ния.  

З. Для ненемецкого населения в занятых восточных областях ни в коем случае не должно вводиться немецкое медицинское обслуживание. Не может быть и речи, например, о прививках и подобных профи­лактических мерах для ненемецкого насе­ления.  

4. Ненемецкое население ни в коем случае не должно допускаться к высшему образо­ванию. Если мы совершим эту ошибку, то сами вырастим грядущее сопротивление. По мнению фюрера, совершенно достаточ­но, чтобы ненемецкое население – в том числе так называемые украинцы – умело читать и писать.  

5. Ни в коем случае не следует проводить какие-либо меры по воспитанию в ненеме­цком населении чувства хозяина! Необхо­димо действовать прямо противоположно!  

6. Вместо нынешних письменных знаков в будущем следует обучать в школах нор­мальному шрифту.  

7. Немцы должны быть в любом случае выве­зены из украинских городов; даже разме­щение в бараках за пределами городов лучше, чем в городах! Ни в коем случае не благоустраивать русские (украинские) города, так как не следует повышать уро­вень жизни населения, а немцы должны поселиться во вновь построенных городах и деревнях, из которых должно быть стро­го удалено все русское (украинское) насе­ление. Поэтому дома, которые будут стро­иться для немцев, ни в коем случае не должны быть похожи на русские (украин­ские) дома (обмазанные глиной, с соло­менной крышей и т. д. ).  

8. В старом рейхе, подчеркнул фюрер, сли­шком многое регламентировано и предпи­сано; мы не должны ни в коем случае повторять эту ошибку в восточных обла­стях. Для ненемецкого населения, следо­вательно, не следует слишком многое регламентировать: здесь следует ограни­читься лишь самым необходимым. Неме­цкая администрация должна поэтому в любом случае быть малочисленной; областной комиссар должен работать с местными должностными лицами; ни в коем случае не должно быть единой украинской администрации вплоть до гене­рального комиссара или рейхскомиссара.  

Копию этого письма я передал господину рейхсминистру и начальнику канцелярии.  

Хайль Гитлер!  

Ваш подп: М. Борман  

Господину рейхскомиссару и нач. рейхсканцелярии д-р Ламмерсу Берлин, с просьбой ознакомиться подп: М. Борман