Кошмар шпика

Тяжело в России нелегалам  

Словом верным было говорить:  

Речь жива, а снихожденья – мало,  

Органы стремились посадить...  

А теперь шпионы самородны,  

Из лицеев вылезли с мате́.  

Серость победила, речь свободна,  

Писанина склонна к нищете...  

***  

"Краснота", но "желтизна". "Зелень", но "синева". "Чернота", но опять – "белизна". А ещё – "голубизна"...  

Правило для верных окончаний отлагательных существителниых от названий цветов почти не выводимы – легче эти верные окончания запомнить на жёсткий диск.  

Почему «краснота» и «красота» вместе с «чернотой»? Потому что исторически в русском была форма прилагательного, которая читалась не «красный» или «чёрный» с ударением, падающим на первый слог, а «красной» и «черной» с ударением на второй. А «желтизна» и «голубизна» почему? А потому что остаётся в этих явлениях пробуждающая новизна.  

Совсем выпадает из правила «синева» с уникальным окончанием. Явление сини в русском семантическом поле содержит немерянное наполнение тары небесной мечты, что доказывает изначальность этого цвета для русской культуры более, чем для китайской и, косвенно, приоткрывает тайну возведения Великой Стены разухабившимися русскими зодчими, муравиями, называемыми так же монголами.  

Синь и зелень это и простительные названия валют, произрастающих на моргульских полях. Так и называется – «зелёнка». Она настолько сакрализирована, что этим дезинфицирующим расствором с аналогичным названием мажут лоб перед расстрелом – чтобы инфекция от ранки в лобной кости внутрь мозга не проникла. Патроны-то в синьке перед разряжением не купают и ею даже не оборачивают. Порох же, китайская фестивальная присыпка, разгорячённые газы которой выталкивают дуру из трубки мира, химически отличен от стрептомицина. Поэтому избегайте делать ингаляцию заряженной трубкой мира с той стороны, откуда выплёскивается горячительное. Для облегчения першения целуйте пушку с казённой части. Стремительный пыж кашель может и прекратить, заткнув отверстие, но сперва придётся глодать устремлённое инертно ядро.  

Ни оранжевого, ни фиолетового, ни тем более – коричневого, в русской культуре не было. Привнесение этих цветов – направленная диверсия, часть плана Даллеса, выращенного замечательным писателем А. С. Ивановым, героем Труда, лауреатом Госпремии СССР в 1975 году на своей делянке в Сибири.  

***  

С другой стороны русский прозаический язык совсем не так "велик и могуч" и не справляется со многими жизненными задачами.  

Как называть мужа гиены? Гиенец? Самец гиены? А росомахи? Росомашец? Этот что-то вроде многоборца такого патриотического... Из мастеров российского зубастого боя.  

Выдрец... Выдрун... Выдер? Выдер это хирург-акушер, специализирующийся на удалении чего-то из полостей, или злой отец-ретроград? А вот с другой стороны – жена вепря это кто? Веприха, веприца?  

Как влюбится в тебя свинья,  

То ёю будешь сыт и пьян,  

А вперится в тебя веприца,  

То поздно тут бежать топиться.  

***  

Многие слова вошли в русский язык Пушкин знает откуда и появились в нём на исторической памяти с извинениями бесхозяйственного уклада. Лето к русским занесли французы. Воспринимаемое сегодня как русское слово «лето», это слово французское, взятое, как принято, с определённым артиклем – ‘l'été’. Читается в оригинале как «ле́ти». До Наполеона никакого лета в Московии не было. Была какая-то пародия.  

***  

Глубинный русский развенчивает сказки филологов, стремящихся исказить исторические факты, поэтому познание этих глубин преследуется глобалистами, стремящимися просвещать массы только о том, о чём они хотят. Буквальность и речевая простота – враг обмана народных масс, стремящихся говорить просто, делать быстро, называть продукт по его матери. Ева это, по Писанию, отребье Адамово. А "филолухи" всякую ерунду придумывают.