Чертёжник в юбке и я

Раннее утро просочилось в форточку и растекалось по спальне, медленно заполняя собой пространство. Свет коснулся кончиков пальцев. Я вздрогнул, неосторожно уронив пепел на смуглую кожу. Тихо ругаясь, стряхиваю его за окно. Повёл плечами в попытке сохранить остатки тепла, стремительно покидающего меня. Получилось откровенно плохо. Горло жутко саднит, а сигаретный дым шершаво выходит наружу. Я закашлялся и захотел умереть. Сделал последнюю, самую долгую, затяжку, смотрел на стремительный полёт окурка. Рассыпался искрами и соскользнул с окна. На кухне я сварил себе крепкий кофе и залип на пакет с молоком. Разлил своё доброе утро на пол, когда в кухню вошла она. Заспанная и взъерошенная была похожа на воробья из тех, что купаются в луже под окнами. Зло сверкнула своими темными глазами, мол, ты опять тут. Наливает себе кофе из турки, зевает. Опять не выспалась. Она спит много, но никогда достаточно. На моем лице просыпается улыбка, когда кофе наконец достигает пункта назначения. Мари потягивается и тоже начинает улыбаться. Вот так выглядит наше утро. ~  

Я грызу кончик кисти. Не могу. Не похожа. Оставляю как есть. Когда просохнет, уберу и начну заново. Это третий портрет за сегодня. Её портрет. И все мне не нравятся. Хочу увидеть её кофейную на холсте. Сонную и раздражительную. Как тогда, на кухне, около двух недель назад. Смотрю ещё раз на Мари, тянусь чтобы добавить тень в волосах. Противно трещит телефон. На бумаге остаётся кривая яркая линия. Быстро растушёвываю, пытаясь скрыть оплошность. Вроде вписывается.  

– Алло.  

– Добрый день, мы у вас заказывали семейный портрет, более месяца назад. Хотелось бы узнать, когда он будет готов?  

– Семейный? А, да. Тот, что по фото, правильно?  

– Он самый.  

– Мы же с вами на ноябрь договаривались, нет?  

– Уже 7 ноября.  

– Извините. Закончу в течение недели.  

– Уж постарайтесь.  

Так. Портрет по фото. Жуткое дело. Не знаю на что они рассчитывают, но меня не касается. Роюсь в стопках месячной давности, нахожу наброски. Расстилаю на полу самый последний. Ну хоть не красками. За пару часов восстанавливаю основные тона. Завтра закончу с этим и возьмусь за прорисовку деталей. Должен успеть. Возвращаюсь к Мари. Не так плохо, как казалось. ~  

Заснула прямо за столом. Она работает над проектом дома примерно месяц и жутко устала. Чертежи разбросаны вокруг, на некоторых стоят пометки. Аккуратно собираю все листы в стопку и убираю в ящик. Нежно поднимаю Мари и отношу в кровать. Как обычно заплетаю её кудри на ночь. Легко целую в лоб и оставляю её спать. Мой маленький чертёжник в юбке. На кухонных часах стрелки медленно двигаются к отметке одиннадцать. Я работаю в основном до двух-трёх часов ночи, когда тишина наполняет мир. Берусь за карандаш и заканчиваю портрет одной юной особы. Она смешно сдвинула брови и надулась. Мокрые пряди застыли на лице. Я был очень доволен. Решил сегодня оставить рабочее место пораньше и составить компанию Мари. Тихо скользнул под одеяло и прижался к горячему плечу. Придвинулся так близко, что стал ей. Она улыбнулась сквозь сон, а я последовал за ней. ~  

Уже целый час, как она не затыкается. Ругается и кричит. А я ни капли не виноват. Подумаешь, рисовал с натуры. Так на заказ же. И деньги нам сейчас не помешали бы. А она... Скандал. Развернулась и вышла, громко хлопнув дверью. Не стал возвращать, бежать за ней. Сейчас это бессмысленно. Истерика у неё закончится через пару часов и тогда можно будет прийти с извинениями. А пока нужно сосредоточиться на портрете, завтра уже сдавать. Но линии выходили то ли слишком ровные, то ли слишком кривые. Цвета были слишком яркими и блеклыми одновременно. А лицо девушки на холсте совершенно точно принадлежало не заказчице. Понял, что пока в ссоре с ней, в ссоре с самим собой. Значит, надо мириться. Искал её по всему городу, во всех барах, клубах и кафе. Нашёл в парке не далеко от дома. Сидит, глаза красные. Рядом пачка моих сигарет. Сама бросила много лет назад, но иногда по привычке хватает. Только не курит.  

– Хочешь, я откажусь от этого заказа? И от остальных таких?  

– Не надо, тебе деньги нужны.  

– Да я ещё сотню обычных заказов возьму, только ты не расстраивайся.  

– Я переезжаю.  

– Что? Почему?  

– Мне предложили работу. В Германии. Я не хотела брать, но, пожалуй, так будет лучше  

– Кому?! Мне легче? Без тебя? Брось! Ты знаешь сколько для меня значишь.  

– Знаю. Прости.  

Я стоял ошарашенный и ничего не мог сказать. Она знает меня всего: от ушей и до кончиков пальцев. И бросает. Оставляет наедине с сумасшедшей музой и без спасительного маяка. ~  

Прошло 2 месяца. Её стало слишком много. По всей квартире: на стенах, полу, стульях и столах разложены её портреты. Натыкаюсь на осуждающий взгляд из каждого угла, спотыкаюсь под пристальным вниманием. Хочется запихнуть все листы в шкаф, под кровать, куда-угодно, лишь бы не видеть. Да не могу. Уже некуда убирать. Я, казалось, помешался на ней. Не мог перестать изображать её на каждом холсте. Моя Мари. Выкинул неудачный портер в мусоропровод. Развернулся и оказался лицом к лицу с ней. Помотал головой, выругался на глюки и попытался развеять настойчивое видение. Да только рука не прошла насквозь, замерев на её бедре.  

– Мари?  

Кивнула. Я сжал её крепко-крепко.  

– Никуда больше тебя не отпущу, поняла? Я тут с ума почти сошёл, пока тебя не было.  

Улыбается и нежно меня целует. Как много лет назад, на лестничной клетке её подъезда. Она всегда делала первые шаги. Я оторвался, чтобы заглянуть в эти безумные глаза и ничего не увидел. На лестнице я стоял один. Ни Мари, ни другой женщины здесь не было. Злясь на самого себя за то, что поверил, я влетел в квартиру, громко хлопнув дверью. Опять меня обманула коварная муза. Тихо звякнули бутылки в пакете, когда к ним добавилась ещё одна. Моя Мари сейчас где-то в Германии работает над очередным проектом и радуется жизни, непременно уже подцепив хорошего парня. Пока я тут спиваюсь дешёвым алкоголем и торгую её лицом.  

Тем временем в Германии.  

Мари сидит в баре, потягивая приятный коктейль.  

– Хэй, красавица …  

– Отвали.  

Ничего не хотелось. Ни новых знакомств, ни старых. Мысли всё возвращались к оставленному дома художнику. С Художником могли общаться только те люди, которые его любят, или кого любит он. Иначе с ним невозможно контактировать. Мари любила художника. Только вот признавать свою ошибку ей не хотелось. Как она вообще решилась бросить его? И ради чего? Ради этой паршивой работы? Дома платят не многим меньше, относятся иначе. Но там он. А работу можно и в городе сменить. Мари принимает решение закончить проект и возвращаться в родную квартиру, где вечно царит хаос. Идеально ровные линии ложатся на бумагу. Проявляются мелкие детали. Уже совсем скоро она закончит последний чертёж и будет стоять на вокзале. Меньше недели и они встретятся. Мари мечтательно улыбнулась и расплескала тушь. Тихий, но непрекращающийся русский мат наполнил маленькую квартирку на окраине Берлина. А чертежница всё равно радовалась. Радовалась тому, что тушь не запачкала бумагу.  

На следующий день Мари уже не думала ни о чём, а просто летала. Сдала проект раньше времени, написала заявление, купила билеты, и вся дрожала от нетерпения, сидя в скоростном поезде. Решила не писать художнику, сделать сюрприз.  

Открыла дверь своими ключами. Усмехнулась – так и не сменил замки. Зашла в квартиру и обомлела. Всюду висели её портреты. И не только висели – валялись на каждом выступе. Аккуратно перешагивая свои лица, Мари прошла в центр этого безумия, именуемого квартирой художника – на кухню. Художник бессовестно спал лицом в стол. Мари тихо рассмеялась. Подошла и потрепала свою любовь за шевелюру. Он сразу проснулся, посмотрел на Мари и сделал то, чего она никак не ожидала. Отмахнулся и закрыл глаза обратно, что-то неразборчиво пробормотав. ~  

Я опять заснул на кухне, разглядывая фото с прошлой весны. Она чему-то улыбалась, совсем забыв обо мне. Её мечтательное лицо я рисовал множество раз, но пока так и не удалось передать это выражение, захватывающее дух. Сквозь сон почувствовал её руки. С трудом разлепил веки и увидел очередное издевательство своего больного, воспаленного мыслями о ней, мозга. Стояла так близко, такая реальная. Я пробурчал, чтобы она уходила к остальным видениям, и отвернулся. Уже привык. Потом слишком громко зазвенели кружки, зашуршали пакеты и забряцали тарелки. Я подумал, что воры вряд ли бы стали так бесцеремонно шариться по квартире, в присутствии хозяина, и открыл глаза. Мари стояла у раковины и мыла, скопившуюся за эту маленькую вечность, совсем не маленькую гору посуды. Я задохнулся восторгом.  

– Ты правда здесь? Не морок, не проекция моего сознания?  

– Ты без меня, видимо, совсем обезумел – она тихо хохотнула, на секунду оторвавшись от своего занятия.  

– Ты вернулась… – я не мог больше сидеть на месте, так хотелось коснуться её руки, сжать покрепче, убедиться, что она действительно стоит на моей кухне.  

– Ты меня убить, кажется, хочешь… – сдавленно прохрипела моя Мари.  

– Ты всё-таки здесь.  

– Здесь, здесь – она погладила меня по голове, пока я прижимался к ней, как маленький мальчик прижимается к своей маме. Ко мне вернулся мой маяк.  

Я не буду рассказывать, что было дальше. Могу лишь отметить, что в моей жизни, посвященной искусству, очень не хватало маленького инженерного маяка. И, когда он вернулся на своё законное место, всё стало так, как должно быть. Мой мир нашёл своё равновесие и больше не пытался свалиться мне на голову. Вот такая история.